104.Все обитатели Кипра добровольно присоединились к ионянам, не считая амафунтцев. Так как и киприоты отпали от мидян и вот как именно. Был у них Онесил, младший брат царя саламинцев Горга, сын Херсия, внук Сирома[662] и правнук Евельфонта. Данный – то человек довольно часто и раньше уговаривал Горга отложиться от царя, а сейчас, услышав о восстании ионян, всё посильнее настаивал. В то время, когда Онесилу всё – таки не удалось убедить Горга, то он со собственными приверженцами выждал в один раз, пока Горг покинул город саламинцев, и закрыл за ним муниципальные ворота. Так – то Горг, лишённый власти в городе, был должен бежать к мидянам. Онесил же стал сейчас царём Саламина и старался побудить всех киприотов присоединиться к восстанию. Всех остальных обитателей острова ему удалось убедить. Лишь амафунтцы не хотели подчиниться, и исходя из этого он осадил их город.
105.Так вот, Онесил начал осаждать Амафунт. А царь Дарий в это же время получив новость о сожжении и взятии Сард афинянами и ионянами и о том, что виновником и зачинщиком этого нашествия был милетянин Аристагор, что таким конкретно образом всё это и затеял. Услышав эту весть, в первую очередь, как говорят, царь, не обратив никакого внимания на ионян (он замечательно знал, что этим – то по крайней мере будет необходимо дорого заплатить за восстание), задал вопрос лишь, кто такие афиняне. А по окончании того как ему сказали это, царь настойчиво попросил собственный лук, положил в него стрелу и разрешил войти в небо. В то время, когда же стрела полетела в атмосферу, он сообщил: «Зевс![663] Разреши мне отомстить афинянам!». По окончании этих слов он, говорят, приказал одному из слуг любой раз перед обедом трижды повторять ему: «Владыка! не забывай об афинянах!».
106.Затем Дарий приказал призвать пред собственные очи милетянина Гистиея, которого он уже давно удерживал при себе, и сообщил: «Я слышу, Гистией, что твой преёмник, которому ты поручил Милет, восстал против меня. Он привёл людей из второй части света и с ними ионян, каковые, само собой разумеется, ещё возьмут мзду за дела их, уговорил выступить в поход и уничтожил Сарды. Как тебе думается, отлично ли это? Как имело возможность такое случиться без твоих советов? Наблюдай, как бы позже тебе не было нужно пенять на себя!». Гистией отвечал на это: «Царь! Какие конкретно слова ты сказал? Неужто я имел возможность подстрекать к какому – нибудь действию, от которого у тебя появятся позже великие либо малые беды? С какой целью я стал бы это делать ? Чего мне ещё недостаёт? Разве нет у меня всего, что имеется у тебя, и разве я не удостоен участия во всех твоих планах? В случае, если мой наместник вправду совершил что – или такое, как ты говоришь, то знай, что сделал он это по собственному почину. Я, действительно, вовсе не могу поверить, что милетяне и мой наместник восстали против твоей державы. В случае, если же они всё – таки это совершили да и то, что ты услышал, – действительно, то осознай, царь, какую неточность ты допустил, выслав меня от моря вовнутрь страны. Так как ясно, что только лишь я скрылся с их глаз, как ионяне и совершили то, к чему в далеком прошлом стремились. Будь я в Ионии, тогда ни один город кроме того не осмелился бы восстать. Исходя из этого как возможно скорее разреши мне отправиться в Ионию, дабы я имел возможность вернуть прошлое положение и моего наместника в Милете, что повинен во всём, передать в твои руки. А вдруг я устрою эти дела по твоей воле, то, клянусь твоими царскими всевышними, не сниму хитона[664], в котором я отправлюсь в Ионию, пока не сделаю твоим данником Сардон, величайший остров».
107.Гистией такими словами старался одурачить царя, а Дарий поверил и вправду отпустил его с приказанием возвратиться в Сусы, в то время, когда выполнит собственные обещания.
108.А в то время, в то время, когда весть о взятии Сард пришла к царю, и Дарий, разрешив войти стрелу из лука, вступил в беседу с Гистиеем, и Гистией, отпущенный Дарием, прибыл к морю, – за всё это время произошло вот что. В то время, когда саламинец Онесил осаждал амафунтцев, ему сказали о приближении к Кипру на судах громадного персидского войска во главе с персом Артибием. Услышав же об этом, Онесил отправил вестников в ионийские города прося о помощи. А ионяне, недолго раздумывая, в тот же миг прибыли с громадным войском. Так вот, ионяне явились на Кипр, а персы, переправившись из Киликии, пришли к Саламину по суше. А финикияне на судах обогнули мыс, именуемый «Ключами Кипра».
109.В то время, когда события приняли таковой оборот, кипрские тираны созвали полководцев – ионян и сообщили им: «Ионяне! Мы, киприоты, предоставляем вам выбор: На кого вы хотите напасть – на персов либо на финикиян? Так как если вы предпочитаете напасть на сухопутное войско, то вам нужно сейчас покинуть суда и приготовиться для битвы на суше. Мы же тогда взойдём на борт ваших судов, дабы сразиться с финикиянами. В случае, если же, наоборот, вы предпочитаете помериться силами с финикиянами, то будь по – вашему! Но что бы вы ни выбрали, действуйте так, дабы, как это зависит от вас, Иония и Кипр обрели свободу!». На это ионяне ответили: «Отправил нас альянс ионян защищать море, но не после этого, дабы мы, передав собственные суда киприотам, сами сражались на суше с персами. Так вот, где нам приказали, в том месте мы будем стараться честно делать отечественный долг. Вам же направляться, не забывая о страданиях под игом персов, доблестно сражаться с ними».
110.Таков был ответ ионян. В то время, когда персы вступили на саламинскую равнину, цари киприотов[665] поставили в боевом порядке солдат других кипрских городов против солдат вторых племён [персидского войска], а цвет солдат Саламина и Сол – против персов. А против Артибия, полководца персов, добровольно поднялся Онесил.
111.Артибий же ехал на коне, обученном подниматься на дыбы перед гоплитом. Онесил определил об этом и сообщил собственному оруженосцу, родом карийцу, испытанному и отважному солдату: «Я слышу, что конь Артибия, становясь на дыбы, бьёт копытами и кусает зубами неприятеля. Так вот, сообрази и сообщи мне скорее, кого ты хочешь подстеречь и поразить: Коня либо самого Артибия?». Отвечал ему на это оруженосец: «Царь! Я готов совершить и то и другое либо одно из двух и по большому счету выполнить любое твоё приказание. Но я сообщу, что, по моему точке зрения, более подобает твоему сану: военачальнику и Царю направляться, говорю я, сражаться с военачальником и царём. Так как если ты одолеешь полководца, слава твоя громадна; но кроме того если ты будешь повержен (чего да не будет) рукою равного тебе по преимуществу соперника, то это лишь добрая половина несчастья. Нам же, слугам, подобает сражаться с другими слугами и с конём. Выходок же коня никак не опасайся! Я обещаю тебе, что он ни при каких обстоятельствах уже больше не станет на дыбы».
112.Так сообщил он, и в тот же миг же затем начались сухопутная и морская битвы. На судах в данный сутки храбро сражались и одержали победу над финикиянами ионяне, а среди них отличились самосцы. На суше же, когда оба войска сошлись, то ринулись врукопашную. Что же до обоих полководцев, то произошло вот что. Только лишь Артибий на коне устремился на Онесила, Онесил по условию со своим оруженосцем нанёс удар самому Артибию. А в то время, когда конь ударил копытами в щит Онесила, кариец, поразив коня серпом, отсёк ему ноги.
113.Так – то пал тут Артибий, персидский полководец, совместно со своим конём. В это же время, в то время, когда остальные киприоты [храбро] сражались, Стесенор, тиран Курия, с большим отрядом изменнически покинул поле битвы (как говорят, эти курийцы были аргосскими поселенцами). По окончании измены курийцев за ними в тот же миг же последовали и боевые колесницы саламинцев. Тогда персы одолели киприотов. Довольно много киприотов погибло на протяжении бегства и, кстати, Онесил, сын Херсия, виновник восстания киприотов, и царь солийцев Аристокипр, сын того Филокипра, которого афинянин Солон по прибытии на Кипр восхвалял в собственных стихах превыше всех властителей.
114.Амафунтцы же обезглавили тело Онесила за то, что он осаждал их город, голову же привезли в Амафунт и повесили в том месте над муниципальными воротами. В безлюдном черепе поселился пчелиный рой и наполнил его медовыми сотами. Об этом амафунтцы вопросили оракул, что повелел снять череп и предать погребению, а Онесилу приносить ежегодные жертвы как храбрецу, что и послужит им ко благу.
115.Амафунтцы так и поступили и приносят ему жертвы ещё до этого дня. В то время, когда же ионяне, каковые сражались в морской битве на Кипре, выяснили, что дело Онесила проиграно и что все остальные города киприотов, не считая Саламина, в осаде (а Саламин дан прошлому царю Горгу), ионяне в тот же миг, определив об этом, отплыли в Ионию. Из всех же городов на Кипре продолжительнее всего сопротивлялись осаждённые Солы. Лишь на пятом месяце осады персам путём подкопа стенки кругом удалось забрать город[666].
116.Так – то киприоты по окончании года свободы снова оказались под игом персов. А Даврис, женатый на дочери Дария, и Гимей и Отан, другие персидские полководцы и кроме этого зятья Дария, преследовали ионян, предпринявших поход на Сарды. Одолев ионян в битве, персы оттеснили их к судам и после этого, поделив собственное войско, стали завоёвывать города.
117.Даврис же направился против городов на Геллеспонте[667] и забрал Дардан; забрал после этого Абидос, Перкоту, Лампсак и Пес; конкретно, любой город был забран за один сутки. На пути от Песа к городу Парию персы взяли весть о том, что карийцы присоединились к ионянам и кроме этого восстали. Тогда Даврис покинул Геллеспонт и выступил против Карии.
118.А карийцы взяли, возможно, известие об этом ещё до прибытия Давриса. Определив об этом, карийцы стали собираться у так называемых «Белых Столпов» на реке Марсии, текущей из области Идриады и впадающей в Меандр. На собрании карийцев было предложено довольно много советов. Самым лучшим, по моему точке зрения, был совет Пиксодара, сына Мавсола из Киндии, зятя Сиеннесия, царя киликийцев. Он высказался за то, дабы карийцы перешли Меандр и сражались, имея реку с тыла. Тогда карийцы, лишённые возможности бежать назад, были бы вынуждены оставаться на месте и продемонстрировать чудеса храбрости. Данный совет, но, не был принят. Карийцы предпочли, дабы Меандр был в тылу у персов: Так как в случае, если персы проиграют сражение и обратятся в бегство, то, разумеется, будут кидаться в реку и уже не смогут оттуда выбраться живыми.
119.После этого персы подошли к Меандру и переправились через него. Ожесточённая битва персов с карийцами случилась у реки Марсия и продолжалась продолжительно; наконец персы одолели собственной численностью. Персов пало две тысячи, а карийцев десять тысяч. Беглецы с поля битвы были вынуждены укрыться в Лабраинды, в святилище Зевса Стратия, конкретно в огромной священной платановой роще (карийцы же, как известно, единственный народ, что приносит жертвы Зевсу Стратию). Так вот, укрывшиеся в том месте беглецы стали держать совет, как им спастись: Сдаться ли персам либо же лучше совсем покинуть Азию.
120.В это же время ещё на протяжении этого заседания подошли на помощь милетяне и остальные союзники. Тогда карийцы покинули замыслы, каковые они только что обсуждали, и опять стали готовиться к битве. В то время, когда же персы напали на них, карийцы приняли бой и сражались ещё более ожесточённо, чем прежде, но снова потерпели поражение. Утраты с обеих сторон были громадны, причём особенно пострадали милетяне.
121.Но и по окончании данной беды карийцам удалось оправиться а также загладить собственное поражение. Взяв известие, что персы выступили против карийских городов, они устроили засаду на пути у Педаса: Персы попали ночью в засаду и были стёрты с лица земли. Пали кроме этого и полководцы их: Даврис, Аморг и Сисимак, а с ними погиб и Мирс, сын Гигеса. Главой же в данной засаде был Гераклид, сын Ибаноллия из Милас.
122.Так – то погибла эта часть персидского войска. А Гимей, второй из полководцев, каковые преследовали ионян, участников похода на Сарды, направился в Пропонтиду и забрал мисийский город Киос. Определив после этого, что Даврис покинул Геллеспонт и выступил в поход на Карию, он покинул Пропонтиду, повёл собственное войско в Геллеспонт и захватил все эолийские города в Илионской области; подчинил он кроме этого и гергифов – остаток древних тевкров. Но сам Гимей на протяжении подчинения этих городов и племен занемог и умер в Троаде.
123.Так – то скончался Гимей. Артафрен же, сатрап Сард, и Отан, третий полководец, взяли приказание выступить в поход против Ионии и соседней Эолии. Так вот, в Ионии они захватили Клазомены, а в Эолии – Киму.
124.В то время, когда эти города попали в руки неприятелей, то обнаружилось, что милетянин Аристагор не отличается мужеством. Он, что привёл в беспокойство Ионию и поднял великую смуту, видя это, думал сейчас о бегстве. К тому же ему стало ясно, что нереально одолеть Дария. Так вот, для этого – то он созвал собственных приверженцев на совет и растолковал, что для них лучше было бы заблаговременно подготовить надёжное убежище на случай, в случае, если их изгонят из Милета. Исходя из этого он задаёт вопросы, не хотят ли они, дабы он вывел их из Милета в колонию или на Сардон, или в Миркин, что в стране эдонян, что Гистией усиливал, взяв в дар от Дария.
125.Таковой вопрос задал им Аристагор. А Гекатей, сын Гегесандра, логограф, посоветовал , что не нужно высылать колонию ни на Сардон, ни в Миркин, а выстроить крепость на острове Леросе[668] и при изгнания из Милета тихо сидеть в том месте. А потом возможно бы оттуда и возвратиться в Милет.
126.Это был совет Гекатея, сам же Аристагор вычислял наилучшим вывести колонию в Миркин. Он поручил управление Милетом влиятельному гражданину Пифагору, а сам, забрав с собой всех желающих, отплыл во Фракию и занял местность, куда направился. На протяжении одного из походов на фракийцев сам Аристагор и его отряд изменнически погибли от руки неприятеля, в то время, когда он, осадив один фракийский город, разрешил согласно соглашению фракийцам вольный выход из города.
Книга шестая: «Эрато».
1.Так – то Аристагор, поднявший восстание в Ионии, окончил собственную жизнь[669]. Гистией же, тиран Милета, по окончании освобождения его Дарием, прибыл в Сарды. По приезде Гистиея из Сус Артафрен, сатрап Сард, задал вопрос тирана: «Отчего, согласно его точке зрения, восстали ионяне?». А Гистией отвечал, что ничего не знает об этом а также удивлён, как это ему, дескать, ничего не было известно об этих событиях. Артафрен же, осознавая, что тиран притворяется, поскольку тот замечательно знал подлинную обстоятельство возмущения, сообщил: «С мятежом дело обстоит, Гистией, вот как: Сшил эту обувь ты, а надел её Аристагор».
2.Так высказался Артафрен о восстании. Тогда Гистией в страхе, что Артафрен раскрыл его обман, в первую же ночь бежал к морю, одурачив царя Дария. Тиран давал слово подчинить царю огромный остров Сардон, а сейчас пробовал стать во главе ионян в войне против Дария. В то время, когда Гистией прибыл на Хиос, хиосцы бросили его в оковы (они подозревали, что тиран по поручению Дария замышляет переворот в городе). Но, определив после этого о настоящем положении дел, хиосцы высвободили тирана.
3.Тогда ионяне задали вопрос Гистиея, отчего же он так упорно побуждал Аристагора восстать против царя и этим навлёк ужасную беду на ионян. Гистией скрыл от них подлинную обстоятельство мятежа, но заявил, что царь Дарий задумал выселить финикиян с отчизны и поселить в Ионии, а ионян – в Финикии. Исходя из этого – то он и побудил ионян восстать[670]. Не смотря на то, что царь был далёк от аналогичных замыслов, но Гистией хотел этим лишь напугать ионян.
4.После этого Гистией послал в Сарды (через вестника некоего Гермиппа из Атарнея) послания к персам, с которыми уже раньше сговорился о восстании. Но Гермипп не вручил посланий тем, кому они были направлены, но отнёс и дал их Артафрену. Артафрен же, определив обо всём этом, приказал Гермиппу дать послания тем, кому было поручено, а ответ персов отвезти Гистиею. В то время, когда эти планы были так раскрыты, Артафрен приказал казнить многих персов[671].
5.Итак, в Сардах началось смятение. Расчёты же Гистиея (на восстание) не оправдались, и по его просьбе хиосцы послали его назад в Милет. В это же время милетяне на эйфориях, что избавились от Аристагора, вовсе не имели жажды принимать к себе в страну другого тирана, поскольку уже вкусили блага свободы[672]. И в то время, когда Гистией под покровом темноты попытался силой пробраться в город, какой – то милетянин нанёс ему рану в бедро. Так – то изгнанный из собственной страны тиран был должен возвратиться на Хиос. Гистиею не удалось, но, убедить хиосцев дать ему суда. Из Хиоса он переправился на Митилену и в том месте уговорил лесбосцев дать ему суда. Лесбосцы снарядили восемь триер и отплыли с Гистиеем в Византий. Позже они заняли крепкую позицию и стали захватывать все идущие из Понта [грузовые] суда, не считая судов тех городов, каковые изъявили готовность подчиниться Гистиею.
6.Так действовали Гистией и митиленцы. А против Милета в это же время планировало в поход флот персов и огромное войско. Персидские военачальники[673] объединили собственные силы и выступили против Милета, поскольку остальным городам они не придавали значения. Самыми лучшими мореходами в персидском флоте были финикияне; в походе приняли участие кроме этого сравнительно не так давно покорённые киприоты, киликийцы и египтяне. Итак, персы пошли войной на Милет и на другую Ионию.
7.Услышав об этом, ионяне отправили собственных представителей на собрание в Панионий[674]. По прибытии в том направлении советники обсудили дело и решили не выставлять неспециализированного сухопутного войска против персов: Милетяне должны были сами защищать собственный город с суши. Но было решено снарядить флот, собрать все подряд суда и как возможно скорее сосредоточить их у Лады для защиты Милета с моря (Лада – островок, лежащий недалеко от Милета).
8.После этого прибыли ионяне на собственных судах с солдатами и вместе с ними эолийцы, живущие на Лесбосе. Выстроены же суда были в таком вот порядке. Восточное крыло занимали сами милетяне со собственными восьмидесятью судами. Рядом с ними находились приенцы с двенадцатью судами и три корабля обитателей Миунта. После этого следовали семнадцать судов теосцев; за теосцами – хиосцы со сотней судов. Около них выстроились эрифрейцы и фокейцы. Эритрейцы отправили восемь судов, а фокейцы – три. К фокейцам примыкали лесбосцы с семидесятью судами. Наконец, на заднем крыле находились самосцы с шестидесятью судами. Неспециализированное число всех судов ионян было триста пятьдесят три.
9.Это были суда ионян. У дикарей же было шестьсот судов. В то время, когда сухопутное войско и персидский флот прибыли в Милетскую почву, то полководцы персов, заметив множество ионийских судов, устрашились и сделали вывод, что не в состоянии одолеть их. Не добившись господства на море, полагали они, им не взять Милета, и к тому же ещё рискуют навлечь на себя за это немилость Дария. Исходя из этого персидские полководцы призвали на совет ионийских тиранов (эти тираны, устранённые Аристагором из Милета, вынуждены были искать убежища у персов и сейчас приняли участие в походе на Милет)[675]. Позвав тех из них, кто пребывал в персидском стане, персидские полководцы обратились к ним с этими словами: «Ионяне! Пускай любой из вас покажет [свою преданность], сделав одолжение царскому дому. Попытайтесь склонить ваших соотечественников к измене остальным союзникам. Сообщите им это и сообщите, что им вовсе не угрожает наказание за мятеж: Персы не предадут огню ни храмы всевышних, ни их частное имущество и будут обращаться с ними, как и прежде, милостиво. А если они однако не отправятся на измену, но попытают счастья в битве, то пригрозите им тем, что их ожидает в действительности. Так как при поражения они сами будут реализованы в рабство, сыновей их мы оскопим, дочерей уведём в Бактры, а их родную почву дадим вторым».
10.Так говорили персидские полководцы, а ионийские тираны разослали вестников к своим землякам передать им предложения персов. Ионяне же (до них дошли эти условия персов) из тщетной гордости[676] не захотели принять персидских условий и поменять союзникам: Солдаты каждого города считали, что персы обращаются лишь к ним одним.
11.Это случилось именно по окончании прибытия персов к Милету. После этого ионяне, собравшись у Лады, стали держать совет. На этом совете, не считая некоторых вторых, выступил кроме этого полководец фокейцев Дионисий и сообщил так: «Отечественная участь висит на волоске: Либо мы будем свободными, либо рабами к тому же ещё беглыми! Исходя из этого пускай вас не страшат лишения; сейчас вам, само собой разумеется, будет необходимо не легко, но вы одолеете неприятеля и завоюете свободу. Наоборот, если вы проявите неповиновение и слабость, то я вовсе не надеюсь, что вам удастся избежать жёсткой кары царя за восстание. Итак, послушайте же моего совета и доверьтесь мне. И я вам обещаю: В случае, если лишь имеется на свете божественная справедливость, то неприятель либо не посмеет вступить в бой, а вдруг сделает это, то будет разбит наголову».
12.По окончании данной речи ионяне подчинились приказанию Дионисия. Дионисий же любой раз, выставляя собственные суда в открытом море в одну линию [кильватерной колонной], заставлял одни суда проходить на вёслах между другими[677], используя силу гребцов. Наряду с этим он выстраивал солдат [на борту] в полном оружии. Другую часть дня он приказывал судам находиться на якоре, заставляя солдат весь день трудиться. Семь дней подряд ионяне не выходили из повиновения, делая приказания Дионисия. На восьмой же сутки, истомленные мучительным трудом под палящим зноем, они подняли ропот, рассуждая между собою так: «Какое божество мы обидели, что претерпеваем такие муки. Мы совсем сошли с ума, подчинившись этому дураку фокейцу, что выставил всего лишь три корабля. Став отечественным главой, он принялся унижать и мучить нас, и, как видно, довольно много людей уже занемогло, а вторым ещё нужно будет испытать ту же участь. Лучше терпеть любую напасть, чем такие мучения! Лучше кроме того будущее рабство (как бы не легко оно ни было), чем теперешние муки. Давайте же прекратим ему подчиняться!». Так рассуждали ионяне, и затем никто уже не желал повиноваться Дионисию. Тогда ионяне, разбив палатки на острове (подобно сухопутному войску), стали в тени предаваться неге, не хотя больше возвращаться на суда для учений.
13.В то время, когда самосские полководцы услышали о таком [настроении] и делах у ионян, то по совету Эака, сына Силосонта, решили (Эак так как уже раньше по приказанию персов предлагал им покинуть ионян) порвать альянс с ионянами. Самосцы приняли это предложение как из – за полного развала дисциплины у ионян, так и от того, что сейчас им стало совсем светло: Одолеть царя они не смогут. Так как они отлично знали, что одолей они кроме того теперешний флот [Дария], то явится второй, впятеро больший. Итак, только лишь самосцы увидели, что ионяне не проявляют мужества, то нашли в этом предлог [для измены]: Так как для них было ответственнее всего спасти от смерти своё имущество и храмы богов. Эак же, совет которого поменять [союзникам] самосцы приняли, был сыном Силосонта, внуком Эака и тираном Самоса. Его, как и других ионийских тиранов, лишил власти Аристагор из Милета.
14.Итак, в то время, когда финикийские суда напали, ионяне кроме этого выступили навстречу неприятелю, выстроив собственные суда в два последовательности друг за другом. После этого соперники стали сближаться и вступили в бой. Я не могу, но, сейчас совершенно верно сообщить, кто из ионян в данной битве был трусом и кто показал доблесть: Так как одни стараются переложить вину на вторых. По крайней мере передают, что все самосские суда, не считая одиннадцати, по уговору с Эаком подняли паруса и, покинув боевой строй, забрали курс на Самос. Триерархи этих судов вопреки приказу собственных полководцев остались и участвовали в битве. И за данный доблестный подвиг власти самосцев повелели начертать на столпе их имена с прибавлением отчества, а столп данный стоит у них на рыночной площади. Увидев бегство соседей, лесбосцы кроме этого последовали за самосцами. Так же поступило и большая часть [кораблей вторых городов] ионян[678].
15.Среди тех, кто стойко держался в битве, самые ожесточённые утраты понесли хиосцы. Они совершили блестящие подвиги и не захотели продемонстрировать себя трусами. Хиосцы так как, как было упомянуто выше, выставили сотню судов, причём на каждом из них было по сорок отборных солдат экипажа. При виде измены большинства союзников хиосцы однако сочли недостойным уподобиться этим подлецам: Сражаясь вместе с немногими оставшимися союзниками, они прорвали боевую линию неприятелей и захватили довольно много вражеских кораблей[679]. Наряду с этим, но, они и сами утратили большая часть собственных судов.
16.С сохранившимися судами хиосцы бежали на собственный остров. А тем хиосцам, чьи суда чуть держались на плаву от повреждений, было нужно бежать в Микале, в то время, когда неприятели стали их преследовать. В том месте они достали суда на берег, а сами отправились по суше пешком. На протяжении этого странствования хиосцы вступили в Эфесскую область. Они пришли, в то время, когда эфесские дамы именно справляли праздник Фесмофорий. Эфесцы же ещё ничего не знали о судьбе хиосцев. При виде толпы вооружённых людей, пробравшихся в их страну, они были в полной уверенности, что это – разбойники, явившиеся похитить женщин[680]. Целый Эфес вышел на помощь, и хиосцы были перебиты. Такая печальная участь постигла этих хиосцев.
17.В то время, когда фокеец Дионисий осознал, что дело ионян проиграно, он, захватив в сражении три вражеских корабля, но, не возвратился назад в Фокею: Он замечательно знал, что и его вместе с другой Ионией ожидает рабство. В тот же миг же по окончании битвы Дионисий забрал курс прямо в Финикию, где ему удалось потопить [несколько] купеческих кораблей[681] и захватить богатую добычу. После этого он направился в Сикелию. Отправляясь в том направлении, он начал заниматься морским разбоем, не нападая, но, ни при каких обстоятельствах на греческие суда, а лишь на карфагенские и тирсенские[682].
18.В это же время по окончании победы в морской битве над ионянами персы принялись осаждать Милет с суши и с моря. Они стали делать подкоп стен и подвезли всевозможные осадные орудия. На шестой год по окончании восстания Аристагора персам удалось полностью [вместе с акрополём] овладеть городом. Обитателей они обратили в рабство, так что сбылось прорицание оракула, данное Милету[683].
19.И вправду, в то время, когда аргосцы вопросили всевышнего в Дельфах о спасении собственного города, им было дано общее [с милетянами] прорицание: Часть его относилась к самим аргосцам, а добавление Пифия изрекла милетянам. Ответ всевышнего аргосцам я приведу в собственном месте, в то время, когда мой рассказ дойдёт до них. Оракул же, этот милетянам в их отсутствии, гласил так:
В оное время и ты, о Милет, – зачинатель преступных деяний –
Многим во снедь ты отправишься и бесплатно станешь шикарным.
Многим тогда твои жёны косматым ноги умоют.
Капище ж отечественное в Дидимах[684] заберут в попеченье другие.
Тогда – то и разразилась над милетянами эта беда, поскольку солидную часть их мужчин умертвили персы, носившие долгие волосы, а детей и жён их обратили в рабство. Священный же храмовый участок, и храм и прорицалище были разграблены и преданы огню. О сокровищах этого храма я уже часто упоминал в второй части моего повествования[685].
20.Захваченных в плен милетян персы после этого повели в Сусы. Царь Дарий, но, не причинил им больше никакого зла. Он поселил их у так именуемого Красного моря в городе Ампе; мимо этого города протекает река Тигр при впадении в море. В Милетской же области персы забрали себе самый город и окрестную равнину, а горную местность отдали во владение карийцам из Педас.
21.В то время, когда милетян постигла такая страшная участь, то город Сибарис не отплатил им равным за то, что милетяне в своё время сделали для него. Так, по окончании взятия Сибариса кротонцами (сибариты по окончании разрушения их города переселились в Лаос и Скидрос) всё взрослое население Милета остригло себе волосы на голове и погрузилось в глубокую скорбь. Так как из всех городов, каковые я знаю, эти города были связаны между собой самые тесными узами дружбы и гостеприимства. Совсем по – иному, но, поступили афиняне, каковые, тяжко скорбя о взятии Милета, высказывали собственную скорбь по – различному. Так, кстати, Фриних сочинил драму «Взятие Милета»[686], и в то время, когда он поставил её на сцене, то все зрители залились слёзами. Фриних же был присуждён к уплате штрафа в тысячу драхм за то, что напомнил о несчастьях родных людей. Помимо этого, афиняне постановили, дабы никто не смел возобновлять постановку данной драмы.
22.Итак, в Милете сейчас уже не было больше милетян. На Самосе же зажиточные граждане вовсе не одобряли образа действий собственных полководцев по отношению к персам. По окончании морской битвы они в тот же миг собрались на совет и решили, пока их тиран Эак опоздал возвратиться в страну, выселиться куда – нибудь, дабы, оставаясь на родине, не быть рабами персов и Эака[687]. Именно в это самое время занклейцы, что в Сикелии, послали послов в Ионию с приглашением на «Прекрасный Берег», где они хотели основать ионийский город. А данный так называемый «Прекрасный Берег» находится в стране сикелийцев, конкретно в части Сикелии, обращённой к Тирсении. Итак, по приглашению занклейцев отправились в путь лишь самосцы – одни из ионян, а с ними ещё беглецы из Милета.
23.Сейчас случилось вот что. По пути в Сикелию самосцы прибыли в почву эпизефирийских локров. Сами занклейцы во главе со своим царём, по имени Скиф, осаждали тогда [какой – то] город сикелийцев, что они хотели захватить. О прибытии самосцев в это же время определил тиран Регия Анаксилай, враждовавший тогда с занклейцами. Встретив инопланетян, он начал убеждать их лучше отказаться от «Прекрасного Берега», куда они плыли, и захватить Занклу, покинутую мужским населением. Самосцы послушались совета и овладели городом. Когда занклейцы определили о захвате собственного города, они сами поспешили на помощь и призвали Гиппократа, тирана Гелы, собственного союзника. В то время, когда же Гиппократ в действительности явился с войском на помощь, то приказал кинуть в оковы властителя занклейцев Скифа за то, что тот – де покинул собственный город на произвол судьбы. Брата же Скифа Пифогена тиран выслал в город Иник, а остальных занклейцев выдал самосцам, заключив с ними контракт, подтверждённый обоюдной клятвой. В приз за это самосцы давали слово Гиппократу вот что: Конкретно, дать ему половину всей рабов и домашней утвари в городе и, помимо этого, целый урожай с полей. Солидную часть занклейцев тиран держал в оковах на положении рабов, а триста самых знатных дал самосцам, [повелев] казнить. Самосцы, но, не казнили их.