Осознание материального единства мира было следствием практики и тысячелетнего развития науки. Когда-то было очень распространено противопоставление земного и небесного миров. В последний помещали всех небожителей, он считался вечным и нетленным, в отличие от временной материи. Развитие астрономии, других наук и физики опровергло эти верования. Были познаны законы перемещения планет и других космических тел, изучен их состав. Было доказано единство физико-химического состава вещества и земного вещества вторых планет, галактик и звёзд, раскрыты неспециализированные законы перемещения материи, каковые проявляются как в земных условиях, так и в космосе. На химии развития и основе физики удалось точно угадать такие состояния
материи, каковые отсутствуют на Земле и в нашей системе, — сверхплотные состояния вещества, нейтронные звезды, растолковать в общем природу энергии звезд, этапы их эволюции. Замечательный процесс интеграции наук содействовал формированию единой естественнонаучной картины мира как движущейся и развивающейся материи.
«Единство мира, — писал Энгельс, — состоит не в его бытии… Бытие имеется по большому счету открытый вопрос, начиная с той границы, где заканчивается отечественное поле зрения. Настоящее единство мира пребывает в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраз, а долгим и тяжёлым развитием естествознания и философии» . (2)
В этом высказывании бытие как наличное существование многообразия вещей (понятие чистого бытия отвергается в материализме) Энгельс сопоставляет с материей. Первое представляет собой конкретно данное, это то, наличие чего мы можем констатировать, применяя собственные органы эмоций. Потому, что на каждом новом этапе познания в круг людских ощущений включено ограниченное (не смотря на то, что и неизменно возрастающее) число единичных объектов бытия, постольку мы в принципе не можем делать выводы исчерпывающим образом о всем многообразии бытия. Из этого в случае, если единство мира свести к его бытию, то нужно будет отказаться от признания общего характера указанного единства, потому что за пределами «поля зрении» единство мира все опять и опять будет представать открытым вопросом, что именно и являйся
почвой для спекуляций по поводу существования всякого рода духовных субстанций и внемировых, мистических, сверхъестественных сил. Любопытно, что вера в религии определяется как уверенность в существовании невидимого.
Основная же ограниченность тезиса о том, что единство мира пребывает в его бытии, содержится в абстрактном отождествлении сознания и материи. Общее для всех неодушевленных и одушевленных предметов «утверждение, что все они существуют,— отмечает Энгельс,— не только не имеет возможности придать им никаких иных, неспециализированных либо необщих, особенностей, но на первых порах исключает из рассмотрения все такие свойства» .
В случае, если единство мира состоит не в бытии, а в его материальности, то как это направляться осознавать? У Энгельса на данный счет, к сожалению, нет соответствующих конкретных пояснений, но имеется неспециализированная логика рассуждений по проблеме материального единства и материи мира, которая и оказывает помощь адекватно осознать вышеприведенную его идея. С первого взора думается верным трактовать эту идея так: единство мира пребывает в материальности, потому, что последняя имеется некое свойство, присущее всякой действительности. Однако здесь сразу же появляется вопрос: по какой причине материальность мира доказывается (т. е. выявляется опосредованным методом) в следствии долгого и естествознания и трудного развития философии, а не фиксируется конкретно в опыте как всякое второе свойство? Основная же трудность при понимании материальности в качестве общего свойства, лежащего в базе единства мира, и в первую очередь мышления и единства бытия, содержится в необходимости признания материальности сознания. В. И. Ленин, как мы знаем, для того чтобы рода признание вычислял путаницей и неотёсанной философской неточностью. Все это вынуждает искать иную трактовку неприятности материального единства мира.
Утверждая, что «настоящее единство мира пребывает в его материальности», а не в его существовании, Энгельс этим подчеркивает необходимость осмысления материи как внутренней природы всего многообразного бытия и в один момент фиксирует методологическое значение для того чтобы понимания материи для решения проблемы единства мира. (2) Философия: методология и теория: Учебное пособие
5. Материя как субстрат: субстратное основание единства мира.
Характерной чертой древней эры познания есть начальное изучение качественной и количественной определённостей бытия. Не просто так главными структурными элементами мышления древних философов выступили представления о количестве и качестве. На первой стадии научного познания в противном случае и не могло быть. В. И. Ленин отмечал: «Сперва мелькают впечатления, после этого выделяется что-то, — позже развиваются понятия качества (определения вещи либо явления) и количества» .
Будучи главной чёртом вещей, уровень качества стало исходным пунктом и вместе с тем определяющей логической формой, употреблявшейся философами античности при рассмотрении ими настоящей действительности. Изучение качества как стабильно данной чёрта конкретного бытия, рвение растолковать многообразие качества приводило мыслителей к поиску его обстоятельства, скрытой за наружностью вещей базы их существования.
Таковой основой и причиной считались кое-какие первоначала (вода, воздушное пространство, пламя, почва и т.п.), заключавшие в себе, согласно точки зрения древних, источник порождения как следует различающихся вещей. Примечательно то, что сами первоначала древних натурфилософов являлись кроме этого некими вещами. Процедура объяснения многообразия качества сводилась в конечном счете к мысленной редукции многого к единому, но в пределах одной и той же общей формы — качественной определённости. Вещи разъяснялись через вещи.
Выдвинутые мыслителями античности такие первоначала, как вода, воздушное пространство, пламя, почва, по отношению ко всем вторым предметам природы имеют то же самое особое существование. Они в собственном бытии не отличаются от бытия всего остального, что имеется в природе. Данный факт оптимальнее говорит о том, что сущность мира, материя, осмысливалась натурфилософами в форме вещи.
В отыскивании первосущности древних мыслителей выразилась не только забранная ими из обыденного опыта первая форма предметности в осмыслении материи (т.е. познание материи как наглядно данной вещи), но и рвение отыскать единство в самом же многообразии вещей. Для последнего же требовалась свойство, разрешающая в определённой мере оторваться от всего конкретно сущего, противопоставить содержанию чувственных восприятий в мысли схваченную и без того или иначе в ней выраженную сущность бытия.
Соотношение объективной реальности и мышления в древней философии рассматривалось в плоскости обнаружения различий между рациональным и чувственным. Иного анализа главного вопроса философии в то время не имело возможности и быть, потому, что в центре внимания философов стоял вопрос о создании целостных картин мира, а отношение человека к последнему исследовалось только как отношение созерцания. Мир относительно человека брался в форме забранного из мифологии тождества объекта с субъектом познания. Древние, ведя обращение о чувственном, не сомневались в достоверности и восприятий и реальности ощущений, исходя из этого разглядывали их больше не как образы, а как сами явления внешней действительности.
Познание материи как вещи — ведущий метод осмысления настоящей действительности — в эру античности у различных философов имело особенности и свои оттенки. Так, представление атомистов о материи значительно отличалось от представления о ней милетцев. Это отличие выявляется в двух отношениях: в понимании качественной определенности первоначала и в мере противопоставления чувственного и рационального в осмыслении этого первоначала.
Атомы Левкиппа и Демокрита уже не владеют кроме того таковой качественной данностью, какой владела вода Фалеса, выступавшая неким как следует-бескачественным субстратом. Они имеется необычные бескачественные единицы бытия, отличающиеся друг от друга формой, порядком и положением («строем», «соприкосновением», «поворотом»), что и является источником разнообразия материального мира.
Границы каждого атома, так, определяются не тем, что он имеется сам по себе, по своим внутренним чертям, а некоторым внешним для него соотношением. Атомы, будучи базой всякого конкретного бытия, источником порождения нескончаемого качественного многообразия, в это же время сами по себе не имеют никакого качества. «Атомы, — в соответствии с Демокриту, — сущность всевозможные мелкие тела, не имеющие качеств». Они имеется некие пространственно-геометрические сущности, пределы которых задаются их количественными соотношениями, каковые определяются внутренней природой атома как полностью неделимого. Если бы ему были свойственны качества (свойства), он прекратил бы быть однородной единицей бытия, т.е. потерял бы собственную неделимость.
Различие в методах отрицания качества при рассмотрении первоначала милетцами и атомистами высказывало собой степень противопоставления у тех и других чувственного и рационального. В случае, если первоначала милетцев чувственно даны человеку, то атомы не могли быть предметами опыта. Атом как первоначало имеется в первую очередь продукт мысли, рационального познания. У атомистов при осмыслении первоначала обнаруживается более слишком общий подход, теоретическое у них превалирует над эмпирическим. Это был новый ход вперед в понимании первоначала. Идея философов при рассмотрении первоначала стала все больше опираться на абстрактно-логические средства.
Но и у атомистов рациональное сопряжено с чувственным. Эта сообщение у них, действительно, не столь явная, как у милетцев. Мысль атомов зарождалась как обобщение фактов настоящей действительности, как вывод, следовавший из признания эмпирически констатируемой множественности и делимости предметов материального мира.(3)
У милетцев в понимании первоначала рациональное выражалось в форме чувственного, наглядно данного. У атомистов в понимании первоначала рациональное, не утрачивая сообщение с чувственным, находит новую форму собственного выражения, форму необычного идеализированного объекта, в определенной мере пребывавшую в соответствии с природой рационального, теоретического познания. Милетцы и атомисты в ответе вопроса о соотношении рационального и чувственного в понимании первоначала были стихийными диалектиками. Разделение а также противопоставление того и другого они осуществляли на базе изначально принятого единства разума и чувственного опыта.
Раскрытие сущности бытия воображало собой основную задачу, которая сразу же поднялась перед зарождавшейся философией как теоретическим мышлением. В античном мире эта задача при помощи поиска первоначал. Таковой метод мысленного освоения сущности бытия определялся уровнем развития публичной практики и логикой познания мира.
Общей формой предметности в осмыслении внешней действительности в то время выступила конкретно эта в ощущениях познающего человека вещь с ее качественными и количественными чертями. Вырастая из чувственного опыта, теоретическая идея осуществлялась на первых порах в формах эмпирического знания, в структуре тех представлений о внешнем мире, каковые
купили прочность проверенных и как бы извечно заданных способов духовного освоения настоящего мира. Первоначала рассматривались в виде конкретно данных вещей. Общее отождествлялось с единичным. Поэтому представления древних натурфилософов о первоначалах направляться разглядывать в качестве зародыша, эмбриона понятия материи.
В будущем развитии философии вещь как форма предметности в осмыслении сущности бытия начала уступать место второму пониманию сущности бытия. Начало этому процессу было положено в античном мире (в частности, атомистами). Но полностью он осуществился в философии Нового времени, в то время, когда материя начала пониматься как совокупность особенностей. Реизм как универсальный стиль теоретического мышления, в соответствии с которому исходным методом предметной реализации мира есть вещь, уступил место атрибутивизму.
В развитии научного познания Нового времени наступил, образно говоря, период «описи» существующих в мире вещей и явлений. Главное внимание в научном изучении обращалось на фиксацию признаков и свойств разбираемых единичных объектов. Потому, что же объекты рассматривались в нюансе самой простой и самой абстрактной формы перемещения — механической, постольку особенное место в чёрте предметов занимали их пространственно-геометрические особенности. Вещи стали представляться как тела, находящиеся в определенном месте, владеющие величиной (либо фигурой) и делимостью на части, они стали изучаться в одном из элементарных способов их бытия — в механическом перемещении. Таковой сдвиг в познании вещей разрешил распознать последовательность их значительных особенностей.
Мир вещей в глазах познающего субъекта в эру Нового времени превратился в мир в большинстве случаев пространственно-геометрических особенностей. Наряду с этим свойство делается ведущей формой предметности при осмыслении объективной действительности. Тут воображает интерес свидетельство Гегеля, что, обобщая результаты развития наук в XVIII в., сумел распознать неспециализированные своеобразные черты познания той эры в целом.
Разглядывая в «Науке логики» диалектику понятий вещи и свойства, Гегель продемонстрировал, что потому, что особенности являются средством взаимоотношений вещей, то их возможно в общем составе бытия воображать в виде некоей находящейся между вещами постоянной среды, в которую они как бы загружены и растворены. Поэтому простое отношение между свойством и вещью возможно перевернуто: «…свойство — это то, что образовывает устойчивость вещи, оно независимая материя» . Вещь же образуется из суммы особенностей, т.е. разнообразные материй. Потом Гегель говорит о том, что упомянутое перевертывание было характерно для науки XVIII в., в то время, когда такие свойства, как тепло, свет, электричество, магнетизм, получили статус отдельных материй — теплорода, светорода, электрической и магнитной материй. Наряду с этим он отмечает, то все эти виды материи ученые однако остерегались именовать вещами.
Не вдаваясь в подробности гегелевской трактовки соотношения вещи и свойства, напомним, что он правильно схватил ведущую тенденцию в предметном осмыслении бытия в научном познании XVIII в. Раскрывая гносеологическую обстоятельство таковой тенденции, Гегель пишет: «Необходимость переходить от особенностей к материям либо признать, что свойства — воистину материи, следовала из того, что они значительное и тем самым действительно независимое в вещах». В противном случае говоря, свойства в ходе познания получили статус исходной предметной формы бытия, неких «подлинных материй», лежащих в базе всех других действительностей.
Это полностью относится и к формированию философской мысли в Новое время, и в частности к изучению неприятности материи. Наряду с этим познание материи как конкретно забранной вещи совсем не теряет собственную роль в философском объяснении настоящей действительности, но заметно приглушается, как бы снимается с первого замысла философских рассуждений о природе бытия. Не просто так у материалистов данной эры возможно встретить высказывания, направленные против признания существования неких исходных начал бытия. Ф. Бэкон, к примеру, осуждает прошлых философов за то, что они «направляют упрочнения на изучение начал вещей и последних оснований природы», за сведение природы к «потенциальной, бесформенной материи». Мысль атома ему представлялась слишком мало плодотворной при объяснении внутренней природы вещей. В соответствии с Гоббсу, «первая материя имеется только… имя, имеющее нужное потребление, то есть обозначающее представление тела независимо от любой его любых акциденций и формы». Гольбах, осознавая ограниченность понимания материи как первоначала вещей, писал: «Отыскать свойственный материи начала и принцип действия вещей — это значит только отодвигать трудность и полностью отказаться от изучения ее отечественными эмоциями» .
В рамках метафизического материализма ярким предметным аналогом понятия материи все больше утверждалась определенная совокупность особенностей, вне которых не представлялось вероятным вести обращение о каком-либо существовании. Осмысление материи осуществлялось при помощи процедуры возведения в форму общего принимаемых органами эмоций особенностей единичного объекта.
Таковой метод понимания сущности бытия выявился уже у родоначальника материализма Нового времени — Ф. Бэкона. В его философии материя предстала как нескончаемое многообразие чувственно принимаемых особенностей. превращения и Объяснение сущности единичных тел, кроме которых, в соответствии с Бэкону, в природе нет ничего настоящего, он сооружает не на базе выдвижения неких вещественных субстратных начал (огня, воздуха, воды, почвы, атомов), а на признании «несложных природ», т. е. особенностей, каковые и имеется то, «что неизменно, всегда, и обще в природе» . Любая вещь, в соответствии с Бэкону, складывается из определенного количества неделимых и несложных особенностей — твердости, проницаемости, тяжести, легкости. Дабы перевоплотить одну вещь в другую, достаточно придать первой свойства второй. К примеру, серебро возможно перевоплотить в золото, в случае, если распознать способы наведения и меру «соединения» на серебро таких особенностей золота, как желтизна, тяжесть, ковкость, растворимость и т.п. Свойства, так, рассматриваются в качестве исходной и фундаментальной действительности («несложных природ»), из которой выводится все многообразие единичных тел. Вот по какой причине изучение подлинного положения вещей возможно достигнуто только на базе знания этих особенностей.
Определенные особенности веществ — вот что, с позиций французских материалистов, нужно иметь в виду, в то время, когда дается черта материи. Признание ее существования конкретно сопряжено с признанием наличия у нее определенных качеств. «Под словом материя, — пишет ЖД, — направляться осознавать только совокупность особенностей, свойственных всем телам» . Без таких начальных, значительных, основополагающих особенностей, как протяжение, вес, непроницаемость, фигура, «нереально составить себе представление» о материи . С материей человек имеет дело только тогда, в то время, когда наталкивается на соответствующие особенности. Так, железо может рассматриваться как материя по большому счету, потому, что оно владеет особенностями протяжения, делимости, свойством принимать фигуру, двигаться и т.д.
Из этого делается более понятным следующее определение материи, сформулированное Гольбахом: «По отношению к нам материя имеется все то, что воздействует каким-нибудь образом на отечественные эмоции, а качества, приписываемые нами разным веществам, основываются на разных трансформациях, создаваемых ими в нас» .
Материя понималась только как осязаемая и весомая физическая действительность, что не разрешало материалистически решить, например, вопрос о соотношении общественного сознания и общественного бытия. Публичное бытие появилось за пределами определения материи как совокупности отдельных качеств, и этим закрывался путь к его научному анализу. А без этого, со своей стороны, нереально научно решить основанной вопрос философии и тем самым выяснить материю как сущность бытия.
Определение материи в рамках метафизического материализма осуществлялось не столько по линии ее соотнесения с сознанием, сколько в плане раскрытия и констатации особенностей, свойственных материи самой по себе, и ее соотношения с конкретным многообразием бытия. Отечественным эмоциям материя потому и дана, что она владеет некоторыми особенностями. О последних мы судим по изменениям и различным впечатлениям, создаваемым в отечественных органах эмоций действием природных веществ.
В противном случае говоря, в определении материи, данном Гольбахом, выговор ставится на том, что она имеется некое многообразие свойственных природному веществу особенностей. Не владея этими особенностями, материя не имела возможности бы влиять на отечественные органы эмоций. «Предмет, качеств которых мы совсем не знаем, — писал Гольбах, — являются ничем либо не существуют для нас».
Потому, что материя понималась как совокупность особенностей, то единство бытия имело возможность заключаться только в единстве этих особенностей. Материальный мир един потому, что все существующее владеет одними и теми же общими особенностями. Из этого в полной мере логично следовало, что сознания и единство материи базируется на том, что свойства материи оказываются данными отечественным эмоциям при помощи действия материи, т.е. базой сознания и единства материи в конечном счете есть не внутренняя природа материи, а ее свойства, познанные человеком на данном этапе изучения внешнего мира. В данной связи характерно следующее высказывание Локка: «В случае, если я говорю время от времени об идеях, как бы находящихся в самих вещах, я осознаю под ними те качества в предметах, каковые вызывают в нас идеи»
В отличие от субъективных идеалистов, материалисты XVII-XVIII вв. при рассмотрении материи ее особенности связывали с существованием определенного субстрата, вещественного их носителя. Атрибутивный подход в рамках метафизического материализма, являвшийся ведущим в осмыслении материи как сущности бытия, дополнялся рассмотрением последней как вещи. Было бы значительной неточностью упускать из виду этот нюанс их учения о материи. Второй принципиальный момент их учения о материи заключался в проблеме соотношения вещи и свойства. Разглядывая материю как совокупность особенностей, материалисты Нового времени, в большинстве случаев, полностью не сводили ее к ним. У особенностей не имел возможности не быть соответствующий носитель. Материя исходя из этого бралась в этих двух моментах: особенностях и их носителе, субстрате.
У французских материалистов таким малоизвестным носителем особенностей выступает вещество тел, которое складывается из элементов либо первичных веществ, владеющих особенностями протяженности, делимости, твердости, тяжести и т.д. как пишет Гольбах: «из этих неспециализированных и первичных особенностей вытекают все другие свойства материальных тел» .В противном случае говоря, исходным и общим субстратом всех особенностей в конечном счете являются элементы либо первичные вещества, каковые Гольбах именует ещё «элементарными веществами», «началами», «молекулами вещества», «начальными частями материи».
Что собой воображают эти элементы сами по себе, какова их природа? На это Гольбах отвечает так: не смотря на то, что человеку известны кое-какие свойства элементов, однако «мы не знаем элементов тел» .Не знаем по причине того, что последние хороши от своих особенностей. Как носители особенностей, элементы, либо первичные вещества, у Гольбаха предстают предполагаемым малоизвестным носителем качеств, без признания существования которого материалисты Нового времени никак не могли обойтись при составлении соответствующего понятия о материи, т.е. не могли при осмыслении природы последней не обращаться в той либо другой форме к категории вещи.
Первичное вещество как общий субстрат оказывается очень похожим на апейрон Анаксимандра. Оно есть носителем всех качеств бытия и поэтому его личная природа не может быть связана ни с одним из них. Конкретно исходя из этого природа вещества самого по себе неизвестена. Линия отрицания качества, выявившаяся у древних философов на протяжении изучения первоначал, закрепилась у материалистов Нового времени, что выразилось в признании последними в той либо другой форме неизвестного субстрата, бескачественного носителя соответствующих особенностей, лежащих в базе бытия конкретных вещей.
Неприятность соотношения вещи и свойства была одной из главных в философии Нового времени. Ее не имел возможности обойти ни один философ. В случае, если в античном мире противопоставление и различение особенностей вещи самой вещи лишь намечалось, то в эру Нового времени в познании купили независимое значение такие вопросы, как: тождественно ли изучение особенностей познанию вещей? Может ли существовать вещь в себе, абсолютно свободная от свойств и всяких определений? Что более значительно для реализации бытия — вещь либо свойство?
Попытки решения проблемы соотношения вещи и свойства возможно найти и в теории первичных и вторичных качеств (особенностей), в которой рассматривался вопрос о том, все ли особенности принадлежат самим вещам; и у Беркли, что, дав предпочтение особенностям, в рамках гносеологии свел вещи к особенностям.
Неприятность соотношения вещи и свойства самый остро была поставлена Кантом. Основной недочёт кантовского понимания вещи в себе пребывал в том, что в нем вещь в себе рассматривалась в качестве последнего и исходного начала, которому было противопоставлено все многообразие особенностей.
Для метафизических материалистов единство мира содержится во всеобщности свойственных материи особенностей. Но этим, но, снимался вопрос о происхождении качеств. Последние фиксировались мыслью, как будто бы фотоаппаратом, в одном и том же количественном составе, в раз и окончательно заданном состоянии, потому, что лишь при таком условии возможно выставлять соответствующие универсальные особенности в качестве базы единства многообразия форм внешнего мира.
Единство материи , так, было приобретено дорогой ценой , то есть ценой отказа от идеи развития, от признания качественных преобразований. Не нужно это осознавать в прямом смысле, т.е. так, словно бы материалисты Нового времени сознательно отрицали идею развития. При рассмотрении природы материи они исходили из тех представлений об объективной действительности, до которых дошло научное познание современной им эры. Потому, что в то время в центре научного познания пребывало механическое перемещение, при анализе которого нужно было отвлекаться от качественных трансформаций объектов, постольку уровень качества вещей представало некоей неизменной, раз и окончательно данной сущностью последних. Исходя из этого единство мира понималось как простое тождество вещей по их неспециализированным особенностям, отражающимся в понятии материи. В этом, фактически, и заключался ход вперед в развитии философского учения о материи.
7. Материя как субстанция: субстанциональное, т.е. сущностное основание материального единства мира.
Разглядывая представления о материи материалистов Нового времени, направляться раздельно сообщить об одной серьёзной особенности понимания субстанции Спинозой. В целом его концепция о субстанции как природе не стала женой пределы метафизического, механистического материализма. Вместе с тем спинозовское познание субстанции по методу осмысления сущности последней принципиально отличается от представлений о материи вторых домарксовских материалистов.
Это отличие содержится в том, что в собственном исходном определении субстанции Спиноза, по существу, осмысливает последнюю не в нюансе вещи и свойства, а как определенное отношение (сообщение). Под субстанцией он разумеет «то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не испытывает недостаток в представлении второй вещи, из которой оно должно было бы появиться» .Субстанцию Спинозы нереально наглядно представить. В рамках приведенного определения она имеется абстракция, высказывающая в самом неспециализированном виде не что иное, как причинно-следственную сообщение. Спинозовская субстанция имеется то, что в себе самом содержит собственную обстоятельство и для себя самого есть следствием. В этом и заключена ее сущностная определенность.
В философии Спинозы в первый раз была предпринята очень плодотворная попытка теоретического понимания материи как субстанции. Его определение субстанции возможно разглядывать в качестве философского положения, по научному статусу и своему характеру (но не по содержимому) родственного диалектико-материалистическому пониманию материи.
Категория материи, осознаваемая как субстанция, не тождественна по содержанию тому понятию материи, которое употребляется в гносеологическом замысле при ответе главного вопроса философии. В случае, если в рамках гносеологии материя выступает в качестве первичного по причине того, что она не есть сознание, то материя, разглядываемая как субстанция, включает в себя и сознание в форме одного из собственных определений. Не просто так Маркс писал, что «совершенное имеется не что иное, как материальное, пересаженное в людскую голову и преобразованное в ней» .
В данной мысли Маркса примечательно то, что совершенное довольно материального имеется не что-то второе, то есть материальное, но взятое в особенной форме. Но эта своеобразная форма и образовывает особенную природу совершенного, так что сознания и противопоставление материи и в рамках содержания категории «субстанция» остаётся, но уже в снятом виде. В противном случае говоря, при субстанциальном подходе акцент делается на моменте единства материального и совершенного, в целом — на материальном единстве существующего мира.
В этом именно и содержится различие категории материи, фигурирующей в ответе главного вопроса философии, и категории материи, забранной в качестве субстанции. Понятие субстанции есть конкретизацией онтологического нюанса категории «материя», фиксирующего её внутреннюю сообщение с перемещением. В том месте же, где перемещение делается отправным пунктом философского анализа, выделенные мыслью сознания и противоположности материи не смогут больше рассматриваться в качестве застывших и не имеющих связи полярностей. Категория субстанции по самой собственной сути имеется категория диалектики, но такая, через которую осуществляется теоретический синтез материализма и диалектики.
Высказывая собой в области философской теории переход сущности в существование, категория субстанции возможно адекватно собственному содержанию проанализирована при помощи многих абстракций, среди которых особенное место занимают понятия неспециализированного и единичного и небытия и бытия, о чем свидетельствует и философская традиция.
При помощи категории «субстанция» философская идея схватывает и удерживает общее в единстве его существования и сущности. Конкретно исходя из этого материя, начиная со Спинозы, в философии рассматривается в качестве обстоятельства самой себя, т. е. того, сущность чего заключает в себе собственное существование. Субстанция — это то, что не только владеет существованием, но и содержит в самом себе все нужные основания для этого. В противном случае говоря, это то, что для себя самого есть и сущностью, и существованием в один момент. «Обстоятельство самого себя, — писал Гегель, — имеется такая обстоятельство, которая, действуя и определяя некое второе, порождает только само себя».
Материя как обстоятельство самой себя предстаёт подлинно безотносительной, т. е. ни от чего не зависимой действительностью. Потому, что все конкретно забранное бытие, нескончаемое в собственных многообразных формах, не имеет в самом себе оснований для собственного существования, постольку оно выступает преходящим состоянием субстанции, тем, что порождается последней и исходя из этого по собственной природе есть модусом субстанции. Признание же того, что материя заключает в себе основание для существования и собственного существования всех налично данных действительностей, исключает возможность признания существования двух и более субстанций. Охватывая собой все сущее в форме единого, материя выступает как то, за пределы чего нереально выйти. Определению субстанции противоречит мысль о множественности субстанций. Из него направляться, что при наличии двух субстанций ни одна из них не есть в действительности такой. Несостоятельность дуализма в философии изначально коренится конкретно в данном логическом пункте понимания материи как субстанции.
Разглядывая материю как субстанцию, мы тем самым осмысливаем её не только как сущность, но и как существование, не только как объект, но и как «субъект всех собственных трансформаций» . Исходя из этого в рамках субстанциального подхода к настоящему миру сознания и противоположность материи предстаёт в форме соотношения материального и совершенного, каковые на уровне субстанции имеют одинаковый онтологический статус, потому что каждое из них высказывает бытие материи.
Потому, что субстанция для самой себя выступает и как сущность, и как существование, то её самореализация происходит в двух типах определения — в модусах и атрибутах. Первые представляют собой определения её как сущности, каковые исходя из этого владеют характером необходимости и всеобщности. Вторые представляют собой определения её как существования, связанного с единичным и случайным проявлением её общей сущности.
Объективная логика развёртывания атрибутов субстанции в ходе её самореализации должна быть положена в базу построения целостной совокупности категорий философии. Наряду с этим нужно учитывать, что на уровне философской теории эта логика конкретно отражается в содержании и строе соответствующих философских правил. Исходя из этого чтобы иметь нужную ясность по вопросу о структурных связях философских категорий, нужно в первую очередь разобраться в исходных их соотношении и принципах философии.
Категория субстанции если сравнивать с категорией «материя» — это конкретное понятие, поскольку его содержание организовано при помощи синтеза последовательности определений, то есть движения и абстракций материи. На уровне категории «субстанция» материя раскрывается в нюансе тождества различенного, как единство многообразного. Исходя из этого в логике концептуального развертывания теории философского материализма категория субстанции появляется по окончании того, как происходит раскрытие и фиксация содержания категорий «движение» и «материя» .
Дабы быть субстанцией, материя обязана владеть следующими изюминками: материя должна вести «свободное» существование, быть «обстоятельством самой себя»; материя обязана растолковать существование мира — вещей, человека, общества, природы, явлений культуры; материя обязана ответить на вопрос о обстоятельствах трансформаций, происходящих в мире (происхождение, исчезновение, изменение в ходе сотрудничества); материя обязана решить вопрос о единстве существующего, о возможности познания этого существующего; должна быть сама как-то связана с этим миром, должна быть «родственна ему».