Уже достаточно сопоставить эти естественпопсториче-
ские сведения о характере животных с моралью, для то-
го дабы заметить, что в поэтической басне они занимают
одно да и то же место, как верно показывает Лафонтен,
либо, в противном случае говоря, не занимают никакого места.
142 Л. С. Выготский. Психология мастерства
За данной самозащитой и будучи высокого мнения мора-
ли как душе басни, он, но, обязан согласиться, что
довольно часто должен предпочесть душе тело и обойтись вовсе
без всякой души в том месте, где она не имеет возможности уместиться так,
дабы не нарушить грациозности, либо в том месте, где она про-
тиворечила форме, говоря несложнее, в том месте, где она была про-
сто ненужна. Он признает, что это имеется грех против правил
древних. «Во времена Эзопа басня говорила про-
сто, мораль была отделена и постоянно находилась в кон-
це. Федр пришел и не подчинился этому порядку. Он
украсил рассказ и перенес кое-где мораль с конца в на-
чало».
Лафонтен должен был пойти еще дальше и оста-
вить ее лишь в том месте, где он имел возможность отыскать для нее место. Он
ссылается на Горация, что рекомендует писателю на
противиться неспособности собственного духа либо собственного пред-
мета. Исходя из этого он видит себя вынужденным оставлять
то, из чего он не имеет возможности извлечь пользы, в противном случае говоря —
мораль.
Значит ли это, что вправду мораль была отне-
сена к прозе и не отыскала себе никакого места в поэтиче-
ской басне? Убедимся вначале в том, что поэтический рас-
сказ вправду не завысит от морали в собственном логи-
ческом структуре и течении, и тогда мы, возможно, су-
меем отыскать то значение, которое имеет мораль, которую
мы все же довольно часто встречаем и в поэтической басне. Мы
уже говорили о морали в басне «ягнёнок и Волк», и
тут не лишне было бы напомнить мнение Наполеона,
что «она грешит в собственном принципе и в нравоучении… Не-
справедливо, que la raison du plus forte fut toujours la
meilleuse*, и в случае, если так случается в действительности, то это
зло… злоупотребление, хорошее порицания. Волк дол-
жен был бы подавиться, пожирая ягненка» (60, с. 41).
Как светло и грубо тут выражена та идея, что в случае, если
бы рассказ басни должен был бы вправду подчи-
няться моральному правилу, он бы ни при каких обстоятельствах не следо-
вал своим собственным законам и, само собой разумеется, волк всег-
да в басне, пожирая ягненка, подавился бы.
Но в случае, если мы разглядим поэтическую басню с
точки зрения тех целей, каковые она себе ставит, мы
заметим, что это добавление к басне было бы полным
* Что аргумент сильнейшего в любой момент наилучший (франц.).—Ред.
Анализ эстетической реакции 143
уничтожением всякого поэтического смысла. Рассказ,
по всей видимости, имеет собственные законы, которыми он
направляется, не считаясь с законами морали. Измай-
лов заканчивал басню «Муравей и Стрекоза» следую-
щими стихами: «Но это лишь в поучение ей муравей
сообщил, а сам на прокормление из жалости ей хлеба
дал». Измайлов был, по всей видимости, хороший человек, что
дал стрекозе хлеба и вынудил муравья поступить со-
гласно правилам морали. Но он был очень посред-
ственный баснописец, что не осознавал тех требова-
ний, каковые предъявлялись ему сюжетом его рассказа.
Он не видел, что мораль и сюжет расходятся тут со-
вершенно и что который-нибудь из двух обязан остаться
неудовлетворенным. Измайлов выбрал для данной участи
сюжет. То же самое видим мы на примере известной
басни Хемницера «Метафизик». Мы все знаем ту нехит-
рую мораль, которую создатель выводил из насмешки над
глупым философом, попавшим в яму. Но уже Одо-
евский осознавал эту басню совсем в противном случае. «Хемницер,
не обращая внимания на собственный талант, был в данной басне рабским от-
голоском нахальной философии собственного времени… В данной
басне лицо, заслуживающее уважение, имеется конкретно Ме-
тафизик, что не видал ямы под собственными ногами и,
сидя в ней по горло, забывая о себе, задаёт вопросы о сна-
последовательности для спасения погибающих и о том, что такое вре-
мя» (81, с. 41-42).
Вы видите, что и тут мораль выясняется очень
шаткой и подвижной в зависимости от оценки, которую
мы привносим. Одинаковый сюжет замечательно вме-
щает и два совсем противоположных нравствен-
ных суждения.
Наконец, в случае, если мы перейдем к примерам того, как
положительно пользуются моралью поэты в басне, мы
заметим, что она играется у них различную роль. Время от времени она
отсутствует вовсе, довольно часто она живет формулированная
либо в отдельных словах, либо в житейском примере, либо,
значительно чаще, в общем тоне рассказа, в интонациях авто-
ра, в которых чувствуется морализирующий и поучаю-
щий старик, говорящий басню не напрасно, а с назида-
тельной целью. Но уже у Федра, что украсил рас-
сказ и перенес нравоучение в начало басни, соотношение
сил между этими двумя составными частями басни серь-
езно изменилось, С одной стороны, рассказ предъявлял
144 Л. С. Выготский. Психология мастерства
собственные особенные требования, каковые, как мы видели, уве-
ли его в сторону от морали, а с другой — сама мораль,
вынесенная вперед, стала довольно часто играться не ту роль, кото-
рую она игралась прежде. И уже совсем раствори-
лась и ассимилировалась в поэтическом рассказе мораль
у Лафонтена и Крылова. Весьма легко продемонстрировать, что рас-
сказ протекает у этих авторов так независимо от
морали, что, как жаловался Водовозов, дети довольно часто по-
нимают басню в самом, так сообщить, аморальном
смысле, другими словами вопреки всякой морали. Но еще легче
продемонстрировать, что мораль преобразовывается у этих авторов в
один из поэтических приемов38*, значение и роль кото-
рого выяснить несложно. Она играется большей частью
роль либо шуточного введения, либо интермедии, либо кон-
цовки, либо, еще чаще, так называемой «литературной
маски». Под этим направляться осознавать тот особенный тон
рассказчика39, что довольно часто вводится в литературу,
в то время, когда создатель говорит не от собственного имени, а от име-
ни какого-нибудь вымышленного им лица, преломляя
все события и происшествия через узнаваемый стиль
и условный тон. Так, Пушкин говорит в собственной повести
от имени Белкина либо в «Евгении Онегине» выводит
себя как автора и как действующее лицо, привычное с
Онегиным. Так, довольно часто у Гоголя рассказ ведется от чу-
жого имени; так, у Тургенева всегдашний NN, закурив
трубку, начинает какую-нибудь историю. Такой же ли-
тературной маской есть мораль в басне. Баснопи-
сец ни при каких обстоятельствах не говорит от собственного имени, а в любой момент от име-
ни назидательного и морализирующего, поучающего ста-
рика, и довольно часто баснописец совсем открыто обна-
жает данный прием и как бы играется им. Так, к примеру, в
басне Крылова «Ягненок» громадную половину басни за-
нимает долгое нравоучение, напоминающее традицион-
ные сказовый ввод и «условные» рассуждения в дейст-
вие. Он приводит мнимый разговор с красавицами
и всю басню в мыслях произносит к девочке, которую
все время как бы имеет перед собственными глазами.
Анюточка, мой дорогой друг!
Я для тебя и для твоих подруг
Придумал басенку. До тех пор пока еще ребенком,
Ты вытверди ее; не сейчас, так вперед
С нее сберешь ты плод.
Анализ эстетической реакции 145
Послушай, что случилося с Ягненком.
Поставь собственную ты куклу в уголок:
Рассказ мой будет мал.
Либо прежде:
Ужели не смотреть? Ужель не радоваться?
Не то я говорю; но лишь каждый ход
Вы своп должны обдумать так,
Чтобы было не к чему злословью и придраться.
Тут совсем очевидно басня рассказывается в прие-
ме литературной маски, и, в случае, если забрать ту мораль, которую
создатель выводит из собственной басни, мы заметим, что она ни в
малой степени не вытекает из самого рассказа и скорей
является шуточным дополнением к тону всего рассказа.
Прибавим к этому, что, не обращая внимания на ужасное содер-
жание рассказа, он целый передан все же в очевидно комиче-
ском тоня и стиль. Так, ни содержание рас-
сказа, ни мораль его ни в малой степени не определяют
характера обобщения, а оно, напротив, показывает со-
вершенно светло собственную роль — маски.
Либо в второй басне Крылов говорит:
Вот, дорогой приятель, тебе урок и сравненье:
Он и для взрослого оптимален и для ребенка.
Ужли вся басня тут? — ты спросишь; погоди,
Нет, это лишь побасенка,
А басня будет в первых рядах,
И к ней я наперед сообщу нравоученье.
Вот вижу новое в глазах твоих сомненье:
Сперва краткости, сейчас уж ты
Опасаешься длинноты.
Что ж делать, дорогой приятель: забери терпенье!
Я сам того ж опасаюсь.
Но как же быть? Сейчас я старе становлюсь.
Погода к осени дождливей,
А люди к старости болтливей.
Снова явная игра с этим литературным приемом, яв-
ное указание на то, что басенный рассказ имеется извест-
ная литературная условность стиля, тона, точки зрения,
что продемонстрировано тут с необычайной ясностью. теории
Лессинга построения и Последний элемент басни, либо, вер-
нее сообщить, свойство ее рассказа, содержится в тре-
бовании, дабы данный рассказ воображал собой единич-
ный случай, а не неспециализированный рассказ. И на этом последнем
элементе, как и на прошлых трех, видна все та же
двойственность обсуждаемого предмета. Он приобретает
146 Л. С. Выготский. Психология мастерства
совсем различное истолкование, заберём ли мы поэти-
ческую либо прозаическую басни.
И Лессинг и Потебня выдвигают требование, дабы
рассказ в басне обязательно относился к единичному и
частному случаю. «Вспомните басню Нафана. Обрати-
те внимание на то свойство, о котором я говорю: Нафан
говорит: «один человек». По какой причине он не имел возможности сообщить «не-
каковые люди» либо «все люди»? Если он вправду
не имел возможности этого сообщить, по самому свойству басни, то этим
будет доказано, что образ басни должен быть единич-
ным» (92, с. 28).
Потебня совсем светло говорит, что для него за-
труднительно растолковать это требование и мотивировать
его, в силу того, что «тут мы выходим из области рас-
сматриваемого, другими словами из области поэзии, и сталкиваем-
ся с теми произведениями, каковые именуются про-
зою…» (92, с. 28).
В противном случае говоря, обстоятельство этого требования заключает-
ся, согласно точки зрения Потебни, в некоторых особенностях отечественной
логической мысли, в том, что всякое обобщение отечественное
ведет нас к частностям, в нем же осуждённым, но не
к частностям другого круга. Не более удовлетворитель-
но растолковывает данный случай и Лессинг. Он утвержает, что
известный пример Аристотеля относительно избрания
магистрата, подобно тому как обладатель корабля стал
бы по выбору назначать кормчего, лишь тем отличает-
ся от басни, что он воображает все дело, как если бы
оно случилось, оно осознается как вероятное, а тут
оно получает реальность, тут это выяснен-
ный, это тот обладатель корабля: «В этом сущность дела. Еди-
ничный случай, из которого состоит басня, должен быть
представлен как настоящий. Если бы я удовлетво-
рялся лишь возможностью его, это был бы пример,
парабола» (150, S. 39).
Сущность басни, следовательно, содержится в том, что
она должна быть поведана как некоторый личный случаи.
«Басня требует настоящего случая, в силу того, что в
настоящем случае мы можем лучше и отчетливее
различить обстоятельства поступков, в силу того, что действитель-
ность дает более живое подтверждение, чем вероятное»
(150, S. 43). Необоснованность этого утверждения сама
собой кидается в глаза. Никакой коренной, принци-
пиальной отличия между единичным и общим слу-
Анализ эстетической реакции 147
чаем тут не выясняется, и мы можем хороша
утверждать, что всякое неспециализированное естественнонаучное по-
ложение, поведанное как басня, может служить пре-
красным материалом для вывода из него известного мо-
рального положения. Еще больше не можем мы осознать,
по какой причине басенному рассказу обязательно обязана принад-
лежать реальность и имеет ли в виду тут басня
реальность в правильном смысле этого слова либо же
нет. Наоборот того, мы можем легко продемонстрировать в целом
последовательности случаев, что басня намечает как бы собственную особенную
реальность и довольно часто ссылается на то, что «так рас-
отражается в басне», и по большому счету басня обрисовывает дей-
ствительность случая не с большей реалистичностью,
чем рассказ.
Не помню, у какой реки,
Злодеи царства водяного,
Приют имели рыбаки.
И часто создатель ссылается на такую сказочность
того происшествия, которое он планирует предложить
вниманию читателя. Часто он прямо противопо-
ставляет ее действительности:
У сильного в любой момент бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим.
Но мы Истории не пишем;
А вот о том, как в Баснях говорят…
Тут прямо история басенная противопоставляется
истории настоящей, в это же время в рассуждениях Лес-
синга и в рассуждениях Потебни заключена та несом-
ненцая фактическая действительно, что в конечном итоге бас-
ня постоянно имеет дело конкретно с единичным случаем и
притом случай данный не редкость поведан как действитель-
ный. Но они оказываются бессильными растолковать причи-
ну этого факта. Стоит лишь подойти к поэтической бас-
не со всеми свойственными ей изюминками мастерства, как
и данный элемент либо свойство басни станет для нас совер-
шенно непонятным. Заберём тот самый пример, которым
пользуются и отечественные авторы. Вот басня, приписываемая
Эзопу: «Говорят, мартышки рождают по два детеныша;
одного из них мать обожает и лелеет, а другого ненавидит;
первого она удушает собственными объятиями, так что дожи-
вает до зрелого возраста лишь нелюбимый». Для того
дабы эта басня из естественноисторического рассказа
148 Л. С. Выготский. Психология мастерства
превратилась в басню, нужно говорить ее так:
одна мартышка родила двух детей, одного из них обожай-
ла и т. д. Спрашивается, по какой причине такое превращение сде-
лает басню вправду басенной, что нового прида*
дим мы данной басне при таком ее превращении? С точки
зрения Потебни, «из этого рассказа про мартышку сле-
дует конкретно для меня то, что сообщённое вооб-
ще про мартышку должно быть сообщено о каждой из них
порознь. Нет никакого импульса, толчка мысли, дабы
перейти от мартышки к чему-нибудь второму. А нам в
басне именно это самое и необходимо» (92, с. 31).
В это же время эта басня, поведанная как единичный
случай, конечно обращает отечественную идея на аналогию
с людскими родителями, каковые довольно часто обожают сво-
их собственных детей, заласкивая их сверх меры. По
точке зрения Лессинга, при таком превращении из неспециализированного в
единичный рассказ из параболы делается басня.
Разглядим, так ли это? Для Лессинга, следователь-
но, это превращение имеется лишь ясности степени
рассказа и превращение отчётливости; для Потебни оно имеется
превращение логического порядка. В это же время совер-
шенно разумеется, что в поэтической басне то же самое
свойство — краткость и единичность рассказа — имеет со-
вершенно назначение и другой смысл: ближайший суть
этого свойства содержится в том, что оно придает все-
му поэтическому рассказу совсем другую направ-
ленность, второе устремление внимания и гарантирует
нам ту нужную для эстетической реакции изоля-
цию от настоящих раздражителей, о которых мы гово-
рили уже выше. В действительности, в то время, когда мне говорят
неспециализированный рассказ про мартышек, моя идея совсем ес-
тественно направляется на реальность, и данный рас-
сказ я сужу с позиций правды либо неправды, обра-
батывая его при помощи всего того интеллектуального
аппарата, при помощи которого я усваиваю всякую но-
вую идея. В то время, когда мне говорят про случай с од-
ной мартышкой, у меня сходу получается второе направ-
ление восприятия, я изолирую данный случай из всего
того, о чем идет обращение, в большинстве случаев я ставлю себя к этому
случаю в отношения, делающие вероятной эстетиче-
• скую реакцию. Второй, более отдаленный суть данной
единичности содержится, само собой разумеется, в том, что, как мы
видели, поэтический рассказ по большому счету пытается усилить
Анализ эстетической реакции 149
плоть либо тело басни, как сказал Лафонтен, за счет ее
души и что, следовательно, он пытается выделить
и усилить действительность и конкретность описывае- —
мого, в силу того, что лишь наряду с этим она получает над
нами собственный аффективное воздействие. Но эта действитель-
ность либо конкретность басенного рассказа ни в какой
мере не должна смешиваться с действительностью и
простом смысле этого слова. Это имеется особенная, чисто
условная, так сообщить, реальность необязательной
галлюцинации, в которую ставит себя читатель.
Глава VI
«Узкий яд».
Синтез
Он узкий разливал
в собственных твореньях яд.
Зерно лирики, драмы и эпоса в бас-
не. Басни Крылова. Синтез басни.
Аффективное несоответствие как пси-
хологическая база басни. Катаст-
рофа басни.
Подведем итоги всему сообщённому. Мы везде при рас-
смотрении каждого из элементов построения басни в
отдельности вынуждены были вступить в несоответствие с
тем объяснением, которое давалось этим элементам в
прошлых теориях. Мы старались продемонстрировать, что басня но
историческому собственному формированию и по психотерапевтической
собственной сущности разбилась на два совсем различ-
ных жанра и что все рассуждения Лессинга полностью от-
носятся к басне прозаической и потому его нападки на
поэтическую басню идеально показывают на те
элементарные особенности поэзии, каковые стала присваи-
вать себе басня, когда она превратилась в поэти-
ческий жанр. Но все это лишь разрозненные эле-
менты, значение и смысл которых мы старались до тех пор пока-
зать каждого порознь, но суть которых в целом нам
еще непонятен, как неясно самое существо поэтиче-
ской басни. Ее, само собой разумеется, нельзя вывести из ее элемен-
тов, исходя из этого нам нужно от анализа обратиться к
синтезу, изучить пара типических басен и уже
из целого уяснить себе суть отдельных частей. Мы
снова встретимся все с теми же элементами, с ко-
150 Л. С. Выготский. Психология мастерства
торыми имели дело и прежде, но значение и смысл каж-
дого из них уже будет определяться строем всей басни.
В качестве предмета изучения мы остановились
на баснях Крылова40, синтетическому разбору которых
и посвящена настоящая глава.
«ВОРОНА И ЛИСИЦА»
Водовозов показывает на то, что дети, просматривая эту басню,
никак не могли дать согласие с ее моралью (27, с. 72—73).
Уж какое количество раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но лишь всё не впрок,
И в сердце льстец постоянно отыщет уголок.
И в действительности, эта мораль, которая идет от Эзопа,
Федра, Лафонтена, в сущности говоря, совсем не
сходится с тем басенным рассказом, которому она пред-
отправлена у Крылова. Мы с удивлением определим, что суще-
ствуют сведения, по которым Крылов уподоблял сам се-
бя данной лисице в собственных отношениях к графу Хвостову,
стихи которого он продолжительно и терпеливо выслушивал, по-
хваливал, а после этого выпрашивал у довольного графа сутки-
ги взаймы (60, с. 19).
Правильно либо неверно это сообщение — совсем без-
различно. Достаточно того, что оно допустимо. Уже из.
него направляться, что чуть ли басня вправду представ-
ляет действия лисицы как гнусные и вредные. В противном случае
чуть ли кому-нибудь имела возможность бы закрасться идея, что
Крылов себя уподобляет лисице. И в действительности, стоит
вчитаться в басню, дабы заметить, что мастерство льсте-
ца представлено в ней так игриво и остроумно; издева-
тельство над вороной до таковой степени открыто и яз-
вительно; ворона, напротив, изображена таковой глупой,
что у читателя создается чувство совсем обрат-
ное тому, которое подготовила мораль41*. Он никак не
может дать согласие с тем, что лесть гнусна, вредна, бас-
ня скорей убеждает его либо, вернее, заставляет его чув-
ствовать так, что ворона наказана по заслугам, а лиси-
ца очень остроумно проучила ее. Чему мы обя-
заны данной переменой смысла? Само собой разумеется, поэтическому
рассказу, в силу того, что, поведай мы то же самое в прозе
по рецепту Лессинга и не знай мы тех слов, каковые
приводила лисица, не скажи нам создатель, что у вороны
от эйфории в зобу дыханье сперло,—- и оценка отечественного
Анализ эстетической реакции 151
эмоции была бы совсем вторая. Конкретно картин-
нось описания, черта действующих лиц, все
то, что отвергали Лессинг и Потебня у басни, все это
есть тем механизмом, при помощи которого отечественное
чувство делает выводы не просто отвлеченно поведанное ему
событие с чисто моральной точки зрения, а подчиняет-
ся всему тому поэтическому внушению, которое исхо-
дит от тона каждого стиха, от каждой рифмы, от ха-
рактера каждого слова. Уже перемена, которую допу-
стил Сумароков, заменивший ворона прошлых баснопис-
цев вороной, уже эта маленькая перемена содействует
идеальной перемене стиля, а в это же время чуть ли от
перемены пола переменился значительно темперамент ге-
роя. Что сейчас занимает отечественное чувство в данной басне —
это совсем явная противоположность тех двух на-
правлений, в которых заставляет его развиваться рас-
сказ. Отечественная идея направлена сходу на то, что лесть
гнусна, вредна, мы видим перед собой громаднейшее во-
площение льстеца, но мы привыкли к тому, что
льстит зависимый, льстит тот, кто побежден, кто выпра-
шивает, и одновременно с этим отечественное чувство направ-
ляется именно в противоположную сторону: мы все вре-
мя видим, что лисица по существу вовсе не льстит, изде-
вается, что это она — господин положения, и каждое
слово ее лести звучит для нас совсем двойственно:
и как лесть и как издевательство.
Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!..
Какие конкретно перушки! какой носок!
и т. д.
И вот на данной двойственности отечественного восприятия все
время играется басня. Эта двойственность все время под-
держивает интерес и остроту басни, и мы можем сообщить
предположительно, что, не будь ее, басня утратила бы всю собственную
прелесть. Все остальные поэтические приемы, выбор слов
и т. п., подчинены данной главной цели. Исходя из этого пас не
трогает, в то время, когда Сумароков приводит слова лисицы в сле-
дующем виде:
И попугай ничто перед тобой, душа;
Красивее сто крат твои павлиньи перья
и т. д.
К этому нужно еще прибавить то, что самая расста-
l52 Л. С. Выготский. Психология мастерства
новка слов и самое интонация героев и описание поз
лишь подчеркивают эту главную цель басни. Поэто-
му Крылов смело отбрасывает последнюю часть
басни, которая пребывает в том, что, удирая, лисица, го-
ворит ворону: «О ворон, если бы ты еще владел разу-
мом».
Тут одна из двух линия издевательства внезапно полу-
чает явный перевес. Борьба двух противоположных
эмоций заканчивается, и басня кончается у Лафон-
тена, в то время, когда лисица, удирая, насмехается над вороном
и подмечает ему, что он глуп, в то время, когда верит льстецам. Во-
рон клянется впредь не верить льстецам. Снова одно из
эмоций приобретает через чур явный перевес, и басня про-
падает.
Совершенно верно так же самая лесть лисицы представлена сов-
сем не так, как у Крылова: «Как ты красив. Каким
ты мне кажешься прекрасным». И, передавая обращение лисицы,
Лафонтен пишет: «Лисица говорит примерно сле-
дующее». Все это так лишает басню того противо-
чувствия, которое образовывает базу ее результата, что она
как поэтическое произведение перестает существовать.
«ягнёнок и ВОЛК»
Мы уже указали на то, что, начиная эту басню, Кры-
лов сначала противопоставляет собственную басню дей-
ствительной истории. Так, его мораль совер-
шенно не сходится с той, которая намечена в первом
стихе: «У сильного в любой момент бессильный виноват».
Мы уже цитировали Лессинга, что говорит, что
при таковой морали в рассказе делается ненужной самая
значительная его часть, конкретно — обвинение волка. Снова
легко заметить, что басня протекает все время в двух
направлениях. Если бы она вправду должна была
продемонстрировать лишь то, что сильный довольно часто притесняет бес-
сильного, она имела возможность бы поведать простой случай о
том, как волк растерзал ягненка. Разумеется, всякий смысл
рассказа конкретно в тех фальшивых обвинениях, каковые
волк выдвигает. И в действительности, басня начинается все
время в двух замыслах: в одном замысле юридических пре-
пирательств, и в этом замысле борьба все время клонит-
ся в пользу ягненка. Всякое новое обвинение волка яг-
ыепок парализует с возрастающей силой; он как бы бьет
Анализ эстетической реакции 153
всегда ту карту, которой играется соперник. И нако-
нец, в то время, когда он доходит до высшей точки собственной правоты,
у волка не остается никаких доводов, волк в споре
побежден до самого финиша, ягненок торжествует.
Но параллельно с этим борьба все время протекает
ц в другом замысле: мы не забываем, что волк желает растер-
зать ягненка, мы понимаем, что эти обвинения лишь
придирка, и та же самая игра имеет для пас и именно
обратное течение. С каждым новым аргументом волк все
больше и больше наступает на ягненка, и любой новый
ответ ягненка, увеличивая его правоту приближает его
к смерти. И в кульминационный момент, в то время, когда волк окон-
чательно остается без резонов, обе нити сходятся — и
момент победы в одном замысле свидетельствует момент пораже-
ния в другом42. Снова мы видим планомерно разверну-
тую совокупность элементов, из которых один все время вы-
зывает в нас чувство, совсем противоположное тому,
которое вызывает второй. Басня все время как бы драз-
нит отечественное чувство, со всяким новым доводом ягненка
нам думается, что момент его смерти оттянут, а на самом
деле он приближен. Мы в один момент сознаем да и то и
второе, в один момент ощущаем и то и другое, и в этом
несоответствии эмоции снова содержится целый механизм
обработки басни. И в то время, когда ягненок совсем опро-
верг доводы волка, в то время, когда, казалось бы, он оконча-
тельно спасся от смерти,— тогда его смерть обнаружи-
вается перед нами совсем светло.
Дабы продемонстрировать это, достаточно сослаться на любой
из приемов, к каким прибегает создатель. Как величест-
венно, к примеру, звучит обращение ягненка о волке:
В то время, когда светлейший Волк разрешит,
Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью
От Светлости его шагов я на сто выпиваю;
И гневаться зря он изволит…
Расстояние между ничтожеством ягненка и всемогу-
ществом волка продемонстрирована тут с необычайной убедитель-
ностью эмоции, и дальше любой новый довод волка
делается все более и более гневным, ягненка — все более
и более хорошим,— и маленькая драма, вызывая разом
полярные эмоции, торопясь к концу и тормозя любой
собственный ход, все время играется на этом противочувствии.
154 Л. С. Выготский. Психология мастерства
«СИНИЦА»
Данный рассказ имеет в собственной базе именно ту самую
басню о Турухтане, с которой мы встретились у Потеб-
ни. Мы не забываем, что уже в том месте Потебня показывал на про-
тиворечивость данной басни, что она разом высказывает две
противоположные мысли: первую — ту, что не сильный лю-
дям нельзя бороться со стихиями, другую — ту, что сла-
бые люди смогут время от времени побеждать стихию. Кирпичников
сближает обе басни (61, с. 194). Следы этого противо-
речия сохранены и в крыловской басне: неверность
и гиперболичность данной истории имела возможность бы дать предлог многим
критикам чтобы указать на неестественность и
всю невероятность, которую Крылов допустил в сюжете
данной басни. И в действительности, она совсем очевидно не гар-
монирует с той моралью, которой она кончается:
Примолвить к речи тут годится,
Но ничьего не трогая лица:
Что делом, не сведя финиша,
Не надобно хвалиться.
В действительности, этого никак не нужно из басни. Си-
ница затеяла такое дело, в котором она не только не све-
ла финиша, но и не имела возможности начать начала. И совсем
ясно, что суть этого образа — синица желает зажечь
море — содержится вовсе не в том, что синица похва-
сталась, не доведя дело до конца, а в самой грандиоз-
ной неосуществимости того предприятия, которое она за-
теяла.
Это совсем светло из варианта одного стиха, ко-
торый потом был выкинут:
Как басню эту толковать? —
Не худо выше сил нам дел не затевать…
и т. д.
Обращение, следовательно, идет вправду о непосиль-
ном предприятии, и стоит лишь обратиться к самому
рассказу, дабы заметить, что острота басни в том я
содержится, что, с одной стороны, подчеркивается не-
обычайная действительность затеянного предприятия, с дру-
гой стороны, читатель все время подготовлен к тому,
что предприятие это вдвойне нереально. Самые сло-
ва «сжечь море» показывают на то внутреннее противо-
речие, которое заключено в данной басне. И вот эти бес-