«Ода» в переводе с греческого свидетельствует «песнь». Её истоки — хоровая лирика древних греков (см. Древняя литература). Создавались праздничные оды, славившие великое событие либо великого храбреца; анакреонтические — по имени древнегреческого поэта Анакреонта, прославлявшего наслаждения и радости земного бытия; духовные — «преложения» псалмов (духовных песнопений). В конце XVIII в. показались оды нравоучительные, философские, сатирические, оды?оды и послания?элегии. Но основное место среди всех видов оды занимают праздничные.
В XVII — XVIII вв., во время утверждения в европейских государствах безотносительных монархий, сложились и теоретически оформились художественные правила оды. Создателями её непревзойденных образцов были признаны греческий поэт Пиндар (финиш VI — первая добрая половина V в. до н. э.) и римский поэт Гораций (I в. до н. э.).
Особенная будущее у праздничной оды в РФ. Её поэтика связана с отечественной традицией панегириков (похвальных речей), и с традициями древней и западноевропейской оды. Праздничная ода стала первенствующим жанром в РФ XVIII в., что связано с личностью Петра I и его реформами. «Несравненных дел Петра Великого людской силе превышать нереально»,— писал в одной из од М. В. Ломоносов. Праздничные оды посвящались Екатерине и Елизавете II, в которых современники желали видеть хороших последовательниц великого царя. Передовые, прогрессивно мыслящие люди XVIII в. грезили о скорейшем культурном самоутверждении России в Европе. «…может собственных Платонов / И стремительных разумом Невтонов / Русский почва рождать» — так сообщил об этом в одной из од Ломоносов. И ода, патетически комментируя удачи наук, армейские победы, как бы опережая историю, говорила о совершаемых на глазах торжествах «русских Европий», как тогда говорили.
Праздничная ода в РФ XVIII в. — это не только литературный текст, не только слово, но действо, особенный обряд. Она подобна фейерверку либо иллюминации, которыми сопровождались в Санкт-Петербурге праздничные события в жизни страны. На иллюминационных щитах создавались красочные аллегорические картины: «У фундамента пирамиды сидит Российская Федерация, держащая рог изобилия; при ней лежат различных художеств и наук инструменты». Сравним с тем, что говорится в одной из од Ломоносова:
— Коль сейчас весела Российская Федерация!
Она, коснувшись туч,
Финиша, не зрит собственной державы;
Гремящей насыщенна славы,
Покоится среди лугов…
Сидит и ноги простирает…
Радостный взгляд собственный обращает
И вкруг довольства исчисляет,
Возлегши локтем на Кавказ.
«Серьёзная материя» (тема) потребовала особенной образности и стилистики: «быстроты» и громкого «великолепия» («Гремящий в оде звук, как вихорь, слух пронзает», — писал А. П. Сумароков), за счет которых аллегорические картины в праздничной оде сочетались бы не медлено и последовательно, но «в лирическом беспорядке». В хорошей оде отсутствие правильных смысловых связок не создавало бессмыслицы и не нарушало главного — единства впечатления от патетической, ораторской речи. Автору оды принципиально важно было создать восторженно-праздничное умонастроение у слушателя не отдельными строфами, а всей одой. Исходя из этого появлялось с виду хаотическое и неупорядоченное совмещение контрастных понятий, «далековатых идей», сказуемого и подлежащего, сопрягаемых, по словам Ломоносова, «некоторым необычным либо чрезъестественным образом». Такие сочетания составляют «что-то высокое и приятное», что не может быть переведено на обыденный язык либо растолковано в понятиях житейской логики.
Праздничные оды писали В. К. Тредиаковский, М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, М. М. Херасков, Г. Р. Державин, коренным образом переработавший данный жанр. Но хорошими стали оды Ломоносова, на каковые ориентировались в будущем русские поэты. В его одах совмещаются пространства («великий град Петра / В едину стогну уместился»), времена года («Не токмо ласковая весна, Но осень тамо молодость года»), конкретные зримые явления с абстрактными понятиями: около тишины «цветы пестреют» и колосья «на полях желтеют». Науки у Ломоносова «простирали руки», «бугры скачут», «озера ликуют». Он пишет о том, что было в действительности: о настоящих событиях культурной и научной судьбе страны, о военных сражениях, вспоминает исторические факты прошлого России (практически в каждой оде вспоминает о Петре I), формулирует личные политические взоры. Но делается все это особенным языком, риторически «шифрующим» настоящие факты в аллегорических картинах, каковые должны возбуждать эмоции праздничного «радости», эйфории перед «изрядством мира», счастья собственной принадлежности прекрасному стране — России, восставшей из «мрака» к «свету». «Восхищение ума» перед «чудесным образом» мира («восхищение неожиданный ум пленил»; «восхищение все эмоции восхищает» и т. д.) рождает «веселье» и «радость». «Пускай глас радостный раздается», «идея в веселье утопает», — восклицает поэт. В голосе поэта начинает звучать голос огромного, единого в собственном эмоции хора: вся «Российская Федерация восхищенна / В радости собственном гласит».
«Невиданность» века порождает новое видение мира в праздничных одах XVIII в. Ломоносова занимает не быт, а бытие человечества, и мир он видит как некое грандиозное пространство, озираемое с некой безотносительной высоты. Восхищение возводит поэта «на верх горы высокой», «на верх Парнасских гор красивый», «на верх Олимпа». Муза Ломоносова взлетает «превыше молний», «выше облак», созерцает мир, «взнесенна к верху мира». И раскрываются перед взглядом поэта географические громады «от Иберов до вод Курильских, от вечных льдов до токов Нильских». Оды Ломоносова обыкновенно и начинаются с восхождения на «верх мира». Конкретно с таковой полной вершины видно поэту происходящее «на почвы». Недаром и потомки и современники говорили о «парении» ломоносовского гения.
Поэт есть творцом, словом создающим особенный мир, где нет места обыденным словам и предметам. Сознание таковой собственной миссии дает поэту право вмешиваться в национальные дела, сказать «языком всевышних» о насущных политических и культурных проблемах. Так, в 1747 г., в то время, когда Российская Федерация была на пороге войны, Ломоносов пишет известную оду. В ней он славит мир между народами и «тишину», пророчествует о появлении в русском почва «собственных Платонов» (та же мысль интернациональной «тишины» выражена в одах, написанных в разгар Семилетней войны).
И недаром в конце XVIII — начале XIX в., в то время, когда во всей Европе начинается революционное брожение, праздничная ода делается жанром революционным. «Желаю прославить Свободу миру, На тронах поразить порок», восклицал А. С. Пушкин в оде «Вольность» (1817), написанной вслед оде «Вольность» (ок. 1783) А. Н. Радищева. Это новое содержание праздничной оды как запрещено более соответствовало политическим задачам декабристов, и недаром конкретно они стремились возродить оду как жанр, воплощающий, по выражению К. Ф. Рылеева, «совершенства высоких эмоций, вечных истин и мыслей».