Мню, что Вам скучно. Пишете вопрос жизни и смерти по поводу врача. Голубчик мой, скрепитесь: не любя ни за что нельзя выйти. Но, но, поразмыслите: возможно, это один из тех людей, которых возможно полюбить позже? Вот мой совет: от решительного слова уклоняйтесь до времени. У матери Вашей выпросите время для размышления (ничего отнюдь не давая слово). Но к человеку этому присмотритесь, определите об нем всё меньше. В случае, если нужно, сойдитесь и с ним более дружественно, для честности, но, намекнув ему, чтобы он как возможно меньше сохранял надежду. И по окончании нескольких месяцев строгого анализа — решите дело в ту либо в другую сторону. Жизнь же с человеком немилым либо несимпатичным — это несчастье. Но вот, но ж, прошел месяц. Возможно, Вы уже давно как-нибудь решили и мой совет придет поздно. 35 и 19 лет мне не кажутся громадной отличием, вовсе кроме того нет. Не знаю по какой причине, но мне бы самому, лично, хотелось, чтобы данный человек Вам поправился, так чтобы Вы вышли замуж! Одно Вы не написали: какого именно он закона? Иудей? В случае, если иудей, то как же он надворный советник? Мне думается, иудеи лишь через чур сравнительно не так давно взяли право приобретать чины. Чтобы быть же надворным советником, нужно помогать по крайней мере 15 лет.
До свидания, приятель мой.
Хочу Вам полного и всякого счастия. Не забудьте обо мне. не поминайте лихом, извещайте о себе. Я весьма занят и весьма расстроен моими припадками падучей.
Прочно жму Вашу руку.
Ваш так же, как и прежде Федор Достоевский.
681. А. П. ФИЛОСОФОВОЙ
11 марта 1877. Санкт-Петербург
Пятница 12 (1) марта 1877 г.
Уважаемая Анна Павловна,
Благодарю Вас за Ваше радушное приглашение: буду иметь громадное наслаждение явиться к Вам в субботу к 5 часам. Я ем скоромное, как и Вы. Стихи прочел, не совсем понравились, позже сообщу, по какой причине. А до тех пор пока целый Ваш
Ф. Достоевский.
(1) описка, направляться: 11
682. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
29 марта 1877. Санкт-Петербург
Уважаемый Михаил Александрович,
Тут корректуры и тексту пара на 2-ю главу (до 19-го полулистка). Дальше продолжение доставлю еще на следующий день. Сверх того пара адрессов. Хочу, чтобы дошло до Вас в точности.
В Ф. Достоевский.
683. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
30 марта 1877. Санкт-Петербург
Любезнейший Михаил Александрович,
Отправляю окончание и продолжение 2-й главы, от 21 по 34 странички. Довольно много ли будет? Весьма бы нужно знать. И разберете ли Вы? Ох, нужно бы спешить. Зайду (1) вечером сам.
В Ф. Достоевский.
30 марта.
(1) потом было начато: в 6-м
684. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
31 марта 1877. Санкт-Петербург
31 марта.
Уважаемый Михаил Александрович,
Отправляю Вам мало тексту на Главу третью. 1) Похороны Общечеловека. Причем прилагается частное письмо, из которого нужно в обозначенном месте сделать выбор. Напечатать письмо петитом, все первые три страницы, а последнюю страницу и всё, что в первых зачеркнуто, не печатать. Прошу Вас не затерять и не разрывать письма, а обязательно и скорее ко мне возвратить.
Основное же, прошу Вас, любезн Михаил Александрович — сделайте мне расчет как возможно вернейший и правильный: какое количество у нас страниц всего, другими словами с доставленной сейчас частью третьей главы, и довольно много ли еще нужно написать страниц. Осознайте, как это для меня принципиально важно, и отправьте мне расчет в продолжение дня.
Прилагаемая корректура (1) была мерзейшим образом в типографии продержана, а потому заняла у меня в два раза времени. При расчете страниц обратите внимание и на вставку в корректуре.
В Ф. Достоевский.
(1) потом начато: 2-й
685. M. А. АЛЕКСАНДРОВУ
31 марта 1877. Санкт-Петербург
Любезнейший и уважаемый Михаил Александрович,
Вот Вам окончание №. 5 страничек тексту (с 38 по 42 государств. включительно), составляющих по моему расчету обязательно 2 1/2 страницы печатных Ежедневника. Но необходимо 3 1/2 страницы.
А потому для данной последней третьей недостающей страницы и прилагаю объявление о Русской старине.
После этого сами станете видеть: в случае, если все-таки будет недоставать, то каким-нибудь образом растяните в печати объявления о Р старине и отечественное.
А вдруг окажется через чур много текста, то возможно кой-что сократить в объявлении о Русской старине по примеру прошлого месяца, да и само объявление стеснить. В случае, если же возможно и совсем обойтись без объявления о Р старине, то, пожалуй, и не печатайте.
Для всевышнего, выручите. Я уже более не может писать ничего на данный №, да и голова трещит.
Жму Вам руку
В Достоевский.
Р. S. Выйти обязательно надобно послезавтра в субботу 2-го апреля. Цензор не выбросит ни слова.
На обороте: Михаилу Александровичу Александрову
686. А. Ф. ГЕРАСИМОВОЙ
16 апреля 1877. Санкт-Петербург
С.-Петербург, 16 апреля 1877 г.
Уважаемая А. семь дней.
Я был болен и занят целый месяц, но хоть я и сейчас весьма занят, так что не имею возможности отвечать на письма, но на Ваше письмо, от 15 марта, не могу отказать себе в сердечной потребности черкнуть Вам хоть два слова (не смотря на то, что Вы и не потребовали ответа). Мне хотелось Вам лишь выразить, что из второго письма Вашего я определил Вас в десять раз больше, чем из первого, и неудержимо хочу Вам высказать, что глубоко уважаю Вас. То, что Вы рассказываете о Вашем отце (что, не смотря на то, что нечайно, но однако обстоятельством Вашего тяжелого положения), о том, что он не смотря на то, что и не образован, а лучше многих образованных, о том, как Вы его любите и опасаетесь огорчить, — все это рисует Вашу красивую и жёсткую душу. Не удивляюсь по окончании того, что жених Ваш (которого Вы не любите) так дорожит Вами. Ответ Ваше выждать шесть месяцев превосходно. Довольно много воды утечет до тех пор, а в том месте как всевышний отправит. Я по крайней мере, чем лишь могу, буду помогать Вам. В половине мая выеду из Санкт-Петербурга, но к концу августа буду в Санкт-Петербург обратно (помимо этого, буду на 10 дней в конце нюня). По крайней мере я еще раньше шести месяцев буду в Санкт-Петербурге.
А засим Вас глубоко уважающий Ф. Достоевский.
687. С. Е. ЛУРЬЕ
17 апреля 1877. Санкт-Петербург
Санкт-Петербург 17 апреля/77.
Уважаемая и лучшая Софья Ефимовна,
Я всё нездоров, и всё в хлопотах, и из сил выбился. Думал, выпустив №, отдохнуть и всем ответить на письма (Вам первой), но столько прибыло новых писем, потребовавших самого немедленного ответа из-за самых разнообразных, но не терпящих ни мельчайшего отлагательства обстоятельств, и столько явилось новых визитёров, из которых иные до того необычные, что не было возможности не развязаться с ними как возможно скорее, — что на это и ушло всё мое время (и уходит здоровье), и лишь сейчас я схватываю пара мин., чтобы Вам ответить. Во-первых, благодарю за то, что Вы так ко мне привязаны. А во-вторых — напечатал я о Гинденбурге по Вашему письму: не повредил ли Вам этим чем-нибудь в Вашем кругу? Сомнение это зародилось во мне лишь сейчас. В то время, когда я писал и печатал, в мысли моем были лишь Вы, а сейчас думаю и про всю Вашу среду. Уведомьте меня, и в случае, если я чем-нибудь Вас огорчил либо рассердил, то простите.
Ваше письмо весьма любопытно, но, основное, Вы задаёте вопросы: что Вам делать при домашнем разногласии, в особенности по вопросу об экзамене? Мое бы мнение такое: не будьте с родителями твёрды, не идите через чур напролом; так как всё равняется их точек зрения Вы не переделаете, а в это же время они однако Вам родители, мать и отец, и не имеете возможность же Вы поступить с ними жестоко и растерзать их сердца. В случае, если любите несчастных и желаете помогать человеколюбию, то знайте, что самое высшее несчастие в том, в случае, если (1) люди хорошие, хорошие и великодушные не знают либо перестают осознавать, благодаря прежней жизни и своей среды, известных идей и вступают в явное разногласие кроме того с теми, которых хотят обожать и осчастливить. Всего чаще это видится между детьми и отцами. Несомненно, и Вы не имеете возможность дать в жертву всё собственный и все самые дорогие собственные убеждения, но однако Вы должны быть снисходительны и сострадательны к ним до последнего предела. В этом настоящий подвиг человеколюбия, и нечего рваться куда-нибудь на большом растоянии на подвигом человеколюбия, в то время как он всего чаще у нас дома, перед глазами отечественными. Не знаю Ваших теперешних взаимоотношений, но нельзя ли Вам, во-1-х, стать с ними мягче, а во-вторых, давать слово им что-нибудь, но не на данный момент, отзываясь тем, что Вы еще молоды и что хоть год, а Вам нужно еще побыть одной. Про образование же, про экзамены, (2) само собой разумеется, решите чем-нибудь эргономичнее (и в собственную пользу), в случае, если сотрёте с лица земли жестокость взаимоотношений с Вашими родными и сойдетесь с ними. Но давайте слово им что-нибудь обязательно. Через год же довольно много воды утечет. Кстати, по поводу Вашего рассказа о 12 и 30 тысячах руб. приданого сообщу только, что я не совсем осознал обстоятельство Вашего бешенства на жениха. Мне думается, он только самым наглядным и несложным образом выразил тем, что обожает Вас больше денег, в силу того, что, хоть и мог бы забрать невесту в 30000, но не желает, а берет только невесту с 12-тысячным приданым, (3) в силу того, что обожает не деньги, а ее самое. Вот как я осознаю из Вашего письма, либо тут что-нибудь мне малоизвестное. Вы задаёте вопросы: что же бы он сообщил, в случае, если б у меня не было и 12000 руб.? По-моему, также самое, другими словами желаю эту девушку кроме того и без приданого, в силу того, что обожаю ее самое, а не приданое. Так как не виноват же он, что за Вами имеется 12000 приданого? Но, основное не в том, а в том: мил ли он Вам и по мыслям ли Вам либо нет? В случае, если нет, то, само собой разумеется, не выходите, не смотря на то, что вспомните, что в Ваши лета запрещено и тяжело делать выводы людей без неточностей.
по поводу Виктора Гюго я, возможно, Вам сказал, но вижу, что Вы еще весьма молоды, коли ставите его в параллель с Гете и Шекспиром. Les Misйrables я весьма обожаю сам. Они вышли в то время, в то время, когда вышло мое наказание и Преступление (другими словами они показались 2 года раньше). Покойник Ф. И. Тютчев, отечественный поэт, и многие тогда обнаружили, что наказание и Преступление несравненно выше Misйrables. Но я спорил со всеми искренно, искренне, в чем уверен и сейчас, вопреки неспециализированному точке зрения всех отечественных знатоков. Но любовь моя к Misйrables не мешает мне видеть их большие недочёты. Прелестна фигура Вальжана и плохо довольно много характернейших и отличных мест. Об этом я еще прошлого года напечатал в моем Ежедневнике. Но как забавны его любовники, какие конкретно они буржуа-французы в подлейшем смысле! Как забавны нескончаемая болтовня и местами риторика в романе, но (4) особенно забавны его республиканцы — вздутые и неверные фигуры. Мошенники у него значительно лучше. В том месте, где у него эти падшие люди подлинны, в том месте везде со стороны Виктора Гюго человечность, любовь, великодушие, и Вы отлично сделали, что это увидели и полюбили. Особенно что полюбили фигуру l’abbй Myriel. Мне это плохо понравилось с Вашей стороны.
Вы пишете мне анекдоты про Ваших местных чудаков. Поведал бы я Вам про чудаков, каковые меня время от времени посещают, и, уж само собой разумеется, поразил бы Вас.
Не скучайте, скрепитесь на время, а в том месте и снова в Санкт-Петербург либо в Москву (где также имеется направления). Я верю, что Вы успеете, в силу того, что у Вас имеется темперамент.
В середине мая я уеду из Санкт-Петербурга в деревню, но до того времени Вы мне, возможно, и напишете. Тогда скажу Вам и адрес мой (летний другими словами).
Преданный Вам искренно Ф. Достоевский.
(1) потом начато: до
(2) потом было: Вы
(3) вместо: тысячным приданым — было: тысячами приданого
(4) было: и
688. В. И. ЛАМАНСКОМУ
20 апреля 1877. Санкт-Петербург
20 апреля/77.
Уважаемый Владимир Иванович,
Дома я никакого извещения не отыскал, как сохранял надежду по словам Вашим, что мне уже отправлено в числе вторых. А потому, рассудив, что всё это возможно еще в проекте (тем более что день назад опоздал расспросить Вас правильнее), не рискнул утратить вечер на предполагаемое приветствие, в силу того, что страшно запоздал с Ежедневником, а время дорого и хлопот пропасть. Да и с приветствием имело возможность выйти довольно много хлопот: пиши я его для себя в Ежедневнике, к примеру, я бы был покоен, а тут я все-таки пишу для многих, каковые смогут остаться обиженны, обязательно стали бы осуждать, поправлять — и время мое было бы утрачено. Основное же опять-таки в том, что всё это возможно еще лишь в проекте и не состоится.
А потому не рассердитесь, уважаемый Владимир Иванович, на меня за мой отказ: практически завален собственным делом, а это бы меня отвлекло плохо.
Ваш целый Ф. Достоевский.
Р. S. Конспект того, что Вы изложили мне дорогой для обработки, говорит о том, что Вы первый напишете вдесятеро лучше Многих вторых. Я через чур в этом уверен.
689. О. А. АНТИПОВОЙ
21 апреля 1877. Санкт-Петербург
21 апреля 1877 г.
Глубокоуважаемая Ольга Афанасьевна!
Совершил ошибку я либо нет в отчестве и Вашем имени? Ваш прошлый адрес мне было продолжительно искать, дабы совладать, тем более, что сейчас у меня совсем времени нет. В случае, если совершил ошибку, то простите.
Я весьма сожалею об неудаче экзамена из географии, но это такие мелочи, по-моему, что отнюдь уже не нужно было так преувеличивать дела. А Вы написали мне совсем отчаянное письмо. В сущности ничего не произошло не считая хорошего, в силу того, что Вы все-таки выдержали экзамен из 2-х тяжёлых предметов. Из географии же отложите до осени и дело с финишем. Из чего отчаяние и такие слезы? Я вижу, что Вы себя и расстроили непозволительно собственные нервы. Да, думается, и всё семейство у Вас расстроено и встревожено Вами же. Это замечательно, что Вы так любите Ваших родных, меня это весьма прикоснулось и заставляет Вас особенно уважать, но непозволительно и непростительно так быть нетерпеливой, так спешить и в Ваши маленькие лета восклицать: из меня ничего не выйдет. Вы еще ребёнок, Вы не доросли еще до права так восклицать. Наоборот, при Вашей настойчивости обязательно что-нибудь выйдет. Оставайтесь лишь хороши и великодушны. Вам нужно самообладания, Вам нужно себя полечить, а потому обязательно отдохните где-нибудь летом (на даче, что ли). Вы пишете про детей, с которыми желали заниматься: отчего же сейчас Вам не заниматься с ними? — а вдруг запрещено, то Ваше время не ушло, не волнуйтесь, жизнь громадна, а выправитесь, то и сообщите, что жизнь хороша.
Священник, которому Вы сдали экзамен из закона, само собой разумеется, хороший человек, но я бы на его месте сообщил Вам, что Вы не стоите хорошей отметки. Это Вам за текст из Евангелия, приводимый Вами в письме о тех, у которых отымется. Но так как Вы осознаёте это красивое место Евангелия совсем напротив. Стыдно. А но, ничего. В Вас, думается, имеется и чувство, и теплота сердца, не смотря на то, что Вы капризны и избалованы. (Вы не злитесь на меня за это?) Не злитесь, дайте мне Вашу руку и успокойтесь. Боже мой! С кем не бывает неудач? Да и стоила бы чего-нибудь жизнь, в которой всё гладко. Побольше самосознания и мужества — вот чего Вам нужно. А основное здоровья. Успокойте собственные нервы и будьте радостны. Вот искреннее желание Вашего
Ф. Достоевского.
690. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
25 апреля 1877. Санкт-Петербург
Любезный и уважаемый Михаил Александрович,
отправляю Вам моих десять страниц Главы первой апрельского Ежедневника. К 6 странице увидьте долгую вставку тут же в непронумерованном листке. На данной же 6-й странице начинается 2-я маленькая выноска и глава внизу под знаком v= имеется наименование ее. После этого продолжение на следующий день. 26-го утром же в восемь часов.
До свидания, возможно, зайду сам.
Ваш Ф. Достоевский.
25 апреля/77.
691. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
26 апреля 1877. Санкт-Петербург
Любезнейший Михаил Александрович, вот Вам еще 6 страниц, с приложением письма, из которого необходимо сделать выписку обязательно петитом, в указанном на 16-й странице месте.
Напечатать петитом из этого письма лишь то, что я очертил сбоку, а до всего остального не дотрагиваться.
Тут финиш Главы первой. Не знаю, сколько у Вас выйдет. Ожидаю корректуры, а цензор Ратынский предуведомлен. По окончании моей корректуры отправляйте к нему.
Ваш Ф. Достоевский.
26 апреля.
Р. S. Объявление об издании Ежедневника, по обычному, другими словами на 1-й странице, как и в прошедший раз. Будет ли из всего лист? Думается, меньше.
На обороте: Михаилу Александровичу
692. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
28 апреля 1877. Санкт-Петербург
Любезнейший Михаил Александрович, отправляю Вам продолжение с 7-й по 12-ю страницу включительно, затевать же в строчок с окончательного слова в корректуре. Тут фраза была не окончена. Продолжение фразы на 7-й странице.
Ф. Достоевский.
28 апреля.
693. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
30 апреля 1877. Санкт-Петербург
Голубчик Михаил Александрович, отправляю 5 страниц. Отлично бы, если бы и сейчас, подобно вчерашнему, мне отправили эти 5 страничек вечером для корректуры, с тем чтобы забрать их на следующий день в 8 часов.
Ф. Достоевский.
30 апр/77.
694. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
2 мая 1877. Санкт-Петербург
Милейший Михаил Александрович, — вот финиш рассказа. Опасаюсь лишь плохо, что из типографии не придут за ним, сейчас (в понедельник), утром в восемь часов. Поскорее бы корректуру и к цензору: опасаюсь, чтобы чего не вычеркнул. И наконец, прошу Вас весьма доставить мне с корректурой по возможности верный расчет и страниц — дабы я знал, сколько остается написать. на следующий день, во вторник, в 8 часов утра получите всё окончание №-ра.
Ф. Достоевский.
2-е мая/77. Понедельник.
695. А. С. СУВОРИНУ
15 мая 1877. Санкт-Петербург
15 мая 77.
Милостивый правитель Алексей Сергеевич,
Простите, что Вас обеспокоил а также, думается, Вас из-за меня разбудили. Я сам дремлю до 2-х часов, в то время, когда тружусь, и осознаю, как обидно, в то время, когда потревожат. Но тогда господин Илинский прямо, помнится, сообщил: ну так в воскресенье в 3 часа — и все так дали согласие. Значит, я совершил ошибку. Так как я через два дня выезжаю из Санкт-Петербурга, то вижу, что дело это, для меня по крайней мере, покончено.
Рассчитывал также, заметив Вас, не отказать себе в наслаждении заявить Вам о приятном впечатлении на меня по поводу фактически Ваших нескольких слов, несколько дней назад, об Анне Карениной. Отлично то, что в отечественное смущенное время Вы провозглашаете важность литературного явления как публичного факта, не опасаясь величия войны и другого. Данный новый взор в Вашей газете весьма отраден. Для Христа, не примите с моей стороны за поощрение и похвалу к предстоящему. Я мое наслаждение, которое бы предположительно выразил Вам, в случае, если б удалось встретиться, и лично. Сейчас всё дело у нас — в образе взаимоотношений к известным фактам, мыслям, явлениям. Вот этот-то образ взаимоотношений для многих совсем неизвестен и еще не открыт, и все лишь мутятся и нервничают. Но простите, и примите как искреннее слово Вашего слуги,
Ф. Достоевского.
696. А. П. НАЛИМОВУ
19 мая 1877. Санкт-Петербург
Мая 19. (1) Четверг.
Милостивый правитель, Александр Павлович,
Простите от сердца, что продолжительно не отвечал Вам. Лишь сейчас могу уехать из Санкт-Петербурга на время, а до сих пор всё нервничал в хлопотах и копался с нездоровьем. Но что же я Вам напишу? Вы умный человек и сами имеете возможность осознать, что вопросы Ваши, мне Вами заданные, как-то отвлеченны, дымны, да и личности Вашей я, к тому же, совсем так как не знаю. Меня то же мучило, что и Вас, еще с 16-ти, возможно, лет, но я как-то уверен был, что непременно, а обязательно выступлю на поприще, а потому (точно вспоминаю это) не волновался весьма. по поводу же места, которое займу в литературе, был равнодушен: в душе моей был собственного рода пламя, в который я и верил, а в том месте, что из этого выйдет, меня не весьма заботило, ну вот и целый мой опыт, про что Вы задаёте вопросы. Но могу ли знать в точности Вашу душу? В случае, если желаете мое мнение, то продолжайте твердо верить в Ваше влечение, и, возможно, будущее Вас поставит на поприще. Жажды Ваши к тому же весьма скромны, другими словами быть обязательно второстепенным тружеником. Но вот что прибавлю: мое влечение меня в мое время нисколько не отвлекало от настоящего взора на Судьбу, и я, будучи поэтом, а не инженером, до самого последнего года в инженерном училище был из первых в классе неизменно; после этого некое время служил, и хоть знал, что рано ли, поздно ли, а покину работу, но до срока не видел ничего в публичных моих занятиях через чур непреодолимо враждебного моему будущему; наоборот, твердо был уверен, что будущее все-таки будет мое и что я один ему господин. В случае, если, к примеру, служебные занятия не помешают до тех пор пока Вашим литературным занятиям, то по какой причине бы Вам и не взять места?
Всё это я пишу, само собой разумеется, совсем наобум, другими словами через чур мало зная Вас, но единственно хотя сделать Вам угодное и ответить Вам искренно и по возможности. А после этого по поводу (события!) и другого, то не преувеличивайте. Разрешите пожать Вашу руку.
Ваш Федор Достоевский.
(1) рядом рукою малоизвестного: 1877
697. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
20 июня 1877. Небольшой Прикол
Небольшой Прикол, 20 июня/77.
Уважаемый и любезнейший Михаил Александрович,
Пишу Вам из усадьбы Небольшой Прикол, в 10 верстах от заштатного города Мирополье, Суджинского уезда Курской губернии. Отправляю Главу первую Ежедневника за май-июнь, всего 21 полулисток. Глава первая тут кончена; но страницы печатного еще не будет. Тут всего 13 либо 13 1/2 отечественных страниц. С простым отечественным объявлением на первой странице будет всего 14 либо 14 1/2 страниц. Опоздал и опоздаю. Сделал вывод, что в срок, другими словами к 30-му июня, никак не выйдем. Выйдем же 5-го либо 7-го июля. Я прибуду в Санкт-Петербург не ранее как ко 2-му июля. Но однако начните набирать (1) (№ двойной, озаглавлен май-июнь по примеру прошлого года за июль-август, и не меньше будет трех страниц). Весьма не так долго осталось ждать, другими словами дня через три, вышлю Вам еще оригиналу, и позже еще. Полагаю, вышлю всё до моего еще приезда. В то время, когда наберется полный лист, то печатайте так, как мы уговаривались. Остальные же страницы, другими словами 2-й и 3-й, возможно, успею сам прокорректировать. Сейчас же надеюсь во всем на Вас; для Христа, отдержите корректуру тщательнее.
На первых страницах отправится латинский текст. Напечатайте не петитом, а обычным шрифтом, и обязательно через строке латинского с русским, точь-в-точь так, как заметите в оригинале. Латинский текст переведен подсловно, другими словами под каждым латинским словом соответствующее русское. Нужно так и набирать и печатать.
NB. (самое основное). Для всевышнего, разрешите прокорректировать латинский текст кому-нибудь опытному латинский язык.
Помимо этого, еще самое наиболее значимое: нужно обязательно (2) снести цензору Ратынскому и попросить отцензуровать. Опасаюсь лишь, чтобы он куда не уехал, как в прошедшем сезоне! Пуцыкович обещался при таких условиях похлопотать о назначении мне цензора. Напишу ему.
Надеюсь, что писано достаточно разборчиво.
Итак, буду присылать беспрерывно по мере накопления. Вас же, голубчик Михаил Александрович, попрошу при чего-либо у Вас неординарного, другими словами в типографии, либо при отсутствия Ратынского, написать мне ко мне: В город Мирополье, Курской губернии, Фед Мих Достоевскому.
И напишите, не рассчитывая, дойдет либо не дойдет либо что я уже выеду к тому времени. В случае, если же ничего не будет особого, то не уведомляйте.
Итак, пока до свидания. В случае, если нужно будет печатать первый лист, то печатайте всего 7000, а не 8000 экземпляров (NВ. Как Вы обойдетесь без моей подписи? Но, приеду — подпишу).
По крайней мере, станете ли либо не станете затевать печатать до меня, но однако, по мере получения оригинала, набирайте и несите к ценсору.
В следующую почту (3) еще напишу сам, что сейчас забыл.
А до тех пор пока Вам душевно преданный
Ф. Достоевский.
На обороте: Михаилу Александровичу Александрову от Достоевского.
(1) было: печатать
(2) потом было: издать
(3) было: В следующем письме
698. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
24 июня 1877. Небольшой Прикол
24 июня/77. Небольшой Прикол.
Уважаемый я любезнейший Михаил Александрович, отправляю Вам еще 19 полулистков, от 22 по 40-й включительно. Тут Глава вторая. В следующий раз вышлю Главу третью.
Что делать: опоздаем и опоздаем плохо. Возможно, выйдем к 10-му только июля. Но Вы набирайте, и что возможно, то и отпечатывайте, процензуровав. Тут, я полагаю, будет 12 либо 13 страниц. Так что всего, с Главою первой, будет уже на 28 либо на 29 страниц и еще остается мне Вам выслать лист с двумя либо с 3-мя страницами.
Сам я попытаюсь приехать к 1-му либо ко 2-му июля.
В случае, если имеете возможность, то уведомьте меня о чем-нибудь ко мне: Курской губернии в город Мирополье. Ф. М. Достоевскому.
Сейчас, в случае, если Вам нет ничего, что помешает, то, полагаю, Вы имели возможность бы собрать и отпечатать уже 1 1/2 страницы. В случае, если станете до меня отпечатывать, то печатайте не 7000 экз, как я писал Вам в последний раз, а 7 1/2 тысяч (семь с половиною тысяч).
По крайней мере, голубчик Михаил Александрович, на Вас вся надежда, не запоздайте, и по возможности, всё вперед, да вперед. Но, для всевышнего, корректуру! Помарок у меня довольно много, но так как все-таки разборчиво! Для всевышнего, наблюдите, чтобы не было, по крайней мере, позорных неточностей.
До свидания, Михаил Александрович, прочно жму Вам руку.
Ваш целый Ф. Достоевский.
На обороте: Михаилу Александровичу Александрову.
699. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
29 июня 1877. Небольшой Прикол
Голубчик Михаил Александрович,
Отправляю 9-й, 11-й, 12 и 13 полулисток.
Обратите внимание, что 10-го полулистка нет, доставлю сейчас же, равно как и еще продолжение.
Ваш Ф. Достоевский.
700. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
29 июня 1877. Небольшой Прикол
29 июня/среда. Небольшой Прикол.
Уважаемый и любезнейший Михаил Александрович,
Отправляю Вам Главу третью (еще не докончена), 14 полулистков. Нужно думать, что тут девять либо 10 печатных страниц. Другое отправлю из этого либо привезу сам. Будет всего 3 страницы. Из этого думаю выехать 2 июля, буду в Санкт-Петербурге либо 4-го либо 5-го июля. Сейчас отправленное срочно набирайте и к цензору. В случае, если всё благополучно и цензор пропустит, то, пожалуй, печатайте (у Вас уже далеко за 2 страницы). То-то и имеется, что не знаю, благополучно ли всё, имеется ли цензор и всё другое? В случае, если у Вас нет бумаги, то потребуйте у Печаткина (в типографии знают, где мы берем). Ну, до свидания. Как-то свидимся в Санкт-Петербурге!
Для всевышнего, позаботьтесь о корректуре! Не погубите!
Ваш целый Ф. Достоевский.
На обороте: Михаилу Александровичу Александрову.
701. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
6 июля 1877. Санкт-Петербург
Среда 6 июля/77 Санкт-Петербург.
Дорогой приятель мой Аня, обнимаю тебя и целую. Деток также всех поголовно. Как вы съездили? Ожидаю с нетерпением твоего письма. Лишь об вас и думаю.
Я приехал день назад целый изломанный дорогой. Подробностей не пишу, в силу того, что тороплюсь как угорелый, дела плохо довольно много и застал довольно много хлопот. Приехал поезд в 11 часов утра. Приезжаю на квартиру, а Прохоровна только что передо мной ушла, ожидала меня со прошлого дня. Отправил за ней.
Как приехал, этот же час, не ждя Прохоровны, за которою послал дворника, отправился в типографию. Александров сообщил мне, что они всё собрали, но ничего не отпечатали, в силу того, что нет цензора. Ратынский уехал в Орловскую губ в отпуск, Александров ходил и к Пуцыковичу (чтобы тот, в Комитете, выхлопотал мне цензора) и сам ходил в Комитет. Секретарь и докладывать не захотел, а выслушав заявил, что я из-под цензуры вышел, так пускай и издаю без цензуры. Это значит, в случае, если всё отпечатано будет к 9-му июля, то выйдет (накинув еще 7 дней) 16-го числа. После этого стали считать комплект. Внезапно оказывается, что и с привезенным мною пакетом день назад и с объявлениями не будет добывать 5 государств. Значит, предстоит придумывать. Полчаса вычисляли строки, и внезапно мне пришло в голову задать вопрос самый пакет, и я заметил что они последней отсылки от 1-го июля еще не получали, другими словами 5 дней, и я приехал раньше. Предпоследнюю же отсылку от 30 июня взяли 4-го числа, другими словами незадолго до моего приезда. Я по крайней мере был рад, что придумывать не нужно будет. После этого поспешил в Цензурный комитет. И секретарь и Петров, все хоть и вежливы, но уговаривали меня приложив все возможные усилия печатать нецензурно, не то у вас будут сплошь вычеркивать. (Возможно, у них какие-нибудь особенные руководства по поводу теперешней литературы по большому счету, так что, разумеется, они мне не лично угрожали, а по большому счету таковой движение дела, что велено строже). Я этого плохо опасаюсь, но я все-таки стоял на том, чтобы мне дали цензора, давали слово день назад же, но вот уже сейчас утро, а известий никаких нет, и снова на данный момент нужно будет ехать в Комитет, а в это же время возможно бы первый лист уже печатать. Навалили на меня корректур. День назад отдержал лист, но более не имел возможности. В мое отсутствие заходила Марья Николавна, написала мне записку, чтобы я ей назначил сутки, в то время, когда ей ко мне явиться. Ясно, что я обязан сам заехать. В это же время времени ни 60 секунд. на данный момент еду в цензуру и типографию. После этого буду сидеть за корректурами. И проч. и проч. День назад поздно вечером пришел в типографию пакет с текстом от 1-го июля. Никого не видал. Николя заходил и день назад (без меня) и 3-го дня. Все считаюм, что у меня времени куча, лишь к ним ездить да болтать с ними. Не съезди я сейчас к Марье Николавне — так как обидится.