В то время общество делилось на три главных класса: священники, солдаты (феодалы), крестьяне. Причём эти классы быстро отличались по условиям судьбы и были максимально изолированы друг от друга: раздробленность средневекового общества сказывалась и тут. Среди трудового населения люди одной профессии не смешивались и редко общались с людьми второй профессии. В семьях поколениями занимались одним и тем же ремеслом: сын продолжал дело отца.
Взаимоотношения различных классов и различных слоёв общества не были ни дружественными, ни уважительными. Феодалы-рыцари открыто ненавидели «вилланов» (крестьян) и обращались с ними так дерзко, что все рыцарские понятия о чести и благородстве тут теряли силу. Словом «виллания» в среде рыцарей обозначались дикость, подлость и всяческие моральные уродства. Неудивительно, что крестьянские восстания были достаточно нередким явлением в то время, и заканчивались они изуверским уничтожением целых сёл.
Особенно же сказывалась на жизни общества а также на судьбах целых народов яростная борьба за господство между высшей светской и высшей духовной властью. Папство, с одной стороны, стремилось к безотносительному господству не только в духовной, но и в хозяйственной и политике, и по окончании Х в. оно превратилось в сильную наднациональную монархию. Папы по собственной прихоти имели возможность назначать угодных либо смещать неугодных им императоров. Иначе, короли и императоры яростно сопротивлялись таковой экспансии папской власти, и в то время, когда одерживали верх, то, со своей стороны, самовольно назначали и смещали пап. Доходило до курьёзных случаев, в то время, когда различные короли «назначали» на папский престол собственных людей (они назывались антипапами) и в один момент в различных финишах Европы действовало пара антипап. Коронация была религиозной церемонией, на протяжении которой правитель преобразовывался в монарха : как и священник, он был помазан святым елеем. Это давало основания королям на дополнительные притязания: кое-какие из них, подобно церковным патриархам, брали на себя выполнение сакральных функций.
Феодалы считались воинским сословием ¾ рыцарями. Любой мужик дворянского звания, талантливый держать оружие и достигший совершеннолетия, обязан был обучаться воинскому мастерству. Рыцарскую конницу в первый раз организовал известный франкский полководец Карл Мартелл, что прославился тем, что разбил полчища арабов в сражении при Пуатье (732 г.) и тем самым остановил военную экспансию мусульман на Европу. Карл Мартелл осуществил реформу армии: крестьяне большей частью были отстранены от военной работы, базой войска стала конница, которую составляли большие и небольшие феодалы. Это было первое в истории опытное рыцарское войско. За собственную работу рыцари награждались поместьями. Крестьяне, жившие в этих поместьях, обязаны были содержать собственных господ-рыцарей, главной «работой» которых отныне стала война.
Рыцарей отличала сословная замкнутость, особенный образ судьбы (не считая турниров и военных походов они, в сущности, ничем вторым не занимались) и кодекс чести, что, приятель по отношению к приятелю, они старались выполнять. В почёте были: личная отвага, верность собственному сюзерену и шепетильно соблюдение обетов (в случае, если таковые принимались). До эры крестовых походов рыцари вовсе не были похожим тех учтивых, образованных и романтически устремлённых храбрецов куртуазных романов, какими их обрисовывают рыцарские сказания. Они были практически сплошь неграмотными, примитивными в быту, обладавшими только воинской сноровкой; на них лежало бремя сословной спеси и множества предрассудков. Но уже к XIII в., познакомившись на протяжении крестовых походов с судьбой цветущих сопредельных цивилизаций (таких как Византия), обучась у арабов мастерству лирической поэзии, ¾ они усвоили и грамоту, и светскую учтивость, а также умение играть на музыкальных инструментах…
Феодальный мир держался на принципе соглашения. Небольшой феодал служил в войске какого-нибудь герцога либо принца; он считался подчинённым собственного старшего партнёра, а тот ¾ его сеньором либо сюзереном. Историк Ле Гофф справедливо определяет феодализм как «совокупность личных связей, объединяющих участников высшего общества». Будущий подчинённый вкладывал собственные сомкнутые руки в руки сеньора и сказал: «Сир, я становлюсь Вашим человеком!» ¾ и произносил клятву верности. Сеньор празднично передавал подчинённому какой-нибудь символический предмет ¾ штандарт, жезл, кольцо, перчатки и т.д. Помимо этого, и это было самое основное, он передавал во владение собственного нового подчинённого почву ¾ феод¾ (из этого и само слово «феодал»), жаловал его привилегиями и определёнными правами в обмен на клятву и службу верности. Наряду с этим подчинённый имел возможность отказать в верности сеньору, в случае, если тот не делал собственных обязательств.
К сеньории понемногу отходили все формы власти: экономическая, судебная и политическая. Центром сеньории был замок ¾ большое укреплённое поселение, окружённое толстыми стенками с бойницами и высокими башнями, талантливое выдерживать долгую осаду.
Рыцари просуществовали до XV в., другими словами до появления огнестрельного оружия, но практически сходу за этим рыцарское войско, не хорошо дисциплинированное, обременённое громоздким снаряжением, державшееся только на личной отваге, стало ненужным анахронизмом. Последние из обедневших рыцарей кое-как пробивались грабежом на громадных дорогах; аристократия же в целом кардинально поменяла воинские обычаи и стиль жизни.
относительная независимость и Сильная власть феодалов, само собой разумеется, не содействовали единству феодальных стран. В Западной Европе, пожалуй, не было таковой страны, где правителям не приходилось бы бороться со собственными подчинёнными ¾ не на судьбу, а на смерть, отстаивая единство страны. В Германии и Италии эта борьба складывалась не в пользу центральной власти, и впредь до XIX в. данные государства оставались жертвами политической раздробленности.
Базы духовной судьбы
Центром духовной судьбы для большинства обитателей Западной Европы в средние века была христианская вера. Но нужно представить себе темперамент общества того времени, да и темперамент самой католической Церкви, чтобы выяснить хотя бы главные черты мировоззрения, быстро отличающего человека средневековой эры от отечественных современников.
Как бы ни были абсолютны догматы христианства, как бы ни было этически непреложно и свято учение Самого Христа, ¾ нельзя забывать, что люди, воспринявшие это учение, были вчерашними варварами, только что уничтожившими великую культуру, но ещё не создавшими ничего вместо, практически сплошь безграмотными, находящимися полностью во власти собственных прошлых суеверий и магических представлений. Среди множества племён сохранялся ещё обычай родной мести. Целые группы людей считались париями (иноверцы, нищие, прокажённые и т.д.). Совершение человеком плохого поступка связывалось с наличием у него «плохой крови», т.е. крови, сломанной заболеваниями, колдовством либо кознями сатаны. В порядке вещей были погромы против евреев; полностью всех иудеев вычисляли виновными в смерти Христа; в годы массовых эпидемий их убивали, обвиняя в отравлении колодцев. Публичная казнь для этих людей была самоё лакомым зрелищем, ¾ дабы её взглянуть, на городскую площадь стекались люди из окрестных сёл…
Такова была паства. А что возможно сообщить о пастырях?
Варваризация публичной жизни Запада не имела возможности не сказаться и на Церкви. Дело было не только в том, что безжалостные обычаи («Божьи суды», суеверные табу, культ мощей и т.д.) стали санкционироваться Церковью, не только в том, что сами священники были большей частью малограмотны, невежественны и не отличались высокоморальным поведением, а также не только в том, что, стремясь накопить богатства, Церковь стала, по существу, соучастницей феодального гнёта, но в том, в большинстве случаев, что она забыла одну из основных заповедей Христа: «Власть Моя не от мира этого». Высшему клиру захотелось земной власти. Наставники духа стали политиками, врачеватели скорбей сделались вдохновителями ужасных и кровопролитных войн; именем Христа людей пытали, убивали, сжигали заживо. Религиозные войны, наровне с чумой, сделались одной из основных обстоятельств массовой смерти людей.
Было бы, но, неверным воображать Церковь (пускай кроме того средневековую) целым вместилищем жадности, лицемерия, прочих пороков и ханжества, как это обожают живописать соперники христианской веры. Картина представляется неизмеримо более сложной: по существу, шёл многовековой процесс самоочищения христианства. Идеи Христа с трудом прокладывали себе дорогу через авгиевы конюшни безжалостных традиций и практически полного невежества. Человек имел возможность встать до этих идей, если он ощущал в себе хватает сил: и среди мрака средневековой ночи внезапно вспыхивали броскими факелами мысли и дела святых отшельников, мистиков, христианских подвижников и философов.
В любом городе и любом селении храм был не только очагом духовной судьбы общины, но и главным центром общения людей. Помещение церкви, так, делало частично ту же роль, что агора в древней Греции либо форум в древнем Риме. Церковь посещали не только для таинств и совершения молитв: она сделалась простым местом для пересудов и свиданий; модницы ходили в том направлении покрасоваться собственными костюмами, юные люди ¾ поглазеть на женщин… литургия и Проповедь помогали чем-то наподобие театрального спектакля, за неимением самих театров. Кое-кто и вёл себя в церкви, как в театре. Переговариваться и слоняться по храму на протяжении мессы практически вошло в привычку.
Таковой стиль поведения господствовал отнюдь не по причине того, что средневековый человек неуважительно относился к церкви. Напротив, люди в массе собственной были религиозны и набожны, ¾ так, что церковь сделалась как бы частью их обыденной жизни. Человеку того времени не характерно было разграничивать религиозную и бытовую сферы: всё это смешивалось, существовало рядом между собой и одно в другого. К примеру, светские мелодии сплошь и рядом употреблялись в церковных песнопениях. На протяжении церковных праздничных дней царило прямо-таки уличное карнавальное радость, с игрой в карты, непристойными песенками и сквернословием. От прихожан не отставали и священники: на протяжении ночных бдений неоднократно замечалось, что они играются в кости, в азарте осыпая друг друга проклятиями…
Значит ли это, опять-таки, что они не были крепки в собственной вере? Вовсе нет. Те же самые люди имели возможность истово молиться, со слезами на глазах произнося имя девы Марии и, воспламенённые проповедью какого-нибудь нищенствующего монаха, способны были на подвиги и неслыханные жертвы.
До какой степени эра раннего средневековья была пронизана религиозным мироощущением, видно хотя бы из того факта, что это было время бессчётных «Божьих скитальцев» и искателей правды. По дорогам Западной Европы передвигалось огромное количество людей, значительно чаще пешком, сумой за плечами, ¾ монахи, пилигримы, бродяги, школяры. Иногда их перегоняли, верхом на лошадях, в сопровождении слуг и в полном боевом облачении, странствующие рыцари. Это было время неутомимых и отважных монахов-проповедников, каковые с огненной верой несли слово Христа везде, где они пребывали. Ничто: ни забота о собственности, ни привязанность к собственному родному очагу, своим родным, ¾ не держало этих людей в своей квартире (этого дома значительно чаще у них не было), ничто по большому счету не привязывало их к земному миру, ¾ они жаждали иного пристанища.
Вера в Христа вправду полностью обладала умами людей. Но каков был темперамент данной веры?
Крайне важно это осознать, дабы представить себе, что же в действительности руководило поступками и мыслями средневекового человека. Вера эта, в большинстве случаев, ещё не могла быть ни «просвещённой», ни «доброй», скорее, она была исступлённо-страстной, часто принимая темперамент огненного фанатизма. Соответственно этому многие заповеди христианства воспринимались в гиперболически искажённой форме, ¾ из этого, к примеру, такая ответственная черта средневековой ментальности, как презрение ко всему земному, материальному, телесному. Результатом этого было уничижительное отношение к самой жизни и миру. Всё, что в античном мире считалось естественным и весёлым: обильная еда, физическое здоровье, нагое тело, плотская любовь, ¾ стало предосудительным. Человек сейчас принимал себя как изначально безнравственное существо, обязанное относиться к собственной плоти, как к ленивому и лукавому рабу, которого направляться вразумлять постоянными побоями. Изнурение плоти вошло в обиход не только религиозных аскетов: власяницу носили под панцирем многие рыцари. Всё конечно природное и плотское усиленно изгонялось из сознания людей. Сама радость судьбы была как бы под запретом, ¾ из этого тот глубочайший пессимизм, которым было проникнуто мышление и средневековое чувствование. Человек должен был не забывать: мир лежит во зле. Мир стареет. Мир стоит на пороге смерти. Всё телесное ¾ низменно и греховно, всё тленно, всё преходяще. Единственно хорошее, единственно яркое и вечное начало лежит ВНЕ этого мира.
Иначе, духовный максимализм, разорванность сознания на две непримиримые оппозиции: грех ¾ святость, преисподняя ¾ эдем, земное ¾ небесное, смертное ¾ вечное, ¾ породили тот гипер-идеализм, что кроме этого воображает собою неотъемлемую линии ментальности человека раннего средневековья.
Одним из следствий этого была крайняя религиозная нетерпимость. Карл Великий начал завоевания , в которых истребление людей перемежалось с их обращением в «подлинную веру». Христианизация силой оружия сделалась на долго устойчивой традицией: то же делали среди восточных славян германские императоры и позже среди индейцев ¾ испанские конкистадоры. Очень красноречивой с данной точки зрения выглядит история кровавых расправ католиков с еретиками (к примеру, с альбигойцами и катарами в Южной Франции). Еретиками с 1054 г. стали считать кроме этого и византийцев. А что касается магометан ¾ они по большому счету не считались за людей. В средневековых хрониках Магомет упоминается не в противном случае, как в связи с антихристом. В итоге, борьба против «неверных» делается конечной целью рыцарского идеала и воодушевляет разрушительные крестовые походы. Конечно в этих условиях, что такая наиболее значимая для христианства мысль, как тема спасения, делается неотъемлемым элементом сознания и занимает огромное место в повседневных переживаниях людей, а в некоторых случаях полностью командует их поступками.
Рвение к потустороннему, запредельному было тогда одной из наиболее значимых черт характера западного европейца. В частности, это рвение выразилось в бурном росте числа монашеских отшельников и общин-пустынножителей. Отшельник считался примером праведности, духовным наставником. Часто отшельники преобразовывались в странствующих проповедников. Время от времени они становились возмутителями публичного самообладания а также предводителями восстаний.
В служении Всевышнему подвизались и христианские мистики, одержимые идеей нравственного совершенства. Без конца в уединении они предавались своим благочестивым занятиям. Обыденно-полнокровная весёлая жизнь ими абсолютно отвергалась.
Пессимизм в отношении жизни имел, само собой разумеется, настоящие основания, ¾ в случае, если иметь в виду тяжелейшие условия средневекового быта. Но он обнаружил постоянную помощь и в средневековых проповедях: людей постоянно уличали в грехах, фрески на стенах храмов предлагали взгляду нескончаемые живописания адских мучений; образы Ужасного Суда особенно упорно преследовали воображение человека; многие всерьёз верили в близкий финиш света.
Содействовало ли всё это чистоте нравов?
То, что мы знаем о средневековье, убеждает нас, что ответ на данный вопрос скорее должен быть отрицательным. Ужас Ужасного суда и вечных адских мук значительно больше влиял на психику людей, чем на их нравственность. Сознание человека было всегда раздвоенным, порванным между «миром греха», в котором реально приходилось жить, и «Божьим царством», о котором возможно было лишь грезить. самые чистые эмоции были устремлены в религиозную сферу и носили темперамент пламенной экзальтации, в то время как естественные чувственные влечения (составляющие, фактически, базы настоящей судьбе) понижались до отметки чего-то недостойного и безнравственного. При таком положении дел вряд ли стоит удивляться, что всё мирское как бы передавалось «в распоряжение» сатаны: ущемлённая, униженная жизнь мстила за себя замечательными вспышками самых чёрных страстей. Набожность сплошь и рядом сочеталась с разнузданностью.
ханжество и Нетерпимость были естественным следствием для того чтобы положения вещей. Человечество как бы поделено было публичным мнением на две противоположные части: на осуждённых и спасшихся. Тёмное и белое, божественное и дьявольское. Никакой середины.
Всё это, само собой разумеется, сказало о фундаментальном внутреннем неблагополучии, о неустроенности и вечном смятении психологического мира людей. От добропорядочной сдержанности, характерной когда-то древнему идеалу, не осталось и следа. Страстная импульсивность, противоречивость во всём, больной эмоциональность, возбуждённая фантазия, хронически тревожное состояние ¾ вот что определяло менталитет человека в раннем средневековье. Всегда раздираемый противоположными страстями, он чуть ли отдавал себе отчёт в настоящих обстоятельствах собственных бед и треволнений. Нужно ли удивляться, что в те времена было столько одержимых, бесноватых, подверженных необычным галлюцинациям людей и что «изгнание бесов» было чуть ли не самой ответственной функцией католического святого?
Но и поведение психически обычных, здоровых людей, живших в те времена, показалось бы современному человеку достаточно необычным. Заберём, например, рыцарей. Жажда чести и поиски славы приводили их к навязчивому жажде подражать храбрецам из популярных сказаний… Они то и дело рисковали судьбой из-за романтических представлений о рыцарской доблести: к примеру, вычисляли для себя позорным скрываться от обстрела на виду у неприятеля. Вдохновенно увечили друг друга на рыцарских турнирах, чтобы получить хотя бы лёгкий символ одобрения со стороны одной из красивых дам. Отправляясь в дальний путь, рыцарь, в знак собственной преданности, давал женщине собственного сердца какой-нибудь праздничный обет: к примеру, не ложиться в постель по субботам, имеется лишь стоя, наблюдать лишь правым глазом и т.д. Само собой очевидно, что ко всему этому воины «святого воинства» относились полностью серьёзно.
Уже приведённых выше сведений достаточно, дабы заключить, что мышление средневекового человека практически никак не напоминало мышление современного европейца. Кое-какие особенности этого мышления мы тут отметим дополнительно.
В первую очередь, оно было предметно-образным, ему нужна была наглядность. Поэтому многие предметы и образы получали символический суть. К примеру, знаком девственности была белая роза, яблоко было знаком зла, а сам дневной свет считался знаком спасения…
Всю землю этим людям казался живым; всё было населено духами, привидениями, хранило благословение либо проклятие. Очень почитаемые вещи приобретали личные имена: клинок, рог, щит, драгоценный камень имели возможность так принимать во внимание живыми существами, ¾ это, например, говорит о следах старого, волшебного взора на мир. Рыцарь Роланд, дабы позвать на помощь войска короля Карла, трубит в рог по имени Олифант. Клинок легендарного Зигфрида именовался Нотунг. Назвать вещь уже практически означало растолковать её. Люди средневековья, как их дикие предки, одушевляли неживую природу.
Было ли их мышление критически рассуждающим, логичным? Нет, оно в принципе не могло быть таковым. Сама Церковь приучала людей доверять авторитетам, а не выводам собственного разума. Конечно исходя из этого, что все вещи, все события воспринимались как отдельные данности, не связанные между собой причинной связью. Мнение признавалось подлинным, если оно могло быть подтверждено Священным Писанием либо поучениями отцов Церкви. Другими словами, критерием правильности мысли было её соответствие уже провозглашённым когда-то истинам. Это имело прямое и на большом растоянии идущее следствие: боязнь новизны. Новизна считалась страшной. Её осуждали наравне с грехом. Никакой технический прогресс в этих условиях, само собой разумеется, не имел возможности состояться, не говоря уже о прогрессе научном либо философском.
Для этих людей само время как бы остановилось: смотреть за его течением не было смысла. Любой его промежуток принадлежал не человеку, а вечности. В сущности, человек к времени был равнодушен. В различных государствах Новый год праздновался в сутки и разное время делились на «часы» неодинаковой протяжённости. Для простых людей главным средством выяснить, хотя бы примерно, время суток, был перезвон колоколов.
Что же имело возможность разнообразить эту унылую, неблагополучную, ничем не защищённую судьбу, на столетия выпавшую из времени? Само собой разумеется, зрелища и праздничные дни. Им придавалось огромное значение. При убогости повседневной судьбе праздничные дни были легко психологически нужны. Праздником мог быть, к примеру, праздничный выезд короля, на протяжении которого на показ зевакам выставлялась безжалостная монаршья роскошь. Простодушное сознание обывателя поражал блеск серебра и золота, многоцветье богатых одежд. Всё многоцветное и блестящее признавалось прекрасным. Это было и единственным, в сущности, средством хоть ненадолго отвлечься от проклятых будней. Праздничные дни не только тешили эстетическое чувство, ¾ они давали эмоциональную разрядку. В них учавствовали все, от мелка до громадна.
искусство и Литература раннего средневековья
Мы уже говорили о том, что в западной части Европы, в отличие, к примеру, от Византии, древняя культура была уничтожена до основания и во многом забыта. Продолжительные столетия не возобновлялись: каменная скульптура, городская каменная архитектура, поэзия и светская музыка, светская живопись, театр. Ушли в далёкое прошлое древние философские споры. Естественен вопрос: где же таились те интеллектуальные и многообразные творческие силы, каковые вышли на поверхность публичной судьбе по окончании XI в. и абсолютно раскрыли себя только в эру Ренессанса? Неужто просвещение и наука нигде до того времени не могли отыскать себе приюта?
К счастью, перемещение мысли не совсем остановилось в эти века: приют был, и этим приютом, как ни необычно, сделался христианский монастырь. В каждом епископстве и каждом монастыре учили письму, пению, счёту, грамматике. Вне стен монастырей рукописи преставали быть источником знания, они становились скорее предметами роскоши: их не столько просматривали, сколько разглядывали, но в монастырях их изучали, переписывали и переводили на современный язык. Вот по какой причине большинство исходников древних писателей пришла к нам из монастырских библиотек. В тиши монастырских келий трудились такие выдающиеся учёные, как Боэций (480 ¾ 524) и Кассиодор (480 ¾ 573).
Если не считать высшего духовенства и монашества, то возможно заявить, что период раннего средневековья в Западной Европе ¾ это продолжительные столетия практически целой безграмотности. Данный факт усугублялся тем событием, что письменным языком во всём регионе была латынь ¾ язык, уже вышедший из живого потребления. Не только крестьяне и рыцари, но и короли обычно не обладали грамотой. Известно, к примеру, что Карл Великий, известный правитель Империи франков, проявлявший громадный интерес к просвещению, постаравшийся в собственной столице возродить искусства и науку, почему эра его правления (768 ¾ 814 гг.) взяла у историков наименование «Каролингского ренессанса», кое-как обучился просматривать, но науку письма так и не освоил до самой смерти. Во времена его правления на некое время оживилась придворная поэзия (Алкуин, Теодульф, Павел Диакон). Но преобладающим жанром литературы были всё-таки устные эпические сказания. Среди самых известных ¾ «Песнь о Роланде», «Старшая Эдда», «Песнь о нибелунгах», скандинавские саги. Письменная же литература фактически вся была сосредоточена около церковной тематики: евангельские сказания (в т.ч. «апокрифы», ¾ не вошедшие в канон предания об Иисусе Христе) и бессчётные жития святых.
В архитектуре, живописи и музыке практически всё подчинялось задачам христианского культа. Тем же задачам служила и символика художественных произведений. Возможно заявить, что знаки не только наполняют средневековое мастерство, но и являются главным его содержанием. К примеру, в архитектуре христианского храма три главные его части: нартекс, алтарь и наос предназначались соответственно для «оглашенных» (еще не принявших христианство), священников и верующих мирян. Наос символизировал земной мир; алтарь ¾ мир Небесный. Строение храма в плане напоминало крест: продольное помещение базилики пересекалось так называемым «трансептом», а над местом пересечения (сакральным центром, где стоял алтарь) надстраивался купол с крестом над ним.
В искусстве раннего средневековья основное место занимают икона, мозаика, книжная миниатюра и фреска. Их основная задача ¾ «немая проповедь», необходимость которой была тем насущней и очевидней, чем меньше прихожан умели просматривать Священное Писание. Существовали Девы Марии и канонические изображения Христа, отличающиеся друг от друга символикой одеяний и поз. Существовали «книги образцов», каковые помогали как бы каноном для бессчётных иконописцев. Эти книги переходили из рук в руки, к наследникам и ученикам иконописцев. Само собой очевидно, что работы (в сущности, варианты копий «образцов») были неизвестными: живописец не подписывал собственное имя под изображением на иконе, так же как, к примеру, переписчику Библии не пришло бы в голову украсить данный труд своим именем.
Принципиально важно отметить ещё одно событие: церковное мастерство раннего средневековья только крайне редко ставит перед собой чисто эстетические задачи. Главный суть иконы ¾ быть центром молитвенного предстояния: мирская красота не могла быть целью творчества иконописца. Вправду, стоит только хотя бы в мыслях поставить рядом, например, мраморную статую древней богини и средневековую икону Девы Марии, чтобы выяснить разительный контраст сакральных изображений в античном мире и в средневековом каноне. С одной стороны ¾ шикарное тело, но полностью невыразительное (не смотря на то, что и по-древнему «верное») лицо с безлюдными глазами; с другой ¾ огромные, излучающие свет глаза ¾ и никакого тела; лишь складки глухих одежд, скупо открывающие кисти молитвенно сложенных рук. Полный контраст! И он очень красноречиво говорит о сущностном отличии древней и христианской эр.
Западноевропейская опытная музыка впредь до XI в. была сосредоточена в большинстве случаев в стенках монастырей и церквей. Священники отлично осознавали, какую огромную силу эмоционального действия содержит это мастерство.
Приблизительно к середине первого тысячелетия был организован единый, необходимый для всех церквей литургический ритуал. Главным компонентом церковной музыки всегда было (и остаётся до сих пор) пение хора. Человеческий голос ¾ самое ясное, чем может располагать музыка. Помимо этого, применение людской голоса разрешает совмещать музыку с произнесением молитв. Частично исходя из этого инструментальная музыка в стенках католической церкви не прижилась, за исключением органа, сопровождающего хор. В церковной музыке существовал собственный канон ¾ сборник песнопений, оформление которых приписывается папе Григорию I; из этого его наименование: григорианский хорал. Песни-молитвы этого цикла исполнялись только хором мужских голосов в унисон.
Для гимнов, хоралов и месс церковные музыканты применяли не какой-то отвлечённый материал, а мелодии народных песен. Тем самым церковная музыка становилась близкой и понятной сердцу рядового прихожанина. Но шли века, и к концу первого тысячелетия мелодии хорала стали уже архаичными, чуждыми современной музыкальной практике народного быта. Их нужно было как-то разнообразить и обновить. Показались музыканты-новаторы, каковые стали расцвечивать отдельные ноты хорала всевозможными мелодическими узорами (вокализами). Такие вокализы стали называться юбиляций. После этого на музыку юбиляций стали сочинять новый текст, ¾ так, в григорианском хорале появились как бы новые музыкально-поэтические «вставки», не соответствующие каноническому тексту. Они стали называться секвенций.
Вторым видом добавлений к хоралу были диалогические сценки ¾ тропы. Из них потом вырос жанр литургической драмы. Это было музыкально-театральное представление на сюжеты, заимствованные из Евангелий. Самыми зрелищными были драмы, повествующие о последних днях Иисуса Христа. Из них потом сформировался особенный ораториальный жанр ¾ «страсти».
Современной нотной записи тогда не существовало. Вся исполняемая музыка записывалась над молитвенным текстом в виде особенных значков, условно обозначающих направление перемещения мелодии. Эти значки назывались невмами.
Нецерковная (светская) музыка существовала в большинстве случаев в виде народного творчества ¾ танцев и песен. Исполнялись они странствующими актёрами, каковые у немцев назывались шпильманами, а у французов ¾ жонглёрами. Таковой актёр, в сущности, был исполнителем-универсалом, он умел делать всё: петь, играть на разных инструментах, выполнять акробатические трюки, изображать пантомиму, показывать фокусы. Эти люди были, в большинстве случаев, разорившимися крестьянами либо ремесленниками, их занятие было для них единственным методом получить себе на кусок хлеба. Они всегда странствовали по проезжим дорогам, выступая везде, где лишь возможно: на площадях и улицах городов, на ярмарках и у церковных папертей. Выступали они время от времени и в замках, монастырях и дворцах, не обращая внимания на то, что священство относилось к ним с откровенной враждебностью, расценивая из выступления, как «бесовские игрища». Так рождалась особенная форма зрелищного мастерства: уличный театр, заменивший запрещённые церковью официальные театральные представления.
Summary
1. Раннее западноевропейское средневековье связано с возникновением цивилизации особенного типа, появившейся на развалинах императорского Рима. По многим показателям эта цивилизация явилась прямой противоположностью античности: рационализм сменяется эмоциональной экзальтацией; эстетическое мировосприятие ¾ символическим; высшей сокровищем делается не персональный достаток, а религиозная вера; в центре космоса ¾ не человек, а Всевышний.
2. Экономический регресс, который связан с жёсткими опробованиями (неурожаи, эпидемии, голод) абсолютно соответствует представлениям той эры о жизни как зла и обители скорби.
3. Упадок научных знаний разъясняется сменой самого типа мышления, в то время, когда критерием истины делается лишь авторитет Священного Писания.
Контрольные вопросы
1. Какие конкретно классы существовали на Западе во времена раннего средневековья?
2. Каков был темперамент взаимоотношений между церковной и светской властью?
3. В чём состояли показатели хозяйственного регресса если сравнивать с античностью?
4. Какова была господствующая ментальность раннесредневекового общества?
5. Что воображало собою сословие рыцарей?
6. По какой причине в эру раннего средневековья был неосуществим прогресс технических и научных знаний?
7. Какова была специфика мастерства раннего средневековья?
8. Что такое григорианский хорал?
9. Каковы особенности средневекового католицизма?
Т Е С Т Ы
1. Феод ? это:
а) участок земли, пожалованный подчинённому за работу;
б) глава королевской гвардии;
в) каменный идол;
г) рыцарский обет верности сюзерену.
2. Отношения между сеньором и вассалом:
а) отношения крепостной зависимости;
б) родственные отношения;
в) отношения светского знакомства;
г) подчинённый несёт военную службу под знаменем сеньора.
3. Значение, которое рыцари придавали слову «виллания»:
а) доброжелательность;
б) верность данному обету;
в) эстетическое удовольствие;
г) низость, подлость, крайняя степень невежества.
4. Экспансию арабов в Европе, в сражении при Пуатье остановил:
а) Карл Великий;
б) Карл Мартелл;
в) Фридрих Барбаросса;
г) король Артур.
5. Исчезновению рыцарства содействовало изобретение:
а) компаса;
б) огнестрельного оружия;
в) печатного пресса;
г) ветряной мельницы.
6. Два стиля архитектуры, преобладающие в эру средневековья:
а) дорический, ионийский;
б) романский, готический;
в) ионийский, коринфский;
г) барокко, рококо.
7. Григорианский хорал ? это:
а) тип храма в средневековой архитектуре;
б) хоровое пение на арабском востоке;
в) канонические песнопения в католическом богослужении;
г) торжественная месса.
Тема 10. ЕВРОПЕЙСКОЕ ВОССТАНОВЛЕНИЕ