До тех пор пока Монгаку и Асатори были заняты беседой, Ёмоги без звучно сидела, занятая мыслями о Томидзо. Позже начала торопиться к себе.
— Асатори проводит тебя, — подбодрил ее Монгаку. — Я бы сам проводил, но меня смогут задержать солдаты из Рокухары. Асатори, ты так как отправишься с Ёмоги?
— Само собой разумеется, — отозвался с готовностью Асатори, заметив тревожное выражение на лице Ёмоги.
Из хижины они вышли втроем, Монгаку расстался с Ёмоги и Асатори на перекрестке дорог недалеко от Улицы торговцев быками.
В то время, когда Ёмоги и Асатори пошли по пустынным улицам, женщина увидела, что за ними следуют два незнакомца. Но она не придала этому значения, потому, что ни один из них не был Томидзо.
— Вон в том месте, — сообщила она, сделав жест рукой, — дом моей госпожи Токивы.
Женщина остановилась, опечалившись тем, что ее прогулка с Асатори была так мала.
— До встречи, — простилась она со своим спутником, побежала и скрылась за воротами домика.
Глава 33.
Белый пион
Из той части пастбища, где днем велась торговля быками, иногда доносилось мычание. Бодрствовавший бык кликал в темноте собственную подругу. От его нетерпеливого топота тьма казалась окружающим еще более тёмной. Единственный огонек светил из домика, где пара человек были заняты азартной игрой. В тесном помещении, насыщенном парами и копотью лампы сакэ, слышались гортанные голоса и позвякивание монет. Пара лавочников, сидевших в компании скотников и опытных игроков, повышали ставки. По их сосредоточенным лицам катились капли пота, они пучили глаза, замечая за каждым броском игральной кости.
Томидзо ворчал:
— Снова то же самое. В то время, когда это кончится?
Раздраженный постоянными проигрышами, он оперся затылком и спиной о стенку из узких древесных досок. После этого, приняв обычную позу, потянулся к кувшину с сакэ и пробормотал:
— Удивляюсь, по какой причине все, что я ни делал сейчас, пошло прахом. Просто не могу осознать…
Опустошив кувшин, торговец медлительно покачал головой и застонал. Он судорожно похлопывал себя по бедрам в рвении побороть какую-то внутреннюю боль. Цепь неудач началась с Токивы, думал Томидзо. Он сделал глупость, доставив ее в Рокухару. От этого не взял никакой пользы — ни гроша. Хуже того, его посадили под замок и выпустили лишь по окончании того, как избили до полусмерти. Томидзо постарался бы добиться справедливости, если бы имел доступ к Киёмори, но об этом не стоило и грезить. В то время, когда же он говорил о произошедшем привычным, те поднимали его на хохот и тем самым приводили в гнев. Торговец еще больше расстроился, в то время, когда выяснил, что Токива жила где-то в столице, пользуясь престижем и комфортом собственного положения как наложницы Киёмори.
Сакэ, дамы и азартные игры понемногу истощили все его состояние. Утром он реализовал последнее стадо собственных быков. По окончании торговой сделки Томидзо опять начал метать кости, пробуя отыграть утраты, но вместо этого спустил все другое.
— Одолжите мне мало денег до следующей сделки, — обратился он к более удачливым игрокам, но его просьба была обойдена молчанием. — Эй, вы, лучше не злите меня! У меня имеется племянница, Токива, она полезнее всех денег, которыми вы располагаете, — рявкнул он и завалился дремать.
На следующее утро Томидзо проснулся в полном одиночестве. Отогнав мух, ползавших по его лицу, торговец встал, зевнул и после этого вышел на залитое солнечным светом пастбище.
— Эй, Камэ, что ты определил день назад?
Камэ, скотник, отправленный Томидзо прошлым днем проследить за Ёмоги и Асатори, вышел из-под навеса с пояснениями.
Выслушав его, Томидзо, очень нуждавшийся в деньгах, отправился к домику в Мибу, где жила Токива. У входа в помещение для слуг он представился:
— Я — дядя вашей госпожи, Токивы.
Слуга выслушал его и ушел. До тех пор пока Томидзо ожидал ответа, во дворике показалась Ёмоги с цветами в руках. Заметив визитёра, она застыла в кошмаре.
— А, Ёмоги. Ты хорошеешь! Я только что сказал слугам о себе. Желаю, дабы и ты доложила госпоже о моем прибытии. Гм, у вас тут комфортное, негромкое местечко.
— Ее нет дома — она на данный момент в другом месте.
— Что?
— Госпожи нет дома.
— Думаешь, одурачишь меня?
— Это действительно, ее нет.
— Эй, малышка! О чем ты говоришь? Я — ее дядя. Сообщи госпоже, что я пришел, — напирал Томидзо, глядя на оцепеневшую девушку.
Слуга, выслушавший ранее незваного гостя, возвратился в сопровождении пожилой дамы.
— Госпожа больна, — сказала она культурно торговцу быками.
— Больна? Это лишний предлог встретиться с ней. Я не могу уйти, не посетив племянницу, — упорствовал Томидзо, усевшись на пороге дома и позволяя понять, что не планирует уходить.
Тем временем Ёмоги скрылась. Ее первым побуждением было позвать на помощь Монгаку, но она не знала, как его отыскать. «Асатори!» — поразмыслила она за этим, но усомнилась, что он был способен одолеть Томидзо. Наконец в ее сознании мелькнуло еще одно имя — «Бамбоку!».
Придя на Пятую улицу, она нашла Красного Носа на месте.
— Это плохо! Воображаю, как испугается твоя госпожа! — вскрикнул Бамбоку, выслушав девушку, и, приказав подать коня, помчался галопом к домику в Мибу.
Услышав у ворот ржание, Томидзо в тревоге поднялся на ноги. В это же время Бамбоку, заметив торговца, не подал никаких показателей тревоги.
— Эй, вы, кем бы вы ни были, — подойдите ко мне на секунду.
Он поманил к себе скототорговца и положил в его дрожащие ладони деньги. После этого Красный Шнобель ободряюще похлопал его по пояснице:
— Киньте это, любезный! Не будьте идиотом! В случае, если вас интересуют деньги, вы их получите. В случае, если сакэ — то также. Приходите прямо на Пятую улицу к Бамбоку. Со мной имеете возможность общаться свободно, — сообщил Шнобель радуясь.
Ошеломленный великодушным жестом Бамбоку, Томидзо залепетал:
— Ничего плохого я не замышлял — любимую племянницу… Не планировал говорить ничего обидного ей, но слышал, что хозяин Рокухары не хорошо с ней обращается, так так как? Он обижает ее?
Под несвязное бормотание Томидзо шепетильно запрятал деньги и удалился. Но через мгновение по окончании того, как он вышел за ворота, раздался истошный крик. Шнобель, что был с внутренней стороны ворот, выбежал наружу, также закричал, а позже пристально осмотрел дорогу в обоих направлениях. Ничего не было видно. Крыши соседних крестьянских хижин окутала вечерняя дымка.
— Неси факелы! Светильник также сойдет! Поспеши! — приказал слуге Красный Шнобель, склонившись над обезглавленным телом Томидзо. При свете нескольких факелов он осмотрел надел земли рядом с трупом. камни и Трава около были обильно политы кровью. — Кто убил Томидзо? Очень хорошая работа! — Бамбоку с озадаченным видом покачивал головой.
Слуги многозначительно кивали друг другу:
— Демон — лишь демон имел возможность совершить это!
— Сделать такое не под силу обычному разбойнику с обычным клинком, — бормотал Бамбоку. — Более того, провалилась сквозь землю голова… Весьма неприятное событие. — Успокоившись, он внимательно осмотрел слуг, каковые собрались около, и сказал: — Не нужно распространяться о случившемся. Не требуется, дабы госпожа знала об этом, осознаёте?
Именно сейчас возвратилась Ёмоги, поведав страшную историю:
— В то время, когда я подошла к реке и планировала перейти мост, мне показалось, что я слышу плеск воды. Взглянув вниз, я заметила мужчину, что склонился над водой, дабы смыть с меча кровь. Рядом с ним на земле лежала голова! Я как будто бы приросла к собственному месту. После этого мужик поднял голову и украдкой посмотрел на меня. Возможно, обстоятельством был лунный свет, но я ни при каких обстоятельствах не видела столь страшного лица! Было нужно бежать оттуда как возможно стремительнее… Его взор ни при каких обстоятельствах не забуду!
— В чем был одет малоизвестный мужик? — задал вопрос Шнобель.
— В охотничью куртку и головной убор солдата.
— Солдата?.. какое количество, по-твоему, ему лет?
— Думается, он весьма молод. Я бы сообщила, ему чуть исполнилось двадцать лет.
— Это еще больше затрудняет его поиски, — проворчал Бамбоку, сложив руки на груди.
В то время, когда Ёмоги выяснила, что замеченный ею юный человек убил Томидзо, лицо девушки исказила изумления и гримаса ужаса, по щекам потекли слезы.
— По какой причине ты плачешь, Ёмоги? Само собой разумеется, это дядя твоей госпожи, но он не хорош твоих слез. От того, что подлец погиб, нам лишь легче. Сама госпожа, быть может, не станет об этом горевать. И ты не лей слезы.
Завершив утешительную обращение, Бамбоку сидел , сложив руки на груди и сокрушенно качая головой. С его точки зрения то, что произошло, не было возможности растолковать только сверхъестественным вмешательством демонов. Но, торговца тревожили и более значительные неприятности. Во-первых, Киёмори не показывался тут с того времени, как осмотрел дом. Ответственность за Токиву полностью легла на Носа. Что за каприз обуял Киёмори, думал удрученный Бамбоку. Во-вторых, из-за Токивы ему не только был закрыт доступ в поместье Рокухара, но, помимо этого, расставаясь с ним в последний раз, Киёмори дал совет ему соблюдать дистанцию. Что он имел в виду? — терялся в предположениях Красный Шнобель.
Расчеты Бамбоку каким-то образом были несостоятельными. На протяжении последнего конфликта он поставил на кон все собственный необъятное саму жизнь и состояние для победы Киёмори. Наступило время, в то время, когда он обязан взять компенсацию за риск, но сейчас выходит, что все его упрочнения были израсходованы напрасно? С каждым уходящим весенним днем тревога Носа усиливалась. Киёмори не сказал, в то время, когда он соблаговолит встретиться с Бамбоку, сам же торговец не имел возможности повидаться с полководцем, потому, что ему не разрещалось оказаться в Рокухаре. Как же выйти из этого положения?
Шнобель устремил задумчивый взор на Ёмоги и слуг:
— Что ваша госпожа планирует делать сейчас вечером?
— По обыкновению, она, возможно, будет просматривать сутры.
— Хорошо, при таких условиях не буду ее тревожить. Смотрите, дабы никто из вас не проболтался о том, что произошло.
Бамбоку спустился с веранды, шаркая сандалиями. Он задержался довольно продолжительное время, дабы взглянуть из-за забора на освещенное окно в помещении Токивы. Между занавесками Шнобель видел, как дама сидела за столиком для письма. Она похожа на белый пион, пахнущий весенней ночью, поразмыслил Бамбоку. Он набрался воздуха. Жаль, что такое сокровище исчезает напрасно… В случае, если Киёмори из-за жены не осмеливается ко мне приходить, то по какой причине бы ему не воспользоваться Токивой самому, поразмыслил Красный Шнобель с желанием. По крайней мере, это было бы компенсацией за все его неудачи…
Через пара дней Красный Шнобель отправился в Рокухару. Подкупив привычного стражника у ворот, выходящих к реке, он отправился в «розовый» дворик ожидать возвращения Киёмори.
— Господин, желаю сообщить вам одно слово, — сказал Бамбоку с внутренней дрожью.
Киёмори остановился и огляделся.
— Шнобель, ты? Я думал, это огромная жаба сидит на твоем месте. Но все-таки это ты! Что вынудило тебя продемонстрировать тут собственный шнобель в столь поздний час? Ты — не хорошо вежливый мерзавец, — проворчал хозяин Рокухары.
— Я не ожидал таковой удачи. Чуть ли довольно часто возможно застать вас в подобном размещении ума, — ответил Бамбоку.
Киёмори засмеялся:
— Что ты имеешь в виду?
— Мне не до хохота, господин, — не поддержал Бамбоку радости собеседника. — Вы так как понимаете, что госпожа запретила мне тут оказаться.
— Бред! Ее запреты меня не касаются.
— Но она утверждала, что запрет исходит от вас!
— От меня? Дамы смогут сказать все, что им взбредет в голову. Эх ты, лопух! Ты — ленивый, праздный проходимец!
— О, вы недооцениваете меня, господин. Я не заслуживаю таких укоров!
— Для для того чтобы наглеца, как ты, твои слова достаточно осмотрительны. Сообщи, с Токивой все в порядке? Она не болеет, не испытывает неудобств?
Не обращая внимания на насмешки, вопросы Киёмори выдавали его увлеченность Токивой, и Бамбоку начал ощущать себя все более с уверенностью.
— Я желаю с тобой поболтать кое о чем, но лучше, в случае, если мы войдем вовнутрь дома, — сообщил глава дома Хэйкэ, направляясь в собственную помещение. Появлявшись в ней, Киёмори начал расспрашивать Носа о Токиве издали, скрывая удовлетворение от ответов Бамбоку. У торговца появилось чувство, что не возражения Токико, а что-то значительно более важное удерживало Киёмори от посещений Токивы. Но, было разумеется, что загруженность Киёмори делами при дворе оставляла ему мало времени на личную судьбу. И как бы в подтверждение этого хозяин Рокухары поведал Бамбоку о том, как один из полководцев его войска сравнительно не так давно возвратился по окончании успешной морской набега и привез с собой плененного капитана пиратского корабля. Киёмори допросил пирата и был поражен его широкими знаниями об окружающем мире. От него он определил о процветании, достигнутом Китаем при правлении императоров семейства Сун.
Киёмори начал подумывать о более широкой торговле с великим соседом. Он сейчас был в плену идеи — о приобщении населения украины к китайской культуре при помощи усиления торговых связей со Срединной империей. Эти замыслы так увлекли Киёмори, что кроме того Токива на время прекратила тревожить его воображение.
При жизни Тадамори дом Хэйкэ располагал широкими феодальными владениями в Западной Японии — среди них провинциями Харима, Бинго, Аки и Хиго. Негласно Тадамори получал товары, доставлявшиеся на судах из Китая. Но подобная торговля осуществлялась в масштабах, отвечающих замыслам Тадамори по обеспечению благополучия собственного дома. Сейчас Киёмори собирался организовать торговлю с Китаем в количествах, намного превышающих прошлые.
— Как видишь, Бамбоку, захват пиратов принес мне огромную пользу. Послушай, Красный Шнобель, окинь взором моря и прикинь, какие конкретно огромные возможности раскрываются тут для торговли.
«Разговор купил очень неожиданный для меня оборот. Поразмыслить лишь, как разбогатеет страна, в случае, если мы начнем обширно ввозить товары из Китая! Что до меня, так я стану настоящим королем торговли! Не воображаю, как я смогу сейчас вести собственные дела по-ветхому», — думал Бамбоку.
— Но неприятность вот в чем, — продолжал Киёмори. — Мы должны обеспечить прямой заход в столицу судов из Китая. От того, что товары доставляются на остров Кюсю, а оттуда к нам — мало пользы.
— Совсем правильно. Особенно в случае, если учесть, что груженные товарами суда подстерегают пираты. Поэтому-то торговля сейчас затруднена. Если бы мы имели хороший портовый город во Внутреннем море, очищенном от пиратов, то имели возможность бы доставлять ко мне товары в полной безопасности.
— Превосходно, Бамбоку! Я разгляжу данный вопрос, но ты тем временем обдумай его как направляться.
— Обязательно. Я осознаю, что он получает на данный момент крайне важное значение. Но вы, господин, имели возможность бы на досуге выделить некое внимание и амурным делам. Было бы безрадосно, если бы цветок, что вы сорвали вскользь, завял. Вы поручили мне заботиться за ним, и я в совершенном смятении: что делать дальше? Чего вы от меня ожидаете, господин?
— Я поразмыслю об этом.
— Вы еще ничего не придумали? Значит, замысел вызреет понемногу — это вы имеете в виду?
— Да, на данный момент меня занимает в большинстве случаев организация торговли. Имеется пара неотложных неприятностей при дворе. Не знаю, смогу ли я сразу же заняться личными делами.
— При таких условиях могу ли я сейчас сказать ей о том, что вы сообщили?
— Да, и проследи за тем, дабы она ни в чем не нуждалась.
— Я лично этим занимаюсь.
— Я имел возможность бы отправить ей стихи, если бы владел свойством отца их придумывать. Но во мне нет и крупицы поэтического дара.
— О нет. Осмелюсь сообщить, госпожа продемонстрировала мне в один раз ваши стихи. Погодите, я припомню их содержание…
— Хватит о моих стихах… В мае начнутся дожди, и тебе направляться позаботиться о ее здоровье.
— Так и об этом я обязан сообщить ей?
— До чего же ты пошл! По какой причине ты получаешь повторения того, что и без того светло?
— Простите меня, господин, за второй вопрос. Я верно осознал, что могу приходить ко мне, как прежде?
— Приходи в то время, когда захочешь, — ответил Киёмори, прибавив: — Но старайся, дабы Токико не определила об этом.
Глава 34.
Серебряный образ
в один раз утром в первых числах Мая, в то время, когда долины и холмы еще были покрыты белой дымкой, Ёмоги постучала в закрытые ставни дома Красного Носа на Пятой улице.
— Чего ты заявилась в такую рань? — задал вопрос Бамбоку, что еще был в ночной одежде, и затуманенным взглядом уставился на Ёмоги, разглядывая ее с головы до ног, обутых в влажные от росы сандалии.
— Простите, что я пришла так рано, но я услышала что-то страшное.
— Ты постоянно приходишь ко мне с весьма мрачными рассказами. Ну и что же сейчас?
— Это произошло день назад, в то время, когда я, как в большинстве случаев, шла к себе из храма Киёмидзу.
— Ты все еще ходишь в храм, да? Хорошая девочка!
— И по пути к себе я встретила Монгаку, что ожидал меня у подножия бугра.
— Монгаку — это таковой бородатый небольшой, что ли?
— Да, в этом месяце он снова едет на водопад Нати и возвратится лишь в осеннюю пору, и он кроме этого планирует совершить паломничество в Кису.
— какое количество времени ты уже знаешь этого бродягу? Тебе бы лучше его остерегаться. Он везде говорит, что когда-то получал образование академии вместе с господином Киёмори, но о нем, как я слышал, у Монгаку не находится хорошего слова.
— Но он хороший человек. Он в любой момент так хорош ко мне.
— Сомневаюсь и в том и в другом. Ну и что же данный Монгаку?
— Потому, что он уезжает в Кису и не возвратится какое-то время, мы с ним пошли посетить отечественного неспециализированного приятеля — Асатори. И я упомянула, что видела, как некоторый юный человек смывал в реке кровь со собственного меча, а у Томидзо отрубили голову…
— Гм, ну и что позже?
— Тогда Монгаку закричал, что это плохо, что нам нужно быть настороже. Позже он заявил, что должно произойти что-то ужасное с моей хозяйкой.
— Что именно он имел в виду?
— Он заявил, что торговец волами был не тем человеком, за которым охотился данный юноша. Он убил его только случайно. Так думает Монгаку.
— Постой, значит, убийца обязан скрываться где-то рядом с вами. Не так ли?
— Да. Монгаку думает, что данный юноша в течении какого-либо времени скрывается в саду моей хозяйки либо где-то неподалеку от дома.
— Нелепо, совсем нелепо!
— Но Монгаку уверен, что случилось конкретно так. Он кроме того назвал мне имя этого парня.
— И как же этого парня кликать?
— Я не должна сказать вам.
— Что?
— Я давала слово Монгаку никому не сказать. Он думает, что не требуется, дабы его имя стало известно, потому, что тогда солдаты Хэйкэ захватят его.
— Какая чертовщина! Тебя отправил Монгаку либо твоя хозяйка? Что вынудило тебя прийти ко мне, ко мне?
— Подождите же и дослушайте меня до конца. Не нужно на меня так кричать!
И она начала пересказывать то, что сказал ей Монгаку. Имя молодого человека, настаивал монах, должно сохраняться в секрете: он был одним из слуг Ёситомо и поклялся отомстить за собственного хозяина, убив Токиву. Он поджидал ее, спрятавшись в саду, в который выходили окна помещения Токивы, но мужество покинуло его, в то время, когда данный юноша наконец заметил намеченную жертву. Монгаку дал обещание Ёмоги прогнать убийцу при помощи заклинания, которое он написал на листке бумаги. Монах вручил ей данный листок бережно свернутым и наказал Ёмоги повесить его в саду на живую изгородь в том месте, где его возможно было бы заметить. Он заверил ее, что в случае, если за ночь листок провалится сквозь землю, то больше нечего будет опасаться. А до тех пор, пара раз предотвратил ее Монгаку, нужно сделать все чтобы обезопасисть Токиву. Позже Ёмоги ушла к себе и сделала все в точности так, как приказал Монгаку, привязав листок бумаги к бамбуковой ветке в рощице с северной стороны дома, где проходило не довольно много людей.
— И всю ночь я не имела возможности сомкнуть глаз, думая, будет ли он в том месте висеть утром.
Ёмоги желала продолжить, но Бамбоку перебил ее:
— Это, должно быть, Конно-мару. Он в течении уже какого-либо времени скрывается в столице с Ёсихирой из дома Гэндзи.
— О! Как вы определили?
— Кто бы этого не определил? А послание Монгаку — оно все еще висело утром?
— Оно провалилось сквозь землю.
— Так я и думал…
— Но вместо него висело второе.
Ёмоги вынула листок бумаги и с тревогой следила за лицом Бамбоку, пока он разглядывал записку.
Красный Шнобель сморщил брови и пара раз про себя постарался прочесть послание. Но оно намокло от росы, и практически ничего не было возможности разобрать.
— Что в том месте написано? — задала вопрос женщина.
— Думается, это ответ на записку Монгаку.
— Ну а как по поводу волшебства, о котором сказал Монгаку?
— Что! Ты полагаешь, что слова этого монаха возымеют какое-то воздействие? Скорее похоже, что он подстрекал этого убийцу.
— Ой, как страшно!.. Что же нам делать, господин Бамбоку? Сообщите мне, Шнобель…
— Гм? Как ты меня только что назвала?
— Ничего, господин, я лишь…
— Ты — легко легкомысленная дурочка! Вот что получается из через чур дружеских взаимоотношений с Монгаку. Это будет для тебя уроком!
— Но если бы не Монгаку, мы бы не определили об страшном человеке, что желает убить мою хозяйку, либо его имени. Сейчас, в случае, если я…
— Хватит болтать! Мы все знаем, как ты обожаешь собственную хозяйку, но ты имела возможность бы мельче сказать.
— Я ничего не могу сделать, в силу того, что волнуюсь, весьма волнуюсь… Я просто не знаю, что я сделаю из-за тревоги.
— И как ты можешь по большому счету что-то знать? У тебя мозгов не больше, чем у воробья! Отправляйся к хозяйке и прекрати собственную болтовню!
Член Госсовета Киёмори всю ночь совершил при дворе, поскольку находился на тайном совещании, которое длилось до утра. Ему удалось урвать только пара часов, дабы поспать. Он шел через залы дворца, в то время, когда встретившийся с ним придворный поторопился к нему с посланием, которое пришло через Ведомство стражи. Некоторый Бамбоку с Пятой улицы желал безотлагательно переговорить с участником Госсовета и по сей день ожидал в библиотеке.
— Бамбоку? Чего он желает? — удивился Киёмори. Простое дело не имело возможности бы привести его ко мне, да в простом случае он и не был бы принят. Киёмори зашел в библиотеку и в том месте нашёл Бамбоку, с которым был Айтого.
Торговец, абсолютно оценив оказанную привилегию, празднично пал ниц, без собственных простых шуточек кратко поведал об опасности, нависшей над Токивой, и попросил у Киёмори совета.
— В случае, если это Конно-мару, что поклялся отомстить Хэйкэ, то дело весьма без шуток, — ответил Киёмори и обратился к Айтого: — Забери собственных лучших солдат и отправляйся к домику Токивы. Необходимо захватить этого человека. — И, уходя, Киёмори добавил: — А ты, Красный Шнобель, имей в виду: в случае, если с Токивой что-то произойдёт, отвечать будешь ты.
Шнобель отвесил глубочайший поклон.
В то же утро две много солдат под руководством Айтого отправились к домику Токивы. Разбросав по окрестностям собственных людей широкой дугой, Айтого приказал им ход за шагом идти на сближение, пока дом не будет окружен.
в течении нескольких суток некто без особенных трудностей имел возможность прятаться где-то рядом с домиком, около которого были искусно рассажены рощицы, расположенные на холмистой местности. К тому же к стенкам, которыми огорожен дом, тесно прилегали заросли бамбука.
Ход за шагом сжималось человеческое кольцо и наконец сомкнулось. Шнобель в сопровождении нескольких солдат вошел в ворота.
— Сейчас нет опасности, что он сбежит, — сообщил Бамбоку. — Я сам обыщу дом. Смотрите, дабы госпожу не потревожили.
Одновременно с этим добрая половина солдат была отправлена обследовать территорию около домика. Одни осматривали дом снаружи, причем кое-кто вскарабкался на крышу; другие всматривались в верхушки и колодец деревьев. Но никаких следов предполагаемого убийцы увидено не было. Предприятие выяснилось напрасным, и рассерженные солдаты начали высказывать недовольство. Но больше всех был разозлен Шнобель. Так как конкретно его обвинят в том, что он поднял целый данный шум, подал фальшивый сигнал тревоги. Торговец обрушился на Ёмоги:
— Нет тут никакого Конно-мару! Что означают все твои россказни? Лишь взгляни, какую суматоху ты позвала!
— Хватит, Шнобель, — недовольно сообщил пребывавший поблизости солдат. — Что толку кричать на бедную девушку? Не пора ли отечественным людям поужинать…
Айтого удалился, покинув двадцать солдат защищать стенки дома.
Все это дело Шнобель еще раз прокрутил в собственной голове. Ему нужно будет сообщить об данной печальной истории Киёмори. Позже он снова обратил внимание на Ёмоги:
— Послушай, сообщи собственной хозяйке вот что. Сообщи ей, что мы сожалеем о том, что побеспокоили ее и позвали все эти беспокойства. Мы установили охрану в и снаружи, исходя из этого нечего беспокоиться незваных гостей. Мы совершили тщательные поиски, и она возможно уверена в том, что никто посторонний тут не скрывается. Все ясно, Ёмоги?
— Да, я сообщу ей об этом.
— Сейчас я направляюсь в Рокухару. Передай ей в точности то, что я сообщил, и ничего более. Наблюдай не сообщи ни слова больше.
— В действительности я не болтаю так много, как вам думается. Помимо этого, кто бы имел возможность оставаться спокойным В этом случае?
— Ну, снова! болтовня и Болтовня…
— Отлично, тогда я не буду больше ничего сказать. Я не сообщу ни слова, даже в том случае, если что-то случится!
— Как тебе угодно. В любом случае от тебя сейчас не будет ничего хорошего. С сегодняшнего вечера солдаты начнут нести охрану. И наблюдай, дабы не было больше данной болтовни, в то время, когда ты выйдешь из этого. Я тебя даю предупреждение, болтовни больше быть не должно!
Ёмоги надула губы и повернулась спиной к Носу.
Два огромных дуба развесили собственные ветви подобно зонтику над галереей, соединявшей одно крыло с основной частью дома, и над внутренним двориком. Юные листья, вместе с засохшими прошлогодними, плотным покрывалом нависали над почвой. Выглянув из собственного убежища, Конно-мару зашевелился и облегченно набрался воздуха. Близко переплетавшиеся ветви давали ему возможность растянуться либо кроме того лежать в страницах, как в колыбели. Солдат скрывался в том месте весь день, пока солдаты Айтого вели поиски, и, если бы его нашли, он собирался по сучьям ускользнуть на крышу. Сейчас уже было мрачно, и Конно-мару видел пара бивачных костров, каковые горели на протяжении стенку.
Он припомнил события последних нескольких суток и попрекнул себя за трусость. У него было пара шансов, дабы осуществить то, что собирался, но всегда его подводил недочёт мужества. Но на данный момент Конно-мару решил твердо: этой ночью он убьет Токиву, никак не думая о собственной безопасности. Час проходил за часом, солдат ожидал, пока в доме заснут. Ближе к полуночи Конно-мару пауком соскользнул по дереву и прокрался в направлении помещения, в которой еще горел единственный огонек. Сейчас он уже был отлично знаком с домом и знал, что это помещение Токивы. Перебравшись через перила, солдат прокрался на протяжении галереи и прижался к двери. Она была закрыта. Но сейчас достаточно легко немного открыть замок всем телом и кинжалом навалиться на дверь. Не смотря на то, что на шум точно прибегут слуги и солдаты, он тем временем сможет вонзить кинжал в Токиву. Что затем произойдёт с ним, не имеет значения.
В этот самый момент он содрогнулся, заслышав голос:
— Кто в том месте?
Это был женский голос. За дверью послышался шелест шелка. Конно-мару отскочил от нее. Дверь распахнулась, и выглянуло бледное лицо Токивы, озаренное светильником, что она держала.
— Вы, случайно, не Конно-мару? — задала вопрос дама.
Солдат застыл в удивлении. Токива же не выразила ни удивления, ни страха. Следующие слова она сказала шепотом:
— Конно-мару, я была уверена, что это вы — любимый слуга господина Ёситомо. Идите ко мне, входите, нас не должны услышать часовые, — сообщила Токива, жестом приглашая парня в дом. Она скрылась за шелковой занавеской, а Конно-мару проскользнул за ней и притаился в углу помещения.
Токива возвратилась и негромко закрыла дверь. Фитиль в светильнике ярко горел; на рабочем столе были разложены сутры, с которых она делала копии.
О Конно-мару и его планах в отношении ее жизни Токива услышала от Ёмоги, но эти откровения не встревожили даму; она только тихо выразила удивление по поводу того, что в течении нескольких суток он был так близко. В то время, когда Ёмоги продемонстрировала ей послание, которое солдат Гэндзи оставил в саду привязанным к дереву, Токива, думается, взволновалась и сообщила: «Конно-мару был хорошим и преданным слугой, и его чуть ли возможно винить за те эмоции, каковые он испытывает ко мне».
Некое время оба они сидели и замечали приятель за втором. Пламя в светильнике затрепетал, встал и тревожно потух. Конно-мару не заметил ничего отталкивающего в неподвижной фигуре, сидевшей перед ним. Токива, чёрные волосы которой спадали вниз на складки ее шелковой одежды, была полностью спокойна. Голова дамы легко согнулась, словно бы Токива что-то обдумывала. Конно-мару ощущал, как его конечности наливаются свинцом и обессиливают. Что удерживало его от того, дабы приблизиться и вонзить в нее кинжал? С каждым мгновением сердце солдата слабело и наполнялось жалостью. Он не обнаружил в Токиве никаких показателей порочной, вероломной дамы. Взор упал на молельню, перед которой стояла горелка с благовониями, от нее поднималась ввысь белая струйка. Он еще раз посмотрел на Токиву и содрогнулся, почувствовав хрупкость плеч под ее одеждой.
— Конно-мару, вы не забывайте, как давным-давно приходили ко мне с посланиями от господина Ёситомо?
Спокойный голос, думается, вернул юноше разум. Взор стал твёрдым, в то время, когда он согнулся к Токиве:
— Итак, вы не все забыли?
— Как я имела возможность забыть, — негромко ответила она.
— Вы, коварная дама, как имеете возможность сказать об этом с таким нахальством! Вы вправду воплощение зла!