В чем состоит задача философии по отношению к сокровищам?
Нужен ли интерпретация нравов и анализ условий?
Нужно ли радикальное обновление в связи с жизненными требованиями?
Нужна ли рефлексия по поводу высоких людских сокровищ?
Особенная миссия философии состоит конкретно в постоянном критическом пересмотре правовых сокровищ, трактуя нравы, институты и обычаи в функциональном нюансе, все время имея в виду возможность радикального обновления, в зависимости от снова появляющихся жизненных требований, продвижении, обогащении и сохранении их. Но и эти последние не смогут принимать во внимание метаисторическими, потому что каждая этическая совокупность остается функциональной. Прививать людям привычку рефлектировать по поводу высоких людских сокровищ не менее важно, чем учить ориентироваться в мире техники. (вопросы 1-4)
Как Дж. Дьюи осознавал народовластие в связи с идеями свободы и высвобождения?
В работе «социальное действие и Либерализм» Дьюи выделяет, что неприятность народовластия — в методе, каким личные силы не просто высвобождаются из тисков снаружи механического замысла, они выпрямляются и усиливаются в нужном направлении. Верить в народовластие — значит верить в форму жизни и человеческие силы, не просто терпящую личную инициативу, а стимулирующую ее. «Потому, что индивид делается познавательным субъектом благодаря успешным операциям по поиску, то и личность конституирует себя в критическом акте, к примеру, показывая преимущества нового политического университета перед ветхим, в чем нельзя не видеть дух воображаемой им эры».
Экзистенциализм( С.Киркегор, германский экзистенциализм, французский экзистенциализм).
Охарактеризуйте экзистенциализм как философское направление . Что такое «экзистенция» ?
В экзистенциализме оказал влияние кризис романтического оптимизма, обеспечивавшего именем Полного Разума гуманизм, осмысленность истории, необратимый прогресс и стабильные ценности. В этом смысле идеализм, позитивизм, марксизм — формы философского оптимизма. Наоборот, экзистенциализм разглядывал человека как конечное существо, «закинутое в мир», неизменно находящееся в проблематичных а также абсурдных обстановках.
Человек для экзистенциализма — не объект, иллюстрирующий теорию, не элемент класса наряду с другими элементами того либо иного рода, он кроме этого не момент всепостигающего Разума, не то, что выводится из Совокупности. Экзистенция недедуцируема, а действительность нельзя отождествить с рациональностью. Помимо этого, возможно выделить три другие характеристики действительности, показываемые экзистенциалистами: 1) центральное положение экзистенции как метода бытия для того чтобы конечного сущего, как человек; 2) экзистенция соотносится с трансценденцией бытия; 3) возможность как образующий принцип экзистенции.
Как же определяется понятие экзистенции? Экзистенция говорит о конечности существования, она имеется возможность, т.е. «возможность быть». Экзистенция, значит, не сущность, не что-то, данное от природы, предопределенное и неизменное. В отличие от животных и растений, человек имеется то, чем он решил быть. Его существование в смысле самоконституирования дано как возможность и выхождение за пределы себя (ex-sistere) — неизвестная проблематичность, риск, решимость, бросок вперед. В зависимости от того, куда направлен бросок — к Всевышнему, миру, самому себе, свободе, ничто, — различают концептуальные черты экзистенциализма как течения.
Раскройте творчества и основные вехи жизни С. Киркегора. Назовите произведения философа.
Киркегор
(Кьеркегор) (Kierkegaard) Сёрен (1813-55) Датский философ, богослов и литератор, один из предшественников экзистенциализма. «Для личности и мышления К. характерно столкновение контрастных, жизненных установок и несовместимых принципов, что во многом разъясняется ранним влиянием на него, с одной стороны, жёсткой протестантской домашней воздуха (с ярким ощущением виновности человека перед Всевышним), а с другой — увлечение германским романтизмом с его эстетически-эвдемонистским подчёркиванием и культом наслаждения самоценности людской личности. Из этого — характерная для К. любовь к парадоксу, рвение выделить непримиримость разных типов мировоззрений, выразившееся в романтической склонности писать собственные произведения под различными псевдонимами. Главное определение человека, по К., не разум, а существование (экзистенция), и лишь то мышление, которое исходит из экзистенции и питается ею, возможно настоящим, т. е. экзистенциальным. С этим связана свойственная философии и эстетике К. углубленная саморефлексия, собственного рода психология, исследующая ужасные несоответствия души и ее сложные отношения, а часто и противоборство с окружающим миром. Наряду с этим К. нашёл глубокое познание диалектики людской души и громадное писательское дар. Влиянием своим на скандинавскую литературу К. обязан в первую очередь собственной книге «Или-или» (1843), где он вскрывает необычную логику развития людской души, внутренней жизни человека. Парадоксальная структура последней изображена в учении о «стадиях судьбы» — эстетической, этической и религиозной. На стадии эстетической цель людской судьбе — удовольствие, высшее начало для человека — красота, а верховная свойство души — воображение, свободная игра фантазии; основная жизненная установка тут — игровая: человек ни к чему не относится серьезно, не считая собственного наслаждения. Примером для того чтобы рода «эстетически-гедонистической личности» являются для К. храбрецы «Люцинды» Шлегеля. Его критика эстетизма, в сущности, имеется критика иенского романтизма, осознанного К. «изнутри». Критика романтической иронии как метода «воспарения над действительностью» помогает у К. переходом к более высокой — этической стадии развития души, для которой характерна потребность в выборе самого себя, останавливающем «игру воображения» и превращающем индивида в нравственную личность. Но и этическая стадия не есть верховная: логика развития людской души, по К., ведет к преодолению данной стадии, в то время, когда человек поймёт ничтожность собственной конечности по отношению к нескончаемому Всевышнему, греховность и свою виновность перед ним и видит путь спасения в «парадоксе веры». При жизни К. его учение не взяло широкого распространения. В XX в. оно пережило необычный «ренессанс»
Раскройте значение понятия «негативная диалектика». Что свидетельствует выражение «либо- либо» в одноименном произведении автора.
Раскройте значение терминов «Единичный» и «Единственный».Перечислите и раскройте стадии воссоединения Единичного с Единственным
Перечислите и раскройте главные этапы судьбы М. Хайдеггера. Назовите его работы.
Раскройте суть понятия «экзистенциалия».
В чем высказывает онтологический нюанс учения М. Хайдеггера.
Различите онтическое и онтологическое в философии Хайдеггера. Что свидетельствует вопрошание.
Что свидетельствует онтическое как феноменологическое разыскание у Хайдеггера?
Раскройте сообщение способа Хайдеггера с способом Э.Гуссерля (Эдмунд Гуссерль Статья Феноменология либо « Феноменологичская психология»)
Что означают выражения «пограничная обстановка»,«заброшенность», «забота», «проект».
Раскройте суть термина «бытия –к –смерти» как экзистенциального состояния, феноменологического разыскания и пограничной ситуации.
Раскройте главные идеи следующего фрагмента источника.Выясните источник
К бытийным возможностям бытия-приятель-с-втором в мире несомненно относится заместимость одного присутствия вторым. В повседневности озабочения из таковой заместимости делают многообразное и постоянное потребление. Всякое сходить за…, всякое принести то… в сфере ближайше-озаботившего окружающего заместимо. Широкая многосложность заместимых способов бытия-в-мире простирается не только на притертые модусы публичного приятель-с-втором, но равняется задевает возможности озабочения, деланные выводы до определенных сфер, скроенные по профессиям, возрастам и сословиям. Такое заместительство но имеется по собственному смыслу в любой момент заместительство в и при чем, т.е. возабочении чем. А обыденное присутствие осознаёт себя ближайшим образом и большей частью из того, чем оно привычно озаботилось. Человек имеется то, чем он занят. В отношении этого бытия, повседневноговместе-с-вторыми-растворения в озаботившем мире, заместимость не только по большому счету вероятна, она в собственности кроме того как конститутив к бытию-приятель-с-втором. Тут одно присутствие может и в известных границах кроме того должно быть вторым.
эта возможность замещения, полностью рушится, в то время, когда дело идет о замещении бытийной возможности, которая образовывает приход присутствия к концу и, как таковая, придает ему его целость. Никто не имеет возможности снять с другого его умирание. Кто-то возможно способен пойти за другого на смерть. Но это в любой момент значит: пожертвовать собой за другого в определенном деле. А такое умирание за… не имеет возможности подразумевать, что с другого тем самым хотя бы в мельчайшей мере снята его смерть. Смерть, как она имеется, по существу в любой момент моя. То есть, она свидетельствует необычную бытийную возможность, в которой дело идет напрямую о бытии в любой момент собственного присутствия. Умирание говорит о том, что смерть* онтологически конституируется всегда-мне-принадлежностью и экзистенцией. Смерть ни при каких обстоятельствах не инцидент, но требующий экзистенциального понимания феномен, и это в отличительном смысле,что нужно еще очертить ближе. В случае, если но целость присутствия конституируется скончанием как умиранием, то бытие его целого само должно пониматься как экзистенциальный феномен в любой момент собственного присутствия. В скончании и в им конституированном целом-бытии присутствия нет по сути никакого заместительства. Это экзистенциальное событие потеряно предлагаемым выходом, в то время, когда он выставляет умирание вторых эрзац-темой для анализа целости. Так попытка сделать целость присутствия феноменально адекватнодоступной опять провалилась. Но итог размышлений оказывается не негативным. Они велись в ориентации, пускай вчерне, на феномены. Смерть распознана как экзистенциальный феномен. Это навязывает разысканию чисто экзистенциальную ориентировку на в любой момент собственный присутствие. Для анализа смерти как умирания остается лишь возможность либо довести данный феномен до чисто экзистенциального осмысления либо же распрощаться с его онтологической понятностью. Потом, при характеристике перехода от присутствия к больше-не-присутствию как больше-не-бытию-в-мире выказало себя то, что уход-из-мира присутствия в смысле умирания должен быть отличен от ухода-из-мира существа лишь-живущего. Скончание живущего мы схватываем терминологически как околевание. Различие тут может стать по всей видимости только через отграничение присутствиеразмерного скончания от финиша судьбы. Действительно, умирание возможно забрать и физиологически-биологически. Но медицинское понятие летального финала не сходится с понятием финиша Из прошлого разбора возможности онтологического осмысления смертистановится вместе с тем ясно, что исподволь навязывающееся подставлениесущего другого бытийного рода (наличность либо жизнь) угрожает спутать интерпретацию феномена, да кроме того и первое адекватное задание его. Парировать тут возможно лишь тем, что для предстоящего анализа будет отыскиваться достаточная онтологическая определенность конститутивных феноменов, каковы тут целость и конец.
Дайте неспециализированную чёрта философии истории М. Хайдеггера.
Различите время и темпоральность в учении Хайдеггера.
Раскройте изюминке феноменологического метода анализа Хайдеггером «вещи».
Раскройте главные идеи следующего фрагмента источника.Выясните источник
Подношением в чаше возможно питье. В чаше позволяют выпить воды, вина.В подносимой воде присутствует источник. В источнике присутствует гор, в ней — чёрная дрема почвы, принимающей в себя ливень и росу неба. В воде источника присутствует земли и бракосочетание неба. Оно присутствует в вине от плода виноградной лозы, в котором взаимно вверились друг другу солнце небес и соки земли. В подношении воды, в подношении вина по-своему пребывают земля и небо. Но подношение их имеется сама чашность чаши. В существе чаши пребывают небо и земля.Подносимое в полной чаше — питье для смертных. Оно утоляет их жажду. Оно смешит их досуг. Оно взбадривает их общительность. Но подношение чаши время от времени совершается и для жертвенного возлияния. В случае, если ее содержимое — для возлияния, оно не утоляет жажду. Оно возносит на высоту торжественность праздника (15). В таком подношении чашу и не подносят гостям, и подношение это — не питье для смертных. Содержимое чаши — напиток, жертвуемый бессмертным всевышним. Подношение чаши с напитком всевышним — подношение в собственном смысле. В подношении посвящаемого напитка льющая чаша являет себя как подношение дара. Посвященный всевышним напиток имеется то. что, фактически, именуется словом возлияние: жертвоприношение. Gub, gieben, лить по-гречески звучит — ? ???? в индогерманском — ghu, что означает: жертвовать (16). Лить — в полноте осуществления, до конца осмысленного, в собственной подлинности именованного — это возливать, жертвовать и тем самым подносить в дар. Лишь исходя из этого возлияние может преобразовываться, в то время, когда затмевается его существо, в простое разливание и наливание, пока в итоге не опустится до обыденной торговли в розлив (17). Лить — не означает с жидкостью.В подношении чаши для питья пребывают по-своему смертные. В подношении чаши для возлияния пребывают по-своему божества, принимающие дар подношения как дар жертвоприношения. В подношении чаши всегда по-своему пребывают божества и смертные. В подношении чаши пребывают небо и земля. В подношении полной чаши в один момент пребывают небо и земля, божества и смертные. Эти четверо связаны в собственном изначальном единстве обоюдной принадлежностью. Предшествуя всему присутствующему, они сложены в простоту единственной четверицы.В подношении полной чаши пребывает одно-сложенность четырех.Подношение чаши имеется дар по причине того, что позволяет пребыть почва и небу, смертным и божествам. Нахождение тут, но, уже не просто постоянство чего-то наличного. Нахождение имеется событие. Оно выносит четверых в ясность их собственной сути (18). От ее одно-сложности они вверены друг другу. Единясь в данной взаимопринадлежности, они выходят из потаенности (19). Подношение чаши позволяет пребыть односложности четверицы всех четырех. Но в подношении чаша осуществляется как чаша. Подношение собирает в себе то, что входит в поднесение: неоднозначное вмещение, вмещающее, выливание и пустоту поднесенного. Все это, собранное совместно в подношении, само собрано около сбывающегося нахождения четверицы. Это многосложно простое собирание — существо чаши. Отечественный язык именует собрание в его сути одним ветхим словом. Оно звучит: thing, вече (20). Существо чаши имеется чистое дарящее собирание одно-сложной четверицы в едином нахождении. Чаша существует как Ding, вещь. Чаша имеется чаша в качестве вещи. А каким методом существует вещь? Вещь веществует. Веществование собирает. Позволяя сбыться четверице, оно собирает ее нахождение в то либо иное пребывающее: в эту, в ту вещь.
Продемонстрируйте различие позиции Хайдеггера в определении «вещи» как феномена от позиции Э.Гуссерля.
Раскройте творчества и основные этапы жизни Ж.П.Сартра.
Раскройте суть понятия «сознание –в- себе», « сознание для другого», «сознание- в- себе и -для- себя» Сартра.
Раскройте суть понятия Второй.
Раскройте суть «негативной диалектики» Сартра.
Как Вы осознаёте данный фрагмент.Изложите главную идею
В действительности, Для-себя есть не чем иным, как чистым ничтожением В-себе; оно оказывается как бы дырой бытия в Бытия.
Для-себя появляется как незначительное ничтожение, которое начинается в глубине Бытия; и достаточно этого ничтожения, дабы случилось полное потрясение В-себе. Это потрясение и имеется мир.
Дайте анализ фрагмента источника с позиций феноменологического разыскания и экзистенциального психоанализа.
«Стыд открывает мне, что я имеется это бытие. Не по методу было либо иметь в бытии, но в-себе. Единственно, что я не могу реализовать мое расположенное-бытие; возможно сообщить, самое большее, что я им в один момент являюсь и не являюсь. Дабы я был тем, чем я являюсь, достаточно, дабы второй наблюдал на меня. Не для меня, само собой разумеется; я ни при каких обстоятельствах не достигну того, дабы реализовать это расположенное-бытие, которое я постигаю во взоре другого; я буду оставаться в любой момент сознанием, но для другого. Неоднократно ничтожащий отход для-себя затвердевает, неоднократно в-себе преобразуется в для-себя. Но и неоднократно эта видоизменение производится на расстоянии; для другого я являюсь расположенным, как эта чернильница расположена на столе; для другого я наклонен к замочной скважине, как это дерево склоняется ветром. Так, я лишился для другого собственной трансцендентности. В действительности, именно для того, кто делается свидетелем, другими словами определяется как не являющийся данной трансцендентностью, она делается чисто констатируемой трансцендентностью, данной-трансцендентностью, другими словами она получает природу единственного факта, что второй не при помощи какой-либо деформации либо преломления, которое он осуществлял бы при помощи собственных категорий, но своим бытием придает ей наружность. В случае, если имеется второй,
…то я уже получаю наружность, я имею натуральный вид; мое начальное падение – это существование другого; и стыд, как и гордость, есть восприятием самого себя как природного, не смотря на то, что сама эта природа ускользает от меня и как таковая непознаваема. Это не то дабы я ощущал себя утратившим собственную свободу и ставшим вещью, но свобода находится в том месте, вне переживаемой мною свободы, как этот атрибут того бытия, которым я являюсь для другого. Я постигаю взор другого в самой глубине моего действия, как отчуждение и затвердевание моих собственных возможностей. В страхе, в тревожном либо добропорядочном ожидании я ощущаю, как эти возможности, которыми в действительности я являюсь и каковые являются условием моей трансцендентности, даются в другом месте второму, дабы быть трансцендированными, со своей стороны, его собственными возможностями. Второй, как взор, есть лишь этим – моей трансцендированной трансцендентностью. без сомнений, я являюсь в любой момент собственными возможностями по методу нететического сознания этих возможностей; но одновременно с этим взор отчуждает их от меня; до этого я постигал бы тетически эти возможности на мире и в мире при помощи потенциальности орудий; чёрный угол в коридоре дает мне возможность спрятаться – как простое потенциальное уровень качества его полумрака, как приглашение его темноты; это свойство, либо инструментальность, объекта в собственности лишь ему одному и дается как совершенное и объективное свойство, обозначающее его настоящую принадлежность к этому комплексу, что мы назвали обстановкой. Но со взором другого новая организация комплексов начинает отпечатываться в первой. В действительности, постигнуть меня как видимого – значит постигнуть меня как видимого в мире и исходя из мира. Взор не выделяет меня в универсуме; он ищет меня в моей ситуации и постигает меня лишь в отношениях неотделимости от орудий;в случае, если я рассматриваюсь как сидящий, я должен быть разглядываем как сидящий-на-стуле, в случае, если я постигаюсь как склоненный, значит склоненный-к-замочной скважине и т.д.Но в один момент мое отчуждение, являющееся разглядываемым-бытием, предполагает отчуждение мира, что я организую. Я рассматриваюсь как сидящий на этом стуле, потому, что я его совсем не вижу, потому, что нереально, дабы я его видел, поскольку он ускользает от меня, дабы организоваться с другими отношениями и другими расстояниями, среди вторых объектов, каковые кроме этого имеют для меня скрытое лицо, в новый комплекс, по-второму ориентированный. Так, я, будучи собственными возможностями, имеется то, чем не являюсь, и не есть то, чем являюсь, выясняюсь кем-то. Да и то, чем я являюсь, от меня ускользает в принципе, я им являюсь в середине мира, потому, что он от меня ускользает. Исходя из этого мое отношение к объекту либо потенциальности объекта распадается под взором другого и есть для меня в мире в качестве моей возможности применять объект, потому, что эта возможность избегает меня в принципе, другими словами потому, что она переводится вторым к своим собственным возможностям. К примеру, потенциальность чёрного угла делается данной мне возможностью спрятаться в нем от одного того факта, что второй{22} может перевести ее к собственной возможности осветить угол своим карманным фонариком.
Она находится тут, эта возможность, я ее достигаю, но как отсутствующую, как в другом, при помощи моего решения и моей тревоги отказаться от этого укрытия как слишком мало надежного. Следовательно, мои возможности представлены моему нерефлексивному сознанию, потому, что второй за мной следит. В случае, если я вижу его позу, готовую ко всему, – его рука в кармане, где у него оружие, его палец на электрическом звонке и готов поднять тревогу при мельчайшем перемещении с моей стороны, – то я определю собственные возможности извне и через него в то же самое время, как я ими являюсь, практически так, как определят объективно собственную идея через язык, в то время в то время, когда ее мыслят, дабы воплотить в языке. Эту склонность убежать, которая господствует во мне, влечет меня и которой я являюсь, я просматриваю в замечающем взоре, и через данный второй взор – оружие направлено на меня. Второй научил меня ей, потому, что он ее предусмотрел и тем уже предотвратил. Он научил меня, потому, что он ее перевел и разоружил. Но я не постигаю данный перевод, я постигаю легко смерть моей возможности. Смерть неуловима, поскольку моя возможность спрятаться остается еще моей возможностью; потому, что я ею являюсь, она живет в любой момент, и чёрный угол не перестает мне делать символ, отправляет мне собственную потенциальность. Но в случае, если инструментальность определяется как факт иметь возможность быть переведенным к…, тогда сама моя возможность делается инструментальностью. Моя возможность спрятаться в углу делается тем, что второй может перевести в собственную возможность раскрыть меня, идентифицировать, задержать. Для другого она сходу есть средством и препятствием, как все орудия. Препятствием, поскольку она обяжет его к определенным новым действиям (приблизиться ко мне, зажечь карманный фонарик). Средством, поскольку раз открытый в этом тупике, я пойман. В противном случае говоря, всякое воздействие, совершённое против другого, возможно в принципе для другого инструментом, что будет ему помогать против меня. И именно я постигаю другого не в ясном видении того, что он может сделать из моего действия, но в страхе, что видит все мои возможности как двойственные. Второй имеется скрытая смерть моих возможностей, потому, что я видел эту смерть как скрытую в середине мира. Сообщение моей возможности с орудием больше не есть связью двух орудий, каковые расположены снаружи один с другим в виду цели, которая избегает меня. Конкретно сходу мрак чёрного угла и моя возможность спрятаться в нем переводятся вторым, в то время, когда, перед тем как я имел возможность сделать перемещение, дабы скрыться в том месте, он освещает угол собственной лампочкой. Так, в стремительном толчке, что действует на меня, в то время, когда я постигаю взор другого, неожиданно раскрывается то, что я вижу неуловимое отчуждение всех моих возможностей, каковые расположены вдалеке от меня в середине мира вместе с его объектами.
Отсюда вытекают два ответственных следствия. Первое – это то, что моя возможность делается вне меня возможностью. Потому, что второй ее постигает как подтачиваемую свободой, которой он не есть, свидетелем которой делается и рассчитывает ее следствия, она оказывается чистой неопределенностью в наборе возможностей, и именно я ею становлюсь. Лишь позднее, в то время, когда мы находимся в яркой связи с другими, через язык понемногу определим то, что он думает о нас, он сможет нас сходу очаровать и запугать: Я уверяю тебя, что я это сделаю! – Это, само собой разумеется, допустимо. Ты мне говоришь это, я желаю тебе верить; быть может, в действительности, что ты это сделал бы. Сам суть этого диалога предполагает, что второй первоначально размещен перед моей свободой как перед данным свойством неопределенности и перед моими возможностями как перед моими возможностями. Конкретно первоначально я ощущаю себя находящимся в том месте, для другого, и данный проект-призрак моего бытия попадает вовнутрь меня самого, поскольку через стыд, досаду, ужас я не прекращаю брать на себя его как такового. Брать на себя вслепую, потому, что я не знаю то, что беру на себя. Я легко этим являюсь.
Иначе, совокупность орудие-возможность меня самого наоборот орудия есть для меня как переведенная и организованная в мир вторым. Со взором другого обстановка ускользает от меня либо, применяя простое выражение, которое отлично передает отечественную идея, возможно сообщить: я не являюсь больше хозяином обстановки. Правильнее, я остаюсь ее хозяином, но она имеет настоящее измерение, через которое она от меня ускользает, через которое непредвиденные трансформации делают ее существующей по-второму, которой она не являлась для меня. Само собой разумеется, может произойти, что в строгом одиночестве я совершил бы воздействие, последствия которого были бы прямо противоположными моим желаниям и предположениям. Я беру с опаской дощечку, дабы придвинуть к себе эту хрупкую вазу. Но это перемещение ведет к опрокидыванию медной статуэтки, которая разбивает вазу на множество кусочков. Лишь тут ничто не я не имел возможности бы предвидеть, если бы я был бы более внимателен, если бы я заметил размещение объектов и т.д.; ничего, что ускользало бы от меня в принципе. Наоборот, появление другого обнаруживает в ситуации нюанс, которого я не желал, хозяином которого я не являюсь и что ускользает от меня в принципе, потому, что он имеется для другого. Именно это Жид удачно назвал участием сатаны. Это – непредвидимая оборотная сторона и однако настоящая. Конкретно эту непредвидимость Кафка пытается мастерски обрисовать в ходе и Замке; в определенном смысле все то, что делают К. и землемер образовывает их собственность, и, потому, что они действуют на мир, результаты строго соответствуют их предвидениям; это успешные действия. Но в то же самое время истина этих действий всегда ускользает от них; они в принципе имеют суть, что есть их подлинным смыслом и что ни К., ни землемер не будут знать ни при каких обстоятельствах. без сомнений, Кафка желает достигнуть тут трансцендентности божественного; конкретно для божества человеческое воздействие конституируется в истину. Но Всевышний тут есть лишь понятием другого, расширенным до предела. Мы к этому еще возвратимся. Эта мучительная и туманная воздух Процесса, это неведение, которое однако переживается как неведение, эта полная непрозрачность, которая может лишь представляться через полную прозрачность, – все это не что иное, как описание отечественного бытия-в-середине-мира-для-второго. Так, обстановка в собственном переводе и через перевод для другого застывает и организуется около меня в форму в том смысле, в котором гештальтисты применяют это понятие; тут существует этот синтез, значительной структурой которого являюсь я; и данный синтез владеет в один момент эк-свойством и статической связанностью в-себе. Но сообщение с этими людьми, каковые говорят и за которыми я замечаю, дается сходу вне меня как непознаваемый субстрат, вместо того дабы я ее устанавливал сам. В частности, мой личный взор, либо сообщение не на расстоянии с этими людьми, лишен собственной трансцендентности из-за самого факта, что он есть взором-разглядываемым. В действительности я фиксирую людей, которых вижу, в объекты; я нахожусь в отношении к ним, как второй находится в отношении ко мне; разглядывая их, я измеряю собственную силу. Но в случае, если второй их видит и видит меня, мой взор теряет силу; он не имеет возможности преобразовать их в объекты для другого, потому, что они уже являются объектами его взора. Мой взор обнаруживает легко отношение в середине мира меня-объекта к разглядываемому-объекту – что-то похожее на притяжение, которое оказывают друг на друга две массы на расстоянии. С одной стороны, объекты около этого взора упорядочиваются; расстояние от меня до взоров на данный момент существует, но оно стянуто, охвачено и сжато моим взором; совокупность расстояние-объекты подобна фону, на котором взор выделяется по методу этого на фоне мира; иначе, мои позиции даются как последовательность средств, применяемых, дабы утверждать взор. В этом смысле я конституирую организованное целое, которое имеется взор; я являюсь объектом-взором, другими словами инструментальным комплексом, наделенным внутренней конечной целью, что может размешаться сам в отношении средств к цели, дабы реализовать присутствие к некоему второму объекту вне расстояния. Но расстояние мне дано. Потому, что на меня наблюдают, я не развертываю расстояние, я ограничиваюсь его преодолением. Взор другого придает мне пространственность. Постигнуть себя в качестве разглядываемого – значит постигнуть себя пространственным и осуществляющим пространство»
Русская философия вт. пол. 19 – нач. 20 вв
Охарактеризуйте русскую философию как род богопознания. возвышенного рвения к Софии — Премудрости Божьей.
Приведите пример традиции соединения философствования с художественно-символическим осмыслением бытия.
Перечислите и раскройте смыслы понятия «София»? Что такое софиология?