В то время, когда кравчие разносили по столам пироги с мясной начинкой — это означало скорое окончание. Все за столом осознавали, что появление этого деликатесного кушанья дополнительно сигнализировало главе застолья о необходимости завершения. Выработанный во времена предков таковой гастрономический хронометраж имел за собой настоящий суть. В эпическом и историческом фольклоре довольно часто возможно встретить упоминание массовых пиршеств, длившихся кроме того целые семь дней (иу абон?й инн? абонм? ).
Растянутость ритуальных трапез в историческом прошлом была оправдана функциями застолья и образом жизни. При таких условиях проясняется отмеченная последовательность подачи сытных тёплых блюд. Они придавали энергию, олицетворяя жизненные силы окружающего мира. В один момент они давали ориентиры в торжественном времени. Конечно, Сейчас, в то время, когда реалии урбанизированного быта стянули ритуальную трапезу в считанные часы, часть заложенного смысла уже не срабатывает. Пирующие не в состоянии съесть такое количество пищи в течение часа либо двух. Насытившись, они только прикасаются к последующим блюдам из приличия.
Все это делается мерилом изобилия и престижности. Тем более, что классический комплект торжественной пищи за последние десятилетия заметно расширился. Первым делом за счет разных овощных, рыбных блюд, бессчётных холодных закусок и зелени, сладкой выпечки и десерта. Исключение составляют застолья календарных праздничных дней, с выраженной религиозно-мифологической направленностью. Никаких овощных, а тем более блюд из рыбы и домашней птицы не полагалось, только в самое новейшее время от этого правила стали отступать.
Принципиально важно отметить и тот факт, что целый комплект угощения распределялся между участниками пиршества по устоявшимся нормам. Особенно строго это проявлялось в мясном комплексе. В соответствии с возрастом и занимаемым за столом местом гостям предлагались определенные части мяса. До сих пор сохраняют собственный значение такие понятия как: хист?рты хай — «часть старших», к?ст?рты хай — «часть младших», сылгойм?гты хай — «часть дам». Части мясной пищи выступали как знаки половозрастных взаимоотношений.
Как уже было сообщено выше, самые символичными частями мясного комплекса были отварная голова, лопатка и шейная часть. Голова предварительно рассекалась на протяжении на две равные части. Нижняя челюсть отделялась от нее и считалась долей для дам. Е.Е. Баракова очень отметила данный факт: «А дамам (предназначались — В. У.): гусак, требуха, языки, нижние челюсти и сердце. — Устыт?н та: къусылм?тт?, хатг?тт?, ?вз?гт?, з?рд?т?, дзоныгът?» (3, истор., ф. — 4, д. 64, л. 35).
По словам осведомителей голова считалась на столе самым главным кушаньем, символизировавшем главу пиршества, шея — представлялась ее помощником, а лопаточная часть была собственного рода наблюдателем за всем происходящим на данной трапезе. В данной связи, довольно часто возможно услышать выражение — «с?р у с?йраг хист?р, б?рз?й й? х?див?г, у?н — ф?лг?с?г».
Лопаточная часть делится на две либо четыре порции в зависимости от животного. Кость наряду с этим сохраняют в целости. Это нужно для гаданий по ней, которые связаны с видами на судьбу, урожай, приплод скота в будущем. По выступам, затемненным и просветленным местам знатоки этого дела в прошлом, якобы, точно предугадывали судьбу. Нужно заявить, что метод гадания по лопатке жертвенного животного, именуемый в науке скапулемантия был широко известен среди скотоводческих народов. На данный момент это ритуальное действо принимает темперамент застольной игры. Этот факт говорит о пошатнувшихся базах и, быть может, скором его исчезновении.
Первым делом накрывают ту часть стола, которую занимают старшие. Конкретно тут выставляются самые престижные части мясной пищи. Любопытно подчернуть, что шейная часть и голова поедаются в последнюю очередь. На данный момент это происходит на следующий сутки. Специально для этого приглашают соседских стариков — «с?р ?м? б?рз?й х?рынм?».
В данной части стола выставляют еще правую плечевую кость с мясом — м?къуыст?г и часть правого бока. В большинстве случаев она шла на приготовление ритуального шашлыка и именовалась ?вдасарм, другими словами — ?вдасарм — «верхняя правая часть передней ноги с боком». Кроме этого тут же выставляли куски задней части туши — сины хай.
Все остальные части мясной пищи распределялись потом по столам в соответствие с условным понижением престижности места. Подобным образом распределялась и ритуальная выпечка. Каждой возрастной группе за столом подают набор из трех пирогов, положенных один на другой. Обращает внимание, что названные факты находятся в связи с волшебством чисел, то есть: число три, которое со своей стороны троекратно повторяется.
Старшим, либо в верхней части стола, клали три ритуальных пирога с сыром, по форме напоминающим равнобедренный треугольник. Такие пироги (?рт?дзыхон/с?всат) намерено выпекали для разных трапез и геометрическая форма их, как было отмечено выше, была не случайной. Поверх их клали шашлык из трех ребер правого бока.
В средней части стола выставляли три круглых пирога, а на них клали правую плечевую кость с мясом (м?къуыст?г/ базыг). В нижней части, где места отводились для младших по возрасту, на три круглых пирога клали ритуальный шашлык из внутренностей. В указанной последовательности изменялась и значимость поданных мясных блюд. Обращает внимание сочетание в распределяемых мясных блюдах таких пространственных понятий как первый и правый, и символическое обобщение на респектабельной части стола перед его помощниками и главой трапезы всего жертвенного животного. Как мы имели возможность убедиться — от головы до кусков мяса с тазобедренной части (синыхай). Второй серьёзный факт, сочетание в одной трапезе вареного и жареного (представленного — базыг/физон?г) предполагает важную роль ее ритуализации.
В ходе пиршества, указанный респектабельный пай — верхняя часть передней ноги (м?къуыст?г/базыг) либо задней ноги (сгуы) — не поедали. Их в качестве пищевого подношения вместе с классическими благопожеланиями передавали или на второе застолье, к примеру на протяжении свадьбы, или находившимся в том месте младшим. Об этом свидетельствует и осетинская поговорка: «Хист?р?н — б?рз?й, к?ст?р?н — сгуы/Старшим — шейную часть, младшим — огузок».
По словам известного собирателя фольклора и осетинского бытописателя Джантемира Шанаева «шея, являясь выражением степенности возраста, подается пожилому, либо по-крайней мере, полустепенному возрасту, лопатка определяется гостем, имеющим около тридцати лет; ребра и другие части — молодым людям двадцати четырех — пяти лет; уши бараньи отрезаются для малолетних мальчиков» (22, с. 18). Сейчас между статусом участников трапезы и подаваемыми частями мяса уже нет столь строгой связи, не смотря на то, что элементы ее сохранились. В частности, строго установленная оппозиция «старший/младший» подчеркивается ритуализо-ванным распределением «голова/ухо (правое)», а в пространственном выражении — местом за столом по принципу «высшее/низшее». Приведу поговорку, свидетельствующую об этом факте. «С?р хист?рты фынгм? бапп?рста, хъус — к?ст?рты разм?/На стол старших — голову, а младшим — ухо».
Тот факт, что часть респектабельных частей мясной пищи передавалась старейшинами своим младшим сотрапезникам достаточно любопытен. Он может интерпретироваться как жест объединяющий всех за данным пиршеством. Передаваемые части делали функции социального единения, подчеркивалась поколенная преемственность в рамках единой общности. Фактически, сама трапеза начиналась с аналогичного акта, в то время, когда ритуальная пиша предназначенная небесным силам, объединяла два различных уровня. С одной стороны, разные половозрастные группы общества, а с другой — человеческий коллектив со святыми патронами.
Исследователь кавказских древностей, графиня П.С. Уварова в собственных путевых записках писала об осетинской трапезе. Причем, одной фразой она выразила всю внутреннюю сущность этого ритуального действа. «Приступая к закуске, один из стариков забрав чашу с пивом, обнажил став и голову среди всех нас, обратился с молитвою к Создателю и долгой эктении, на которую присутствующие отвечали словом «аминь» испросил нам всем благ — милое воспоминание древнехристианских обычаев» (23, с. 130).
В различных местах Осетии торжественное застолье начинается одинаково. Незначительные различия не имеют принципиального значения и в итоге только подчеркивают единство зачина. Фактически, было бы наивно предполагать детальное совпадение в соответствии с какому-то циркуляру. Этот народный дух, прошедший вековую диагностику времени, воплотился в едином ритуале, воспроизводимом во всех регионах Осетии и Сейчас.
Глава пиршества поднимается, сняв головной убор, что было недопустимо в каждый бытовой ситуации и берет в правую руку чашу с пивом, а в левую вертел с поджаренными ребрами. Не редкость так, что в левую руку берут верхний из трех пирогов на котором лежит шашлык. Бывает и так, что обеими руками он держит перед собой громадную чашу с пивом, а шашлык берет его ассистент справа. В любом случае пироги верхний и средний чуть раздвигают относительно друг — Приятеля так, что все они оказываются перемещены «справо/налево» либо «с севера/на юг». В случае, если отыскать в памяти, что вся пища, напитки к небесам, то такая проекция в начале трапезы есть оправданной. Условный взор сверху позволяет видеть несколько, а как бы все три пирога.
Волшебное число три было связано со многими благоприятными понятиями средневековья и человека древности. В этом смысле воспринимаются осетинские поговорки: «?рт? з?рд?й?н адджын у/Три — сладко для сердца» либо же «Иу — ?лгъыст, дыуу? — ф?лдыст, ?рт? — хуыцау?н кувинаг — Один проклят, два — посвящен покойнику, три — рекомендован для молитвы всевышнему», ?рт?й? Хуыцау?н кувынц/Тремя — молятся всевышнему».
Глава застолья начинает собственный молитвословие, обращенное к главному божеству осетинского пантеона Xуыцау. Любое застолье с тремя пирогами, не говоря уже о ритуальном жертвоприношении начинается с его обращения и имени к нему со словами признательности либо просьбы. Словесные формы (куывд) сопровождаются такими эпитетами как: «иун?г кадджын, стыр/дуне сф?лдис?г/?мбал к?м?н н?й». Все они конкретно свидетельствуют, что речь заходит не о дохристианском божестве, потому что они все наделены конкретными функциональными чертями. В этом случае перед нами образ, который связан с идеей единого всевышнего, пробравшегося в мироощущение народа в эру раннего знакомства с христианством. Иными словами — приблизительно начиная с V века н. э.
Молитвословия являлись примером вербальной волшебстве и строятся по определенному замыслу. Подробнее об этом будет сообщено ниже. Тут только отмечу, что посвятительная обращение старейшины часто воображает законченное поэтическое произведение. Любая смысловая фраза, произносимая речитативом, заканчивается классической формулой, произносимой рефреном всеми участниками трапезы.
Молящий единого всевышнего от имени всего общества приобретал помощь словесной формулой оммен Хуыцау/Хуыцау з?гъ?д. Многократно повторяемая на едином дыхании фраза, суть которой соответствует христианскому «аминь», была многозначна. Она придавала главе пиршества силы в искренности его молитвы, а всем присутствующим — уверенность в божьей благосклонности и их собственном благополучии. Как пример возможно привести две народные поговорки: «Оммен кув?г з?ронд л?г?н — ?хсызгон — Молящемуся старцу оммен — в эйфорию, «Нарты ’гъдау афт? уыд: иу кувг? кодта, инн?т? — оммен/Один совершал моление, а другие оммен — таков был обычай нартов».
Завершив молитву-посвящение, старейшина передавал чашу с пивом, шашлык и верхний пирог, через кого-нибудь из присутствующих, в противоположный финиш стола. Целый данный комплект передавался младшим для причащения либо вкушения от ритуальных шашлыка и пирога. Именовался данный обряд аходын/ахуадун, а бокал — кув?ггаг. Подобным образом поступали «второй» справа и «третий» слева старшие. Любой из них брал в правую руку бокал, а в левую, лежавшие на пирогах плечевую кость (базыг) и шашлык из внутренностей (?хсырф?мбал) соответственно. Попеременно они обращались к силам небесным о благополучии данного дела, и обращение каждого из них, будучи меньше прошлее, поддерживалась указанной словесной формой надежды и всеобщего согласия.
По мере того как второй и третий старший заканчивали собственные слова, по примеру главы пиршества они передавали собственные бокалы и части ритуальной мясной пищи на вкушение младшим. Трое из сидящих в противоположном финише стола отпивают либо выпивают их в зависимости от собственного возраста и откусив от шашлыка и ритуального пирога, передают их вторым, сидящим тут сотрапезникам. Через кравчего безлюдные бокалы возвращают наверх, где прислуживающая молодежь наполняет их и передает старшим. По окончании того как они в строгой последовательности выпьют их с именем всевышнего на устах, начинается пир и разрешается разрезать прислуге пироги, нарезать мясо и разлить каждому в его бокал. Ритуальный шашлык также распределяется понемногу на каждом столе.
Обращаю внимание, что трапеза начинается только по окончании первого за молитвой бокала, что пробует кто-то из младших. Исходя из этого довольно часто возможно услышать в таковой ситуации «Кув?ггаг хыгъды н?у», дескать данный бокал не считается. Появляется закономерный вопрос, по какой причине глотки и первые куски надлежит испробовать тем, кто сидит на месте младших, не смотря на то, что молятся те, кто занимает противоположный финиш стола. По рассказам осведомителей в этом обычае заложен глубочайший религиозно-волшебный суть. Якобы считается, что пожилой человек как бы не оберегал себя в жизни, может каким-нибудь образом согрешить перед небом либо святыми местами на земле. По крайней мере, у него имели возможность появляться подобные соблазны. А вот представители младших возрастных групп, в силу собственной недолгой до тех пор пока жизни, таких соблазнов имели возможность и не иметь. Они более чисты и безукоризненны (? н?т?ригъ?д), исходя из этого право вкусить питье и жертвенную пищу доверяют им. Оберегаясь, что среди них может оказаться безнравственный человек (т?риъ?дджын), что осквернит их пиршество и жертвоприношение и будет иметь обратный, негативный итог.
На протяжении трапезы, любой из ее участников старался вести себя строго в рамках поведенческих норм. Имеется и выпивать нужно было в меру, в другом случае человек навлекал на семью а также фамилию усмешки и всяческие остроты. обжорство и Пьянство приравнивались в классическом осетинском обществе к тяжёлым грехам. Целый процесс трапезы сопровождался ритуалами застольного этикета. Ими было ритмизировано все время от начала и до конца пиршества.
Речь заходит об необходимом питье ритуальных напитков и первым делом пива. По окончании посвятительной молитвы небесным силам, глава застолья провозглашал уже сидя все последующие тосты. Обращаю внимание, что старший больше не поднимался, потому что его вставание мгновенно поднимало всех участников трапезы. Исключение составлял только один из сидящих в нижней части. Его сидение было символической охраной стола, что, якобы «обидевшись» (фынг ф?т?ргай) имел возможность «убежать» (фынг алиддз?н).
Первый тост провозглашали во славу Стыр Xуыцауа и все следовали этому по нисходящей. Глава пиршества поднимал собственный бокал, что систематично наполнялся одним из кравчих, и сказав соответствующую молитву выпивал содержимое бокала. Его тост поддерживал второй старший, сидящий по правую, а после этого и третий — по левую руку. Потом любой повторял в строгой последовательности справа — налево, а слева-направо главный суть молитвословия нижесидящим и без того до самого финиша.
В нижней части стола последний из сотрапезников звучно докладывал главе стола, что «тост дошел до конца/сидт к?ронм? бах?цц?. Это был символ обслуживающей молодёжи и старшему о том, что возможно наполнять бокалы для следующего тоста. До тех пор пока тема заданная в славословии доходила до самого финиша стола, все кто уже поддержал ее занимались едой.
Следующий тост постоянно провозглашался в честь Уастырджи. Это и ясно, поскольку по окончании всевышнего самый популярный и любимый из всех небожителей есть именно он. По всей Осетии расположены святилища, носящие его имя. Празднование дней Уастырджи практически завершает сельскохозяйственный год, исходя из этого они в любой момент наполнены весельем и безудержной радостью.
Потом следовали другие тосты, посвященные предлогу данного торжества, святым покровителям общеосетинских и местных святилищ, присутствующим на празднестве гостям и тому подобное. Тут все зависело от цели застолья и конкретной причины. Большое значение имел навыки и опыт главы пиршества в этом важном деле. В соответствии с провозглашаемыми старшими тостами (р?гъ/гаджидау/ сидт), присутствующие на пиру имели возможность ориентироваться во времени. Ритмически повторяющиеся, они вносили в трапезу гармонии и дух соразмерности, что было свойственно ее ритуальному характеру.
В середине застолья, в то время, когда главные, согласно точки зрения главы трапезы тосты были сказаны, наступало время для других застольных обычаев. У осетин существует своеобразный обычай, сущность которого содержится в поднесении участнику пиршества почетного бокала — кады нуаз?н. Делали это по инициативе старших в знак признания заслуг и особого уважения конкретного лица перед обществом и народом. Честь получения бокала вне строгой последовательности тостов ценилась в прошлом весьма высоко и заслуживали ее избранные люди.
Довольно часто почетный бокал предназначается всем гостям, присутствующим на празднестве и украшающих его своим образцовым поведением в рамках этикета. Такой же бокал надеялось вручить и организаторам данного торжества… Стоя, поблагодарив инициаторов и присутствующих за оказанную честь, удостоившийся бокала имел возможность выпить его либо передавал кому-нибудь из присутствущих тут старших родственников, друзей, любому, кого он ценил и вычислял более хорошим для оказанной чести.
Народные поговорки, которые связаны с обычаем почетного бокала аттестуют его самым высоким образом. Приведу кое-какие из них: «Нуаз?н радтын фыд?лт?й кад?н баззад/Для почета дают кубок со времен предков», «Ирон нуаз? н кадджын у/Славен осетинский кубок», «Нуаз?н й?хиц?н ?гъдау домы/Бокал к себе требует уважения», «Д? нуаз?н?й д? с?р кадджынд?р у?д!/Да будет твоя честь выше славы кубка!». О том, что это было неординарное питье, а социально значимое возлияние говорит факт сопровождающего пения.
Когда человек начинал выпивать, присутствующие начинали петь древнюю застольную песню «Айс ?й, аназ ?й/Забери выпей это». Как и все обрядовые песни ее выполняли без музыки, сопровождая пение хлопаньем в ладоши в определенном ритмическом рисунке. Пели на два голоса — запевающий слова и подпевающий хор. Как и большая часть народных песен, текст ее был выстроен по принципу рит-мико-синтаксического параллелизма (21, II, с. 539–540).
Как мы знаем, это — любимый народно-поэтический прием.
В этом случае значимость оказываемого почета как бы удваивалась. Слова песни подзадоривали выпивающего человека. Кубок либо громадный турий рог нужно было выпить до дна, что потребовало определенных упрочнений. Весьма интересно выделить, что подобный обряд был зафиксирован в застольном этикете монголов. В середине XIII века Гийом де Рубрук писал о них: «…в то время, когда они желают сделать кому-нибудь радость и большой праздник, один берет полную чашу, а двое вторых становятся направо и налево от него и так они трое идут с пляской и пением к тому лицу, которому они должны подать чашу… они подают ему чашу, поют, рукоплещут в ладоши ударяют ногами, пока он не выпьет» (24, с. 95).
Быть может, речь заходит еще об одной аланско-монгольской культурной параллеле. Не смотря на то, что как было уже отмечено выше, эксперты много раз отмечали преемственную связь между скифской «чашей храбрецов», нартовской чашей «Уаца-монга/Нартамонга» и осетинским обычаем «почетного кубка/бокала». Было высказано глубоко обоснованное мнение о сохранении в настоящем быту осетин этнокультурных реалий древних скифов. В случае, если учесть, что классическая культура осетин явилась прямой генетически преемственной хранительницей многих восточно-иранских древностей, то этот факт скифско-аланско-осетинских параллелей не вызывает сомнений.
Во второй половине застолья, в то время, когда пиршество уже миновало собственную середину, старший поднимал бокал с благопоже-ланиями младшим. Им хотели быть хорошими преемниками во всех хороших делах, молили всевышнего, дабы он даровал им соответствующие блага и условия для сохранения силы, нормальной жизни и отваги — «У? хуыцау! Н? к?ст?рт?й цардф?лвар?н чи к?ны, уым?н цард ратт. У? к?ст?рт?! Тыхф?лвар?н уыл чи к?ны, уым?н й? тых куыд с?ттат, уыйб?рц арф? у? у?д!»
Сказав собственный тост за младших, глава пиршества передавал им бокал с долей младших (к?ст?рты хай). С целью этого отрезали правое ухо от лежащей перед старейшинами головы жертвенного животного и разрезав ушную раковину на три части клали поверх бокала и через прислуживающего отправляли на противоположный финиш стола. Данный обряд, символизирующий послушание младшего поколения старшему, совершают в административном порядке. В случае, если скажем, Сейчас трапеза затягивается, то самые нетерпеливые обращаются прося ускорить данный обряд — «С?р?н йе ’гъдау ск?нут!».
В случае, если на столе выставлены самые престижные части жертвенного животного, то независимо от характера трапезы, совершают обряд отрезания уха. С целью этого, голова кладется затылком к главе застолья. Дабы было эргономичнее браться за дело, шейная часть клалась слева от головы, а лопатка — сверху. Так, правое ухо освобождалось от соответствующего ритуала. При похоронно-погребальной обрядности, к примеру на тризне освобождалось напротив левое ухо, другими словами шейная часть укладывалась справа. В этом случае отрезанное ухо не отправляли как долю младших, а клали поверх головы. В противном случае говоря, этот обряд не только символизировал социальные и возрастные градации, но и подчеркивал эмоциональный темперамент застолья.
Взявшие долю младшие стоя выслушивали все пожелания в адрес молодежи. Поблагодарив за внимание, трое из их числа дробили надрезанное ухо между собой. Спустя какое-то время, с разрешения главы пиршества, младшие благодарили старейшин. Это делал к?ст?рты хист?р — человек, которому изначально поручалось управлять младших сотрапезников. В сопровождении двух парней они подносили главе стола и его ассистентам бокалы называющиеся хист?р?ггаг — «для старших (предназначенные)».
В большинстве случаев все передаваемые бокалы сопровождаются маленьким куском мяса. Не смотря на то, что старшему за осетинским столом закуску не предлагают. Это считается верхом неприличия, потому что все лучшее предназначено для них, и они выбирают все что желают. Тем самым они оберегаются от предлагаемого куска (хай), что может не соответствовать их возрасту и занимаемому месту.
По окончании ритуального обмена благопожеланиями между младшими сотрапезниками и старшими, последние смогут подняться и покинуть застолье. Снова их назначенный предводитель требует разрешения молодым людям уйти на танцы. В случае, если темперамент празднества предполагает танцы, то им разрешают это сделать. Старшее и среднее поколения, занимавшие верхнюю и среднюю части данного стола, продолжали собственный дело.
Начиная с середины пиршества и во второй его половине происходило взаимопосещение участников мужского, молодежного и женского столов. Со своей стороны все они посещали организаторов торжественного застолья (?фсинт?). Подобное взаимопосещение осуществлялось по инициативе и с разрешения главы застолья. Он назначал двух молодых представителей от собственного стола и с соответствующими благо-пожеланиями направлял их к соседнему застолью данного пиршества. В правой руке младшего была посуда с двумя/ тремя куском и бокалами мяса. Старший из пришедших обращался к сидящим с разрешением приветствовать их застолье. Взяв на это право, он по поручению отправивших приветствовал тут пирующих и предлагал им принесенные бокалы. Поблагодарив за внимание и захотев всем счастья, они возвращались к собственному столу, где делали краткий отчет. Так, участники пиршества не смотря на то, что и были поделены на группы по полу и возрасту, но не были изолированы друг от друга.
Как уже было сообщено, взаимопосещение осуществлялось лишь с разрешения старшего. Самостоятельно выходить из-за стола было непозволительно. В случае, если бывали особенные события, то на это также требовалось разрешение старшего. При необходимости поднявшегося сопровождал кто-нибудь из прислуживающих. Возвращение человека на прошлое место снова предполагало разрешение. Кто-нибудь из близсидящих подносил ему встречный бокал (?мб?л?ггаг) и возвратившийся включался в неспециализированное число сотрапезников.
Нарушение строгих норм застольного этикета предполагало незамедлительное наказание. В большинстве случаев, это касалось младших, поскольку вторых — старших либо почетных гостей — наказывали редко. По словам осведомителей, в прошлом такое наказание (ивар) предполагало устройство провинившимся «штрафного» застолья в назначенный старшим сутки. Подобная форма наказания вместе с целым комплексом моральных и этикетных норм, содействовала жёсткой, с отечественной сегодняшней точки зрения, дисциплине. На данный момент, наказание состоит только в том, что по указанию старшего провинившийся поднимается и без звучно выпивает штрафной бокал. Еще в недавние времена выпивать без звучно, без благопожеланий считалось зазорным и предосудительным.
Строго регламентировалось и завершение пиршества. По окончании того, как были подняты все нужные тосты, поднесены все почетные бокалы, принималось ответ старших о необходимости концовки. Глава застолья произносил тост в честь Мыкалгабыр. Имя этого святого, покровительствующего материальному достатку пиршества, произносят перед самым завершением трапезы. Следом за ним произносили завершающий тост за изобилие (б?ркад-б?р?чет). В нем высказывали пожелания общего мира, хороша, изобилия хлеба-соли у участников трапезы и всех устроителей. Поднимался старший и все поднимались из-за стола.
В зависимости от желания главы застолья либо устроителей пиршества произносили особый тост в честь прямых дорог и покровителя путников Къ?с?рыс?р Уастырджи. Особенно характерен он был для свадебного застолья. Тогда его произносили уже стоя. Для этого у порога дома ставили кравчего с закуской и напитками. самые почётных гостей приглашали поднять данный последний бокал. Любой из них произносил тост за успешное завершение начатого дела и благосклонность Уастырджи в пути.
По окончании проводов и прощаний гостей, устроители пиршества либо хозяева организовывали еще один стол для обслуживающих людей. В их число входили пара человек, каковые ведали выпивкой и продуктовыми запасами (л?г ?фсинт?), кравчие (уырдыгл?уу?г) и все, кому не положено было сидеть за столом в силу этикетных норм. Всех их благодарили за сделанные одолжения и отлично угощали, поскольку они в течении всего застолья, не присев на 60 секунд и безотлагательно, осуществляли важную функцию, которую удачно сравнили с «почетным караулом при пирующих». В случае, если отыскать в памяти, что по большей части это была молодежь, то прислуживание старшим было для них необычной школой этнической культуры. Тут же обменивались первыми впечатлениями и разбирали все упущения и достоинства пиршества. Завершалось все тостом за собрания и встречи лишь по весёлому предлогу. В другом случае пожелание сводилось к тому, дабы это была последняя их встреча по печальному предлогу. На этом все заканчивалось.
***
Но отечественные впечатления будут неполны, в случае, если мы не отметим тот факт, что пиршество в недавнем прошлом не знало пьянства, хулиганства и сквернословия. Страно, что захмелевшая публика избегала эти эксцессы. Но было довольно много песен за столом, величественных и красочных тостов и благопожеланий, радостных рассказов и быличек о людях опозорившихся в незнании этикета. Все они несли на себе не только ритуальную, развлекательную, но и дидактическую функции. За классическим застольем происходила необычная передача межпоколенной этнокультурной информации. Конкретно о таковой ситуации говорится в осетинских пословицах: «Ирон фынг зонд амоны/Осетинское пиршество учит уму-разуму», «Фынджы у?лхъус иууылд?р суарзон в?ййынц/Все друг другу любы за трапезой», «Х?рг? к?н ?м? ных?ст?м д?р хъус/На протяжении еды ешь, но и слушай», но одновременно с этим — «У?здан л?г х?рг?-х?рын н? дзуры/Вежливый человек в момент еды не говорит».
Вправду, в случае, если постараться посмотреть на словесную часть любого ритуального пиршества, то перед нами появляется монолит. Речь заходит о молитвословиях — впечатляющем нас монументе гуманитарной культуры осетин. Не просто так упомянуто тут сравнение с монолитом, данный блок осетинской культуры совсем не изучен. Предстоит громадная и кропотливая работа по сбору, интерпретации и систематизации осетинских молитвословий. В этом случае только остановимся на самые интересных моментах данного фольклорного жанра.
У истоков их лежит тесная сообщение с обрядовым жертвоприношением. Не просто так оба понятия обозначаются в осетинском языке одним словом куывд. С позиций современного человека это тяжело представить, но это факт. В архаической древности молитва сопровождалась жертвоприношением. Данный факт отыскал отражение не только в осетинском, но и других родственных индоевропейских языках. В частности, как продемонстрировали изучения, в русском языке, слово молить/молитва синонимичны словам молить/молотьба в значении убивать/умертвлять. Другими словами в образном понятии архаическое моление прямо связано с убиением жертвенного животного.