Iii. второй сон веры павловны 4 глава

практически всегда думаем и говорим. Сторешников уже пара недель занимался

тем, что воображал себе Верочку в различных позах, и хотелось ему, дабы эти

картины осуществились. Оказалось, что она не осуществит их в звания

любовницы, — ну, пускай осуществляет в звании жены; это все равно, основное

дело не звание, а позы, другими словами обладание. О, грязь! о, грязь! — владеть

— кто смеет владеть человеком? Владеют халатом, туфлями. — Мелочи: практически

любой из нас, мужчин, владеет кем-нибудь из вас, отечественные сестры; снова

мелочи: какие конкретно вы нам сестры? — вы отечественные лакейки! Иные из вас, — многие —

господствуют над нами — это ничего: так как и многие лакеи властвуют над собственными

барами.

Мысли о позах разыгрались в Сторешникове по окончании театра с такою силою,

как еще ни при каких обстоятельствах. Продемонстрировав друзьям любовницу собственной фантазии, он заметил,

что любовница значительно лучше, что всякое второе преимущество, большая часть

людей оценивает с точностью лишь по неспециализированному отзыву. Каждый видит, что

прекрасное лицо красиво, а до какой конкретно степени оно красиво, как это

разберешь, пока ранг не выяснен дипломом? Верочку в галлерее либо в

последних последовательностях кресел, само собой разумеется, не подмечали; но в то время, когда она явилась в ложе

2-го яруса, на нее было наведено довольно много биноклей; а какое количество похвал ей

слышал Сторешников, в то время, когда, проводив ее, отправился в фойэ! а Серж? о, это

человек с самым узким вкусом! — а Жюли? — ну, нет, в то время, когда наклевывается

такое счастье, тут нечего разбирать, под каким званием владеть им.

Самолюбие было раздражено вместе с сладострастием. Но оно было

затронуто и иначе: она чуть ли отправится за вас — как? не отправится

за него, при доме и таком мундире? нет, лжёшь, француженка, отправится! вот

отправится же, отправится!

Была и еще одна обстоятельство в том же роде: мать Сторешникова, само собой разумеется,

начнёт противиться женитьбе — мать в этом случае представительница света, —

а Сторешников до сих пор трусил матери и, само собой разумеется, тяготился собственной

зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных весьма завлекательна идея: я

не опасаюсь; у меня имеется темперамент.

Само собой разумеется, было и желание подвинуться в собственной светской карьере через

жену.

А ко всему этому прибавлялось, что так как Сторешников не смел показаться

к Верочке в прошлой роли, а в это же время так и тянет взглянуть на нее.

Словом, Сторешников с каждым днем все жёстче думал жениться, и через

семь дней, в то время, когда Марья Алексевна, в воскресенье, возвратившись от поздней обедни,

сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка

не выходила из собственной помещения, он имел возможность сказать лишь с Марьею Алексевною.

Марья Алексевна, само собой разумеется, заявила, что она с собственной стороны вычисляет себе за

громадную честь, но, как любящая мама, обязана определить мнение дочери и требует

пожаловать за ответом на следующий день поутру.

— Ну, молодец девка моя Вера, — сказала мужу Марья Алексевна,

удивленная таким стремительным оборотом дела: — смотри-ко, как она забрала

молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала,

довольно много хлопот мне будет снова его заманить, думала, сломано все дело, а

она, моя голубушка, не портила, а к хорошему финишу вела, — знала, как нужно

поступать. Ну, умна, нечего сообщить.

— Господь умудряет младенцы, — сказал Павел Константиныч.

Он редко играл роль в домашней судьбе. Но Марья Алексевна была строгая

хранительница хороших преданий, и в таком парадном случае, как объявление

дочери о предложении, она назначила мужу ту почетную роль, какая по праву

в собственности владыке и главе семейства. Павел Константиныч и Марья Алексевна

уселись на диване, как на торжественнейшем месте, и отправили Матрену просить

девушку пожаловать к ним.

— Вера, — начал Павел Константиныч, — Михаил Иваныч делает нам честь,

требует твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать

тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как хорошая послушная дочь,

какою мы тебя постоянно видели, положишься на отечественную опытность, что мы не смели

от всевышнего молить для того чтобы жениха. Согласна, Вера?

— Нет, — сообщила Верочка.

— Что ты говоришь, Вера? — закричал Павел Константиныч; дело было так

ясно, что и он имел возможность кричать, не узнав у жены, как ему поступать.

— С ума ты сошла, дура? Смей повторить, мерзавка-ослушница! — закричала

Марья Алексевна, подымаясь с кулаками на дочь.

— Разрешите, маменька, — сообщила Вера, поднимаясь: — если вы до меня

дотронетесь, я уйду из дому, запрете, — ринусь из окна. Я знала, как вы

примете мой отказ, и обдумала, что мне делать. Сядьте и сидите, либо я уйду.

Марья Алексевна снова уселась. Экая глупость сделана, передняя-то

дверь не закрыта на ключ! задвижку-то в одну секунду отодвинет — не

поймаешь, уйдет! так как неистовая!

— Я не отправлюсь за него. Без моего согласия не начнут венчать.

— Вера, ты с ума сошла, — сказала Марья Алексевна задыхающимся

голосом.

— Как же это возможно? Что же мы ему скажем на следующий день? — сказал папа.

— Вы не виноваты перед ним, что я несогласна.

Часа два длилась сцена. Марья Алексевна бесилась, двадцать раз

начинала кричать и сжимала кулаки, но Верочка сказала: не поднимайтесь, либо я

уйду. Бились, бились, ничего не могли сделать. Покончилось тем, что вошла

Матрена и задала вопрос, подавать ли обед — пирог уже перестоялся.

— Поразмысли до вечера, Вера, одумайся, дура! — сообщила Марья Алексевна и

шепнула что-то Матрене.

— Маменька, вы что-то желаете сделать нужно мною, вынуть ключ из двери

моей помещения, либо что-нибудь такое. Не делайте ничего: хуже будет.

Марья Алексевна сообщила кухарке: не нужно. — Экой зверь какой,

Верка-то! Как бы не за рожу ее он ее брал, в кровь бы ее всю избить, а

сейчас как прикоснуться? Покалечит себя. проклятая!.

Пошли обедать. Обедали без звучно. По окончании обеда Верочка ушла в собственную помещение.

Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему:

только что стал он спать, вошла Матрена и заявила, что хозяйский человек

пришел; хозяйка требует Павла Константиныча на данный момент же пожаловать к ней.

Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?

VIII

А как же прикажете ей не дрожать, в то время, когда через нее сочинилась вся эта

беда? Когда она позвала Верочку к маменьке и папеньке, в тот же миг же

побежала сообщить жене хозяйкина повара, что ваш барин сосватал отечественную

девушку; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не

по-приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сообщила; младшая

горничная не имела возможности забрать в толк, за какую скрытность осуждают ее — она

ни при каких обстоятельствах ничего не скрывала; ей сообщили — я сама ничего не слышала, — перед

нею извинились, что зря ее поклепали в скрытности, она побежала

сказать новость старшей горничной, старшая горничная сообщила: значит, это

он сделал медлено от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то обязана

знать, что Анна Петровна знает, и отправилась сказать барыне. Вот какую историю

наделала Матрена! Язычок мой проклятый, довольно много он меня портил! — думала она.

Так как доследует Марья Алексевна, через кого вышло наружу. Но дело пошло так,

что Марья Алексевна забыла доследовать, через кого оно вышло.

Анна Петровна ахала, охала, два раза упала в обморок, — наедине со

старшею горничною; значит, очень сильно была огорчена, и отправила за сыном. Сын

явился.

— Мишель, справедливо ли то, что я слышу? (тоном гневного страдания.)

— Что вы слышали, maman?

— То, что ты сделал предложение данной… данной… данной… дочери отечественного

управляющего?

— Сделал, maman.

— Не спросив мнения матери?

— Я желал задать вопрос вашего согласия, в то время, когда возьму ее.

— Я полагаю, что в ее согласии ты мог быть более уверен, чем в моем.

— Maman, так в наше время принято, что прежде определят о согласии девушки, позже

уже говорят родственникам.

— Это по-твоему принято? возможно, по-твоему кроме этого принято: сыновьям

хороших фамилий жениться всевышний знает на ком, а матерям соглашаться на это?

— Она, maman, не неизвестно кто; в то время, когда вы определите ее, вы одобрите мой

выбор.

— В то время, когда я определю ee! — я ни при каких обстоятельствах не определю ee! одобрю твой выбор! — я

запрещаю тебе всякую идея об этом выборе! слышишь, запрещаю!

— Maman, это не принято в наше время; я не мелкий мальчик, чтобы вам необходимо

было водить меня за руку. Я сам знаю, куда иду.

— Ах! — Анна Петровна закрыла глаза.

Перед Марьею Алексевною, Жюли, Верочкою Михаил Иваныч пасовал, но так как

они были дамы с характером и умом; а тут по части ума бой был равный, и

в случае, если по характеру был маленькой перевес на стороне матери, то у сына была

под ногами надежная земля; он до сих пор опасался матери по привычке, но они

оба твердо не забывали, что так как по настоящему-то, хозяйка-то не хозяйка, а

хозяинова мать, не больше, что хозяйкин сын не хозяйкин сын, а хозяин.

Потому-то хозяйка и медлила решительным словом запрещаю, тянула разговор,

сохраняя надежду сбить и утомить сына прежде, чем дойдет до настоящей схватки. Но сын

зашел уже так на большом растоянии, что не было возможности возвратиться, и он по необходимости

должен был держаться.

— Maman, уверяю вас, что лучшей дочери вы не могли бы иметь.

— Изверг! Убийца матери!

— Maman, будемте рассуждать хладнокровно. Раньше либо позднее жениться

надобно, а женатому человеку необходимо больше затрат, чем холостому. Я бы имел возможность,

пожалуй, жениться на таковой, что все доходы с дома пригодились бы на мое

хозяйство. А она будет почтительною дочерью, и мы имели возможность бы жить с вами, как

до сих пор.

— Изверг! Убийца мой! Уйди с моих глаз!

— Maman, не злитесь: я ничем не виноват.

— Женится на какой-то дряни, и не виноват.

— Ну, сейчас, maman, я сам уйду. Я не желаю, дабы при мне именовали ее

такими именами.

— Убийца мой! — Анна Петровна упала в обморок, а Мишель ушел, довольный

тем, что бодро выдержал первую сцену, которая ответственнее всего.

Видя, что сын ушел, Анна Петровна прекратила обморок. Сын решительно

отбивается от рук! В ответ на запрещаю! он растолковывает, что дом в собственности

ему! — Анна Петровна поразмыслила, поразмыслила, излила собственную скорбь старшей

горничной, которая в этом случае совсем разделяла эмоции хозяйки по

презрению к дочери управляющего, посоветовалась с нею и отправила за

управляющим.

— Я была до сих пор весьма довольна вами, Павел Константиныч: но сейчас

интриги, в которых вы, возможно, и не приняли участие, смогут вынудить меня

поссориться с вами.

— Ваше превосходительство, я ни в чем тут не виноват, всевышний свидетель.

— Мне в далеком прошлом было как мы знаем, что Мишель волочится за вашей дочерью. Я не

мешала этому, в силу того, что молодому человеку запрещено же жить без развлечений. Я

снисходительна к шалостям парней. Но я не потерплю унижения собственной

фамилии. Как ваша дочь осмелилась забрать себе в голову такие виды?

— Ваше превосходительство, она не осмеливалась иметь таких видов. Она

почтительная женщина, мы ее воспитали в уважении.

— Другими словами, это что может значить?

— Она, ваше превосходительство, против вашей воли ни при каких обстоятельствах не посмеет.

Анна Петровна ушам своим не верила. Неужто, в действительности, такое

благополучие?

— Вам должна быть известна моя воля… Я не могу дать согласие на таковой

необычный, возможно сообщить, неприличный брак.

— Мы это ощущаем, ваше превосходительство, и Верочка ощущает. Она

так к сообщила: я не смею, говорит, прогневать их превосходительство.

— Как же это было?

— Так было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили собственный

намерение моей жене, а супруга сообщила им, что я вам, Михаил Иванович, ничего

не сообщу до завтрего утра, а мы с женою были собираются, ваше

превосходительство, явиться к вам и доложить обо всем, в силу того, что как в

теперешнее позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство.

А в то время, когда Михаил Иванович ушли, мы сообщили Верочке, и она говорит: я с вами,

маменька и папенька, совсем согласна, что нам об этом думать не нужно.

— Так она разумная и честная женщина?

— Как же, ваше превосходительство, почтительная женщина!

— Ну, я этому счастлива, что мы можем остаться с вами в дружбе. Я

награжу вас за это. Сейчас же готова наградить. По парадной лестнице, где

живет портной, квартира во 2-м этаже так как свободна?

— Через три дня освободится, ваше превосходительство.

— Заберите ее себе. Имеете возможность израсходовать до 100 рублей на отделку.

Прибавляю вам и жалованья 240 р. в год.

— Разрешите попросить ручку у вашего превосходительства!

— Отлично, отлично. Татьяна! — Вошла старшая горничная. — Отыщи мое светло синий

бархатное пальто. Это я дарю вашей жене. Оно стоит 150 р. (85 р.), я его

лишь 2 раза (значительно более 2О) натягивала. Это я дарю вашей дочери,Анна

Петровна подала управляющему весьма мелкие женские часы, — я за них

заплатила 300 р. (120 р.). Я могу награждать, и вперед не забуду. Я

снисходительна к шалостям парней.

Отпустив управляющего, Анна Петровна снова кликнула Татьяну.

— Попросить ко мне Михаила Ивановича, — либо нет, лучше я сама отправлюсь к

нему. — Она побоялась, что посланница передаст лакею сына, а лакей сыну

содержание известий, сказанных управляющим, и букет выдохнется, не так

шибнет сыну в шнобель от ее слов.

Михаил Иваныч лежал, и не без некоего довольства покручивал усы. —

Это еще для чего пожаловала сюда-то? Так как у меня нет нюхательных спиртов от

обмороков, думал он, поднимаясь при появлении матери. Но он заметил на ее лице

презрительное торжество.

Она села, сообщила:

— Садитесь, Михаил Иваныч, и мы поболтаем, — и продолжительно наблюдала за него с

ухмылкой; наконец, сказала: — Я весьма довольна, Михаил Иваныч; отгадайте,

чем я довольна?

— Я не знаю, что и поразмыслить, maman; вы так необычно…

— Вы заметите, что нисколько не необычно; поразмыслите, возможно, и

отгадаете.

Снова продолжительное молчание. Он теряется в удивлениях, она наслаждается

торжеством,

— Вы не имеете возможность отгадать, — я вам сообщу. Это весьма легко и натурально;

если бы в вас была искра добропорядочного эмоции, вы отгадали бы. Ваша

любовница, — в прошлом беседе Анна Петровна лавировала, сейчас уж нечего

было лавировать: у неприятеля забрано средство победить ее, — ваша любовница,

— не возражайте, Михаил Иваныч, вы сами везде разглашали, что она ваша

любовница, — это существо низкого происхождения, низкого воспитания, низкого

поведения, — кроме того это презренное существо…

— Maman, я не желаю слушать таких выражений о девушке, которая будет

моею женою.

— Я и не употребляла б их, если бы полагала, что она будет вашею женою.

Но я и начала с тою целью, дабы растолковать вам, что этого не будет и по какой причине

не будет. Дайте же мне докончить. Тогда вы имеете возможность вольно осуждать меня за

те выражения, каковые тогда останутся неуместны по вашему точке зрения, но сейчас

разрешите мне докончить. Я желаю заявить, что ваша любовница, это существо без

имени, без воспитания, без поведения, без эмоции, — кроме того она пристыдила

вас, кроме того она осознала все неприличие вашего намерения…

— Что? Что такое, maman? рассказываете же!

— Вы сами задерживаете меня. Я желала заявить, что кроме того она, —

осознаёте ли, кроме того она! — умела осознать и оценить мои эмоции, кроме того она,

определив от матери о вашем предложении, отправила собственного отца сообщить мне, что

не восстанет против моей воли и не обесчестит отечественной фамилии своим замаранным

именем.

— Maman, вы обманываете?

— К моему и вашему счастью, нет. Она говорит, что…

Но Михаила Иваныча уже не было в помещении, он уже накидывал шинель.

— Держи его, Петр, держи его! — закричала Анна Петровна, Петр разинул

рот от для того чтобы чрезвычайного распоряжения, а Михаил Иваныч уже сбегал по

лестнице.

IX

— Ну, чтобы — задала вопрос Марья Алексевна входящего мужа.

— Превосходно, матушка; она уж определила и говорит: как вы осмеливаетесь? а я

говорю: мы не осмеливаемся, ваше превосходительство, и Верочка уж отказала.

— Что? что? Ты так с дуру-то и бухнул, осел?

— Марья Алексевна…

— Осел! подлец! убил! зарезал! Вот же тебе! — супруг взял пощечину. —

Вот же тебе! — вторая пощечина. — Вот как тебя надобно учить, дурака! — Она

схватила его за начала и волоса таскать. Урок длился много времени,

в силу того, что Сторешников, по окончании назиданий матери и длинных пауз, вбежавший в

помещение, застал Марью Алексевну еще в полном жару преподавания.

— Осел, и дверь-то не закрыл, — в каком виде чужие люди застают!

стыдился бы, свинья ты этакая! — лишь и нашлась сообщить Марья Алексевна.

— Где Вера Павловна? Мне необходимо видеть Веру Павловну, на данный момент же! Неужто

она отказывает?

События были так тяжелы, что Марья Алексевна лишь махнула

рукою. То же самое произошло и с Наполеоном по окончании Ватерлооской битвы, в то время, когда

маршал Груши был глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет начал буянить

{24}, как Верочка: Наполеон также бился, бился, совершал чудеса мастерства, —

и остался не при чем, и мог лишь махнуть рукой и сообщить: отрекаюсь от

всего, делай, кто желает, что желает и с собою, и со мною.

— Вера Павловна! Вы отказываете мне?

— Судите сами, могу ли не отказать вам!

— Вера Павловна! я жестоко обидел вас, я виноват, хорош казни, но

не могу перенести вашего отказа… — и без того дальше, и без того дальше.

Верочка слушала его пара мин., наконец пора же прекратить — это

не легко.

— Нет, Михаил Иваныч, достаточно; прекратите. Я не могу дать согласие.

— Но в случае, если так, я прошу у вас одной пощады: вы сейчас еще через чур быстро

ощущаете, как я обидел вас… не давайте мне сейчас ответа, покиньте мне

время заслужить ваше прощение! Я кажусь вам низок, подл, но посмотрите, быть

может, я исправлюсь, я употреблю все силы на то, чтобы исправиться! Помогите

мне, не отталкивайте меня сейчас, дайте мне время, я буду во всем слушаться

вас! Вы заметите, как я покорен; возможно, вы заметите во мне и что-нибудь

хорошее, дайте мне время.

— Мне жаль вас, — сообщила Верочка: — я вижу честность вашей любви

(Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь различной мерзости с различной дрянью,

— любовь не то; не каждый тот обожает даму, кому не очень приятно получить от нее

отказ, — любовь вовсе не то, — но Верочка еще не знает этого, и растрогана),

— вы желаете, дабы я не давала вам ответа — извольте. Но даю предупреждение вас,

что отсрочка ни к чему не поведет: я ни при каких обстоятельствах не дам вам другого ответа,

помимо этого, какой дала в наше время.

— Я заслужу, заслужу второй ответ, вы выручаете меня! — он схватил ее

руку и начал целовать.

Марья Алексевна вошла в помещение и в порыве эмоции желала благословить

милых детей без формальности, другими словами без Павла Константиныча, позже позвать

его и благословить нарядно. Сторешников разбил половину ее эйфории, растолковав

ей с поцелуями, что Вера Павловна, не смотря на то, что и не дала согласие, но и не отказала,

а отложила ответ. Не хорошо, но все-таки отлично относительно с тем, что было.

Сторешников возвратился к себе с победою. Снова явился на сцену дом, и

снова Анне Петровне приходилось лишь падать в обмороки.

Марья Алексевна решительно не знала, что и думать о Верочке. Дочь и

сказала, и как словно бы бы действовала решительно против ее намерений. Но

выходило то, что дочь победила все трудности, с которыми не имела возможности сладить

Марья Алексевна. В случае, если делать выводы по ходу дела, то появилось: Верочка желает

того же, чего и она, Марья Алексевна, лишь, как ученая и узкая вещь,

обрабатывает собственную материю вторым манером. Но в случае, если так, для чего же она не

сообщит Марье Алексевне: матушка, я желаю одного с вами, будьте спокойны! Либо

уж она так озлоблена на маму, что да и то самое дело, в котором обе должны бы

функционировать заодно, она желает вести без матери? Что она медлит ответом, это

ясно для Марьи Алексевны: она желает совсем вышколить жениха, так чтобы

он без нее дохнуть не смел, и заставить покорность у Анны Петровны. Разумеется,

она умнее самой Марьи Алексевны. В то время, когда Марья Алексевна думала,

размышления приводили ее конкретно к такому взору. Но глаза и уши неизменно

свидетельствовали против него. А в это же время как же быть, если он и ошибочен,

в случае, если дочь вправду не желает идти за Сторешникова? Она таковой зверь, что

неизвестно, как ее укротить. По всей видимости, негодная Верка не желает

выходить замуж, — это кроме того без сомнений, — здравый суть был через чур силен в

Марье Алексевне, дабы обольститься умными ее же собственными раздумьями о

Верочке, как о узкой интриганке; но эта девчонка устраивает все так, что

в случае, если выйдет (а чорт ее знает, что у ней на уме, возможно, и это!), то

вправду уже будет полной госпожей и над мужем, и над его матерью, и

над домом, — что ж остается? Ожидать и наблюдать, — больше ничего запрещено.

Сейчас Верка еще не желает, а попривыкнет, шутя и захочет, — ну, и припугнуть

возможно будет… лишь во-время! а сейчас нужно лишь ожидать, в то время, когда придет это

время. Марья Алексевна и ожидала. Но соблазнительна была для нее идея,

осуждаемая ее здравым смыслом, что Верка ведет дело к свадьбе. Все, не считая

поступков и слов Верочки, подтверждало эту идея: жених был шелковый. Мать

жениха боролась семь дней три, но сын побивал ее домом, и она начала смиряться.

Выразила желание познакомиться с Верочкой, — Верочка не отправилась к ней. В

первую 60 секунд Марья Алексевна поразмыслила, что, в случае, если б она была на месте

Верочки, она поступила бы умнее, отправилась бы, но, поразмыслив, осознала, что не

отправляться — значительно умнее. О, это умная вещь! — и совершенно верно: семь дней через

две Анна Петровна зашла сама, под предлогом взглянуть новую отделку новой

квартиры, была холодна, язвительно любезна; Верочка по окончании двух-трех ее

колких фраз ушла в собственную помещение; до тех пор пока они не ушла, Марья Алексевна не

считала, что необходимо уйти, считала, что необходимо отвечать колкостями на колкости,

но, в то время, когда Верочка ушла, Марья Алексевна на данный момент осознала: да, уйти оптимальнее ,

— пускай ее допекает сын, это лучше! семь дней через две Анна Петровна снова

зашла, и уже не выставляла предлогов для визита, сообщила легко, что

зашла посетить, и при Верочке не сказала колкостей.

Так шло время. Жених делал подарки Верочке: они делались через Марью

Алексевну и, само собой разумеется, оставались у ней, подобно часам Анны Петровны,

но, не все; иные, каковые недороже, Марья Алексевна отдавала Верочке

под именем вещей, оставшихся невыкупленными в залоге: надобно же было, дабы

жених видел хоть кое-какие из собственных вещей на невесте. Он видал и убеждался,

что Верочка решилась дать согласие — в противном случае не принимала бы его подарков;

по какой причине ж она медлит? он сам осознавал, и Марья Алексевна показывала, по какой причине:

она ожидает, пока совсем объездится Анна Петровна… И он с удвоенным

усердием гонял на корде собственную родительницу, — занятие, доставлявшее ему

много наслаждения.

Так Верочку оставляли в покое, наблюдали ей в глаза. Эта

собачья угодливость была ей противна, она старалась как возможно меньше быть с

матерью. Мать прекратила осмеливаться входить в ее помещение, и в то время, когда Верочка

сидела в том месте, другими словами практически круглый сутки, ее не тревожили. Михаилу Иванычу

позволяла она время от времени заходить и в ее помещение. Он был с нею послушен, как

ребенок: она приказала ему просматривать, — он просматривал усердно, словно бы подготовился к

экзамену; толку из чтения извлекал мало, но все-таки кое-какой толк

извлекал; она старалась помогать ему беседами, — беседы были ему

понятнее книг, и он делал кое-какие удачи, медленные, весьма мелкие, но

все-таки делал. Он уж начал пара приличнее прошлого обращаться с

матерью, начал предпочитать гонянью на корде простое держанье в узде.

Так прошло три-четыре месяца. Было перемирие, было самообладание, но с

каждым днем имела возможность разразиться гроза, и у Верочки замирало сердце от тяжелого

ожидания — не в наше время, так на следующий день либо Михаил Иваныч, либо Марья Алексевна

приступят с требованием согласия, — так как не век же они будут терпеть. В случае, если

бы я желал придумывать эффектные столкновения, я б и дал этому положению

трескучую развязку: но ее не было на деле; в случае, если б я желал заманивать

неизвестностью, я бы не стал говорить сейчас же, что ничего аналогичного не

случилось; но я пишу без уловок, и потому вперед говорю: трескучего

столкновения не будет, положение развяжется без бурь, без громов и молний.

* ГЛАВА ВТОРАЯ. законный брак и Первая любовь *

I

Известно, как в прошлые времена оканчивались подобные положения:

хорошая женщина в противном семействе; насильно навязываемый жених похабный

человек, что ей не нравится, что сам по себе был дрянноватым

человеком, и становился бы чем дальше, тем дряннее, но, насильно держась

подле нее, подчиняется ей и понемногу делается похож на человека таксебе,

не хорошего, но и не плохого. Женщина начинала тем, что не отправится за него;

но понемногу привыкала иметь его под собственной командою и, убеждаясь, что из

двух зол — такого семейства и такого мужа, как ее родное, супруг зло меньшее,

осчастливливала собственного поклонника; сперва было ей гадко, в то время, когда она

выясняла, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен:

стерпится — слюбится, и она обращалась в обычную хорошую женщину, другими словами

даму, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и,

живя на земле, лишь коптит небо. Так бывало прежде с хорошими девушками,

так бывало прежде и с хорошими парнями, каковые все обращались в хороших

людей, живущих на земле также лишь после этого, дабы коптить небо. Так бывало

прежде, в силу того, что порядочных людей было через чур мало: такие, видно, были

урожаи на них в прошлые времена, что рос колос от колоса, не слыхать и

голоса. А век не проживешь ни одинокою, ни одиноким, не зачахнувши, — вот

они и чахли либо примирялись с пошлостью.

.Но сейчас чаще и чаще стали другие случаи: порядочные люди стали

видеться между собою. Да и как же не случаться этому все чаще и чаще,

в то время, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А современем это

будет самым обычным случаем, и вдобавок современем и не будет посещать вторых

случаев, в силу того, что все люди будут порядочные люди. Тогда будет весьма

отлично.

Верочке и сейчас отлично. Я потому и говорю (с ее согласия) ее

жизнь, что, сколько я знаю, она одна из первых дам, жизнь которых

устроилась отлично. Первые случаи имеют интерес историков. Первая ласточка

весьма интересует северных обитателей.

Случай, с которого начала устраиваться ее жизнь отлично, был для того чтобы рода.

Надобно начало готовить в гимназию мелкого брата Верочки. Папа стал

задавать вопросы у сослуживцев недорогого преподавателя. Один из сослуживцев советовал

ему медицинского студента Лопухова.

Раз пять либо шесть Лопухов был на своем новом уроке, перед тем как Верочка

и он заметили друг друга. Он сидел с Федею в одном финише квартиры, она в

втором финише, в собственной комнате. Но дело доходило к экзаменам в академии; он

перенес уроки с утра на вечер, в силу того, что по утрам ему необходимо заниматься, и

в то время, когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.

На диване сидели лица привычные: папа, мать ученика, подле матери, на

стуле, ученик, а пара поодаль лицо незнакомое — высокая стройная

женщина, достаточно смуглая, с тёмными волосами — частые, хорошие волоса, с

тёмными глазами — глаза хорошие, кроме того весьма хорошие, с южным типом лица —

как словно бы из Малороссии; пожалуй, скорее кроме того кавказский тип; ничего, весьма

прекрасное лицо, лишь весьма холодное, это уж не по южному; здоровье хорошее:

нас, медиков, поубавилось бы, если бы таковой был народ! Да, румянец здоровый

Четвёртый сон Веры Павловны


Интересные записи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: