кем же он думает ехать? Лишь втроем: вы, Марья Алексевна, Вера Павловна и
я . При таких условиях Марья Алексевна совсем согласна; но сейчас она
отправится готовить кофе и закуску, а Верочка споет что-нибудь. Верочка, ты
споешь что-нибудь? прибавляет она тоном, не допускающим возражений. —
Спою.
Верочка села к фортепьяно и запела Тройку — тогда эта песня была
только что положена на музыку, {17} — согласно точки зрения, питаемому Марьей Алексевною
за дверью, эта песня весьма хороша: женщина засмотрелась на офицера, —
Верка-то, в то время, когда захочет, поскольку умная, шельма! — Не так долго осталось ждать Верочка остановилась: и
это все так;
Марья Алексевна так и приказала: самую малость пропой, а позже заговори. — Вот,
Верочка и говорит, лишь, к досаде Марьи Алексевны, по-французски, — экая
дура я какая, забыла сообщить, дабы по-русски; — но Вера говорит негромко…
улыбнулась, — ну, значит, ничего, отлично. Только что ж он-то выпучил глаза?
но, дурак, так дурак и имеется, он лишь и может рукоплескать глазами. А нам
таких-то и нужно. Вот, подала ему руку — умна стала Верка, хвалю.
— Мсье Сторешников, я обязана сказать с вами без шуток. День назад вы забрали
ложу, дабы выставить меня вашим друзьям, как вашу любовницу. Я не буду
сказать вам, что это бессовестно: если бы вы были способны осознать это, вы не
сделали бы так. Но я даю предупреждение вас: если вы осмелитесь подойти ко мне в
театре, на улице, где-нибудь, — я даю вам пощечину. Мать замучит меня (вот
тут-то Верочка улыбнулась), но пускай будет со мною, что будет, все равно!
в наше время вечером вы получите от моей матери записку, что катанье отечественное
расстроилось, в силу того, что я больна.
Он стоял и рукоплескал глазами, как уже и увидела Марья Алексевна.
— Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но,
возможно, вы еще не до конца сломаны. В случае, если так, я прошу вас: прекратите
посещать у нас. Тогда я забуду обиду вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу
руку, — она протянула ему руку: он забрал ее, сам не осознавая, что делает.
— Благодарю вас. Уйдите же. Сообщите, что вам надобно спешить
приготовить лошадей для поездки.
Он снова похлопал глазами. Она уже обернулась к нотам и продолжала
Тройку. Жаль, что не было знатоков: любопытно было послушать: правильно, не
довольно часто им случалось слушать пение с таким эмоцией; кроме того уж через чур много
было эмоции, не артистично.
Через 60 секунд Марья Алексевна вошла, и кухарка втащила поднос с кофе и
закускою. Михаил Иваныч, вместо того дабы сесть за кофе, пятился к дверям.
— Куда же вы, Михаил Иваныч?
— Я спешу, Марья Алексевна, распорядиться лошадьми.
— К тому же успеете, Михаил Иваныч. — Но Михаил Иваныч был уже за дверями.
Марья Алексевна ринулась из передней в зал с поднятыми кулаками.
— Что ты сделала, Верка проклятая? А? — но проклятой Верки уже не было
в зале; мать ринулась к ней в помещение, но дверь Верочкиной помещения была
закрыта: мать надвинула всем корпусом на дверь, дабы выломать ее, но дверь
не подавалась, а проклятая Верка сообщила:
— Если вы станете выламывать дверь, я разобью окно и стану кликать на
помощь. А вам не дамся в руки живая.
Марья Алексевна продолжительно бесновалась, но двери не разламывала; наконец устала
кричать. Тогда Верочка сообщила:
— Маменька, прежде я лишь не обожала вас; а со вчерашнего вечера мне
стало вас и жалко. У вас было довольно много горя, и оттого вы стали такая. Я прежде
не сказала с вами, а сейчас желаю сказать, лишь в то время, когда вы не станете
злиться. Поболтаем тогда хорошенько, как прежде не говорили.
Само собой разумеется, не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но
утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны начало рождаться
раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, в то время, когда она, мерзавка,
уж совсем отбивается от рук? Так как без нее ничего нельзя сделать, поскольку не
женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да так как еще и неизвестно, что она ему
сообщила, — так как они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
Так и сидела усталая Марья Алексевна, раздумывая между свирепством и
хитростью, в то время, когда раздался звонок. Это были Жюли с Сержем.
IV
— Серж, говорит по-французски ее мать? — было первое слово Жюли, в то время, когда
она проснулась.
— Не знаю; а ты еще не выбросила из головы данной мысли?
Нет, не выбросила. И в то время, когда, сообразивши все приметы в театре, решили,
что, должно быть, мать данной девушки не говорит по-французски, Жюли забрала с
собою Сержа переводчиком. Но, уж такая была его будущее, что было нужно бы
ему ехать, хотя бы матерью Верочки был кардинал Меццофанти {18}; и он не
роптал на судьбу, а ездил везде, при Жюли, наподобие наперсницы корнелевской
героини {19}. Жюли проснулась поздно, по дороге заезжала к Вихман {20},
позже, уж не по дороге, а по необходимости, еще в четыре магазина. Таким
о6разом Михаил Иваныч успел объясниться, Марья Алексевна успела набеситься и
насидеться, пока Жюли и Серж доехали с Литейной на Гороховую.
— А под каким же предлогом мы приехали? фи, какая противная лестница!
Таких я и в Париже не знала.
— Все равно, что вздумается. Мать дает деньги в залог, сними брошку.
Либо вот, значительно лучше: она преподаёт уроки на фортепьяно. Скажем, что у тебя имеется
племянница.
Матрена в первоначальный раз в жизни устыдилась собственной разбитой скулы, узрев
мундир Сержа и в особенности великолепие Жюли: таковой серьёзной женщины она еще
ни при каких обстоятельствах не видывала лицом к лицу. В такое же благоговение и неописанное
удивление пришла Марья Алексевна, в то время, когда Матрена заявила, что изволили
пожаловать полковник NN с супругой. Особенно это: с супругой! — Тот круг,
сплетни о котором спускались до Марьи Алексевны, возвышался только до
вправду статского слоя общества, а сплетни об настоящих аристократах
уже замирали в пространстве на полпути до Марьи Алексевны; потому она
так и осознала в полном законном смысле имена жена и муж, каковые давали
друг другу Серж и Жюли по парижскому обычаю. Марья Алексевна оправилась
наскоро и выбежала.
Серж заявил, что весьма рад вчерашнему случаю и проч., что у его жены
имеется племянница и проч., что его супруга не владеет русским языком и потому он
переводчик.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сообщила Марья Алексевна: — у
Верочки громадной талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она
вхожа будет в таковой дом; лишь учительница-то моя не совсем здорова, —
Марья Алексевна сказала особенно звучно, дабы Верочка услышала и осознала
появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в
гостей: — не знаю, в силах ли будет выйти и продемонстрировать вам пробу собственную на
фортепьянах. — Верочка, приятель мой, можешь ты выйти, либо нет?
Какие-то посторонние люди, — сцены не будет, — по какой причине ж не выйти?
Верочка отперла дверь, посмотрела на Сержа и вспыхнула от гнева и стыда.
Этого не могли бы не подметить и нехорошие глаза, а у Жюли были глаза чуть
ли не позорче, чем у самой Марьи Алексевны. Француженка начала прямо:
— Милое дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при
котором были день назад так оскорбляемы, что, возможно, и сам принимал участие в
оскорблениях. Мой супруг легкомыслен, но он все-таки лучше вторых повес. Вы его
простите для меня, я приехала к вам с хорошими намерениями. Уроки моей
племяннице — лишь предлог; но надобно поддержать его. Вы сыграете
что-нибудь, — меньше, — мы отправимся в вашу помещение и переговорим. Слушайте
меня, дитя мое.
Та ли это Жюли, которую знает вся аристократическая молодежь
Санкт-Петербурга? Та ли это Жюли, которая отпускает штуки, заставляющие краснеть
иных повес? Нет, это княгиня, до ушей которой ни при каких обстоятельствах не доносилось ни одно
грубоватое слово.
Верочка села делать собственную пробу на фортепьяно. Жюли стала подле нее,
Серж занимался беседой с Марьей Алексевною, дабы выведать, каковы конкретно
ее дела с Сторешниковым. Через пара мин. Жюли остановила Верочку,
забрала ее за талью, прошлась с нею по залу, позже увела ее в ее помещение. Серж
пояснил, что его супруга довольна игрою Верочки, но желает потолковать с нею,
в силу того, что необходимо знать и темперамент учительницы и т. д., и наводил
разговор на Сторешникова. Все это было замечательно, но Марья Алексевна
наблюдала все зорче и страннее.
— Милое дитя мое, — сообщила Жюли, вошедши в помещение Верочки: — ваша
мать весьма плохая дама. Но что6ы мне знать, как сказать с вами, прошу
вас, поведайте, как и для чего вы были день назад в театре? Я уже знаю все это от
мужа, но из вашего рассказа я определю ваш темперамент. Не опасайтесь меня. —
Выслушавши Верочку, она сообщила: — Да, с вами возможно сказать, вы имеете
темперамент, — и в самых осмотрительных, щекотливых выражениях поведала ей о
вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Что ж, он желал одурачить вашу мать, либо они оба были в заговоре
против вас? — Верочка горячо начала говорить, что ее мать уж не такая же
плохая дама, дабы быть в заговоре. — Я на данный момент это замечу, — сообщила Жюли.
— Вы оставайтесь тут, — вы в том месте лишняя. — Жюли возвратилась в залу.
— Серж, он уже кликал эту ее дочь и женщину кататься в наше время вечером.
Поведай ей о вчерашнем ужине.
— Ваша дочь нравится моей жене, сейчас надобно лишь условиться в цене
и, возможно, мы не разойдемся вследствие этого. Но разрешите мне докончить отечественный
разговор о отечественном неспециализированном привычном. Вы его весьма хвалите. А известно ли вам,
что он говорит о собственных отношениях к вашему семейству, — к примеру, с какою
целью он приглашал нас день назад в вашу ложу?
В глазах Марьи Алексевны, вместо выпытывающего взора, блеснул суть:
так и имеется.
— Я не сплетница, — отвечала она с неудовольствием: — сама не разношу
вестей и мало их слушаю. — Это было сообщено не без колкости, при всем ее
благоговении к визитёру. — Мало ли что болтают юные люди между собою;
этим нечего заниматься.
— Хорошо-с; ну, а вот это вы назовете сплетнями. — Он начал рассказывать
историю ужина. Марья Алексевна не разрешила ему докончить: когда сказал он
первое слово о пари, она быстро встала и с неистовством закричала, совсем
забывши важность гостей:
— Так вот они, штуки-то какие конкретно! Ах он, разбойник. Ах он, мерзавец. Так
вот для чего он кататься-то кликал! он желал меня за городом-то на тот свет
послать, дабы беспомощную девушку обесчестить! Ах он, сквернавец! — и без того
потом. Позже она начала благодарить гостя за спасение судьбы ее и чести ее
дочери. — То-то, батюшка, я уж и сперва догадывалась, что вы что-нибудь
неспросту приехали, что уроки-то уроками, а цель у вас вторая, да я не то
полагала; я думала, у вас ему вторая невеста приготовлена, вы его у нас
отбить желаете, — погрешила на вас, окаянная, простите великодушно. Вот,
возможно сообщить, по гроб судьбы облагодетельствовали, — и т. д. Ругательства,
признательности, извинения продолжительно лились хаотичным потоком.
Жюли недолго слушала эту нескончаемую обращение, суть которой был ясен для
нее из жестов и тона голоса; с первых слов Марьи Алексевны француженка
поднялась и возвратилась в помещение Верочки.
— Да, ваша мать не была его сообщницею и сейчас весьма раздражена против
него. Но я отлично знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие эмоции не
удержатся продолжительно против финансовых расчетов; она не так долго осталось ждать снова примется ловить
жениха, и чем это может кончиться, всевышний знает; по крайней мере, вам будет
весьма не легко. На первых порах она покинет вас в покое; но я вам говорю, что
это будет не на много. Что вам сейчас делать? Имеется у вас родные в Санкт-Петербурге?
— Нет.
— Это жаль. У вас имеется любовник? — Верочка не знала, как и отвечать на
это, она лишь необычно раскрыла глаза. — Простите, простите, это видно, но
тем хуже. Значит, у вас нет приюта. Как же быть? Ну, слушайте. Я не то, чем
вам показалась. Я не супруга ему, я у него на содержаньи. Я известна всему
Петербургу как самая плохая дама. Но я честная дама. Прийти ко мне —
для вас значит утратить репутацию; достаточно страшно для вас да и то, что я уже
один раз была в данной квартире, а приехать к вам во второй раз было бы,
возможно, портить вас. В это же время надобно увидеться еще с вами, возможно, и
неоднократно, — другими словами, если вы доверяете мне, Да? — Так в то время, когда вы на следующий день имеете возможность
располагать собою?
— Часов в двенадцать, — сообщила Верочка. Это для Жюли мало рано, но
все равно, она велит разбудить себя и встретится с Верочкою в той линии
отеля , которая противоположна Невскому {21}; она меньше всех, в том месте
легко отыскать друг друга, и в том месте нет человека, который знает Жюли.
— Да, вот еще радостная идея: дайте мне бумаги, я напишу этому
подлецу письмо, дабы забрать его в руки. — Жюли написала: Мсье Сторешников,
вы сейчас, возможно, в громадном затруднении; в случае, если желаете избавиться от него,
будьте у меня в 7 часов. М. Ле-Теллье {22}. — Сейчас прощайте!
Жюли протянула руку, но Верочка ринулась к ней на шею, и целовала, и
плакала, и снова целовала, А Жюли и подавно не выдержала, — так как она не была
так воздержана на слезы, как Верочка, да и весьма ей мила была радость
и гордость, что она делает добропорядочное дело; она пришла в экстаз, сказала,
сказала, все со поцелуями и слезами, и заключила восклицанием:
— Приятель мой, милое мое дитя! о, не дай тебе всевышний ни при каких обстоятельствах выяснить, что
ощущаю я сейчас, в то время, когда по окончании многих лет в первоначальный раз прикасаются к моим
губам чистые губы. Погибни, но не давай поцелуя без любви!
V
Замысел Сторешникова был не так человекоубийствен, как предположила Марья
Алексевна: она, по собственной манере, дала делу через чур неотёсанную форму, но сущность
дела отгадала, Сторешников думал попозже вечером завезти собственных дам в
ресторан, где планировал ужин; очевидно, они все замерзли и проголодались,
надобно погреться и выпить чаю; он всыплет опиуму в чашку либо рюмку Марье
Алексевне; Верочка растеряется, заметив мать без эмоций; он заведет Верочку в
помещение, где ужин, — вот уже пари и побеждено; что дальше — как произойдёт.
Возможно, Верочка в собственном смятении ничего не осознает и согласится посидеть
в незнакомой компании, а вдруг и по сей день уйдет, — ничего, это простят, потому
что она лишь вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на
первых порах. Позже он уладится деньгами с Марьей Алексевною, — так как ей уж
нечего будет делать.
Но сейчас как ему быть? он проклинал собственную хвастливость перед
друзьями, собственную ненаходчивость при неожиданном крутом сопротивлении Верочки,
хотел себе провалиться через почву. И в этаком-то сокрушении и расстройстве
духа — письмо от Жюли, целительный бальзам на рану, луч спасения в
непроглядном мраке, столбовая дорога под ногою тонувшего в глубоком болоте.
О, она окажет помощь, она умнейшая дама, она может все придумать!
добропорядочная дама! — Мин. за десять до 7 часов, он был уже перед ее
дверью, — Изволят ожидать и приказали принять.
Как величественно сидит она, как строго наблюдает! чуть наклонила голову
в ответ на его поклон. Счастлива вас видеть, прошу садиться. — Ни один
мускул не пошевелился в ее лице. Будет сильная головомойка, — ничего, ругай,
лишь спаси.
— Мсье СторешнИк, — начала она холодным, медленным тоном: — вам
известно мое мнение о деле, по которому мы видимся сейчас и которое, стало
быть, мне не требуется снова характеризовать. Я видела ту молодую особу, о
которой был день назад разговор, слышала о вашем нынешнем визите к ним,
следовательно, знаю все, и счастлива, что это избавляет меня от тяжелой
необходимости расспрашивать вас о чем-либо. Ваше положение с однообразной
определенностью светло и мне и вам (господи, лучше бы ругалась! думает
подсудимый). Мне думается, что вы не имеете возможность выйти из него без посторонней
помощи, и не имеете возможность ожидать успешной помощи ни от кого, не считая меня. Если вы
имеете возразить что-нибудь, я ожидаю. — Итак (по окончании паузы), вы подобно мне
полагаете, что никто второй не в состоянии оказать помощь вам, — выслушайте же, что
я могу и желаю сделать для вас; в случае, если предлагаемое мною пособие покажется вам
достаточно, я выскажу условия, на которых согласна оказать его.
И тем же долгим, долгим манером официального изложения она сообщила,
что может отправить Жану письмо, в котором сообщит, что по окончании вчерашней вспышки
передумала, желает принимать участие в ужине, но что сегодняшний вечер у нее уже
занят, что исходя из этого она требует Жана уговорить Сторешникова отложить ужин — о
времени его она по окончании условится с Жаном. Она прочла это письмо, — в письме
слышалась уверенность, что Сторешников победит пари, что ему обидно будет
отсрочивать собственный торжество. Достаточно ли будет этого письма? — само собой разумеется. В
таком случае, — продолжает Жюли все тем же долгим, долгим тоном
официальных записок, — она пошлёт письмо на двух условиях — вы имеете возможность
принять либо не принять их, — вы принимаете их, — я отправляю письмо; вы
отвергаете их, — я жгу письмо, и т. д., все в данной же нескончаемой манере,
вытягивающей душу из выручаемого. Наконец и условия. Их два: — Первое: вы
прекращаете всякие преследования юный особы, о которой мы говорим;
второе: вы перестаете упоминать ее имя в ваших беседах. — Только-то —
думает выручаемый: — я думал, уж она линия знает чего потребует, и уж чорт
знает на что ни был бы готов. Он согласен, и на его лице восхищение от
легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все
растолковывает… первое — необходимо для нее, второе — кроме этого для нее, но еще более
для вас: я отложу ужин на 7 дней, позже еще на 7 дней, и дело забудется; но
вы осознаете, что другие забудут его лишь в том случае, в то время, когда вы не станете
напоминать о нем каким бы то ни было словом о юный особе, о которой и т.
д. И все разъясняется, все доказывается, кроме того то, что письмо будет получено
Жаном еще во-время. — Я справлялась, он обедает у Берты и т. д., — он
отправится к вам, в то время, когда докурит собственную сигару и т. д., и все в таком роде и,
к примеру, в таком: Итак, письмо отправляется, я счастлива. Потрудитесь
перечесть его, — я не имею и не требую доверия. Вы прочли, — потрудитесь сам
запечатать его, — вот конверт. — Я звоню. — Полина, вы потрудитесь передать
это письмо, и т. д. — Полина, я не виделась в наше время с мсье Сторешником, он
не был тут, — вы осознаёте? — Около часа тянулось это мучительное
спасание. Наконец, письмо послано, и спасенный дышит свободнее, но пот
льет с него градом, и Жюли продолжает:
— Через пятнадцать минут вы должны станете торопиться к себе, дабы Жан застал
вас. Но четвертью часа вы еще имеете возможность располагать, и я воспользуюсь ею, дабы
сообщить вам пара слов; вы последуете либо не последуете совету, в них
заключающемуся, но вы зрело обдумаете его. Я не буду сказать об
обязанностях честного человека относительно девушки, имя которой он
компрометировал: я через чур отлично знаю отечественную светскую молодежь, дабы ожидать
пользы от рассмотрения данной стороны вопроса. Но я нахожу, что женитьба на
юный особе, о которой мы говорим, была бы удачна для вас. Как дама
прямая, я изложу вам основания для того чтобы моего мнения с полною ясностью, не смотря на то, что
кое-какие из них и щекотливы для вашего слуха, — но, мельчайшего вашего
слова хватит, дабы я остановилась. Вы человек не сильный характера и
рискуете попасться в руки плохой дамы, которая будет мучить вас и играться
вами. Она хороша и добропорядочна, потому не стала бы обижать вас. Женитьба на
ней не обращая внимания на низкость ее происхождения и, относительно с вами, бедность,
довольно много двинула бы вперед вашу карьеру: она, будучи введена в большой
свет, при ваших финансовых средствах, при собственной красоте, силе и уме характера,
заняла бы в нем блестящее место; пользы от этого для всякого мужа понятны.
Но, не считая тех польз, которых взял бы каждый второй супруг от таковой жены, вы,
по изюминкам вашей натуры, более, чем кто-либо, нуждаетесь в содействии,
— сообщу прямее: в управлении. Каждое мое слово было взвешено; каждое —
основано на наблюдении над нею. Я не требую доверия, но советую вам
обдумать мой совет. Я очень сильно сомневаюсь, дабы она приняла вашу руку; но
если бы она приняла ее, это было бы весьма выгодно для вас. Я не удерживаю
вас более, вам надобно торопиться к себе.
VI
Марья Алексевна, само собой разумеется, уже не претендовала на отказ Верочки от
катанья, в то время, когда заметила, что Мишка-дурак вовсе не таковой дурак, а чуть было
кроме того не поддел ее. Верочка была покинута в покое и на второе утро без
всякой помехи отправилась в отель .
— Тут морозно, я не обожаю холода, — сообщила Жюли: — надобно
куда-нибудь отправиться. Куда бы? погодите, я на данный момент возвращусь из этого
магазина. — Она приобрела густой вуаль для Верочки. — Наденьте, тогда имеете возможность
ехать ко мне безопасно. Лишь не подымайте вуаля, пока мы не останемся
одни. Полина весьма скромна, но я не желаю, чтобы и она вас видела. Я через чур
берегу вас, дитя мое! — Вправду, она сама была в шляпе и салопе собственной
горничной и под густым вуалем. В то время, когда Жюли отогрелась, выслушала все, что
имела нового Верочка, она поведала про собственный свиданье с Сторешниковым.
— Сейчас, милое дитя мое, нет никакого coмнения, что он сделает вам
предложение. Эти люди влюбляются по уши, в то время, когда их волокитство отвергается.
Понимаете ли вы, дитя мое, что вы поступили с ним, как умелая кокетка?
Кокетство, — я говорю про настоящее кокетство, а не про глупые, посредственные
подделки под него: они ужасны, как любая нехорошая подделка под хорошую
вещь, — кокетство — это такт и ум в применении к делам дамы с мужчиною.
Потому совсем наивные девушки без намерения действуют как умелые
кокетки, в случае, если имеют такт и ум. Возможно, и мои аргументы частично подействуют
на него, но основное — ваша твердость. — Как бы то ни было, он сделает вам
предложение, я рекомендую вам принять его.
— Вы, которая день назад сообщили мне: лучше погибнуть, чем дать поцелуй без
любви?
— Милое дитя мое, это было сообщено в увлечении; в 60 секунд увлечения оно
правильно и отлично! Но жизнь — расчёт и проза.
— Нет, ни при каких обстоятельствах, ни при каких обстоятельствах! Он противен, это отвратительно! Я не увижусь,
пускай меня съедят, я ринусь из окна, я отправлюсь собирать милостыню… но
дать руку противному, низкому человеку — нет, лучше погибнуть.
Жюли начала объяснять пользы: вы избавитесь от преследований матери, вам
угрожает опасность быть реализованной, он не зол, а лишь недалек, недалекий и
незлой супруг лучше всякого другого для умной дамы с характером, вы станете
госпожею в доме. Она в броских красках обрисовывала положение актрис, танцовщиц,
каковые не подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними: это самое
лучшее положение в свете для дамы, помимо этого положения, в то время, когда к такой же
власти и независимости еще присоединяется со стороны общества формальное
признание законности для того чтобы положения, другими словами, в то время, когда супруг относится к жене
как поклонник актрисы к актрисе. Она сказала довольно много, Верочка сказала
довольно много, обе разгорячились, Верочка, наконец, дошла до пафоса.
— Вы именуете меня фантазеркою, задаёте вопросы, чего же я желаю от судьбы?
Я не желаю ни властвовать, ни подчиняться, я не желаю ни обманывать, ни
притворяться, я не желаю наблюдать на мнение вторых, получать того, что
советуют мне другие, в то время, когда мне самой этого не требуется. Я не привыкла к
достатку — мне самой оно не требуется, — для чего же я стану искать его лишь
по причине того, что другие считаюм, что оно всякому приятно и, значит, должно
быть приятно мне? Я не была в обществе, не испытывала, что означает блистать,
и у меня еще нет влечения к этому, — для чего же я стану жертвовать чем-нибудь
для блестящего положения лишь по причине того, что, согласно точки зрения вторых, оно приятно?
Для того, что не требуется мне самой, — я не пожертвую ничем, — не только собой,
кроме того мельчайшим капризом не пожертвую. Я желаю быть свободна и жить
по-своему; что необходимо мне самой, на то я готова; чего мне не требуется, того не
желаю и не желаю. Что необходимо мне будет, я не знаю; вы рассказываете: я молода,
неопытна, современем переменюсь, — ну, что ж, в то время, когда переменюсь, тогда и
переменюсь, а сейчас не желаю, не желаю, не желаю ничего, чего не желаю! А чего
я желаю сейчас, вы задаёте вопросы? — ну да, я этого не знаю. Желаю ли я обожать
мужчину? — Я не знаю, — так как я день назад поутру, в то время, когда поднималась, не знала, что
мне захочется полюбить вас; за пара часов перед тем, как полюбила вас, не
знала, что полюблю, и не знала, как это я буду ощущать, в то время, когда полюблю
вас. Так сейчас я не знаю, что я буду ощущать, в случае, если я полюблю мужчину, я
знаю лишь то, что не желаю никому поддаваться, желаю быть свободна, не желаю
никому быть обязана ничем, дабы никто не смел сообщить мне: ты обязана
делать для меня что-нибудь! Я желаю делать лишь то, чего буду желать, и
пускай другие делают так же; я не желаю ни от кого потребовать ничего, я желаю не
стеснять ничьей свободы и сама желаю быть свободна.
Жюли слушала и вспоминала, вспоминала и краснела и — так как она не
имела возможность не вспыхивать, в то время, когда подле был пламя — быстро встала и прерывающимся
голосом заговорила:
— Так, дитя мое, так! Я и сама бы так ощущала, в случае, если б не была
развращена. Не тем я развращена, за что именуют даму погибшей, не тем,
что было со мною, что я терпела, от чего страдала, не тем я развращена, что
тело мое было предано поруганью, а тем, что я привыкла к праздности, к
роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в других, угождаю, делаю то,
чего не желаю — вот это разврат! Не слушай того, что я тебе сказала, дитя
мое: я развращала тебя — вот мученье! Я не могу прикасаться к чистому, не
оскверняя; беги меня, дитя мое, я противная дама, — не думай о свете! В том месте
все противные, хуже меня; где праздность, в том месте гнусность, где роскошь, в том месте
гнусность! — беги, беги!
VII
Сторешников чаще и чаще начал думать: а что, как я в действительности заберу
да женюсь на yей? С ним случился случай, весьма обычный в жизни не
лишь людей несамостоятельных в его роде, а кроме того и людей с свободным
характером. Кроме того в истории народов: этими случаями наполнены томы Юма и
Гиббона, Ранке и Тьерри {23}; люди толкаются, толкаются в одну сторону
лишь по причине того, что не слышат слова: а попытайтесь-ко, братцы, толкнуться в
другую, — услышат и начнут поворачиваться направо кругом, и пошли толкаться
в другую сторону. Сторешников слышал и видел, что богатые юные люди
покупают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он и
получал сделать Верочку собственной любовницею: другого слова не приходило ему в
голову; услышал он второе слово: возможно жениться, — ну, и начал думать на
тему супруга, как прежде думал на тему любовница.
Это неспециализированная черта, по которой Сторешников весьма удовлетворительно
изображал в собственной особе девять десятых долей истории рода человеческого. Но
психологи и историки говорят, что в каждом частном факте неспециализированная обстоятельство
индивидуализируется (по их выражению) местными, временными, племенными и
личными элементами, и словно бы бы они-то, особые-то элементы, и серьёзны, — то
имеется, что все ложки не смотря на то, что и ложки, но любой хлебает суп либо щи тою ложкою,
которая у него, конкретно вот у него в руке, и что именно вот эту-то ложку
надобно разглядывать. По какой причине не разглядеть.
Основное уже сообщила Жюли (совершенно верно просматривала она русские романы, каковые все
об этом упоминают!): сопротивление разжигает охоту. Сторешников привык
грезить, как он будет владеть Верочкою. Подобно Жюли, я обожаю именовать
неотёсанные вещи прямыми именами неотёсанного и похабного языка, на котором практически все мы