Цель: охарактеризовать главные дороги обогащения лексики.
Задачи: 1) раскрыть особенности морфологического пути обогащения словарного состава, 2) дать чёрта семантического пути обогащения словарного состава; 3) выработать навыки разграничения главных способов словообразования.
Между отдельными значениями многозначного слова имеются определенные смысловые связи, и эти связи делают понятным, по какой причине достаточно различные предметы, явления, свойства и т. д. выясняются названными при помощи одного и того же слова. И часовой промежуток между лекциями, и просвет между тучами либо льдинами в некоем отношении похожи на окно в стенке дома. Неспелый плод в большинстве случаев вправду не редкость зеленым по цвету, а неопытный парень чем-то напоминает недозрелый плод. Благодаря для того чтобы рода связям все значения многозначного слова как бы выстраиваются в определенном порядке: одно из значений образовывает опору для другого. В отечественных примерах исходными, прямыми значениями являются: для окна—’отверстие… в стенке строения…’, для зеленого— значение цвета, для вспыхнуть—’неожиданно загореться’. Остальные значения именуются переносными. Между ними, со своей стороны, возможно различать переносные первой степени, т. е. восходящие конкретно к прямому, переносные второй степени, производные от переносных первой степени {зеленый в смысле ‘неопытный’), и т. д.
Действительно, не всегда отношения между значениями так же ясны, как во забранных примерах. Начальное направление связей может не совпадать с их осознанием в позднейший период развития языка. Так, в прилагательном красный исторически исходным было значение ‘прекрасный, хороший’ (ср. от того же корня: краса, красивый, украсить и т. д.), а «цветовое» значение появилось как вторичное на его базе. Для современного же языка значение цвета есть, без сомнений, прямым, а значение ‘прекрасный, хороший’ — одним из переносных.
Связь между значениями многозначного слова предполагает сохранение в переносном значении того либо иного показателя, объединяющего это значение с прямым (либо с другим переносным), но вовсе не предполагает тождества всей совокупности сем, выделяемых в каждом из значений. Наоборот, приобретая переносное значение, слово, в большинстве случаев, переходит в второе семантическое поле, часто кроме этого в второй синонимический последовательность, в другую антонимическую несколько и т. д. Так, тетка в переносном значении уже вовсе не ‘родственница’, а просто ‘не весьма юная дама’ (сохраняется только дифференциальный показатель пола и. в значительно поменянном виде, показатель принадлежности к ‘поколению своих родителей’); легкий в одном значении антонимично тяжелому, а в другом — тяжёлому (действительно, и прилагательное тяжелый имеет переносное значение ‘тяжёлый’); зеленый в прямом смысле не имеет антонима, а в одном из переносных приобретает антоним спелый и т. д. Другими словами, каждое значение многозначного слова вступает в собственные особенные системные связи с другими элементами лексики.
Не считая переносных значений, как устойчивых фактов языка, существует переносное потребление слов в речи, т. е. «мимолетное», ограниченное рамками данного высказывания применение того либо иного слова в необыкновенном для него значении с целью особенной ясности, преувеличения и т. п. Переносное потребление слов — один из весьма действенных художественных приемов, обширно применяемых писателями. Напомним как пример такие писательские находки, как «пустынные глаза вагонов» (Блок) либо «пыль глотала ливень в пилюлях» (Пастернак). Для лингвиста подоб-ные поэтические «тропы» ] , и и подобные факты бытовой речи серьёзны как броское свидетельство неограниченной свойстве слова принимать новые значения. Но более значительно для лингвиста рассмотрение тех переносных значений, каковые являются «ходовую монету» в языковом обиходе данного коллектива, каковые должны фиксироваться, и на деле в большинстве случаев фиксируются словарями 2 , и должны наравне с прямыми значениями усваиваться людьми, изучающими соответствующий язык.
Исследуя переносные значения в общенародном языке и переносное потребление слов в произведениях художественной литературы, филологи выделили последовательность типов переноса названий. Наиболее значимыми из этих типов можно считать два — метонимию и метафору.
С метафорой (от др.-греч. metaphora ‘перенос’) мы имеем дело в том месте, где перенос заглавия с одного предмета на другой осуществляется на базе сходства тех либо иных показателей, как это видно в примере с окном, либо в третьем значении слова зеленый (‘неопытный, юный’). Ко мне же относятся и вышеупомянутые переносные значения слов вспыхнуть, тетка, и идти в применении к поезду, времени, работе; улечься по отношению к ветру и т. д. Сходство, лежащее в базе метафорического переноса, возможно «внутренним», т. е. сходством не внешних показателей, а ощущения, впечатления либо оценки. Так говорят о горячей встрече, о тёплой любви либо, наоборот, о холодном приеме, о сухом ответе, о кислой мине и неприятном упреке.
В базе метонимии (от др.-греч. metonymia ‘переименование’) лежат те либо иные настоящие (а время от времени мнимые) связи между соответствующими предметами либо явлениями: смежность в пространстве либо во времени, причинно-следственные связи и т.д. Не считая примера зеленый в смысле ‘недозрелый’ ср. еще следующие: аудитория ‘помещение для слушания лекций’ и ‘состав слушателей’; почва ‘земля, суша, страна, планета’; вечер в смысле ‘собрание, концерт’ и т. п.; разные случаи, в то время, когда наименование сосуда употребляется как мера вещества (»съел целую тарелку», «выпил полстакана»). Весьма обширно распространены и являются регулярными в самых различных языках метонимические переносы заглавия с процесса на итог (продукт) процесса (кладка, прозодка, сообщение), на применяемый в этом ходе материал (удобрение), на производственное помещение (ср. фотография—процесс, помещение и продукт процесса) и т. д.
Разновидностью метонимии есть синекдоха (от др.-греч. Synekdoche ‘соподразумевание, выражение намеком’) — перенос заглавия с части на целое (по латинской формуле pars pro toto ‘часть вместо целого’), к примеру с предмета одежды — на человека (юн бегал за каждой юбкой»), или с целого класса предметов либо явлений на один из подклассов (так именуемое «(сужение значения»), к примеру машина в значении ‘автомобиль’, запах в значении ‘плохой запах’ («мясо с запахом»).
Сопоставляя факты полисемии слова в различных языках, мы можем отметить как черты сходства между этими языками, так и последовательность увлекательных различий между ними. Так, необходимо отметить последовательность метафор, характерных многим языкам. К примеру, глаголы со значением ‘схватывать’ либо ‘вмещать’ часто приобретают значение ‘принимать, осознавать’, не считая русск. схватить («ребенок скоро схватывает»), это же замечаем в англ. to catch, to grasp, в нем. fassen, шведск. fatta, фр. saisir, comprendre, ит. capire, словацк. chapat’ и т. д. Существительные, обозначающие части людской тела, переносно употребляются для похожих предметов— ср. англ. the neck of a bottle ‘горлышко бутылки’, the leg of a table ‘ножка стола’ (в русском соответственно употребляются уменьшительные образования, ср. кроме этого разные ручки — дверные и т. п., носик, чайника, ушко иголки и т. д.). Часто видятся более либо менее регулярные «интернациональные» метонимии, к примеру язык ‘орган в полости рта’ ??’совокупность звуковых знаков, служащих наиболее значимым средством людской общения’; совмещение тех же значений находим в др.-греч. glossa, лат. lingua, фр. langue, англ. tongue (ср. выражение mother tongue ‘родной язык’), венг. nyelv, эс-тон. keel, финск. kieli, турецк. dil и др.
Выше рассматривалось русское прилагательное зеленый; те же три значения отмечаем и в нем. gr u_ n; англ. green прибавляет к этим значениям еще одно — ‘полный сил, бодрый, свежий’ (к примеру, а green old age букв. ‘зеленая старость’, т. е. ‘бодрая старость’); фр. vert имеет все значения англ. green плюс еще значение ‘свободный, игривый’ и другие. Германское слово Fuchs ‘лиса’ обозначает не только известное животное и — метонимически — его мех, и не только хитреца, пройдоху, но, в отличие от русского слова лиса, еще и лошадь рыжей масти, человека с рыжими волосами, золотую монету и, наконец (на основании какой-то на данный момент уже непонятной ассоциации смыслов), студента-червокурсника. Иначе, переносные значения, свойственные русским словам рыба и окно (‘вялый человек, флегматик’), не отмечаются словарями для соответствующих слов английского, французского и германского языков.
Полисемия слова не мешает говорящим осознавать друг друга. В речевом акте любой раз реализуется какое-то одно из значений многозначного слова, употребляется один из его семантических вариантов. Окружающий сама ситуация и речевой контекст общения снимают полисемию и достаточно светло показывают, какое из значений имеется в виду: «просторная и» требовательная аудитория »; «негромкий вечер» и «отправимся навечер»; «фотография — ее хобби», «фотография измялась» и «фотография закрыта на обед» либо восклицание «настоящий медведь!», сказанное ребенком, в первый раз попавшим в зоопарк, и такое же восклицание, сказанное (действительно, с другой интонацией) человеком, которому в толпе наступили на ногу. Только время от времени видятся — либо намерено создаются для комического результата — случаи, в которых ситуация и речевое окружение слова выясняются недостаточными для снятия полисемии, и тогда появляется или нечаянное недоразумение, или каламбур — сознательная игра слов, выстроенная на возможности их неоднозначного понимания. Нормально же кроме того маленького контекста не редкость достаточно, дабы исключить все посторонние для данного случая значения и так на миг перевоплотить многозначное «слово языка» в конкретно применяемое«слово в речи».
Полисемия не только снимается контекстом, но и выявляется во всем собственном многообразии посредством постановки слова в различные контексты. Кое-какие уверены в том, что полисемия и порождается контекстом. Но разумеется, что слово лиса не потому взяло значение ‘умный человек’, что кто-то употребил это слово в одном контексте с людской именем (т. е. в предложении типа «Иван Петрович — лиса»). Наоборот, употребить слово лиса в подобном контексте произошло по причине того, что в соответствии с народным представлениям хитрость с покон веков рассматривалась как обычное свойство лис; в то время, когда появилась необходимость в экспрессивном, эмоционально-насыщенном обозначении для умного человека, было конечно применять для этого слово, обозначавшее данное животное. В аналогичных случаях контекст, в котором употреблено слово, только подсказывает слушателю (читателю) выбор нужного (актуального) значения из нескольких потенциальных, исторически развившихся в многозначном слове и свойственных ему в качестве семантических вариантов в данную эру судьбы языка.
В принципе полисемия создается публичной потребностью — или в подходящем заглавии для нового предмета либо явления, или в новом (к примеру, более экспрессивном) заглавии для предмета ветхого, уже как-то обозначавшегося. Публичная потребность обширно применяет неограниченную свойство слов языка приобретать новые значения.
Лекция №12 «Словообразование и грамматика».
Цель: дать чёрта словообразовательной и грамматической совокупности языка.
Задачи: 1) охарактеризовать морфологии и основные единицы словообразования; 2) распознать различия между словообразующими и формообразующими аффиксами; 3) выработать навыки разграничения разных типов морфем, их продуктивности.
Термин «грамматика» (из др.-греч. grammatike techne—букв письменное мастерство’ — от gramma ‘буква’) неоднозначен: он обозначает и науку — раздел языковедения, и объект данной науки — объективно существующий в каждом языке грамматический строй. Последний понимается или в широком смысле — как совокупность законов функционирования единиц языка на всех уровнях его структуры, или (чаще) в более узком смысле — как совокупность правил построения: 1) лексических единиц, в первую очередь слов (и их форм) из морфем, и 2) их частей и связных высказываний — из лексических единиц, отбираемых в ходе речи любой раз соответственно высказываемой мысли.
Все эти правила построения прямо либо косвенно соотнесены с какими-то чертами передаваемого содержания. Так, в русском языке потребление либо неупотребление возвратной частицы на финише глагольной формы отражает отчетливое различие в значении глагола (ср. моюсь — мою), а выбор формы согласованного определения может зависеть от настоящего пола соответствующего лица и, следовательно, показывать на данный пол, к примеру в данный эта плакса и плакса, мой Саша и моя Саша. В противном случае говоря, грамматические правила входят в неспециализированную совокупность соответствий между планом выражения и планом содержания языка, т. е- между значением (смыслом) и изюминками внешнего вида формируемых языковых единиц. Исходя из этого правила построения являются одновременно и правилами понимания высказываемых смыслов, правилами перехода от принимаемого адресатом замысла выражения высказывания к закодированному в нем замыслу содержания.
Те элементы содержания, каковые стоят за грамматическими правилами, именуют грамматическими значениями. С этим понятием мы уже встретились выше, в то время, когда начали рассмотрение содержательной стороны слова. Но грамматические значения представлены, само собой разумеется, не только в отдельных их формах и словах, но в еще большей мере — в осмысленных сочетаниях знаменательных слов и в целом предложении. В случае, если в слове грамматические значения выражаются изюминками построения слова, его отдельными частями (к примеру, окончаниями), чередованиями, ударением и т. д., то в предложении и словосочетании к этим грамматическим средствам присоединяются другие — порядок размещения слов, интонация, служебные слова, обслуживающие все предложение либо словосочетание, и т. д. Грамматические средства (либо методы), используемые в языках, являются формальными показателями соответствующих грамматических значений.
Своеобразие грамматических значений пребывает в том, что они, в отличие от лексических значений, не именуются в отечественной речи прямо, а выражаются попутно, как бы вскользь. Они сопутствуют лексическим значениям, каковые одни лишь и именуются прямо (именуются) в высказывании. Нетрудно, но, убедиться в том, что в создании целостного значения высказывания, и значения всех его осмысленных частей грамматические значения играются очень значительную роль, никак не меньшую, чем лексические значения использованных в высказывании слов. Ср., к примеру, сочетания подарок и подарок жены жене (слова те же, но поменяно одно окончание и получается совсем второй суть); либо дотянись палку! и дотянись палкой!: либо — с более узким различием — выпил воды и выпил воду; двести человек и человек двести (в последнем примере словоформы те же, но изменение порядка их размещения формирует добавочное значение приблизительности); ср., наконец, одно и также слово вперед, употребленное в качестве однословного предложения с повелительной интонацией (Вперед!) и с вопросительной интонацией (Вперед?). Конкретно грамматические значения организуют высказывание, делают его адекватным выражением мысли 1 .
Чтобы лучше осознать, что такое грамматическое значение и какова его роль в языке, разглядим маленькое, состоящее всего из двух слов, русское предложениеПетров—студент. Слова, входящие в состав этого предложения, высказывают два лексических значения: 1) имя собственное Петров высказывает представление о конкретном лице, носящем такую фамилию, 2) нарицательное существительное студент высказывает понятие о классе лиц, получающих образование вузах. Но значение предложения Петров — студент не сводится к несложной сумме этих двух значений. Суть данного предложения содержится в нарочитом (особом, стоящем в центре внимания) сообщении того факта, что личность «Петров» имеется член класса (множества) «студенты». Мы можем выделить тут следующие грамматические значения:
1) Значение утверждения некоего факта (ср. вопрос о факте при второй,
вопросительной, интонации: Петров студент?).
2) Значение нарочитого отождествления (в определенном отношении) двух мыслимых единиц (ср. попутное упоминание о тождестве тех же единиц в Студент Петров не явился на экзамен).
3) Значение отнесенности факта к настоящему моменту (либо периоду) времени, что
выражено тут отсутствием глагола (ср.: Петров был студентом, Петров будет
студентом).
4) Значение абсолютной действительности факта, кроме этого выраженное отсутствием глагола
(ср.: Петров был бы студентом, если бы не провалился на вступительных экзаменах либо
Будь Петров студентом, он взял бы место в общежитии).
5) Значение единственного числа, выраженное и в одном, и в другом слове отсутствием окончания (ср. Петровы—студенты).
6) Потом оба существительных относятся к мужскому грамматическому роду, что в этом случае, потому, что это существительные, обозначающие лиц, показывает на мужской пол (ср. Петрова—студентка).
Мы видим, что грамматические значения (как и многое второе в языке) выявляются в противопоставлениях. Грамматические противопоставления (оппозиции) образуют совокупности, именуемые грамматическими категориями. Грамматическую категорию возможно выяснить как последовательность противопоставленных друг другу однородных грамматических значений, систематически высказываемых теми либо иными формальными показателями. Грамматические категории очень разнообразны — и по количеству противопоставленных участников, так называемых граммем 1 , и по методам их формального выражения, и по характеру выраженных значений и их отношению к действительности.
Так, имеется категории двучленные, к примеру, в современном русском языке число (единственное : множественное), глагольный вид (идеальный : несовершенный); трехчленные, к примеру, лицо (первое : второе : третье); многочленные, к примеру, в русском и многих вторых языках — падеж. Чем больше граммем в данной грамматической категории, тем, в большинстве случаев, сложнее оппозитивные отношения (отношения логической противопоставленности) между ними, тем большее число семантических дифференциальных показателей выделяется в содержании каждой граммемы.
Неспециализированное понятие о морфеме
Выше мы уже неоднократно имели дело с морфемой — минимальной двусторонней единицей языка, т. е. таковой единицей, в которой 1) за определенным экспонентом закреплено то либо иное содержание и которая 2) неделима на более простые единицы, владеющие тем же свойством.
Понятие морфемы ввел И. А. Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) как объединяющее для понятий корня, приставки, суффикса, окончания, т. е. как понятие минимальной значащей части слова, линейно выделимой в виде некоего «звукового сегмента» (отрезка) при морфологическом анализе. Наровне с этими, как сейчас говорят, сегментными морфемами Бодуэн разглядывает и нулевые морфемы, «лишенные,— как он пишет,— всякого произносительно-слухового состава»2 , выступающие, к примеру, в формах им. п. ед. ч. дом, стол либо род. п. мн. ч. мест, дел (нулевые окончания). Позднее в работах многих лингвистов различных государств понятие морфемы было существенно расширено и углублено и понемногу стало одним из центральных понятий в мировом языкознании. Сейчас морфема рассматривается как универсальная языковая единица. Наровне с сегментными морфемами — частями слов — выделяются сегментные морфемы, функционирующие в качестве целого слова — служебного (к примеру, отечественные предлоги к, на, альянсы и, но) либо знаменательного (тут, увы, метро, рагу). Имеется языки, к примеру вьетнамский, в которых подобные морфемы-слова (либо, как их время от времени именуют, «свободные морфемы») являются количественно преобладающим типом. Выделены и другие разнообразные типы морфем, обрисовываемых как «морфемы-операции».
Вычленение морфем — частей слов — основывается на параллелизме между частичными различиями, замечаемыми во внешнем виде (звучании) их форм и слов, и частичными различиями в значениях (лексических и грамматических), передаваемых формами и этими словами. Так, между формами груша, груши, грушу, груш отмечается частичное различие в звучании: начало этих форм / grusа / во всех забранных формах одинаково, а финиши /а/, /ы/, /u/ и нулевое—во всех формах различные. Этому частичному различию в звучании параллельно частичное различие в значении: не смотря на то, что все формы обозначают узнаваемый съедобный плод, любая сочетает это значение с особенной комбинацией грамматических числа и значений падежа. Конечно вычислять, что неспециализированный элемент звучания есть носителем неспециализированного элемента в значении, а своеобразные для каждой забранной формы элементы звучания являются носителями своеобразных компонентов значения. Так, элементу / grusа / мы можем приписать значение ‘узнаваемый съедобный плод’; а элементам /а/, /ы/, /u/ и /#/ соответственно значения: им. п. ед. ч., род. п. ед., вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч. Данный же вывод подтверждается сравнением словоформы груша (и других привлеченных словоформ) с иными частично разными формами. Так, груша возможно сопоставлена с формами нива, лампа, собака. В этом последовательности тождественными окажутся финиши (везде /а/), а разными начала, причем параллельно мы будем замечать тождество грамматического значения (во всех забранных формах значение им. п. ед. ч.) и различие лексических значений. Сравнивая, потом, груша, к примеру, с грушка, мы отмечаем в звучании грушка добавочный элемент /k/ и параллельно в значении данной формы также добавочный элемент — значение малого размера (либо эмоциональный оттенок «ласковости»). Конечно, что именно это /k/ мы будем вычислять носителем этого значения либо эмоционального оттенка.
Так, методом сравнения форм, частично разных (и тем самым частично сходных) по звучанию и по значению, мы выявляем различия (и сходства) в звучании, параллельные различиям (и сходствам) в значении, и так устанавливаем единицы, в которых за определенным экспонентом (отрезком звучания, время от времени нулем звучания и т. д.) закреплено определенное содержание (значение). В случае, если эти единицы окажутся минимальными, т. е. не поддающимися предстоящему членению на базе того же принципа, то это и будут морфемы. Во забранных нами примерах это конкретно так: выделенный элемент / grusа / уже не обнаруживает частичного различия по звучанию и в один момент по значению (и частичного сходства по звучанию и в один момент по значению) ни с каким вторым элементом современного русского.
Имеется формы, частично сходные по звучанию (скажем, неотёсанный, грусть, рушить), но по значению они не имеют ничего общего с груша. Имеется в языке в той либо другой мере родные значения (скажем, заглавия вторых съедобных плодов), но они выражаются звуковыми комплексами, не имеющими ничего общего с / grusа /. Следовательно, единица, представленная отрезком звучания / grusа /, неделима потом на двусторонние, «звукосмысловые» единицы, т. е. это элементарная двусторонняя единица — морфема. Морфемами являются и другие единицы, выделенные в приведенных примерах, представленные однофонемными отрезками /а/, /ы/, /u/, /k/ и /#/.
Как абстрактная единица в совокупности языка, любая морфема имеется инвариант, но весьма многие морфемы выступают в виде последовательности (комплекта) языковых вариантов — а л л о м о р ф е м (либо алломорфов) ‘. В тексте, в потоке речи морфема, как уже упоминалось, представлена собственными конкретными речевыми экземплярами — морфами. Потому, что морфема — единица двусторонняя, ее языковое варьирование оказывается неоднозначным. Это возможно варьирование в плане выражения, т. е. варьирование экспонента, или варьирование в плане содержания, т. е. полисемия морфемы, подобная полисемии слова. Пример экспонентного варьирования: глагольный префикс над- в русском языке выступает в вариантах /nad/, /nat/, /nado/, /nada/ (ср. надрежу, надстрою, надорван, надорву). Пример содержательного варьирования: тот же префикс вносит в глагол или значение прибавления сверху к чему-то, уже имеющемуся (подрисую, надстрою, надошью), или значение проникновения на малую глубину, на маленькое расстояние от поверхности предмета (надрежу, надкушу, надорву).
Что касается содержательного варьирования, т. е. полисемии морфемы, то, как и
любая полисемия, она разграничивается и снимается контекстом, в первую очередь с
помощью соседних морфем: над- реализует одно из собственных значений в сочетании с -рисую,
и второе значение — в сочетании с -режу.
б) аффиксы и Корни
Сегментные морфемы — части слов (части несложных, синтетических словоформ) — разделяются на два громадных класса: 1) корни и 2) не корни, либо аффиксы 1 . Эти классы противопоставлены друг другу в первую очередь по характеру высказываемого значения и по собственной функции в составе слова.
В составе знаменательных слов корни являются носителями лексических значений, в большинстве случаев совпадающих с лексическими значениями слов, содержащих эти корни и самые простых по морфологической структуре. Так, значение корня рук- сходится с лексическим значением слова рука. В знаменательных словах более сложной структуры корень (либо любой из корней, в случае, если их в слове пара) несет какую-то часть целостного лексического значения слова либо же выступает как «опора» мотивировки. Ср. значение того же корня рук-(руч-) в ручка ‘маленькая ручка’ и рука (дверная, для писания и т. д.), рукомойник, ручной, рукав, приручить, выручить и др., и значение второго корня мой- (мы-) в рукомойник. Аффиксы не несут независимых лексических значений, их значения или лексико-грамматические (словообразовательные, деривационные), или фактически грамматические (как время от времени говорят, реляционные, т.е. высказывающие отношения), или, наконец, они делают формально-структурные и формально-классифицирующие функции. В приведенных словоформах представлены все три типа аффиксов. Так, деривационными аффиксами являются -к- в ручка, -ник в рукомойник, при- и вы- в приручить и выручить; реляционными — -а в ручка и рука, -ой в ручной; формально-структурным — соединительный гласный, связывающий два корня в сложном слове рукомойник; формально-классифицирующим — показатель формального разряда (типа спряжения) -и-, стоящий в приручить и выручить перед реляционной морфемой — показателем инфинитива -ть /t’/.
Корень (либо сочетание корней) образует смысловое ядро и структурный организующий центр слова 2 . Деривационные аффиксы участвуют вместе с корнем (сочетанием корней) в формировании целостного лексического значения слова. Так, лексическое значение слова ручка ‘маленькая рука’ складывается из значения уменьшительности и значения корня (либо ласкательности), вносимого аффиксом -к-; в ручка (дверная, для писания и т. д.) значения корня и особенно аффикса менее отчетливы, они практически растворены в целостном лексическом значении слова, развившемся как переносное; возможно заявить, что аффикса и значения корня превратились тут в компоненты мотивировки. В полной мере четко значение аффикса -ник ‘орудие, приспособление для …’ в слове рукомойник; значение же деривационного аффикса -н- ‘относящийся к …’ в ручной есть весьма неспециализированным.
Грамматические значения, свойственные слову и словоформе в целом, выражаются различными методами — реляционными аффиксами, нулевыми морфемами (к примеру, в род. п. мн. ч. рук) и другими типами несегментных морфем (см. ниже), частично кроме этого деривационными аффиксами, а в некоторых случаях кроме того и самими корнями. Последнее отмечается в супплетивных последовательностях, в то время, когда различные грамматические формы одного слова образуются от различных корней 1 . Так, в последовательности отлично — лучше значение сравнительной степени выражено не только аффиксом -ш- (как в раньше), но и заменой корня хорош-корнем луч-.
Что касается формально-структурных (соединительных) и формально-классифицирующих аффиксов, то они несут чисто вспомогательные функции, не связанные, по крайней мере прямо, с передачей каких-либо смысловых противопоставлений. Возможно заявить, что аффиксы эти не владеют значениями в простом смысле слова, кроме того такими «формальными» значениями, как значение грамматического рода, где оно не связано с полом. Содержательная сторона этихаффиксов сводится к их соединительной функции, к указанию на принадлежность слова к тому либо иному формообразовательному разряду и т. д. Для того чтобы рода содержание беднее, чем у простых грамматических морфем, и все же структурные и формально-классифицирующие морфемы вычленяются как отдельные единицы.