Философия Ф. Ницше — необычная прелюдия ко всей неклассической философии. С нее раскрывается новый этап европейской философии. Ницше в собственных произведениях демонстрировал умение излагать мысли не в рационально-теоретической, а в притчевой, эмоционально-образной форме, поднимающейся иногда до высот настоящей поэзии.
Еще получая образование университете, Ницше прочел книгу А. Шопенгауэра «Мир как представление и воля», в первый раз изданную в 1819 г. Она оказала на него огромное влияние в первоначальный период его творчества, практически предопределив главное направление его последующих философских размышлений. В те же годы он познакомился с Р. Вагнером, что станет еще одним — музыкальным — кумиром его юности и которому он посвятит «Рождение катастрофы из духа музыки». Потом он порвет с Вагнером и разойдется в собственных воззрениях с Шопенгауэром, не смотря на то, что по-своему продолжит ранее поднятую им тему.
Творчество Ницше возможно условно подразделить на три периода. Первый представлен такими его произведениями, как «Рождение катастрофы из духа музыки», «Несвоевременные мысли», «Человеческое, через чур человеческое», «Радостная наука», второй (самый значительный) — «Так сказал Заратустра», «По ту сторону добра и зла», «Генеалогия морали», третий — «Сумерки идолов», «Антихрист», «Esse Homo», «Ницше против Вагнера», «Воля к власти» (издано посмертно). Нас будет интересовать первым делом отношение Ницше к европейской культуре, отыскавшее выражение в осуществленной им критической переоценке двух ее исходных оснований — христианской морали и греческого рационализма. Как никто до него Ницше выразил сомнение в ценности того и другого. Отвергнув всю классическую для данной культуры систему ценностей, как они представлены в религии, морали, философии, политике и науке, Ницше основанием собственной философии сделал все же не отрицание (как у Шопенгауэра), а, напротив, утверждение в мире хорошего смысла. Полагая себя «человеком судьбы», противостоя всему, что было создано европейским человечеством в плане культуры, Ницше глубоко верил в собственную миссию рождения нового и провозвестника мира в нем нового человека — сверхчеловека. На исходе собственной сознательной жизни он писал о себе: «Переоценка всех сокровищ — это моя формула для акта наивысшего самосознания человечества, что стал во мне гением и плотью… Я противоречу, очень
никто не противоречил, и, не обращая внимания на это, я противоположность отрицающего духа»1.
В статье «Философия Ницше в свете отечественного опыта» Т. Манн сравнил Ницше с Гамлетом. Он утвержает, что Ницше «был явлением, не только поразительно полно и сложно сконцентрировавшим в себе и подытожившим все особенности европейской культуры и европейского духа, но и впитавшим в себя прошлое, дабы после этого, более либо менее сознательно подражая ему и опираясь на него, возвратить его, повторить и осовременить в собственном мифотворчестве…»2. Оценивая творчество Ницше в целом, Манн писал: «Главным в этом комплексе идей есть понятие культуры. Оно практически уравнено с судьбой: культура — это все, что имеется в жизни аристократического; с нею тесно связано инстинкт и искусство, они источники культуры, ее непременное условие; в качестве смертельных жизни и врагов культуры выступает познание и сознание, наука и, наконец, мораль…»3
Ницше — эпохальное, поворотное явление в истории не только философской мысли, но и всей европейской культуры, придавший ей направление, прямо противоположное тому, по которому она до сих пор развивалась.
Заимствовав у Шопенгауэра тезис о том, что существование мира возможно оправдано только как эстетическое явление, Ницше (как и романтики до него) поставит мастерство выше религии, науки и морали, т.е. объективного знания и истины. Мастерство не отрицает земной мир во имя потусторонней судьбе, подобно всем религиям, не пробует улучшить его в духе абстрактно осознанного гуманизма и прогресса, а принимает таким, каков он имеется, — со всей его жестокостью, болью, ужасами и страданиями, с его вечной борьбой сталкивающихся между собой сил. Аристократизм, свойственный всему великому в мастерстве (примером которого станет для Ницше греческая катастрофа), пребывает в том, что он не бежит от судьбы, довольно часто бессердечной по отношению к отдельному индивиду, а говорит ей «да», делает источником творчества и художественного вдохновения. Умение жить таковой судьбой Ницше и назовет именем греческого всевышнего Диониса.
В эстетически-художественном приятии судьбы — исток расхождения Ницше с Шопенгауэром. Ницше не приемлет его пессимизма, отвергающего жизнь во всех ее проявлениях: в жизни, в соответствии с Шопенгауэру, царит только слепая воля, равнодушная и бессердечная к
———————————————
1 Ницше, Ф. Соч.: в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 762-763.
2 Манн, Т. Собр. соч. М., 1961. Т. 10. С. 347.
3 В том месте же. С. 359.
человеку, обрекающая его на страдания и мучения. Солидаризируясь с Шопенгауэром в его негативной оценке современной европейской культуры, Ницше, но, главным пороком данной культуры вычисляет именно ее бегство от судьбы, рвение отгородиться от нее при помощи или того же искусства (как у Шопенгауэра), или морали и науки с их понятиями и абстрактными идеями. Собственный несогласие с Шопенгауэром Ницше выразит в собственной первой работе «Рождение катастрофы из духа музыки», в которой на примере судьбы греков в так называемый досократический (т.е. до рождения Сократа) период их истории постарается раскрыть собственный отношение к судьбе.
Греки эры раннего эллинизма не были пессимистами, они весело принимали жизнь во всех ее проявлениях — ярких и чёрных, дающих вызывающих боль и наслаждение, выполненных буйства эмоций, свободной игры творческих радости и сил созидания и одновременно с этим трагически жертвенных и глубоко конфликтных. Радость судьбы для греков включала в себя становления и радость, и уничтожения, потому, что то и второе — неотъемлемые показатели судьбы. Греки не рефлектировали по поводу судьбы, то есть жили. Явленную греками волю к судьбе Ницше и назовет дионисийством, видя в нем одно из наиболее значимых начал греческого мастерства. Вторым таким началом есть аполлоническое (по имени всевышнего Аполлона), и оно связано с высоко ценимым греками эмоцией гармонии, совершенной формы, меры. Ницше сравнивает оба эти начала с состояниями сновидения и опьянения. Дионисическое начало, как о том свидетельствуют все древние празднества в честь всевышнего виноделия Вакха, находит собственный выражение в музыке, в пляске и пении, заставляя людей в едином экстатическом порыве сливаться, объединяться между собой в одно целое, ощущать себя равными всевышним. Аполлоническое начало, подобно сновидению, придает всему упорядоченный вид, разрешает сочленять части в строгой пропорции, что в громаднейшей степени выражается в мастерстве пластических образов. Аполлон — это мир ярких, пластически идеальных олимпийских всевышних, Дионис — «безжалостный» мир титанов, первозданных природных стихий, не получивших еще ясную форму. Оба начала противостоят друг другу, враждуют между собой (борьба всевышних и титанов), порождая в мастерстве соперничество между пластикой и музыкой, но время от времени примиряются и сходятся в акте художественного творчества. Следствием для того чтобы временного примирения и стало рождение греческой катастрофе.
В чем, по Ницше, суть греческой катастрофе? Ее главным храбрецом есть всевышний Дионис, что, принимая посредством Аполлона вид земных персонажей — Прометея, Эдипа и других, предстает в об-
разе страдающего и заблуждающегося человека, запутавшегося в сетях собственной воли. Дионис — знак безграничной стихии судьбы, данной в дар людям. Но в собственных людских обличьях он обречен на умирание и страдание. В случае, если базой судьбы есть единство всего существующего, то ее раздробление на отдельных индивидов, у каждого из которых собственная личная будущее, имеется основной источник зла. Мастерство катастрофы возобновляет старый миф о приходе нового Диониса, уже раз принесенного титанами в жертву людям и олимпийским богам. Миф присутствует тут как весёлая надежда «на возможность разрушения заклятия индивидуации, как предчувствие снова восстановленного единства»1. В греческой трагедии снова и в последний раз звучит дионисийская музыка старого мифа, музыка объединяющей всех жизни, дабы после этого окончательно замолкнуть в потоке исторического времени. На какое-то время Ницше показалось, что он услышал эту музыку в музыке Вагнера, но чуть позднее он поменяет собственный мнение: Вагнер так и не увеличился до высот древней катастрофе. «В трагедии, — вычисляет Ницше, — миф раскрывает собственный глубочайшее содержание, находит собственную яснейшую форму; в трагедии он еще раз поднимается, как раненый храбрец, и целый сохранившийся еще остаток силы вместе с умным самообладанием умирающего загорается в его очах последним могучим светом»2.
В собственном восприятии судьбы греки не пессимистичны, а трагичны: они не отвергают жизнь, а, принимая ее, пробуют отыскать ей соответствующую художественную форму, которая, конечно, могла быть лишь формой катастрофы. Трагедии Эсхила и Софокла, в соответствии с Ницше, стали высшим проявлением греческого гения, выражением силы и здоровья греческого духа, не опасающегося жизни и мужественно принимающего ее таковой, какова она имеется. Хотя уподобиться грекам, Ницше и себя назовет не философом пессимизма, а ужасным философом, наблюдающим на судьбу без прикрас и всяких иллюзий и, однако, говорящим ей «да».
Характерное грекам ужасное чувство судьбы, выраженное в их мастерстве, не имело возможности, но, продолжаться всегда: катастрофа понемногу умирает под действием естественного рвения ослабить, смягчить это чувство методом постепенного вытеснения дионисического начала аполлоническим. Это и стало финишем греческой катастрофе: на смену ей придет сперва комедия (Еврипид) с ее моральным назиданием, а после этого и она уступит место отвлеченному знанию с его диалек-
————————————————
1 Ницше, Ф. Соч.: в 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 94.
2 В том месте же. С. 96.
тикой абстрактных понятий и учением о добродетельной жизни (Сократ). Миф умирает в логосе, инстинкт и живое чувство подавляются абстрактной мыслью, жизнь, выполненная трагизма, но и мужественного величия, идущая навстречу судьбе, уготованной ей всевышними, сменяется надеждой спастись, уйти от судьбы при помощи разума, трусливым жаждой спрятаться от судьбы в вымышленное царство истины, хороша и уравнивающей всех справедливости. От человека требуется сейчас не воля к судьбе в ее сложности и иррациональной глубине, высказываемой лишь в мифе, а только упрочнение собственного разума, обосновывающего ему превосходство совершенного, умозрительного, рационально постигаемого мира над миром настоящим и чувственным. В мире разума царит одна только логика и больше не слышно никакой музыки. Переход от философии досократиков и греческой трагедии, еще не порвавших собственную сообщение с мифом, к метафизике и рационалистической морали (Сократ, Платон, Аристотель) свидетельствует, в соответствии с Ницше, не о расцвете, как было принято думать, а, напротив, об упадке греческого духа, о его болезни и разложении. С Сократа начинается эра греческого «декаданса», а сам Сократ будет заявлен Ницше первым греческим декадентом. Одержанная на закате греческой эры победа логоса над мифом, разума над судьбой, морали и рациональной метафизики над мастерством (как дионисическим, так и аполлоническим) станет для Ницше началом кризиса всей последующей европейской культуры.
В цикле статей «Несвоевременные размышления», написанном сразу после «Рождения катастрофы…», Ницше нарисовал броскую картину состояния современной ему культуры, германской первым делом, не имеющего, согласно его точке зрения, ничего общего с настоящим назначением культуры. Потом он назовет данный цикл статей одновременно и нападением на германскую культуру, на которую, по его собственному признанию, он «уже тогда наблюдал сверху вниз с безжалостным презрением»1, и попыткой вернуть понятие «культура» в ее высшем значении. В одной из статей этого цикла — «Шопенгауэр как воспитатель» — Ницше даст развернутое изложение смысла культуры и своего понимания цели.
Перед каждым молодым человеком, пишет Ницше, поднимается вопрос о том, в чем состоит назначение и высшая ценность его жизни, чему либо кому она должна быть посвящена, с кого брать пример. Бессмысленно жить легко для других, для большинства, как к тому призывает общераспространенное мнение. Жизнь для каждого человека обретает суть только тогда, в то время, когда помогает пользе не всех, а «редчайших и стоимостей-
—————————————————-
1 Ницше, Ф. Соч. : в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 372.
нейших экземпляров» людской рода, возвышающихся над неспециализированным уровнем. «Эта идея вводит его в круг культуры; потому что культура имеется дитя самопознания каждого отдельного его неудовлетворённости и человека самим собой»1. Культура существует лишь для тех, кто сознает себя несовершенным, видит перед собой что-то возвышающееся над ним, чему он желал бы посвятить себя либо чего хотел бы достигнуть. Первоначально это чувство свидетельствует легко желание посвятить собственную жизнь какому-то великому человеку, что Ницше назовет «первым культурным посвящением». Но после этого оно обратится на самого себя, требуя собственного действия, борьбы за культуру и против всего того, что ею не есть. Это — «второе культурное посвящение», нужным условием для чего есть знание цели культуры, того, для чего она существует. В этот самый момент появляется основная трудность. Каждого, пишет Ницше, кто способен подняться на эту вторую ступень, поражает, «как очень мало и редко знание данной цели»1 кроме того при общем рвении к массе и культуре сил, затрачиваемых на служение ей. А таковой целью возможно лишь «создание гения» — высшей породы людей, талантливой превзойти простой человеческий уровень, т.е. стать тем, кого Ницше назовет чуть позднее сверхчеловеком.
Но данной ли целью руководствуются люди, звучно заявляющие о собственной преданности культуре, но применяющие ее, в большинстве случаев, в собственных узкоэгоистических и корыстных заинтересованностях? Ницше фиксирует пара таких «эгоизмов», очень совершенно верно обрисовывая то отношение к культуре, которое и Сейчас есть преобладающим. Первый из них — это «эгоизм приобретателей», т.е. тех, кто ценит культуру за доставляемый с ее помощью «счастья и максимум прибыли» и возможность «как возможно легче добывать деньги». Тут ненавидят всякое образование, целью которого не есть приобретение денег, признавая только альянс между «зажиточностью и интеллигентностью», «культурой и богатством». «Эгоизм страны» содействует формированию культуры только в той мере, в какой оно полезно самому стране, содействует его соперничеству с другими странами либо сохранению существующего порядка. Отлично знаком нам и «эгоизм» тех, кто желает прикрыть культурой, «красивой формой» «ужасное либо неинтересное содержание судьбы», скрыть за внешней формой собственную вакуум. И как не отыскать в памяти столь популярную сейчас массовую культуру, просматривая, к примеру, следующее: «Мне время от времени думается, что современные люди наводят друг на друга бесконечную скуку, так что находят, наконец,
————————————————————
1 Ницше, Ф. его тень и Странник. М., 1994. С. 46.
2 В том месте же. С. 47.
нужным сделать себя занимательным посредством всякого рода искусств. И вот они заставляют собственных живописцев изготовлять из самих себя пикантное и острое блюдо; они обливают себя пряностями всего запада и востока: — и, само собой разумеется, сейчас они пахнут интересно, западом и всем востоком. Они устраиваются так, дабы удовлетворять всякому вкусу; и любой обязан взять угощение, хочется ли ему благоухания либо зловония, утонченности либо мужицкой грубости, греческого либо китайского духа, катастроф либо драматизированных непристойностей»1. И, наконец, еще одним эгоизмом есть «эгоизм учёных» и «науки», каковые ценят только отвлеченное познание, сухое знание, равнодушное и равнодушное к людским страданиям, убивающее в мире все живое и человечное. Лишь немногим (к ним в это время Ницше еще относил Шопенгауэра и Вагнера) дано знать и не забывать, в чем состоит подлинное назначение культуры, но и они, как ему станет светло чуть позднее, не в состоянии спасти культуру от овладевших душами и умами людей эгоистических устремлений и чувств. Остается только ожидать прихода нового культурного мессии, что сообщит людям правду. И он, согласно точки зрения Ницше, явился им в его собственном лице и под именем Заратустры.
Новый и самый плодотворный период в творчестве Ницше раскрывается его самой известной книгой «Так сказал Заратустра», имеющей подзаголовок «Книга для всех и ни для кого». Сам Ницше вычислял ее собственной основной книгой, вобравшей в себя все мотивы и основные темы его творчества, превосходящей все, что было создано до нее во всемирной литературе. Написанная в притчевой форме и языком поэтизированной прозы, эта книга менее всего напоминает простое философское произведение с его логическим способом и системой категорий изложения. Придумывая ее, Ницше претендовал ни более ни менее как на создание нового — пятого — Евангелия, совсем противоположного, но, по собственному смыслу первым четырем. Евангелие свидетельствует, как мы знаем, «благую весть». В случае, если Евангелия Нового Завета были вестью о том, что «Христос воскрес» (вера в воскресение Христа, т.е. в его божественное происхождение — сущность христианства), то пророк Заратустра спустился с гор к людям с вестью о том, что «Всевышний мертв» и, значит, его место обязан занять новый человек, новый Адам — сверхчеловек. Это и было тем главным, что Ницше в образе Заратустры желал возвестить людям.
Слова Ницше «Всевышний мертв» М. Хайдеггер истолкует позже не как атеистическое утверждение, отрицающее существование Всевышнего, а как пози-
———————————————————
1 Ницше, Ф. его тень и Странник. С. 50.
цию смысла — и нигилизма основы всей философии Ницше. «Попытка пояснить слова Ницше «Всевышний мертв», — пишет Хайдегтер, — тождественна задаче изложить, что осознаёт Ницше под нигилизмом, и тем самым продемонстрировать, в каком отношении сам он находится к нигилизму»1. Нигилизм, в соответствии с Хайдеггеру, имеется признание финиша, исчерпанности, неосуществимости предстоящего существования всего сверхчувственного мира в его как платоновском, так и христианском истолковании. Иными словами, он свидетельствует финиш и западной метафизики (философии), и христианской религии. В этом смысле нигилизм — не теория, не направление мысли, не философское учение, сменяющее собой предшествующие, а неотвратимая будущее западного мира, несущая с собой финиш всему, во что люди до сих пор верили, что они почитали собственными высшими сокровищами. Хайдеггер цитирует одну из записей Ницше 1887 г. («Воля к власти»), в которой тот, ставя вопрос: «Что свидетельствует нигилизм?», сам же и отвечает: «То, что высшие сокровища обесцениваются». Высшие сокровища — Всевышний, сверхчувственный мир, идеи и идеалы, цели и основания — обесценились потому, поясняет Хайдеггер, «что люди понемногу поймут: совершенный мир неосуществим, его ни при каких обстоятельствах не удастся осуществить в пределах мира настоящего. Обязательность высших сокровищ тем самым поколеблена»2.
Сам Ницше, именуя «появление нигилизма» главным событием европейской истории последних двух столетий, определял нигилизм как в первую очередь смерть христианства. Обстоятельство данной смерти он усмотрит в христианской морали, перевоплотившей жизнь Христа в поучение и учение. в течении многих столетий христианская мораль «придавала человеку полную сокровище», «являлась адвокатом Всевышнего», обосновывала совершенство созданного им мира, не обращая внимания на страдание и зло, царящие в нем, «полагала в человеке знание полных сокровищ», «защищала человека от презрения к себе»3, те. противодействовала всяческому нигилизму. Но сейчас она сама стала рассадником и источником нигилизма. Доказательством этого тезиса станет предпринятое Ницше происхождения и исследование сущности христианской морали в работах «По ту сторону добра и зла» и «К генеалогии морали». Вторая работа поясняет и дополняет первую. Но, перед тем как обратиться к ним, нужно уяснить направленность и общий смысл ницшеанской проповеди.
Нигилизм, как его осознаёт Ницше, — не заболевание, не бедствие, поразившее европейское человечество, а, напротив, единственное условие
——————————————————
1 Хайдеггер, М. размышления и Работы различных лет. М., 1993. С. 175.
2 В том месте же. С. 179.
3 Ницше, Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех сокровищ. М., 1994. С. 37.
его выздоровления, разрешающее ему избавиться от фальшивых ценнос тей, переосмыслить, переоценить их и тем самым возвратиться к самой жизни. В книге «Так сказал Заратустра» Ницше пишет о «трех превращениях духа», переживаемых человеком. Сначала он, подобно верблюду, нагружает себя всеми знаниями, добытыми человечеством, позже, как лев, набрасывается на них и терзает их, постигая их относительность и временность, и, наконец, возвращается к началу, истоку судьбы, как бы снова делается ребенком. В этом вечном возвращении и состоит жизнь духа. Озарившая Ницше мысль вечного возвращения стала, по его собственному признанию, главным лейтмотивом книги.
В данной идее отразилось сложное отношение Ницше к собственному времени и к времени по большому счету, к тому месту, которое, согласно его точке зрения, философ обязан занимать в нем. Ницше, как мы знаем, вычислял собственную философию «несвоевременной» (несовременной), имеющей отношение не столько к настоящему, сколько к прошлому (греческой древности) и будущему, ко всей эре формирования европейского человека. Задачей философа есть, согласно его точке зрения, преодоление «собственного времени», рвение осознать современность в контексте всей людской истории. В предисловии к произведению «Казус Вагнера» он пишет: «Что требует философ от себя в первую очередь и в итоге? Победить в себе собственный время, стать «безвременным». С чем, значит, приходится ему вести самую упорную борьбу? С тем, в чем именно он есть сыном собственного времени»1. Лишь возвысившись над собственным временем, можно понять его. Смерть Всевышнего, проистекающий из этого нигилизм (отрицание всех сокровищ), попытка «самопреодоления» человеком себя на пути его возвращения к истокам бытия, к вечности, либо вечное возвращение, — так возможно выяснить общий ход мысли Ницше. Христианство как моральная проповедь и учение и имеется то, что вызвало смерть Всевышнего, породило нигилизм и что сейчас должно быть преодолено на протяжении этого возвращения.
В собственной критической переоценке христианской морали Ницше явился родоначальником способа, названного им «генеалогией». В буквальном смысле это слово свидетельствует «учение о происхождении». Этот способ Ницше постарался применить к анализу морали с целью разоблачения, дискредитации того, что люди постоянно почитали для себя самым серьёзным и полезным. Генеалогия имеется способ «критики моральных сокровищ», постановки их под вопрос, для чего «нужно знание обстоятельств и условий» их происхождения2. Неприятность про-
——————————————
1 Ницше, Ф. Соч.: в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 526.
2 В том месте же. С. 412.
нахождения сокровища для Ницше в первую очередь психотерапевтическая, потому что лишь в глубинах душевной судьбе человека возможно найти источник его веры в моральные сокровища. Но что же находит он в людской душе? Открывшееся ему в ней он обозначит тяжело переводимым на русский язык французским словом «ressentiment». Суть этого слова лучше всех, пожалуй, передал М. Вебер, истолковав его как «затаенная обида». В человеке, считает Ницше, таится обида на все, что его превосходит в жизни, — на силу, которой он должен подчиняться, на судьбу, которая его в чем-то обделила, по большому счету на всех, кто добился успеха, вышел победителем из судьбы, есть в ней господином. Слово «господин» обозначает все то, что имеется в жизни аристократического, — не социальное сословие либо класс, а особенную породу людей, говорящую жизни «да», не бегущую и не скрывающуюся от нее, но живущую в полном смысле этого слова. Сама жизнь дробит людей на рабов и господ, плебеев и аристократов — по обстоятельству не их социального положения и происхождения, а их различного отношения к судьбе. И в случае, если господа живут полнокровной судьбой, то на долю рабов, проигравших в жизни, не остается ничего, не считая морали, лицемерно уравнивающей всех в отрицании судьбы. Христианская мораль изобретена рабами, постаравшимися при помощи ее сгладить собственный жизненный проигрыш. В любом случае она — показатель слабости, а не силы.
Не саму по себе мораль отвергает Ницше, а христианскую, которую он именует плебейской, заставляющей человека жить не настоящей, а мнимой судьбой, в которой нет места настоящему поступку, действию, а имеется только скрытое и бессильное желание вознаградить себя «мнимой местью» за собственный униженное положение. «Мораль рабов» говорит человеку: «не ожидай от судьбы ничего хорошего», «все мы в данной жизни — ничто», она как бы отождествляет все хорошее и хорошее с отрицанием судьбы, самого себя. Это сознание собственного ничтожества и имеется ressentiment. В противоположность ему аристократическая мораль пребывает в утверждении «самого себя», собственного собственного превосходства над всем окружающим. Нехорошее в ее понимании — синоним всего обыкновенного, похабного, не сильный и несчастного, хорошее — добропорядочного, превосходящего простой уровень, наделенного силой и властью, весёлого и радостного в собственном ощущении судьбы. «Тогда как добропорядочный человек полон открытости и доверия по отношению к себе… человек ressentiment лишен всякой откровенности, наивности, прямоты и честности к самому себе. Его душа косит, ум его обожает укрытия, лазейки и задние двери; все скрытое завлекает его как его мир, его безопасность,
его услада; он знает толк в молчании, злопамятстве, ожидании, в самоуничижении и сиюминутном самоумалении»1.
По окончании смерти Всевышнего человеку не остается ничего иного, когда надеяться на себя, на личные силы, на отпущенную ему природой жизненную энергию, демонстрируя в борьбе за выживание то, что Ницше назовет «волей к власти». Он уже не следует посредине между Богом и животным, а как бы опирается на самого себя, уподобляясь канатоходцу, идущему по туго натянутому над пропастью канату. Ему больше не на кого сохранять надежду, он одинок в мире, может выжить ценой собственных усилий, что заставляет его преодолеть в себе все человеческое, стать сверхчеловеком. Ницшеанский сверхчеловек — это человек эры нигилизма, оставшийся наедине с собой, понявший, что в мире, в котором он живет, все сокровища потеряли собственный значение и нет больше той культуры, которая когда-то облегчала ему тягости судьбы либо подменяла их собой. Возвестив устами Заратустры о смерти Всевышнего, а вместе с ним и всех моральных сокровищ, Ницше провозгласил приход новой эры — эры сверхчеловека, которая в один момент есть эрой возвращения человека к изначальным — дионисийским — формам судьбы. В этом и была его надежда на выход из обстановки кризиса европейской культуры.
Потом кое-какие критики Ницше заметили в его философии чуть ли не предвосхищение идеологии фашизма. В конечном итоге его учение заключало в себе глубоко ужасное восприятие судьбы, во многом порожденное окружающей действительностью, в которой не осталось больше места для существования свободной личности. При всем обладавшем Ницше духе отрицания, он один из величайших гуманистов в истории европейской мысли, но лишь в эру, в то время, когда гуманизм прекратил быть нормой культурной и публичной судьбе. Это и разрешило Т. Манну сравнить его с Гамлетом — последним храбрецом эры хорошего гуманизма. В оценке К. Ясперса осуществленный Ницше разрыв с прошлым не имеет себе равных в истории мысли, меру этого разрыва «превзойти уже нереально. Он продумал данный разрыв во всех его последствиях: на этом пути чуть ли возможно сделать ход вперед. Что с того времени делалось в направлении негативного разложения и говорилось в предсказаниях заката, это только повторение Ницше, что видел, что Европа неудержимо движется к трагедии»2. Разгром предшествующей культуры, учиненный Ницше, расчистил, согласно точки зрения Ясперса, путь и экзистенциальной философии, а, как мы зна-
——————————————————-
1 Ницше, Ф. Соч.: в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 426.
2 Ясперс, К. Ницше. Введение в познание его философствования.М.,2004. С. 583.
ем сейчас, кроме этого и тому, что последовало за ней, включая постмодернизм и самые авангардные направления современного мастерства. По крайней мере, от Ницше дорога вела к совсем новому типу философствования и культурного творчества о нем, которому не было прямого аналога в предшествующей европейской истории.
Ж. Делёз выяснил ведущую идею в ницшеанском творчестве — идею «исторического вырождения культуры», разочаровывающим доказательством чего стало для Ницше превращение культуры из «греческой» в «германскую»1. Данной идеей, очевидно, не ограничивается творчество самого Ницше, но сейчас философия культуры уже не сможет пройти мимо поставленного им диагноза относительно состояния современной культуры.
Вопросы для самопроверки
1. Каковы особенности типологии культур Ф. Ницше?
2. Каковы главные характеристики критики Ф. Ницше морали?
3. Каковы главные характеристики критики Ф. Ницше христианстве?
4. В чем, по Ф. Ницше, катастрофа европейской культуры?
Темы для рефератов
1. Ф. Ницше как критик всей предшествующей культуры и пророк новой культуры.
2. Типы культур, по Ф. Ницше: аполлоническая и дионисийская культуры.
3. Ф. Ницше как критик христианства.
4. Ф. Ницше как критик морали.
Рекомендуемая литература
Ницше, Ф. Рождение катастрофы из духа музыки // Соч. М., 1990. Т. 1. С. 57—
158. Ницше, Ф. Сумерки идолов, либо Как философствуют молотом // Соч. М.,
1990. Т. 2. С. 573-578. Свасьян, К. А. Фридрих Ницше: мученик познания // Ницше, Ф. Соч. М.,
1990. Т. 1.С. 5-47.
—————————————————
1 Делёз, Ж. Ницше и философия. М., 2003. С. 280.