Не ждя ответа, дама открыла дверь не большой, но отлично протопленной помещения и скоро принесла ужин, что не было возможности назвать «чем будет необходимо». Она пригласила гостя к столу.
— Пану Коримскому я о вас уже доложила. Сразу после ужица вы имеете возможность пойти к нему, — сказала разговорчивая дама, наливая в чашку тёплый чай. — Он ожидал вас ещё день назад.
— Весьма сожалею, что я раньше не имел возможности прибыть, — ответил юный человек, поднимаясь. — Аптека сейчас, возможно, уже закрыта?
— Ах, она уже целую семь дней закрыта, с того времени как произошло это громадное несчастье. Но вы же ничего о нём не понимаете!?
— Нет, знаю.
Они вышли из помещения.
— Вы понимаете? Тем лучше. Пан отечественный с того времени не имеет возможности и не желает больше делать лекарств, да и неудивительно! А ученики его реализовывают лишь мелочь, рецептов не принимают. Нам весьма некомфортно перед людьми, да и перед докторами также.
— А как юный пан Коримский? — задал вопрос юный человек с искренним состраданием в голосе.
— Со прошлого дня, слава Всевышнему, несколько лучше. Врач Лермонтов говорит, что смертельная опасность миновала. Дал бы милосердный Господь, дабы врач не совершил ошибку!
— Он доктор этого города?
— Ах, нет. Отечественный доктор — врач Раушер — уже пожилой пан. Врач Лермонтов — приятель отечественного Никуши. Не удивляйтесь, что я его так именую. Так как я за ним ходила, в то время, когда он лишился матери, и воспитывала его, а сейчас мне приходится видеть его страдания.
Дама тихо начала плакать.
— Он всё ещё так очень сильно страдает? — задал вопрос юный человек с тем же сочувствием.
— Этого мы не знаем. Он сейчас уже в сознании и скрывает собственное самочувствие, дабы папа не огорчался. Но вот и ваша помещение, пан провизор.
— Благодарю вас. Помещение пана Коримского на втором этаже, не правда ли?
— Да, вторая дверь справа от лестницы.
Юный человек вошёл в предоставленную ему помещение.
Открыв собственный чемодан, он вынул из него и привёл в порядок одежду.
Внезапно он опустился на колени, закрыв лицо руками, и оставался так некое время. В то время, когда он поднялся, на его лице были видны следы слёз, но глаза его опять светились. Он встал по лестнице, никого не встретив; громадный дом казался безлюдным. Но когда он коснулся ручки двери, она отворилась и из неё со склонённой головой вышел сам хозяин дома. Выражение его лица с узкими чертами было скорбным,
— Я Мирослав Урзин, — представился юный провизор.
— Весьма рад. — Коримский протянул ему руку. — Войдите.
Он пропустил его вперёд и сам вошёл следом в богато обставленную, освещённую громадной люстрой помещение. Они сели в кресла.
— Если судить по вашим рекомендациям я воображал себе вас старше, — сообщил аптекарь приветливо, но с сомнением в голосе. — Станете ли вы способны руководить всей аптекой?
— На, моём последнем месте из-за заболевания обладателя мне было доверено независимое управление, — робко ответил юный человек.
— Тем лучше для меня и для вас. Условиями оплаты вы довольны?
— В полной мере, пан Коримский!
— Тогда я вас больше не задерживаю. Вы, возможно, устали с дороги и должны отдохнуть. Надеюсь, что о вашем удобстве позаботились; в случае, если нет — обращайтесь к пани Прибовской, моей домоправительнице. — Коримский поднялся, за ним встал и юный человек.
— Вы разрешите, пан Коримский, ещё сейчас осмотреть аптеку, дабы на следующий день с утра приступить к работе; я не устал.
Коримский мало побледнел и совершил рукой по лбу.
— Я отправлю доктора Лермонтова, он вам всё продемонстрирует и передаст, Я вам доверяю, надеюсь, что не совершу ошибку в вас. Спокойной ночи!
Торопившийся уйти Коримский в дверях ещё раз обернулся. Ему, показалось, словно бы юный человек не всё ещё сообщил. Глаза их встретились.
— Вы ещё чего-то хотите? — задал вопрос Коримский.
Данный вопрос позвал в Мирославе некую растерянность.
Покраснев, он сообщил:
— Я желал вас попросить разрешить мне этой ночью поменять вас у постели молодого пана Коримского. Я бы совершенно верно выполнил все врачебные предписания.
— Поменять меня у постели сына? Но по какой причине?
Холодное лицо аптекаря смягчилось.
— Потому, пан Коримский, что вам нужен отдых.
— А вам по окончании дороги?
— Я молод.
— Да, само собой разумеется; но вам тут всё незнакомо. Вы мне весьма поможете, в случае, если снимете с моих плеч бремя аптеки. Приступайте к выполнению ваших обязанностей.
Чуть заметный поклон, и юный человекостался один.
Скоро в дверях показался врач. Приятно поражённый добропорядочным видом нового домочадца, он сходу начал оживлённый разговор.
— Простите, господин Урзин, что я вас так продолжительно вынудил ожидать. Но отечественный больной только что проснулся, и нереально было уйти. Простите, я забыл представиться: Аурелий Лермонтов.
Разговаривая, юные люди совместно спустились вниз.
— Если бы вы не приехали сейчас, — сообщил доктор, открывая аптеку, — на следующий день тут было нужно бы трудиться мне. Так что, я вам сразу же могу продемонстрировать все отечественные сокровища.
— Я вам весьма благодарен. К сожалению, я не смог приехать раньше: мой хозяин погиб, и было нужно передавать аптеку его наследнику.
— А вы не могли её принять?
Урзин улыбнулся.
— Я, возможно, этого ни при каких обстоятельствах не смогу…
Юный доктор смутился.
— Простите за данный нетактичный вопрос, — сказал он и начал показывать аптеку. Заметно было, что он превосходно разбирался тут в книгах, в химическом кабинете, во всём заведении, — Так, сейчас я вам главное продемонстрировал.
— Я благодарю вас, пан врач, и сохраняю надежду вернуть аптеку пану Коримскому в том же безукоризненном порядке, в каком я её принял.
— О, пан Урзин, Коримский вряд ли когда-нибудь посмотрит в химический кабинет! Попытайтесь получить его доверие и благосклонность, и ваше будущее обеспечено. Сейчас вы провизор, после этого вы станете компаньоном, а в том месте, смотришь, и обладателем. Простите, но я должен вас покинуть: Никуша отпустил меня ненадолго. Не удивляйтесь, что именую его этим именем, оно ему подходит. До свидания, до на следующий день!
Было уже достаточно поздно, в то время, когда дверь за врачом закрылась и новый провизор в первоначальный раз лёг дремать в доме аптеки «Золотая лилия», где по тогдашним событиям его ожидало блестящее будущее.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Папа, где Аурелий так продолжительно? — задал вопрос не сильный голос с постели, у которой, подперев голову руками, сидел Коримский.
— Он не так долго осталось ждать придёт, Никуша. Только что приехал отечественный новый провизор. Аурелий показывает ему аптеку.
— Вот как? Провизор? О, это отлично! — Лицо больного оживилось. — Сейчас тебе возможно будет отдохнуть, — сообщил парень, лаская руку отца.
Пан Коримский молчал, очевидно не решаясь сообщить сыну что-то.
— Забудь, всю эту неприятность, которую я тебе причинил. Я так как до этого дня не осознаю, как это произошло.
— Ты не осознаёшь? — Коримский не легко набрался воздуха.
— парень, глядя на отца, дрожащим голосом проговорил:
— Не будем об этом. Но не думай… не нужно… Нет, ты же не виноват! Всё произошло из-за моей неосторожности. Если бы я сообщил тебе, что я вылил яд в такой же стакан, в каком был лимонад! Ты по большому счету не желал готовить эту смесь, а я настоял! Моя это вина, моя! Но так как я поправлюсь.
Аурелий заявил, что он будет со мной , пока я опять не смогу ходить.
Взглянешь, мне станет лучше по окончании первой же прогулки! А позже оптимальнее покинуть все мои замыслы на будущее и принять аптеку, дабы, наконец, снять с тебя обязанности, которыми ты постоянно тяготился. Я останусь с тобой и буду аптекарем, как мои предки.
— Ни при каких обстоятельствах!
— Что ты сообщил?
— Ничего, Никуша. Всё будет так, как ты желаешь, — успокаивал его папа. — Наблюдай, вот уже идёт пан Лермонтов!
— Я к вашим услугам, пан Коримский. Данный новый провизор — ваша успех.
— Вы думаете?
— Само собой разумеется. У него хороший характер и опыт; а это в любой момент хорошее поручительство. Никуша, как твои дела? Ты: не хорошо лежишь, дорогой! — Доктор согнулся к больному.
— Я лежу отлично, Аурелий. А провизор юный?
— Примерно моего возраста.
— Жаль, что ты не привёл его с собой!
— Ты желаешь его видеть?
— Отлично бы, но уже поздно. Пускай отдохнёт с дороги. Значит, на следующий день.
— Да, само собой разумеется, на следующий день он тебе представится. Тебе, дорогой мой, также пора дремать, нельзя нарушать режим.
— Папа, я прошу тебя, иди и ты дремать, ты таковой бледный, — сообщил больной озабоченно. — Аурелий, пожалуйста!
— Пан Коримский, эта просьба для меня приказ, и поэтому высочайшего повеления я как повелитель в данной комнате высылаю вас из этого до завтрашнего дня и накладываю на вас в наказание за совершённые тут ночи постельный арест на одну ночь!
Бледные губы больного растянулись в ухмылке. Впалые глаза засветились озорством. Он обеими руками обхватил шею отца, в то время, когда тот склонился над ним.
— Я подчиняюсь высочайшему приказанию в надежде, что и ты будешь дремать, — сказал папа негромко, поцеловав сына.
— Я буду дремать.
В то время, когда доктор, выпроводив хозяина дома, возвратился к собственному приятелю, тот лежал с закрытыми глазами, но в тот же миг открыл их.
— Это ты, Аурелий? Один?
— Да, дорогой!
— Ах, я себя снова так необычно ощущаю. Прямо плакать хочется.
— Плакать? У тебя что-нибудь болит?
— Нет, но мне чего-то весьма не достаточно. В душе моей так пусто и мрачно.
— Это твоё состояние рождает у тебя такие мысли, — успокоил его приятель. — Заболевание сдерживает рвение твоего духа ввысь, угнетает его. Когда мы выйдем из этих четырёх стен, всё будет снова отлично. Поверь мне.
— Нет, Аурелий. Поразмыслить лишь, какие конкретно замыслы у нас были на будущее! Чего лишь я не желал добиться в области химии, как я желал прославить эту науку! И вот — одна только неточность, ужасная ночь и — незначительный шаг… Если бы я погиб тогда, моя гордая одарённая душа распалась бы в прах вместе с телом. Она превратилась бы в ничто, если бы не было вечности. А вдруг имеется вечность, что тогда ожидает за пределами данной жизни того, кто об этом не думал?
В комнате стало негромко.
— На эти вопросы, Никуша, я не могу дать тебе ответа, — сообщил Аурелий безрадосно. — Было время, в то время, когда для меня в этом отношении всё было очевидным, но на данный момент этого нет. Но не будем сейчас думать об этом. Ты ещё через чур не сильный, дабы решать такие вопросы. В то время, когда ты поправишься совсем, мы вместе с тобой будем искать истину
— Правда? О, как я рад! Сообщи мне лишь одно: ты веришь в вечность?
— Да, я верю, Никуша, в силу того, что моя мать верила и жила для неё. И такая крепкая вера, какую она имела, в то время, когда умирала, не может быть напрасной.
— Видишь, вот и я верю и не могу избавиться от страха, от уверенности, что если бы я погиб, вечность для меня стала бы ужасной…
— Ах, не скажи так, — перебил его врач, поднимаясь со стула. — И дабы ты больше не предавался своим негативным мыслям, я тебе лучше поведаю новость; пан Николай Орловский забрал к себе собственную внучку, и сейчас вечером они прибыли в Орлов. Так, по крайней мере, сказал мне Раушер. на следующий день вечером в Орлове должна быть свадьба. Адам Орловский женится на собственной кузине.
— Вот как? — Щёки больного покраснели от беспокойства. — Но так как Адама не было дома!
— Он возвратился. на данный момент его также нет дома, он лишь к свадьбе возвратится. По окончании женитьбы юные поселятся в другом имении, в Горке, которое пан Николай дарит собственной внучке на свадьбу.
Оттуда Адам отправится в экспедицию.
— А Маргита? — Больной приподнялся в кровати, уставившись на приятеля.
— Маргита Орловская станет хозяйкой и будет заботиться за дедом.
— Она останется тут? А мой папа! Ах!..
— Никуша! О, что я делаю? Кому я всё это говорю? — вскрикнул Аурелий, ударив себя по лбу. — Так как она его сестра!
Он быстро начал выводить из глубокого обморока собственного юного приятеля. Скоро тот пришёл в себя, но разговор не был продолжен. Больной устал, слабость клонила его ко сну.
Во сне он ещё раз со вздохом сообщил: «Она придёт, отечественная Maргита, она придёт, но не к нам, ах!..».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
По ярко освещённому залу расхаживал пан Николай Орловский, заложив руки за пояснице и посматривая на дверь, словно бы он с нетерпением кого-то ожидал.
Наконец зашуршал занавес, и перед паном Орловским остановилась в ярком свете стройная миловидная женщина. Старик с удовольствием рассматривал это красивое, но так серьёзно смотревшееся существо.
— Прости, дед, что вынудила тебя так продолжительно ожидать: я была на кухне, в том месте просили моего совета по одному делу.
— Маргита, что я слышу? Ты забрала в собственные руки скипетр власти, чуть вступив в данный дом? — сообщил старик радуясь. — Опоздала ты приехать, они уже просят у тебя совета?
Он протянул руки навстречу внучке и привлёк её к себе.
— Весьма легко, — ответила она, целуя его. — Я заметила, как ключница и кухарка о чём-то весьма серьёзно рассуждали, задала вопрос о причине спора и отправилась с ними. Ты же меня позвал ко мне, дед, а я приехала не бездельничать.
— Само собой разумеется, само собой разумеется, но в приготовлениях к собственной свадьбе тебе нечего принимать участие, это отечественное дело.
На мгновенье тень пробежала по её лицу.
— Помни, дед, что отечественная свадьба только второстепенное, не смотря на то, что и нужное дело, которое разрешит мне остаться у тебя.
Пан Николай со страхом взглянуть на собственную внучку.
— Разве для тебя основное — быть со мной? — задал вопрос он.
Она собственными громадными глазами взглянуть на него и тихо сообщила:
— Да, ты первый и единственный человек, что обожает меня и что испытывает недостаток во мне, исходя из этого я желаю жить для тебя.
— А Адам?
— Адам? Зная, что я у тебя, он тихо может путешествовать. Он, возможно, будет весьма доволен.
Тяжесть легла на сердце пана Николая: не таким он воображал себе данный альянс. Он поразмыслил, радуясь: «Да она его просто не знает, исходя из этого так говорит! Основное, что они дали согласие, другое приложится». А в то время, когда внучка так тихо начала расспрашивать о приглашённых гостях и разглядывать собственное приданное, подвенечное платье, фату и венок, дедушка совсем успокоился.
На следующий сутки старик прямо-таки расцвёл, в то время, когда заметил, как она управляется с домашними делами. Звонкий голос юный хозяйки оживил ветхий дом.
В Орлове не увидели, как пролетел сутки подготовки к данной необычной, как выражались слуги, свадьбе. К вечеру приехал пан Адам с тремя приятелями, а следом за ним начали съезжаться гости.
Венчание было назначено на шесть часов в Подграде, после этого в Орлове должен был состояться ужин, утром — праздничный ланч, по окончании чего молодожёнам надлежало отправиться в Горку. Таков был замысел пана Орловского.
Приблизительно через полчаса по окончании прибытия в Орлов пан Адам, уже одетый в свадебный костюм, нарядный, как и надеется жениху, вышел на балкон, дабы мало прохладиться. Юный человек был взволнован, как ни старался он внушить себе, что данный ход, к которому его принудил дедушка, для него лично не имеет ни мельчайшего значения. Ему было неприятно играть роль жениха. Он злился на самого себя за то, что в угоду деду дал согласие связаться с таковой юной девушкой, которой он сейчас даст обет верности и которая всю жизнь будет ему в тягость, не говоря уже о том, что он предоставляет ей право обладать им. Он был счастлив, что не видел её до сих пор, и однако ему хотелось наконец определить, какова была эта навязанная ему невеста. Балкон освещался двумя розовыми светильниками. Около всё было так красиво! Вся округа, засыпанная снегом, была загружена в загадочную тишину, как зачарованная. Но пан Адам не подмечал этого, его раздражение всё больше росло. Если бы это не было связано с его честью деда и собственной честью, он бы не сделал этого шага. Само собой разумеется, он на следующий день же отправится в путешествие, о котором столько лет грезил, но не свободным молодым человеком, а другом, которого публичные отношения принуждали хотя бы в письмах заботиться о жене. И, помимо этого, он был обязан возвратиться к ней!
В беспокойстве он совершил рукой по волосам, повернулся и непроизвольно отошёл, заметив рядом с собой девушку, которая стояла, прислонившись к перилам балкона, в белом как снег платье, в фате, ниспадавшей из-под миртового венка. Её тёмные глаза с тоской наблюдали на показывающиеся невдалеке горы.
Адама охватило необычное чувство. Мысли в его голове стали путаться: «Это — твоя невеста! Неужто это она, Маргита?». Нет, этого не может быть! Но так как это лицо пана Коримского! глаза и Фигура когда-то столь любимой тёти Наталии! Как зачарованный, наблюдал юный Орловский на собственную невесту. Сейчас она обернулась. Краска залила её лицо, позже оно побледнело; Маргита отошла назад, и между парнями, хоть их разделяло всего три шага, появилась пропасть.
— Хороший вечер, Маргита! Целую вашу руку, — поприветствовал её юный человек.
— Хороший вечер, — раздался равнодушный ответ.
— Адам Орловский, — представился он.
— Определю вас по фотографии.
— Вот как?
Они замолчали. Его обескуражила эта холодность. Таковой он себе эту девочку из пансионата в А не воображал. Адам дотянулся часы.
— Возможно, пора, — сообщил он, глядя на циферблат, не смотря на то, что не — видел наряду с этим ни стрелок, ни чисел.
— Прошу в дом, дед перед венчанием желает представить нас обществу.
Он культурно открыл перед ней дверь. Она подняла собственный долгий шлейф и лёгкими шагами прошла мимо него. Его коснулся запах ландыша и резеды. И снова овладело им это необычное чувство…
без звучно они прошли коридор до первого зала. В том месте навстречу им вышел пан Орловский. Адам заметил, как засветились глаза невесты и как она прильнула к деду.
Официальное представление молодых закончилось; настала пора отправляться в церковь. Маргита, белее собственной фаты, посредством жениха села в карету. Не было благословляющей руки над её головой. Она почувствовала себя сиротой: у неё не было никого на всём белом свете, кто имел возможность бы оградить её от этого ужасного обета, связывающего её на всегда с чужим человеком. По пути церковь юные не сообщили друг другу ни слова. А от церемонии венчания у Маргиты остались только мрачные воспоминания. Адам уже не стеснялся роли жениха таковой прекрасной невесты. Скорее напротив — эта роль начинала ему нравиться…
Пышный свадебный пир доходил к концу. Гости уже разъезжались. Все они были очарованы красотой невесты, и за юный четой затворилась дверь салона Маргиты.
«Наконец мы можем поболтать наедине, — начал Адам. — До сих пор у нас не было данной возможности. Дед желает, дабы мы на следующий день посетили твоё имение Горку. Ты не возражаешь, в случае, если мы перейдём на «ты»?
Маргита кивнула в знак согласия и в первый раз взглянула ему в глаза.
— Вдвоём? — задала вопрос она.
— Да.
— Для чего, в случае, если дед с нами не отправится? В случае, если Горка моё имение, я его осмотрю в второй раз.
Он смешался.
— Ты знаешь, — сообщил он, — по традиции мы сейчас должны были бы отправиться в свадебное путешествие… Но это нереально из-за моей экспедиции. Но будет приличнее, в случае, если я хотя бы отправлюсь в путь из Горки.
— По какой причине? Нам не требуется свадебного путешествия, ты волен поступать как тебе угодно. Для чего тебе задерживаться для мнения чужих людей?
— Не для людей! — возразил он, совершив рукой по своим волосам. — А разве ты не обидишься, в случае, если я покину тебя сразу после свадьбы?
— Я? — Она взглянуть на него, и ему показалось, что на данный момент он утонет в глубине её тёмных глаз. — Мы выполнили желание дедушки. Речь заходит о нём, а не о нас. Лишь он связывает нас.
Адам быстро встал со стула.
— Маргита, что ты говоришь? Так как мы только что дали обет!
Она также выпрямилась.
— О, обет верности я сдержу. И ничего не потребую вместо. Можешь не беспокоиться, что я тебе буду мешать. Прости, я тебя покину, но ненадолго: мы ещё должны поболтать о отечественных делах.
В то время, когда женщина возвратилась, Адам Орловский всё ещё стоял на том же месте, где она его покинула, мрачный и задумчивый. Чего он, фактически, желал? Раньше он опасался оков, а сейчас, в то время, когда она ему так тихо заявила, что совершившееся было только официальной церемонией, которая их не сближала и не имела возможности сблизить, он был обижен до глубины души. Воспитание у него было достаточно поверхностное, не смотря на то, что дедушка привил ему определённые моральные правила, каковые, как вычислял сам Адам, сохранили его от падения до этого дня. Но он был старше и имел на брак более зрелые взоры, чем она. Он знал, что подобные отношения между ними не смогут длиться продолжительное время. Её отношение к создавшемуся положению его не удивляло, поскольку ей не было и восемнадцати, и она не знала судьбе. Но он был оскорблён тем, как она давала ему осознать, что он ей не нужен так же, как она ему.
Только лишь он успел сделать вывод, что делу нужно придать второй оборот, как она возвратилась, уже без венка и фаты, села у камина, поставив собственные мелкие, обутые в белые ботинки ножки на низенький стульчик, и внесла предложение ему кресло наоборот.
— Я бы желала знать, в чём могу заменить тебя у дедушки.
— Я тебя не осознаю. Не считая как на каникулах я у него не был и постоянно занимался собственными научными делами. — Адам стоял, прислонившись к камину и скрестив руки на груди. — Я слышал, что сходу по прибытии ты взяла на себя роль хозяйки Орлова, — добавил он с лёгким поклоном.
— Я приехала, дабы оказать помощь дедушке, — возразила Маргита. — И сделаю всё, дабы он ощущал себя отлично; я буду жить для него.
— Страно, что ты говоришь мне это всего через пара часов по окончании венчания, — увидел он насмешливо.
Она кроме того не взглянуть на него, лицо её похолодело.
— Страно? Благодаря твоей откровенности, между нами ещё до свадьбы всё было выяснено, и мы знали, что ты будешь жить для собственной науки, а я — для дедушки. Ты так как сам этого желал.
— О да, — ответил он, гордо выпрямляясь. — Я благодарен, что ты предоставляешь мне такую свободу, потому что я пологал, что, вступая в брачный альянс, мы свяжем друг друга.
— Право, не знаю, чем я имела возможность бы тебя связать, — ответила Маргита серьёзно, убирая волосы со лба.
Наряду с этим она была столь прелестна, что Адам готов был забыть о собственной гордости. Но он ответил:
— Что меня касается, то я это знаю ещё менее.
— Ну и замечательно! Ты на следующий день же уходишь совместно со собственными приятелями — тебя им, возможно, уже на данный момент не достаточно, — а я остаюсь с дедушкой, — дав ему культурно осознать, что желает остаться одна.
Он простился и ушёл, но не к своим приятелям.
«Какая она необычная, — думал он в собственной комнате. — Может, было бы лучше мне не уезжать сразу после свадьбы и не оставлять её тут одну. Либо хотя бы отложить путешествие , пока мы привыкли бы к новым условиям? Ах, как жаль, что я уже не могу отказаться от своих слов! Что поразмыслят профессор и дедушка, в случае, если я внезапно передумаю? Экспедиция продлится не более двух месяцев, и я возвращусь. Книгу возможно и дома написать. А позже, когда-нибудь, отправлюсь в более долгое путешествие».
Так думал пан Адам. А Маргита? Женщина, стоя на коленях около собственного кресла, в котором она только что сидела, рыдала… Ни единым словом он не извинился за обиду, нанесённую в письме. Как они имели возможность пойти друг другу навстречу? Нет, ни при каких обстоятельствах! Этого он от неё не дождётся! Ни при каких обстоятельствах она не забудет обиду ему обиды. А он кроме того не знает либо не желает знать о том, как он обидел её. Он наблюдал на судьбу рядом с ней как на необходимость, с которой нужно будет примириться. Это она ему попытается уменьшить. Они смогут жить рядом, но приятель для приятеля — ни при каких обстоятельствах!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Утро. Праздничный ланч прошёл. Гости маленькими группами расположились в громадной библиотеке пана Орловского. Неподалеку от двери в столовую, оживлённо разговаривая, стояла одна такая несколько.
Вы понимаете, — сообщил пастор Г., добрый толстяк, — аптека снова открыта!
— Что вы рассказываете! Возможно, молодому Коримскому стало лучше.
— А вот идёт отечественный врач Раушер… Сообщите, пан врач, Николаю Коримскому лучше?
— Да, господа. А по какой причине вы задаёте вопросы?
— В силу того, что пан Коримский опять открыл аптеку.
— Так он же не сам трудится — у него сейчас имеется провизор.
— Вот как? Это другое дело, — сообщил юрист Краус. — Да и необычно было бы, если бы он сам трудился сейчас.
— Это отчего же? — любопытствовал юный доктор наук П.
— Разве вы не понимаете, что произошло с молодым Коримским?
— Я ничего не слышал.
— Случился несчастный случай: он отравился при составлении лекарства.
— Тише, господа, не будем тут об этом сказать! — предостерёг всех врач.
— Отчего же?
— Да не смотря ни на что, а Николай Коримский — брат юный пани Орловской, и она об этом несчастном случае ничего не знает.
— Что вы рассказываете! Сообщите нам лишь — он поправится?
— О да, но не так не так долго осталось ждать.
Господа отошли от двери, продолжая беседу. Если бы кто-нибудь из них обернулся, он бы заметил, как чья-то маленькая рука отпустила занавес, что она прочно сжимала на протяжении беседы гостей. И если бы они не ушли, то, возможно, услышали бы вырвавшийся из её груди стон.
— Мой единственный брат отравился, а я и не знала!..
По окончании обеда, к громадному удивлению слуг, со собственными приятелями уехал и пан Адам, но без собственной юный жены. Она проводила его совместно со ветхим паном лишь до ЖД станции.
— У господ собственные странности, — шептались слуги. — Такую прекрасную молодую даму покинуть по окончании свадьбы одну и отправиться скитаться по свету! Отечественный брат так бы не поступил!
На протяжении уборки дома юная хозяйка уже сама распоряжалась, а ветхий пан отправился осмотреть собственные владения.
К вечеру Маргита, одетая в шапку и шубу, вышла из дома, сообщив слугам, что желает пойти прогуляться и дабы ей навстречу к кладбищу выслали сани, в то время, когда возвратится хозяин. То, что она захотела пойти прогуляться в такую хорошую погоду, а не сидеть дома, никого не поразило. Но, что бы они сообщили, если бы заметили, что она направилась не к кладбищу, а в сторону города, и как она лёгкими шагами переходила улицы, пока не остановилась наоборот ярко освещённой аптеки на Замковой улице?
До этого места дошла Маргита Коримская, но дальше идти у неё не было сил. Дома она скрывала боль собственную, жёстко решив: «Я обязана заметить брата!». Сейчас она была у цели и однако так на большом растоянии от неё. Так как она брата совсем не знала. Возможно, он ни при каких обстоятельствах и не думал о ней? Так как он не был одинок. В том месте, за теми занавешенными окнами, жил и страдал её отец , которого она также не знала. Папа, что, якобы, был виновен в том, что она сирота, и которого она всё равняется обожала. Если бы на данный момент она вошла и представилась ему, то напомнила бы ему прошлое и его вину. А ему и без того не легко — так как у него нет никого, не считая сына. Но в случае, если дело так обстояло, для чего мать тогда связала собственную жизнь с другим человеком? Возможно, папа принял бы её сейчас, будь она свободной, и она имела возможность бы оказать помощь ему заботиться за больным братом… Но между ними — глубокая пропасть…
Юная дама, не в силах больше думать и обессилев, прислонилась к стенке. Внезапно она содрогнулась: кто-то открыл дверь аптеки. В освещённом дверном проёме стоял большой мужик с бледным лицом.
— Я не так долго осталось ждать возвращусь, — сообщил он, — сообщите это моему сыну, в то время, когда он проснётся.
— Отлично, пан Коримский, — ответил изнутри спокойный мужской голос.
Маргита осознала, что перед ней её отец . С опущенной головой он шёл прямо на неё, не видя её. Она затаила дыхание, в силу того, что ей показалось, что он услышит биение её сердца. О, как ей было жаль отца, как бы она желала прильнуть к его груди! Она заметила, что он печален и несчастен. В то время, когда он поравнялся с ней, она чуть удержалась от того, дабы не ринуться к нему и крикнуть: «Папа, папа! Не проходи, остановись, поскольку мы не чужие!».
Папа был уже на большом растоянии, в то время, когда она наконец собралась с духом и, прижав руки к лицу, шагнула к двери аптеки. Она решила не смотря ни на что хотя бы дремлющим заметить незнакомого брата.
Она попросит того, кто совершит её к нему, не сказать об этом отцу.
Она вошла. Два практиканта задали вопрос её сходу, чем они ей могут служить. Она приобрела первое попавшееся: духи «Резеда», не смотря на то, что у неё дома духов хватало, и зубной эликсир. Убирая дрожащими руками собственный кошелёк, она обернулась. К её удивлению, в дверь заходил именно тот самый юный человек, которого она, в то время, когда они с дедушкой ехали с вокзала, пожалела, что ему приходилось идти пешком в таковой мороз. Но, посмотрев в его хорошее лицо, ей сходу стало спокойнее. Почувствовав к нему сходу доверие, она осмелилась обратиться к нему.
— Разрешите, пан, — сказала она негромко, дабы практиканты не слышали, — выяснить, как чувствует себя больной пан Коримский?
— Слава Всевышнему, ему уже лучше, и сейчас он спит, — ответил тот поклоном.
— Если он один, не могли бы вы совершить меня к нему? Я его не потревожу, — попросила она.
Юный человек опять поклонился и без звучно отворил дверь в коридор.
— Вам моя просьба, возможно, думается необычной? — задала вопрос Маргита, в то время, когда они поднимались по лестнице.
— О нет, я вижу по вашему лицу, что вы поступаете так па велению сердца.
Она прочно пожала его руку.
— Вы правы, поскольку он мой брат! — и склонила голову, не в силах скрыть собственные эмоции.
Не обращая внимания на собственное беспокойство, она почувствовала, как рука молодого человека похолодела в её руках и как он содрогнулся, как будто бы от электрического тока. Он её осознал. Она взглянуть в его бледнее таинственное лицо.
— Вы, должно быть, поражены тем, что я тут?
— Нет, пани, я бы удивился, если бы вы не пришли, — ответил он негромко.
О, какой у него приятный голос! В глазах её показались слёзы.