Тут, на корме, было видно, как бушевала буря. Шум моря вс„ ещ„ был похожим редкие пушечные выстрелы, и сказать приходилось весьма звучно, пригибаясь к самому уху собеседника.
От ужасной полосы урагана мы уходили вс„ дальше; и сейчас — с далека — это зрелище было ещ„ более ужасным.
Если бы живописец изобразил такую необычайную картину моря, — совершенно верно искусственно раздел„нного на ч„рные, грозные, но не через чур страшные волны и зел„ные водяные горы, несущие смерть, — любой обязательно поразмыслил бы, что живописец излил на полотно абсурд собственной больной души.
Тяжело было оторваться от этого устрашающего зрелища. Грозы уже не было, но небо так же, как и прежде было ещ„ ч„рным, — и необычно поражали лоскутья светло синий бархата, мелькавшие кое-где на фоне туч.
Сзади раздался голос капитана, шагов которого мы не слыхали.
— Двадцать лет плаваю, — сказал он, — обош„л все океаны, видел много бурь, бурь тропических. Но ничего аналогичного сегодняшней ночи не переживал, ни при каких обстоятельствах для того чтобы количества смерчей видеть не приходилось. Смотрите, смотрите, — внезапно звучно закричал он, повернувшись налево и. показывая на что-то рукой.
На огромной водяной горе стояло два белых, кипящих столба, вершины которых уходили в небо.
Капитан ринулся к рубке, я желал было бежать за ним, но И. удержал меня, сообщив, что данный смерч пройд„т мимо и смертью нам не угрожает. Присутствие капитана на мостике нужно; но в отечественной помощи потребности уже чет.
Смерч вправду н„сся мимо; но внезапно я заметил, как из водяной стенки справа начала вырастать, вращаясь колесом, струя воды и через 60 секунд вырос и на ней громадный водяной столб. Он пон„сся навстречу двум двигавшимся слева, и внезапно все три столба столкнулись, раздался грохот, подобный сильнейшему удару грома, — и на месте их слияния появилась пропасть.
Линия, разделявшая море на две части, разметалась; волны-стенки совершенно верно ринулись в погоню за нами. Это было так страшно, что я с удивлением наблюдал на И., не осознавая, по какой причине он не бежит к капитану. Но он без звучно забрал меня за руку и развернул лицом впер„д. И я с удивлением нашёл очистившееся небо, очертания берегов вдалеке.
— Капитан прав. на данный момент доходить к берегу запрещено. Возможно, мы кроме того минуем порт, в случае, если на пароходе достаточно угля, воды и запасов, и пойд„м дальше. Но от смерти мы ушли, — сообщил И. — Такие ураганы вряд ли повторяются два раза. Но море, по всей видимости, ещ„ не меньше семь дней будет бурным.
Я начинал чувствовать, что качка делается вс„ посильнее; море снова закипало и шумело грознее, и ветер налетал свистящими шквалами. Но до высоты гор волны больше не вздымались.
Мы прошли к капитану, осматривавшему окрестности в подзорную трубу. Он изменял направление парохода и приказал срочно позвать старшего офицера с полным отч„том о состоянии запасов.
В то время, когда явился старший ассистент и доложил, что пароход может плыть ещ„ двое дней ни в ч„м не нуждаясь, капитан приказал держать курс в открытое море.
Оставалось лишь в сотый раз изумляться прозорливости И.
Как бы ни было чудесно воздействие подкрепляющих средств Али и Флорентийца, вес же не только мои силы доходили к концу. Все, кто пров„л ночь на палубе, стали похожи на привидения при свете серого дня. Один И. был бледен, но бодр. Капитан же практически валился с ног.
Передав команду двум штурману и помощникам, он приказал хорошенько накормить матросов и разрешить им выспаться. Нас пригласил в собственную каюту, где мы нашли замечательно сервированный стол.
Когда я сел в кресло, то почувствовал, что подняться у меня нет больше сил. И я совсем ничего не помню, что было дальше.
Пришёл в сознание я у себя в каюте свежим и бодрым, забыв абсолютно обо всем и не соображая, где я. Так лежал я около получаса, пока не начал припоминать, что же было, и принимать окружающее.
Память возвратилась ко мне вместе с пережитым ночью. Сейчас же сняло солнце.
Я поднялся, оделся в белый костюм, приготовленный, разумеется, заботливой рукой И., и собрался найти его и поблагодарить за заботу и внимание. Я никак не имел возможности связать всех событий в одну нить и осознать, каким же образом был в каюте.
Мне было стыдно, что я так продолжительно дремал, тогда как И.. возможно, уже кому-нибудь оказывает помощь.
В эту 60 секунд открылась дверь, и мой дорогой друг, сияя свежестью и безукоризненным костюмом, вошел в каюту. Я так был рад, как будто бы не видел его целый век, и ринулся ему на шею.
— Слава Всевышнему, наконец-то ты поднялся, Левушка, — сообщил он, радуясь. — Я уже решил было применить пожарную кишку, зная твою любовь к воде.
Выяснилось, я дремал более дней. Я никак не имел возможности поверить в это, и вс„ переспрашивал, что же был час, в то время, когда я заснул. И. поведал, как ему было нужно перенести меня на руках в каюту и уложить дремать голодным.
Имеется я на данный момент желал плохо; но ожидать мне не было нужно, поскольку в дверях показался сияющий верзила и заявил, что ланч подан.
Он, радуясь во целый рот, подал мне записку, тихо шепнув, что это из каюты 1 А, записку передала прекрасная женщина и весьма просила зайти к ней.
Я смутился. Это первенствовала записка от дамы, которую мне так таинственно передавали. Я замечательно знал, что в записке данной не может быть ничего для того чтобы, чего бы я не имел возможности прочесть кроме того первому встречному. И я злился на собственную неопытность, неуменье обладать собой и вести себя так, как подобает вежливому человеку, а не краснеть, как мальчишка.
Опять мелкое словечко такт, которое буря выбила из моей головы, мелькнуло в мо„м сознании. Я набрался воздуха и приветствовал его как дал„кую и недостижимую мечту.
Ухмылка матроса, поч„сывавшего собственный подбородок и лукаво посматривавшего на меня, была достаточно комична. Казалось, он одно лишь и думал: Ишь, отхватил лакомый кусочек, и в то время, когда успел?
В любой момент чувствительный к юмору, я залился хохотом, услышал, что прыснул и матрос: смеялся с нами И., прочитывая на мо„м лице все промелькнувшие в моей голове мысли, что он так великолепно умел делать. Моя лицо в сочетании с комичной фигурой матроса рассмешила бы и самого жёсткого человека. У И.
был вид лукавого заговорщика, и поблескивал он глазами не хуже желтоглазого капитана.
Я положил записку в карман и объявил, что погибну с голоду, в случае, если меня не накормят в тот же миг же. И очень был пораж„н, выяснив, что уже два часа пополудни.
Мы сели за стол. Я ел вс„, что мне подставляли, а И.. смеясь, уверял, что в первый раз в жизни кормит тигра.
К нам подош„л капитан. Весело поздоровавшись, он объявил, что ни при каких обстоятельствах ещ„ не видел человека, что смеялся бы изо всех сил в момент, в то время, когда со всех сторон подступает смерть.
— Я создам новую морскую легенду, — сообщил он. — Имеется легенда о Летучем голландце; легенда ужасная о вестнике смерти для моряков. Имеется легенда благая: о Белых братьях, несущих спасение гибнущим судам. Но легенды о вес„лом русском, смеющемся во целый рот в 60 секунд грозной опасности и энергично раздающем пилюли, ещ„ никто не придумал. Я поведаю в рапорте о помощи, которую вы с братом оказали нам в эту ночь. О вас, мой юный храбрец, я поведаю очень, в силу того, что такое дерзновенное бесстрашие — незаурядное явление.
Я сидел целый красный и вконец расстроенный. Я желал сообщить капитану, как очень сильно он ошибается, поскольку я легко ш„л на помочах у И., которому был скорее обузой, чем помощью. Но И., незаметно сжав мне руку, ответил капитану, что мы весьма признательны за столь высокую оценку отечественных ночных подвигов. И напомнил, что турки не меньше отечественного трудились в прошедшую ночь.
— О да, — ответил капитан. — О них, конечно же, я не забуду. Они также показали самоотверженность. Но пребывать в парохода либо совершить ночь на палубе, где тебя ежеминутно может смыть волна, — огромная отличие. Вы на большом растоянии пойд„те, парень, — опять обратился он ко мне. — Я могу составить вам протекцию в Англии, если вы внезапно решите переменить карьеру и сделаться моряком. С таким бесплатно храбрости вы станете весьма не так долго осталось ждать капитаном. Так как вам сейчас везде будет сопутствовать слава неустрашимого. А это — залог громадной морской карьеры.
Поблескивая собственными ж„лтыми кошачьими глазами, он протянул мне бокал шампанского. Я не имел возможности не принять бокал, рискуя показаться неучтивым. После этого капитан подал бокал И. и провозгласил тост за здоровье храбрых. Мы чокнулись; он осушил бокал с шампанским единым духом, желал было налить ещ„, но его отозвали по какому-то экстренному делу.
Посмотрев на И., я заметил, что у него также нет жажды выпивать шампанское в такую жару. Не сговариваясь, мы протянули отечественные бокалы матросуверзиле, прин„сшему мороженое. Я опоздал кроме того как направляться забрать сво„ блюдечко, как оба бокала были безлюдны. И. приказал ему отнести серебряное вед„рко с шампанским в каюту капитана, а мне сообщил:
— Нужно пойти к нашим приятелям, если они сами на данный момент не встанут. Оба пара раз заходили ко мне справляться о тво„м здоровье. Да и по отношению к женщине попытайся быть вежливым. Прочти же записку, — прибавил он, радуясь.
Я лишь успел опустить руку в карман, как послышались голоса, — и к нашему столу подошли турки.
Оба они радовались, что буря не повредила моему здоровью. Старший немного поднял феску на голове сына, и я заметил, что громадный кусок его головы выбрит и наложена повязка, заклеенная белой марлей: он ударился головой о балку, в то время, когда волна подбросила пароход. Повязку, как выяснилось, накладывал И.; и мазь была таковой целебной, что сейчас при перевязке рану возможно было уже заклеить.
Турки пробыли с нами недолго и пошли завтракать вниз, в неспециализированную столовую.
Наконец, я дотянулся письмо и порвал конверт.
ГЛАВА XIII
НЕЗНАКОМКА ИЗ КАЮТЫ 1 А
Письмо было направлено Господину младшему врачу. Оно носило такое же обращение и было написано по-французски.
Мне весьма совестно тревожить вас, господин младший врач. Но девочка моя меня очень тревожит; да и мелкий что-то уж довольно много плачет. Я в полной мере осознаю, что мо„ обращение к Вам не совсем деликатно. Но, Боже мой, Боже, — у меня нет во вс„м мире ни единого сердца, к которому бы я имела возможность обратиться в эту 60 секунд. Я еду к дяде, от которого уже полгода не имею известий. Я кроме того сомневаешься, жив ли он? Что жд„т меня в чужом городе? Без знания языка, без уменья что-либо делать, не считая женских шляп. Я гоню от себя печальные мысли; желаю быть храброй; желаю мужаться для детей, как мне приказал господин старший врач. О Вашей храбрости говорит на данный момент целый пароход.
Заступитесь за меня. В каюте, рядом со мной, поместилась серьёзная, ветхая русская княгиня. Она возмущается, что кто-то смел поместить в лучшую каюту меня, — нищенку из 4-го класса, и требует, дабы доктор нас выбросил. Я не смею тревожить господина старшего врача либо капитана. Но умоляю Вас, защитите нас. Упросите ответственную княгиню разрешить нам ехать и дальше в отечественной каюте. Мы так как никуда не выходим; у нас вс„, кроме того ванная, отдельное, и мы ничем не тревожим покой серьёзной княгини. С великой надеждой, что Ваше юное сердце будет тронуто моей мольбой, остаюсь окончательно признательная Вам Жанна Моранье.
Я старался просматривать тихо это наивное и милое письмо; но раза два мой голос дрогнул, а лицо бедняжки Жанны с бегущими по щекам слезами так и стояло передо мной.
Я взглянуть на И. и заметил привычную жёсткую складку на лбу, которую подмечал неоднократно, в то время, когда И. на что-либо решался.
— Данный дуралей, отечественный верзила, возможно, протаскал письмо весь день, скрывая его от меня и сочтя амурным, — задумчиво сообщил он. — Пойд„м на данный момент же; разыщем капитана, и ты перевед„шь ему это письмо. Возьми аптечки; обойдем заодно и целый пароход.
Мы повесили через плечо аптечки и отправились искать капитана. Мы нашли его в судовой канцелярии и поведали, в ч„м дело. Я видел, как у него сверкнули глаза и перед„рнулись губы. Но он сообщил лишь:
— Ещ„ десять мин., — и я иду с вами.
Он указал на кожаный диванчик рядом с собой и слушал доклады подчин„нных о том, что сделано в соответствии с его распоряжениям — для помощи и починки судна пассажирам.
Ровно через десять мин. — совершенно верно, светло, не роняя ни одного лишнего слова, — он отпустил всех и вышел с нами в лазаретное отделение первого класса.
Мы встали по уже привычной мне узкой винтовой лестнице и вышли прямо к дверям каюты 1 А.
В коридоре столпился народ; слышались спокойный и тв„рдый голос доктора, кому-то возражавшего, и визгливый женский голос, сказавший на ужасном английском:
— Ну, если вы не хотите е„ из этого убрать, то я это сделаю сама. Я не хочу, дабы рядом со мной ехала какая-то нищая тварь. Вы обязаны делать все, дабы не тревожить пассажиров, заплативших за проезд такие огромные деньги.
— Я повторяю, что таково распоряжение капитана, а на пароходе он бог и царь, а не я. Помимо этого, это не тварь, — и я весьма удивлен вашей невежде манере выражаться, — а премилая и прехорошенькая дама. И за проезд в данной каюте она уже вс„ сполна уплатила; вы же, — под предлогом длящегося расстройства нервов, — не заплатили ещ„ ничего, — опять раздался спокойный голос доктора.
— Да как вы смеете со мной так говорить? Вы неотёсанный человек. Я не стану ожидать, пока вы соблаговолите убрать из этого столь приглянувшуюся вам девку. Вы желаете комфортно устроиться и иметь развлечение за каз„нный сч„т. Я сама выгоню е„, — визгливо кричала княгиня. Врач вспылил:
— Это Всевышний знает что! Вы рассказываете не как аристократка, а…! Туг капитан выступил впер„д и стал спиной к двери каюты 1 А, к которой подошла пожилая толстая дама, раскрашенная, как кукла, в золотистом завитом парике, в нарядном сером ш„лковом платье, увешанная золотыми цепочками с лорнетом, медальоном и часами. Толстые пальцы е„ жирных рук были унизаны драгоценными кольцами.
Эта молодящаяся старая женщина была тем ужаснее, что самостоятельно держаться на собственных ногах не имела возможности. С одной стороны ей помогал юный еще человек в элегантном костюме, с весьма печальной лицом; с другой, не считая палки, на которую та опиралась, старая женщина поддерживала горничная в светло синий платье и элегантном белом переднике, с белой наколкой на голове.
Не зная капитана в лицо и заметив морского офицера с двумя парнями у дверей той каюты, куда она так желала пройти, она ещ„ пронзительнее взвизгнула и, грозно стуча палкой об пол, закричала:
— Я буду жаловаться капитану. Это что за дежурство перед дверью развратной твари? У меня юный супруг; тут через чур много молодых девушек.
Это разврат! на данный момент же уходите. Я сама распоряжусь убрать эту…
Она не договорила, е„ перебил капитан. Он культурно подн„с руку к фуражке и сообщил:
— Будьте любезны предъявить ваш билет на право проезда в каюте 2 лазарета, которую, как я вижу, вы занимаете. Я капитан.
Он свистнул особенным методом, и вбежали два дюжих матроса.
— Очистить коридор от посторонних, — приказал капитан. Приказание, данное железным голосом, было без промедлений выполнено. Масса людей интересных мгновенно провалилась сквозь землю, остались лишь старая женщина со собственными спутниками, доктор, сестра милосердия и мы. старая женщина нагло наблюдала на капитана мелкими злыми глазками, разумеется полагая себя столь ответственной персоной, перед которой все должны падать ниц.
— Вы, должно быть, не понимаете, кто я, — вс„ кроме этого визгливо и заносчиво сообщила она.
— Я знаю, что вы путешествуете на вверенном мне пароходе и занимаете каюту первого класса номер 25. В то время, когда вы садились на пароход, вы просматривали правила, каковые гласят, что на протяжении пути все пассажиры, наравне с командой, подчиняются капитану. Кроме этого были расклеены объявления о том, что на пароходе имеется лазарет за особенную плату. Вы едете тут. Предъявите ваш добавочный билет, — ответил ей капитан.
старая женщина гордо вскинула голову, сказав, что не о билете обязана идти обращение, а об особе в соседней с нею каюте.
— В лучшей каюте, со всеми отдельными удобствами, врач разместил собственную приятельницу, откопав е„ в трюме. Я, ярчайшая княгиня, требую немедленного удаления е„ в начальное помещение, именно ей соответствующее, — повышенным тоном сказала старая женщина на сво„м ужасном британском.
— Осознаёте ли вы, о ч„м я вас задаю вопросы, сударыня? Я у вас задаю вопросы билет на право проезда тут, в данной каюте. Если вы его не предъявите на данный момент же, станете без промедлений водворены в собственную каюту и, помимо этого, заплатите тройной штраф за безбилетный проезд в лазарете.
Голос капитана, а особенно угроза штрафа, разумеется, затронули самую чувствительную струну жадной старая женщина. Она вся побагровела, затрясла головой, что-то желала сообщить, но задохнулась от злобы и лишь хрипло кашляла.
— Помимо этого, нарушение распоряжений и правил капитана, оспаривание его приказаний расцениваются как бунт на корабле. Ещ„ одно запальчивое слово, ещ„ один стук палкой, нарушающий покой больных, вы себе разрешите, — и я велю этим молодцам посадить вас в карцер.
Сейчас и сама старая женщина струсила, не говоря о е„ молодом муже, что, разумеется, был убит, появлявшись в центре разыгравшегося скандала, и не имел возможности не осознавать, что поведение его жены позорно.
Капитан приказал открыть дверь каюты номер 2, где обосновалась княгиня.
Картина, представившаяся отечественным глазам, вынудила меня покатиться с смеху.
На самом известный месте валялись широченные женские панталоны, постели были разрыты, словно бы на них катались и кувыркались. Везде, на столах, стульях, на полу, были раскиданы принадлежности мужского и женского туалета, впредь до самых интимных.
— Что это за цыганский табор? — вскричал капитан. — Сестра, как имели возможность вы допустить что-то подобное на пароходе, притом в лазарете?
Сестра, пожилая англичанка, полная сознания собственного преимущества, отвечала, что входила в каюту три раза, два раза отправляла ко мне убирать коридорную прислугу, но что через час вс„ опять принимало вид погрома.
На новый свисток капитана явился младший офицер, взявший приказание водворить княгиню в е„ каюту, взять с не„ тройной штраф за две лазаретные койки, и срочно помыть каюту.
— Я буду жаловаться вашему руководству, — прохрипела старая женщина.
— А я пожалуюсь ещ„ и русским влияниям. И поведаю великому князю Владимиру, что сядет к нам в следующем порту, о вашем поведении.
Тут к старая женщина подош„л младший офицер и внес предложение ей следовать за ним в первоначальный класс. В бессилье она сорвала злобу на сво„м горничной и супруге, обозвав их идиотами и ослами, не могущими поддержать е„, в то время, когда направляться.
Похожая на чудовище из дантова ада, с трясущейся головой, хрипло кашляя, старая женщина скрылась в коридоре, сопровождаемая собственными спутниками.
Капитан простился с нами, попросив от его имени уверить госпожу Жанну Моранье, что на его судне она в полной безопасности, под охраной британских законов. Он просил нас кроме этого ещ„ раз обойти пассажиров четв„ртого и третьего классов, в силу того, что вечером, по окончании обеда, их опять разместят на прошлых местах, помыв как направляться целый пароход.
Мы постучали в каюту 1 А. Мелодичный женский голос ответил нам направляться: Войдите, и мне показалось, что в голосе этом слышатся слезы.
В то время, когда мы вошли в каюту, то первое, в ч„м мне было нужно убедиться, были вправду слезы, лившиеся по щекам Жанны; дети прижимались к ней, обхватив е„ шею ручонками.
Они сидели, забившись в угол дивана, и обладал ими таковой ужас, такое отчаяние, что я остановился, как вкопанный, превратившись сходу в Л„вушку-лови ворон.
И. подтолкнул меня и шепнул, дабы я забрал девочку на руки и успокоил мать.
Убедившись, что мы являемся посланцами радости и привета, Жанна неоднократно переспрашивала, неужто и до самого Константинополя она доедет с детьми в данной каюте? Счастью е„ не было предела. Она так наблюдала на И., как наблюдают на иконы, в то время, когда молятся. Ко мне она обращалась, как к брату, что может обезопасисть тут, на земле.
Девочка повисла на мне и не слушала никаких резонов матери, уговаривавшей е„ сойти с моих колен. Она целовала меня, гладила волосы, жалея, что они такие маленькие, сказала, что я ей снился во сне и что она больше не расстанется со мною, что я е„ чудный родной дядя, что она так и знала, что хорошая фея непременно меня им похабен„т. Скоро и крепыш перекочевал ко мне; и началась возня, в которой я не без наслаждения принимал участие, подзадоривая малюток ко всяким фокусам.
Мать, сначала старавшаяся унять детей, сейчас радостно смеялась и, повидимому, не прочь была бы учавствовать в отечественной возне. Но присутствие иконы — И. настраивало е„ на более серь„зный лад.
И. расспросил, что ели дети и она. Оказалось, что по окончании утреннего завтрака покушать им не удалось, поскольку соседка бушевала уже давно, они умирали от страха, и мы застали самый финал данной трагикомедии. Если она желает, сообщил И., дабы здоровье е„ самой и детей восстановилось до Константинополя, им всем направляться покушать и хорошенько выспаться. И. полагал, что у девочки хоть и в л„гкой степени, но вс„ же перемежающаяся лихорадка, что сейчас она здорова, но на следующий день обязан опять наступить пароксизм. У матери расширились от кошмара глаза. И. успокоил е„, сообщив, что даст ей капель и что им всем нужно проводить практически целый сутки на палубе, л„жа в креслах, тогда они оправятся от истощения.
Он попросил Жанну на данный момент же распорядиться о еде и сказал, что мы обойд„м пароход и верн„мся через часа два. Тогда они все возьмут лекарство, и мы побеседуем.
Мы вышли, попросив сестру получше накормить мать и детей. Разумеется, это была хорошая дама; дети потянулись к ней, и мы ушли успокоенные.
Опоздали мы пройти и нескольких шагов, как нас встретил доктор, прося зайти в первоначальный класс к той девушке, которую мы так отлично вылечили.
— мать и Дочь, проспав всю бурю, на данный момент свежи, как розы. Они жаждут видеть доктора, дабы поблагодарить его за помощь, — сообщил судовой врач.
Мы пошли за ним и заметили в каюте двух брюнеток, весьма элегантно одетых; они сидели в креслах за чтением книг, ничем не напоминая те растр„панные фигуры, каковые видели мы в ужасную ночь бури.
В то время, когда судовой доктор представил нас, старшая протянула руки И., сердечно благодаря его за спасение. Она скоро сыпала словами, со характерной итальянцам экспансивностью, и я половины не осознавал из того, что она сказала.
Юная женщина не была хороша собою, но е„ огромные ч„рные глаза были так кротки и хороши, что стоили любой хорошей красоты. Она также протянула каждому из нас руки и просила разрешить ей чем-либо отблагодарить нас.
И. ответил, что лично нам ничего не нужно, но если они хотят учавствовать в добром деле, мы не откажемся от их помощи. Обе женщины выразили горячее желание сделать вс„, что нужно; И. поведал им о бедной француженке-вдове с двумя детьми, которую капитан спас от мук, укрыв с больными детьми в лазарете.
Обе дамы были глубоко тронуты судьбой бедной вдовы и потянулись за деньгами. Но И. заявил, что денег ей дотянутся, а вот белья и одежды у бедняжки нет.
— О, это дело самое простое, — сообщила младшая. — Обе мы можем отлично шить; тряпок у нас довольно много, мы оденем их преотлично. Вы лишь познакомьте нас со собственной приятельницей, а другое предоставьте нам.
И. предостер„г их, что бедняжка запугана. Кратко он поведал им о отвратительной выходке ветхой княгини. До слез негодовали дамы, отвечая И., что не все же женщины думают и ощущают, как мегеры.
Мы условились, что позднее зайд„м за ними и проводим к Жанне.
На прощанье И. приказал дотянуться ч„рную коробочку Али, поделил пилюлю на восемь частей, разв„л в воде одну порцию и разрешил девушке выпить, дав совет ей полежать до отечественного возвращения.
Мы спустились в третий класс. Тут было уже вс„ прибрано, нигде и следов бури: но люди казались обессиленными вконец. Но, приняв отечественных капель, стали вставать, потягиваться и выходить на палубу. Так мы понемногу добрались до первого класса, где разбушевавшаяся ещ„ в лазарете княгиня так грубо срывала сво„ бессильное неистовство на горничной и муже, что соседи по каюте возразили. Слово за слово, разгорелся скандал, в самый разгар которого мы вошли. Встретившись с нами, старая женщина в тот же миг скрылась в собственную каюту, под неспециализированный хохот.
К нам подош„л какой-то пожилой человек, разумеется весьма не легко перен„сший бурю; целый ж„лтый, с мешками под глазами, он просил посетить его дочь и внука, состояние которых внушало ему громадные опасения.
Мы прошли с ним в каюту и заметили в кровати бледную даму с долгими русыми косами и мальчика лет восьми; казалось, он не легко болен.
Пожилой человек обратился к дочери по-гречески; она открыла глаза, поглядела на И., склонившегося к ней, и сообщила ему также по-гречески:
— Мне не пережить этого страшного путешествия. Не обращайте на меня внимания. Спасите, в случае, если имеете возможность, отца и сына. Я не могу думать без кошмара, что будет с ними, в случае, если я погибну, — и слезы полились из е„ глаз.
И. приказал мне капнуть в рюмку капель из т„довольно много пузырька и сообщил:
— Вы станете на следующий день совсем здоровы. У вас был сердечный припадок; но буря утихла, припадок прош„л и больше не повторится. Выпейте эти капли, повернитесь на правый бок и засните. на следующий день станете полны сил и начн„те заботиться за собственными родными. А сейчас мы сделаем это за вас.
Он немного поднял е„ древнюю голову и влил ей в рот капель. После этого помог ей повернуться, накрыл одеялом и подош„л к мальчику.
Мальчик был так не сильный, что еле открыл глаза; он, казалось, ничего не осознавал. И. продолжительно держал его тоненькую ручку в собственной, прислушиваясь к дыханию, и наконец задал вопрос:
— Он в далеком прошлом в таком состоянии?
— Да, — ответил старик. — Судовой доктор уже пара раз давал ему различные лекарства, но ему вс„ хуже. Сначала бури реб„нок впал в состояние полуобморока, оно не проходит. Неужто он обязан погибнуть?
И у старика задрожал голос, он отвернулся от нас, закрыв лицо руками.
— Нет, до смерти ещ„ на большом растоянии. Но по какой причине вы не закалили его? Он хил и не сильный не по причине того, что болен, а в силу того, что вы изнежили его. В случае, если желаете, дабы ваш внук жил, — держите его на свежем воздухе, научите верховой езде, гребле, гимнастике, плаванью. Так как вы портите реб„нка, — сообщил И.
— Да-да, вы правы, врач. Но мы так несчастливы, мы сходу утратили всех собственных родных, и сейчас тряс„мся приятель над втором, — вс„ с той же печалью отвечал старик.
— Если вы станете таким методом и дальше оберегать друг друга, — вы все умр„те весьма не так долго осталось ждать. Вам нужно начать новую судьбу. Если вы согласны направляться моему способу, — я несу ответственность за судьбу мальчика и начну его лечить. В случае, если делать моих предписаний не станете, — я не стану и затевать, — продолжал И.
— Я отвечаю вам головой, что вс„ будет выполнено в точности, — прервал его старик.
— Ну, тогда начн„м.
И. скинул с мальчика одеяло, стянул с его худеньких ног т„плые чулки, снял фуфайку и настойчиво попросил другую сорочку. А мне приказал растворить в половине стакана воды кусочек пилюли из зел„ной коробочки Флорентийца и ещ„ меньшинство пилюли из ч„рной коробочки Али. В то время, когда лекарство смешалось, вода в стакане совершенно верно закипела и стала совсем красной.
И. забрал у меня стакан, капнул в том направлении ещ„ из каких-то особенных тр„х пузырьков и начал давать мальчику лекарство маленькой ложечкой. Я пологал, что мальчик ни за что не сможет проглотить ни капли. Но последний глоток он кроме того допил из стакана.
Я с опаской опустил ребенка на подушку. И. приказал мне дотянуться самый громадный флакон, вымыл руки, и я последовал его примеру. После этого он приказал мне вытянуть руку мальчика и держать е„ ладонью вверх, а сам начал массировать жидкостью из флакона от ладони до плеча, любой раз прочно растирая ладонь.
Рука, прежде совсем белая, стала розовой, а после этого покраснела. То же самое он проделал с другой рукой, позже с ногами и раст„р наконец вс„ тело.
Жидкостью из другого флакона он смазал мальчику виски, за ушами и темя.
Мальчик неожиданно открыл глаза и заявил, что весьма желает имеется. Срочно, по совету И., дед позвонил и приказал принести белого хлеба и горячего шоколада.
До тех пор пока лакей ходил за шоколадом, И. дал капель старику и дал совет покушать самому. Сперва старик отказывался, говоря, что от качки имеется не имеет возможности; но в то время, когда мальчику принесли еду, заявил, что шоколад он, пожалуй, выпил бы.
И. дал совет ему покушать манной каши и выпить кофе, в силу того, что на данный момент шоколад ему вреден.
Вс„ это время И. не сводил глаз с мальчика, замечая за ним. Он задавал вопросы, не холодно ли ему; и мальчик отвечал, что у него вс„ тело горит, что ему ещ„ ни при каких обстоятельствах не было так тепло. На вопрос, не болит ли у него что-нибудь, мальчик заявил, что у него в голове сидел винт и весьма больно резал глаза и лоб; но что на данный момент врач, правильно, винт вынул.
И. дал ему ещ„ каких-то капель и попросил заснуть, мальчик с радостью дал согласие и, вправду, через десять мин. уже дремал, ровно и тихо дыша.
— Ну, сейчас ваша очередь, — сообщил И., подавая лекарство старику.
Тот безоговорочно повиновался; после этого И. попросил его лечь и заявил, что через три часа мы ещ„ раз наведаемся, а до тех пор пока пускай все мирно дремлют.
Мы вышли из каюты, где так продолжительно провозились, и миновали толпу нарядных дам и кавалеров, каковые начинали обретать собственный простой высокомерно-элегантный вид, пробовали острить и флиртовать.
Итальянки нетерпеливо ожидали нас с пакетами платьев и белья, приготовленными для Жанны. И. поблагодарил обеих дам, но просил отложить знакомство до на следующий день, поскольку сейчас и дети и мать ещ„ весьма не сильный.
Итальянки были разочарованы, пожалели бедняжек и сердечно простились с нами.
Не задерживаясь более нигде, мы прошли прямо к Жанне.
Если бы я не проспал целые дни, возможно уже упал бы с ног, до того изнурительны были это постоянное хождение вверх и вниз по пароходу и постоянное соприкосновение с людьми, с их заболеваниями, порывами злобы, отчаяния и страха.