Поморска говоря
Не знать языка собственных предков — позор и беда для мыслящего, уважающего себя человека. Говоря — это язык народа поморов, в котором нашли собственный отражение фактически все диалекты исторического Поморья. Нынешние коренные обитатели поморского края являются последним поколением, которое ещё слышало живую говорю и может хотя бы частично понимать её выражения и слова. С уходом из судьбы отечественных своих родителей, бабушек и дедушек, поморское слово может окончательно провалиться сквозь землю из памяти потомков, превратившись в «язык мертвых». Но на собственной почва нужно сказать на своем языке. В истории имеется примеры, в то время, когда народы, утратившие язык и культуру собственных предков, под урозой полного истребления и исчезновения возобновляли потерянное и оживали сами. Исторически говоря была языком наддиалектного, межнационального общения народов Заволочья и Русского Севера. Поморска говоря есть главным носителем исторического этнического сознания поморов, в ней находят собственный отражение глубокие непростая история и культурные традиции коренного населения Поморья. Говоря относится к группе восточнославянских языков, появившихся в 11-12 вв на древнерусской лингвистической базе.
Поморский язык не должен исчезать хотя бы по причине того, что он без сомнений старше так именуемого «литературного» русского. Говоря — это язык старообрядцев соловецких монахов и поморского толка, язык промышленников и ремесленников, сказочников и Арктики и первопроходцев Сибири.
Поморска говоря — это язык древних былин, сказок и песен, язык быта и празднеств отечественного поморского народа: онежан, мезенцев, пинежан, каргопольцев, шенкурян и всех отечественных земляков, не забывших собственные родовые корни. И до тех пор пока имеется люди, опытные, что именно они являются хозяевами собственной почвы и сознательно именующие себя поморами, данный язык будет нужен.
Голоменой царь
Во досюлишны-от веки, во которы-то давношни леты, унесло во пылко морьско голомё коць с кулояна. Било море их цетвёры воды, а на петой-от сутки негромка пала, погодьё. Омал-талиссе кулояна, гленули — тако лосо на мори, вода кротка, одаль каменна луда, а серёдка луды трои полохола сидят — шолнцё, ветер да холод. Меж има котора идет: которой из их большак на мори?
Увидали трои полохола кулоян-от, ко луды коць потташшили, оприколили, крицят:
— Сказывайте скоре, которой меж нама самой могутной на мори? Которого нарецете,
тот из нас на голомено царьство настанет.
Кулояна не продолжительно меж собою поредили, да и ответ держат:
— Вы все трои могутны, а большак-от у вас один — ветер. Он и есь голоменой царь.
Тут холод осердилссе, пал на кулоян, желал застудить-заморозить.
А ветер им:
— Не бойтиссё, я дуть не стану, дак холод без ветру не порато морозлив.
Не стал дуть ветер, холод окротел, пошшипалл-пошшипал, да и оступилссе от кулоян. А тут шолнцё взъерилоссе, стало жгать да жарить. А ветер опеть затёшшат:
— Не бойтиссё, я подую, дак с ветерьём-от шолнцё не порато жарит.
Пал ветер на лосо море, шолнцё и оступилоссе. Ветром оттулило коць от каменной луды. Поднели кулояна на поветёрь парус, да скорёхонько ко дому-то и добежали. А ветёр-от и взаболь на мори могутне всех — он-от над веема вёрьхову дёржжит.
Медвёть на кулиги
Летом насекла бабка в лесу дрофф, да во костёр-от на кулиги их склала. Зимний период бабка за тема дровама в лес покатила. На кулигу-то въехала, гленула: на-ко, цего элако? На ко-стру-от медвёть сидит! Мырьё ко бабки поворотил, глазишша выкатил, пассь рашширил, да как рёвкнет:
— Порато я иесь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не павыть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коесьё. Не ешь
мя, дак дам те крепышку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, свёрзилесе во сумёт:
— Забирай дрова!
ПОМОРСКАЯ СТОРОНА
А бабка скорёхонько полешка на цюнки склала, да к себе свезла.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Да долго-ле кратко, истопила все дрова, избу застудила, нать опеть в лес-от ехать.
Отправилась бабка. Выёжжат ко кулиги, а медвёть на костру сидит. Мырьё ко бабки поворотил, пассь рашширил да как рёвкнет:
— Порато иссь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не паныть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коссьё. Не ешь
мя, дак дам те ишша тёплышку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, сверзилссе во сумёт:
— Забирай дрова!
А бабка скорёхонько полешка на цюнки склала, да к себе свезла.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Да долго-ле кротко, истопила все дрова, избу застудила, нать опеть в лес-от ехать.
Отправилась бабка. Выёжжат ко кулиги, а медвёть на костру сидит. Мырьё ко бабки поворотил, пассь рашширил да как рёвкнет:
— Порато иссь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не павыть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коссьё. Не ешь
мя, дак дам те потомбалку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, сверзилссе во сумёт:
— Забирай дрова!
А бабка скорёхонько остатни полешка на цюнки склала, да целый костёр-то и концилссе, дрофф нема. А медвёть во сумёту осталссе сидеть.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Долго-ле-коротко, серёдка ноци цюет бабка, медвёть пришёл. Торкат во ободворенку:
— Отворяй бабка вороцця, порато иссь хоцю. Отдавай ме наперьво по обвету крепыш-
ку.
А бабка отворять и не думат. Избяны вороцца ишша крепце затворила, вертушок зацепила, да и отвецят:
— Крепко-крепко у мя вороцца закрыты, вот те и крепыш ка.
Медвёть ерицце:
— Отдавай тогды по обвету тёплышку.
А бабка на пецьку повалилассе да и крицит:
— Тепло-тепло у мя на пецьки, вот те и теплы шка.
Медведь ишша пушше ерицце:
— Отдавай тогды по обвету потомбалку. Неоддашь обветно, дак како позже бабка
в лес-от отправишься? Я так как съем тя.
А бабка отвецят:
— Позже бабка в лес не отправится — дрова-то я все свезла. Вот те и потомбалка.
Медведь ишша поторкалесе, да порато вороцця у бабки крепки. Так и воротилесе
на лесну кулигу, со стыдом как с пирогом.