Идет семьсот тридцать первый год от основания Рима — двадцать третий год до новой эры. В доме императора Августа на Палатинском бугре лучший поэт Рима Вергилий просматривает собственную «Энеиду» — поэму, которую он пишет уже шесть лет и все еще не вычисляет завершенной. С большим трудом уговорил его Август прочесть из нее хотя бы отрывки. Рядом с Августом сидят его ближайшие советники; среди них щегольски одетый, осанистый Меценат, друг и покровитель Вергилия. Остальные присутствующие — поэты, ораторы, ученые, любители искусств. Между ними приятель Вергилия поэт Гораций — плотный, бодрый, раньше времени поседевший человек. Он сравнительно не так давно опубликовал собственные «Оды» — три книги лирических стихотворений — и сейчас наслаждается славой. Рядом с ним драматург Варий — также приятель Вергилия. Тут и Тибулл, юный, но уже узнаваемый поэт, создатель ласковых амурных элегий, и Проперций, «ученый лирик», когда-то встретивший начало работы Вергилия над «Энеидой» восторженными стихами:
Сдайтесь, писатели Рима, сдайтесь, поэты Эллады: Большее что-то растет тут «Илиады» самой!
Вергилий высок, крепок, у него неотёсанное, загорелое крестьянское лицо. Легко жестикулируя, медлительно произносит он стих за стихом. Время от времени он смущенно обрывает чтение на середине фразы: поэма еще не отделана, в ней имеется начатые и неоконченные строчки.
Что же это за поэма и по какой причине с восхищением и таким вниманием встречают ее собравшиеся?
Рим был всемирный державой, его власти подчинялось все Средиземноморье. Но литературы, хорошей собственного могущества, он еще не имел. Римлянам некем было гордиться так, как греки гордились Гомером и Эсхилом. У римлян были только древние комедии радостного Плавта, поэма великого мыслителя-материалиста Лукреция «О природе вещей», превосходные по страстности и силе эмоции лирические стихотворения поэта Катулла. Но все это были лишь подступы к великому делу — созданию хорошей национальной римской поэзии. Свершение этого дела выпало на долю поколения Вергилия и Горация.
Вергилий и Гораций были свидетелями того, как погибала в Риме республика и утверждалась в лице Августа империя. Сам Гораций когда-то сражался в армии Брута, последнего защитника римской свободы. К Августу Вергилий и Гораций примкнули по причине того, что желали видеть в нем продолжателя республиканских традиций. Они не были придворными льстецами. Прославляя в собственных произведениях Августа, они славили в его лице величие Рима.
Лучшим из хороших произведений римской поэзии была «Энеида» Вергилия.
Когда-то римляне сложили миф о том, что их предком был троянец Эней, сын богини Венеры, приплывший в Италию по окончании падения Трои. Они желали продемонстрировать, что история их народа восходит к той же глубокой древности, что и история греков. Данный миф и положил Вергилий в базу «Энеиды».
В поэме повествуется о том, как суда Энея, спасшись от ужасной бури, причаливают к берегам Африки, где пунийская царица Дидона возводит собственный город Карфаген. Нежно принятый Дидоной, Эней говорит ей о собственной судьбе: о том, как пала Троя, как спасся он из горящего города и с немногими товарищами сел на суда, дабы плыть к малоизвестной почва, где, по велению оракула, они должны были основать новый город, и о том, какие конкретно бедствия было нужно испытать им в далеком пути.
Дидона и Эней полюбили друг друга.
Прервав собственный путь, месяцы и долгие дни выполняют троянцы в Карфагене. Но в один раз во сне Энею есть вестник всевышних Меркурий. Он требует, дабы Эней свершил то, что назначено судьбой: основал город, новую отчизну для собственных потомков. Скорбный Эней тайно покидает Дидону и отплывает от Карфагена. Не в силах вынести разлуку, Дидона пронзает себя клинком. А Эней продолжает собственный путь и, наконец, достигает берегов Италии. Тут, дабы определить о собственной будущей судьбе, он спускается в ужасную Авернскую пещеру, где, по преданию, был вход в царство мертвых. Перед ним проходят величественные образы будущих храбрецов римского народа. Воодушевленный этими видениями, Эней ведет собственных спутников, дабы создать поселение на данной почва. Но Энею и его товарищам еще нужно будет выдержать продолжительную войну с местными племенами, перед тем как будет заложен заветный город Альба-Лонга. От царей Альба-Лонги
родится Ромул, основатель Рима, а сын Энея Асканий будет прародителем римского рода Юлиев, к у которого в собствености император Август.
Так неразрывно сплетаются в поэме прославление Августа и прославление Рима, напоминание об неспециализированном для греков и римлян мифическом прошлом и утверждение особого, дарованного лишь Риму величия в настоящем. Вот что говорит Энею тень его отца Анхиза:
Будут другие ковать оживленную медь идеальнее,
— Верю, — и будут ваять из мрамора лики живые,
Лучше защиту вести на суде, и перемещения неба
Вычертят тростью, и звезд восходы правильнее укажут.
Твой же, Римлянин, долг — полновластно народами править;
В этом искусства твои: предписывать мира законы,
Всех покоренных щадить и силой смирять непокорных.
(Перевод Ф. Петровского.)
«Энеида» стала национальным эпосом римского народа. Император Август имел возможность вычислять, что основное в поэме — восхваление его мифических предков, но несложный народ обожал «Энеиду» за ее большой патриотический пафос, понятный и близкий каждому. «Энеиду» изучали в школах, отрывки из нее не забывали наизусть всю жизнь. Археологи, раскапывая древние города Римской империи, то и дело находят обломки стен с грубо начертанными строками из «Энеиды», по всей видимости, полюбившимися некогда случайному прохожему. А для римских писателей «Энеида» окончательно осталась непревзойденным примером. Довольно много столетий спустя поэты Восстановления (см. ст. «Восстановление») и эры классицизма (см. ст. «Классицизм во Франции» и «Русская литература XVIII в») подражали творению Вергилия в собственных «Лузиадах», «Франсиадах» и «Россиадах».
Вергилий создал хороший римский эпос, его современник и друг Гораций создал хорошую римскую лирику. Он кроме этого прославлял в собственных стихотворениях доблесть предков и призывал современников быть хорошими отцов; но охотнее он вспоминал о старой простоте нравов, учил наслаждаться «золотой серединой» скромного достатка, писал о радости и тоске любви, о радостных пирушках с хорошими приятелями. Его лирику брали за пример поэты нового времени, среди них и русские стихотворцы XVIII — начала XIX в. Но чуть ли не лучшие стихи Гораций посвятил прославлению собственного призвания—поэзии. Среди них последнее стих его «Од» — известный «Монумент»:
Воздвиг я монумент вечнее меди прочной
И строений царственных превыше пирамид.
Его ни едкий ливень, ни Аквилон полночный,
Ни последовательность бесчисленных годов не сокрушит…
(Перевод А. А. Фета.)
В русской поэзии тема горациевского «Монумента» раздалась в превосходных стихотворениях Пушкина и Державина.
Произведения Вергилия написаны праздничным, высоким слогом. С первого раза он может показаться непривычно тяжелым; но чем больше вы станете вчитываться в эти стихи, тем больше красот откроете в них.
Труд Вергилия и Горация проложил дорогу третьему великому поэту эры Августа — Овидию.
самоё значительное произведение Овидия — громадная поэма «Видоизменения» («Превращения»). Овидий собрал чуть ли не все мифы «о превращениях» (их выяснилось более двухсот) и пересказал в собственной поэме. Оказалось богатейшее собрание самых поэтических образцов греческой и римской мифологии. Низвергается с солнечной колесницы сын всевышнего солнца Фаэтон, не совладав с конями собственного отца; обращается в камень Ниоба, в наказание за надменность утратившая всех собственных детей; вырастают ослиные уши у глупого царя Мидаса, что не сумел оценить искусства всевышнего Аполлона; скульптор Пигмалион, изваяв статую красивой девушки, воспламеняется любовью к ней, и статуя оживает… Все эти рассказы сплетаются в единое связное повествование. Для поколений «Видоизменения» стали неисчерпаемым источником мифологических сюжетов.
Жизнь Овидия сложилась несчастливо. Добрый и легкомысленный, он придумывал мифологические поэмы и любовные элегии, мало заботясь о прославлении римской мощи и императорского имени. Стареющему императору Августу это не нравилось. Он сослал поэта на окраину империи, к берегам Черного моря, где сейчас находится румынский город. Констанца. В том месте Овидий и погиб, совершив десять лет в изгнании, создав на чужбине собственный последний сборник «Печальные элегии».
Довольно много столетий спустя недалеко от этих мест жил сосланный в Кишинев Пушкин. Он довольно часто обращался мыслью к судьбе Овидия — для того чтобы же изгнанника, как он. Одно из собственных южных стихотворений Пушкин назвал «К Овидию». А тот, кто просматривал поэму «Цыганы», ни при каких обстоятельствах не забудет красивых слов об древнем поэте» положенных в уста ветхого цыгана:
Он был уже летами стар,
Но млад и жив душой незлобной;
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный…