Вправду: не обращая внимания на то, что Франция — отчизна врача Фернана Ламаза, создавшего программу психотерапевтической подготовки домашних пар к естественным родам, эпидуральная обезболивание тут весьма распространена. В роддомах Парижа и лучших клиниках ее делают приблизительно 87 % дам (не считая роды при помощи кесарева сечения). В отдельных клиниках это число достигает 98 а также 99 %. Но это, думается, никого не пугает. Мамочки-француженки довольно часто задают вопросы меня, где я буду рожать, но ни при каких обстоятельствах — как. Им как словно бы все равно. Метод родоразрешения не воздействует на то, хорошая из тебя окажется мать либо нехорошая. Для француженок роды — не что иное, как путь надёжного попадания малыша из матки в мамины объятия. И роды без эпидуралльной анестезии во Франции никто не именует естественными — их именуют родами без анестезии (accouchement sans peridurale ). В некоторых французских роддомах возможно отыскать и джакузи для родов, и громадные резиновые мячи, каковые роженицам так приятно обнимать. Но француженки ими практически не пользуются. Роды без анестезии в парижских клиниках (1,2 %) — это либо ненормальные американки наподобие меня, либо француженки, не добравшиеся до роддома одновременно с.
Имеется у меня знакомая француженка Элен — действительно фанатка естественности. Водит собственных троих детей в походы, всех кормила грудью до двух с лишним лет. И всех рожала с эпидуралкой. И не видит в этом никакого несоответствия. Легко время от времени, согласно ее точке зрения, нужно дать дань естественности, а время от времени — принять лошадиную дозу наркоза.
Отличие между французским и иным подходами делается особенно очевидной, в то время, когда через неспециализированных друзей мы знакомимся с Дженнифер и Эриком. Она — американка, трудится в Париже в интернациональной компании. Он — француз, сотрудник рекламного агентства. Живут в окрестностях Парижа с двумя дочерьми. В то время, когда Дженнифер в первый раз забеременела, Эрик предполагал, что на данный момент они отыщут доктора, выберут роддом и тихо себе родят. Но нет: Дженнифер притащила к себе огромную стопку фолиантов по беременности и вынудила мужа проштудировать их вместе с ней.
Он до сих пор в ступоре от ее жажды расписать роды до каждой секунды.
— Она желала рожать на надувном шаре либо в ванне, — вспоминает он. — Врач сообщил: «Женщина, вам тут не цирк и не зоопарк. Станете рожать, как все, на пояснице с раздвинутыми ногами. По какой причине? В силу того, что тогда я смогу оказать помощь, в случае, если появится неприятность».
И вдобавок Дженнифер желала рожать без обезболивания, дабы прочувствовать, что такое настоящие роды.
— В жизни не слышал, дабы дама грезила помучиться, дабы родить ребенка, — заявил на это Эрик.
История Дженнифер и Эрика запомнилась мне благодаря круассану. Я до сих пор вспоминаю ее как «историю про круассан».
В то время, когда у Дженнифер начались схватки, стало ясно, что все ее «родовые замыслы» летят впустую: пригодилось кесарево. Доктор послал Эрика в приемную. Дженнифер тем временем родила здоровенькую девочку. Позднее, в послеоперационной палате, Эрик обмолвился, что сравнительно не так давно съел круассан. С того времени прошло три года, но у Дженнифер любой раз при упоминании того круассана закипает кровь.
— Получается, он по большому счету не находился при родах! А отправился на улицу приобрести себе круассан! Меня везут в операционную, а Эрик тем временем выходит из клиники, идет по улице, входит в булочную, возвращается и спокойненько ест собственный круассан!
Дженнифер планировала второй сценарий:
— Мой супруг должен был сидеть за стенкой, грызть ногти и мучиться: ну кто же в том месте, мальчик либо девочка? В приемной, кстати, был автомат с едой, — додаёт она. — Имел возможность бы приобрести пакетик орешков.
Излагая собственную версию данной истории, Эрик также злится. Ну да, автомат был.
— Но я так распереживался, что мне необходимо было съесть что-то сладкое. А за углом я совершенно верно видел кондитерскую, действительно, позже оказалось, что она чуть дальше, чем я думал. Но Дженнифер же увезли в семь! На подготовку и другое нужен час, это я знал, а в итоге все закончилось по большому счету в одиннадцать. А я всего на пятнадцать мин. вышел за круассаном!
Вначале я принимаю эту историю как хорошую иллюстрацию принципа «мужик с Марса, дама с Венеры». Но позже осознаю, что тут дело в отличии восприятия. Для Дженнифер эгоистичный поход за круассаном свидетельствует, что Эрик не готов пренебречь личным комфортом для новорождённого малыша и семьи. Она волновалась, что он слишком мало проникся родительскими обязанностями.
А для Эрика эта история говорит совсем об другом. Ему казалось, что он принимал в родах полноценное участие, что вел себя как важный папаша. Но наряду с этим он был спокоен, не зацикливался и не забывал о личных заинтересованностях, что и вынудило его сбегать в кондитерскую. Да, он желал быть отцом, но еще он желал круассан.
— Мне время от времени думается, что вы, американцы, вычисляете, — в случае, если что-то дается через чур легко, — это не хорошо, — резюмирует он.
Хотелось бы думать, что я отношусь к тому типу дам, которых не смутит поход за круассаном (а Саймон — к тому типу мужчин, что додумался бы запрятать крошки). Но я также составляю замысел родов (действительно, без массажа клитора) прося не допускать никогда, дабы Саймон перерезал пуповину. Потому, что я кричу кроме того на протяжении восковой эпиляции, естественные роды, пожалуй, не лучшая мысль. Пускай родовая боль — культурный миф, меня это не через чур успокаивает.
Значительно больше я опасаюсь не успеть в клинику одновременно с. По совету подруги я выбрала клинику на втором финише города. Сейчас, в случае, если ребенок примет решение показаться на свет в час пик, нам угрожают проблеме.
Это в том случае, если я смогу позвать такси.
Среди американок в Париже ходят слухи, что французские таксисты отказываются принимать вызов, выяснив, что дама планирует рожать, — опасаются, что придется позже соскребать плаценту с заднего сиденья (а потому, что мы все тут временно, собственных автомобилей у нас нет). Да и роды на заднем сиденье меня не весьма прельщают по многим причинам. Саймон же опасается кроме того просматривать инструкцию для начавших рожать самостоятельно в моей энциклопедии.
Схватки начинаются в восемь вечера. Я кроме того не успеваю доесть тёплую тайскую еду, которую только что принесли нам на дом. (О тайской кухне я буду грезить позже, лежа на больничной койке.) Но, слава всевышнему, хотя бы нет пробок. Саймон вызывает такси, я сажусь в него и помалкиваю. Пускай шофер — усатый мужик лет пятидесяти — сам додумается, в случае, если ему нужно.
Выясняется, напрасно я переживала. Стоит нам отъехать от дома, шофер, услышав, как я попискиваю на заднем сиденье, приходит в восхищение. Дескать, он всю собственную жизнь и таксистскую карьеру грезил о таком, думал, это случается лишь в кино. Мы колесим по Парижу в темноте, я отстегиваю ремень безопасности и сползаю на пол, постанывая от боли, которая все увеличивается. Нет, это вам не эпиляция! Мои фантазии о естественных родах совсем разбиваются. Саймон открывает окна — дабы разрешить войти кислород либо заглушить мои стенания? Тем временем таксист прибавляет скорость; над головой проносятся огни уличных фонарей. Он звучно пересказывает историю рождения собственного сына, которому на данный момент двадцать пять.
— Прошу вас, помедленнее! — кричу я с пола в промежутках между схватками.
Саймон молчит, он бледен и наблюдает прямо перед собой в одну точку.
— О чем ты думаешь? — задаю вопросы я его.
— О голландском футболе, — отвечает мой супруг.
Подъезжаем к поликлинике, таксист останавливается
у отделения скорой помощи, выпрыгивает из автомобиля и бежит вовнутрь. Думается, он планирует присутствовать при родах. Через пара секунд он возвращается — целый потный, запыхавшийся:
— Они вас ожидают!
Бегу в строение поликлиники, покинув Саймона расплачиваться и уговаривать таксиста, дабы тот уехал. Лишь завидев акушерку, на чистейшем французском выдаю:
— Je voudrais une peridurale! (Сделайте мне безболивание!)
Будь у меня с собой пачка денег, помахала бы у нее
перед носом. Но, выясняется, не обращая внимания на пристрастие французов к эпидуральнои анестезии, ее не делают просто так, по требованию. Акушерка ведет меня в смотровую, контролирует раскрытие, после этого с озадаченной ухмылкой поднимает глаза. Раскрытие всего три сантиметра из вероятных десяти.
— В большинстве случаев никто так рано эпидурал не требует, — говорит она.
Для для того чтобы она не станет кроме того отрывать анестезиолога от ужина — он ест тайскую еду.
Акушерка заводит самую спокойную музыку, которую мне лишь доводилось слышать в жизни (что-то наподобие тибетской колыбельной), и ставит капельницу с обезболивающим. Наконец, совсем без сил, я засыпаю.
Избавлю вас от подробного описания собственных родов, каковые прошли с применением максимума вероятных лекарств и в целом были весьма приятными. Благодаря эпидуралу на потугах я достигла полной концентрации, как на занятиях йогой, и не ощущала никакого дискомфорта. Я была так сосредоточена, что кроме того не обратила внимания, в то время, когда в родовую зашла дочка акушерки, — выяснилось, они живут за утлом — и попросила маму дать ей денег.
Мои анестезиолог, врач и акушерка — все дамы. Саймон также находился, хоть стоял не с «принимающего финиша». Малышка появилась вместе с восходом солнца.
Я просматривала, что дети при рождении неспроста весьма похожи на отцов. Якобы так предусмотрено природой (высшими силами), дабы у папаш не оставалось сомнений в том, что это их ребенок, в этот самый момент же показалась мотивация идти добывать мамонта (либо делать банковские инвестиции) для возросшего семейства. Но в то время, когда рождается моя дочь, я осознаю, что она не просто похожа на Саймона — она его копия.
Мы обнимаемся. Позже ее одевают в костюм в стиле «минималистический шик», предоставленный поликлиникой, а также напяливают шапочку. Позднее мы дали дочери обычное имя, но до сих пор значительно чаще кличем ее легко Бин.
В поликлинике я провожу шесть дней — простой для Франции срок. И выписываться, в случае, если честно, не хочется. С каждым приемом пищи нам приносят свежевыпеченный хлеб (нет потребности выбегать в булочную за круассаном). Я тайком выхожу гулять в солнечный садик. В палате у нас лежит винная карта, возможно заказать шампанское. На третий сутки придумываю шутку и все время повторяю ее Бин:
— Ты не день назад появилась!
Саймон кроме того не притворяется, что ему смешно.
Как будто бы в подтверждение того, что во Франции существуют универсальные для всех своих родителей правила, каждого малыша в роддоме снабжают «инструкцией по эксплуатации». Выдается книжечка в мягкой обложке (carnet de sante ), которая остается у ребенка до восемнадцати лет. Все осмотры, все прививки доктор записывает в эту книжечку, как и информацию о росте, окружности и весе головы ребенка. В ней кроме этого содержится базисная информация по уходу: как кормить, как купать, в то время, когда приходить на осмотры к педиатру, как выявить болезни.
Но эта книжечка не может подготовить меня к тому, как скоро изменяется Бин. Целый первый месяц она все еще похожа на Саймона — темно-каштановые волосы, карие глаза. У нее кроме того ямочки на щеках, как у него. Это у меня появляются сомнения в том, что она моя дочь! Похоже, мои светловолосые светлоглазые гены убиты наповал его смуглыми средиземноморскими. Но в то время, когда малютке исполняется два месяца, с ней происходит видоизменение. Волосы светлеют, а карие глаза необычным образом становятся голубыми! Отечественная маленькая средиземноморская крошка внезапно преобразовывается в форменную скандинавочку.
Гражданство у Бин американское (не смотря на то, что она может запросить и французское, в то время, когда подрастет). Но я подозреваю, что уже через пара месяцев отечественная дочь начнет сказать по-французски лучше меня. И я сомневаешься, кого нам воспитывать: мелкую американку либо француженку? Не смотря на то, что, быть может, у нас нет выбора.
ГЛАВА 3
У нас появляется ночь
Через несколько недель по окончании того, как мы с Бин возвращаемся к себе, соседи по двору начинают задавать вопросы: «У нее имеется ночь?» ( Elle fait ses nuits ?) Конкретно тогда я в первый раз услышала это французское выражение, которое свидетельствует: спит ли ребенок по ночам. Сперва эти расспросы меня успокаивали: раз все об этом задают вопросы, значит, ночной сон — это не миф, а действительность. Вот если бы не спрашивали, было бы хуже.
Но скоро данный вопрос стал меня злить. Ну очевидно, у нее нет ночи! Ей же всего два месяца (а через месяц будет всего три месяца, а через два — всего четыре месяца и т. д.)! Все знают, что мелкие дети не хорошо дремлют. У меня, действительно, имеется пара друзей, чьи дети, по радостному стечению событий, засыпают в девять вечера и дремлют до семи утра, но все же практически всем моих привычных не получалось поспать всю ночь без перерыва , пока детям не исполнится год. Иначе, я знаю и четырехлеток, каковые все еще прорываются по ночам в родительскую спальню.
друзья и Мои родственники (нефранцузы) в курсе данной неприятности, исходя из этого задают вопросы более деликатно: «Как она спит?» Причем никому в действительности не весьма интересно, как спит моя Бин. Данный вопрос — всего лишь предлог для измученных своих родителей выплеснуть раздражение.
У большинства своих родителей слово «ребенок» ассоциируется со словом «недосып». Заголовок в английской «Дейли Мейл»: «В первые два года судьбы малыша родители недосыпают В общем итоге ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ». Изучение совершила компания по производству кроватей. И многие, я думаю, осознали, о чем обращение. «Увы, это действительно, — подтвердил один из опрошенных. — Отечественная годовалая дочь за весь год ни разу не уснула на всю ночь. Ни разу! А мы дремлем в лучшем случае по четыре часа».
Опрос, совершённый в Соединенных Штатах Национальным фондом изучения сна, продемонстрировал, что 46 % детей до двух лет просыпаются по ночам, но только 11 % своих родителей уверены в том, что у их детей имеется неприятности со сном. в один раз в Форт-Лодердейле я видела малыша в футболке с надписью: «Все на вечеринку! Место — моя кроватка, время — 3.00».
Большая часть моих друзей думает, что у их детей легко личный режим сна и его нужно уважать. Один раз я гуляла по Парижу со своей подругой-англичанкой, и внезапно ее годовалый кроха начал проситься на руки, полез ей под блузку, отыскал тут и грудь же заснул. Подруге было очевидно неудобно, что я стала свидетелем этого ритуала, но она шепотом сказала, что ее сын может уснуть лишь так и никак в противном случае. Следующие сорок пять мин. она не меняла позу.
Мы с Саймоном, очевидно, выбрали собственную стратегию налаживания режима сна. Она пребывала в том, что ребенок не должен засыпать по окончании кормления. И по окончании рождения Бин мы очень старались, стараясь обеспечить соблюдение этого правила.
Напрасно.
Мы отказались от данной теории и стали пробовать другие. К примеру, днем Бин постоянно находилась при дневном свете, а ночью — в темноте. Мы купали ее в одно да и то же время вечером, пробовали расширить промежутки между кормлениями. Услышав от кого-то, что высококалорийная еда повышает жирность молока, я пара дней питалась одними крекерами с бри. Подруга из Нью-Йорка, приехавшая к нам к себе домой, присоветовала имитировать звуки, каковые ребенок слышит в чреве матери. Мы часами старательно «имитировали утробу».
Напрасно.
Бин три месяца, и она так же, как и прежде просыпается пара раз за ночь. За этим направляться продолжительный ритуал, на протяжении которого я кормлю ее, дабы она уснула, после этого мин. пятнадцать держу на руках, дабы она не проснулась, и укладываю обратно в кроватку.
Привычка Саймона все планировать внезапно оказывается проклятием: сейчас у него любой вечер депрессия, и он уверен, что так будет в любой момент. Мой же принцип «живи одним днем» — как дар более: я не думаю о том, что данный кошмар продлится еще полгода (не смотря на то, что так и будет), мне достаточно пережить следующую ночь.
Больше всего меня утешает то, что мои неприятности не были таковой уж неожиданностью. Так как родители новорожденных и не должны дремать по ночам, так? Практически все мои привычные утверждают, что их дети привыкли дремать всю ночь месяцам к восьми-девяти, в противном случае и позднее.
— Отечественный скоро начал засыпать, — гордо сказал приятель Саймона из Вермонта, уточнив у жены, в то время, когда их чадо прекратило будить своих родителей в три часа ночи. — Думается, в год!
Кристин, юрист из Англии, как и мы, живущая в Париже, говорит, что ее дочка, которой год и четыре, спит всю ночь, но позже додаёт:
— Ну, в случае, если честно, она, само собой разумеется, раза два просыпается… но всего на пять мин.!
Меня успокаивает, в то время, когда я слышу, что у некоторых своих родителей все обстоит намного хуже, чем у нас. Отыскать таких несложно. Моя двоюродная сестра, практикующая совместный сон с десятимесячным сыном, так и не возвратилась к работе учителя — частично по причине того, что практически всю ночь кормит ребенка. Я довольно часто звоню ей и задаю вопросы:
— И как он спит?
Но самую ужасную историю мне поведала Элисон, подруга подруги из Вашингтона, — ее сыну семь месяцев. Первые полгода Элисон кормила его каждые два часа весь день. В семь месяцев он наконец начал дремать по четыре часа подряд. Элисон, маркетинговый специалист с дипломом респектабельного университета, отыскала в себе силы принимать как само собой разумеющееся и усталость, и тот факт, что ей было нужно сделать паузу в карьере. Она уверена, что у нее нет выбора, не считая как подстроиться под личное расписание сна ее ребенка — не смотря на то, что данный режим и убивает.
Альтернатива бессонным ночам — так именуемое приучение ко сну. Это способ, в то время, когда родители оставляют малышей одних, дабы те «прокричались». Я просматривала об этом. Способ подходит для детишек, которым шесть-семь месяцев. Элисон сказала, что попыталась данный способ лишь один раз: уж через чур ожесточённым он ей показался. Дискуссии в сети по поводу этого способа мгновенно перерастают в онлайн-побоище: его соперники именуют подобную практику чистым эгоизмом, в противном случае и насилием над детьми. «Это легко отвратительно, — пишет одна мамочка на babble.com. — Желаете дремать по ночам — не рожайте. Усыновите трехлетнего ребенка.»
Не смотря на то, что указанный способ со стороны и думается ожесточённым, мы с Саймоном теоретически ничего не имеем против. Но нам все-таки думается, что Бин еще маловата для военного муштры. Мы думаем, что отечественная девочка просыпается по ночам, в силу того, что голодна, либо в силу того, что ей от нас что-то необходимо, либо легко по причине того, что она обычный младенец, а все обычные младенцы так и делают — не дремлют по ночам. Она же маленькая. Вот мы ей и потакаем.
Я завожу разговор о ночном сне с французскими родителями. С соседями, привычными по работе, приятелями друзей… Все они утверждают, что их дети начали дремать по ночам значительно раньше. Самия поведала, что у ее дочки, которой на данный момент два года, уже в шесть недель «были ночи» — она намерено записала правильную дату.
Худышка Стефани, налоговый инспектор из отечественного двора, краснеет от стыда, в то время, когда я задаю вопросы, в то время, когда ее сын Нино прекратил капризничать по ночам.
— У нас все произошло весьма поздно, в ноябре. Значит, ему было… четыре месяца! Мне думается, весьма поздно…
Кое-какие истории, услышанные от родителей-французов, в случае, если честно, кроме того не похожи на правду. Александра — она трудится в детском саду и живет в пригороде Парижа — говорит, что обе ее дочери дремали всю ночь беспрерывно практически с рождения!
— Они уже в роддоме просыпались в шесть утра — именно в то время, когда приносили бутылочки.
Многие из этих чудо-младенцев находятся на неестественном либо смешанном вскармливании, но дело, оказывается, не в этом. Кроме того те малыши, которых кормят только грудью, не путают сутки с ночью. Кое-какие французские мамочки будут считаться, что прекратили грудное вскармливание, когда вышли на работу, — в большинстве случаев это происходит в три месяца. Но к тому времени режим ночного сна у их детей уже наладился.
Сперва я сделала вывод, что мне те мамы, которым повезло. Но их было как-то уж через чур много. Тогда я осознала, что во Франции дремлющие по ночам младенцы — это норма. А соседи, каковые бесят меня собственными расспросами, и в действительности уверены , что двухмесячный ребенок способен отличать сутки от ночи!
Как и в других государствах, во Франции родители вовсе не рассчитывают, что их ребенок будет тихо дремать сразу после рождения. Но к тому моменту, в то время, когда бессонные ночи становятся бичом большинства родителей-нефранцузов, другими словами в то время, когда ребенку два-три месяца, неприятность исчерпывает себя. Ночные вставания во Франции воспринимаются как временные, а не хронические трудности. С кем бы из французов я ни сказала, все уверенны, что к шести-то месяцам дети уж совершенно верно смогут — и обязательно будут! — дремать всю ночь напролет. Не смотря на то, что значительно чаще это случается намного, намного раньше. «Кое-какие дети начинают дремать в шесть недель, вторым требуется до четырех месяцев, дабы режим установился», — написано в издании Maman ! Авторы книги «Сон, малыш и сны» (Le Sommeil, le reve et l’enfant ) — бестселлера, посвященного детскому сну, — утверждают: «Где-то между тремя и шестью месяцами ваш ребенок будет дремать всю ночь — минимум восемь-девять часов. Родители смогут снова испытать, как это приятно — не подниматься среди ночи!»
Очевидно, имеется исключения. В противном случае во Франции не издавали бы книги про сон и не было бы экспертов по детскому сну. Кое-какие дети, помой-му приучившиеся дремать к двум месяцам, через пара месяцев опять начинают просыпаться. Слышала я и о малышах, каковые начали нормально дремать только в год. Но конкретно «слышала»: какое количество живу во Франции, для того чтобы ребенка не встречала. Марион, мама лучшей подруги моей Бин, говорит, что ее младший сын осознал отличие между днем и ночью в полгода. Среди моих парижских друзей и привычных это рекорд. У многих из них дела обстоят, приблизительно как у архитектора Поля, чей сын в три с половиной месяца спит по 12 часов без перерыва — с восьми часов вечера до восьми утра.
Больше всего меня бесит то, что французские родители смогут совершенно верно сообщить, в то время, когда их дети начали дремать по ночам, но не могут растолковать, как это случилось. Они не знают, что такое «приучать ко сну», не знают о способе Фербера, названном в честь собственного создателя — врача Ричарда Фербера, и других запатентованных методиках. Кроме того, они утверждают, что ни при каких обстоятельствах не оставляли собственных детей «прокричаться», по крайней мере на долгое время. Практически всем моих привычных французов делается очевидно не по себе, стоит мне упомянуть об данной практике.
Расспрашиваю своих родителей из другого поколения — та же история. Одна французская журналистка — за пятьдесят, но на работу ходит в узких юбках и на острых шпильках, — была в шоке, выяснив, что я никак не могу уложить дремать собственную малышку.
— А запрещено ей что-нибудь дать, дабы она уснула? Какое-нибудь лекарство? — недоумевает она. А позже предлагает покинуть ребенка с кем-нибудь на недельку-две и отправиться в SPA, вернуть силы.
Отлично хоть, юные родители не накачивают собственных малышей снотворным и не скрываются от них в сауне!
Большая часть уверено, что их дети сами обучились дремать подолгу. Стефани говорит, что по большому счету ничего не делала для этого.
— Мне думается, ребенок сам это решает, — вычисляет она.
То же слышу от 34-летней Фанни, издателя денежных изданий. Она утвержает, что приблизительно в три месяца ее сын Антуан сам прекратил просыпаться на кормление в три часа ночи.
— Он просто так решил, — говорит она. — Я его не заставляла. Я кормила его, в то время, когда он просил. Легко у него установился таковой режим.
Венсан, супруг Фанни, услышав отечественный разговор, сказал, что Фанни вышла на работу через три месяца. Как и остальные родители, с которыми я разговаривала, он считает, что это не просто совпадение. Дескать, Антуан осознал , что его маме сейчас необходимо рано подниматься и ехать в офис. Венсан сравнил это интуитивное познание с совокупностью коммуникации у муравьев — те общаются при помощи химических волн, передавая их через собственные усики.
— Мы, французы, весьма верим в интуицию, — пустился он в объяснения. — И уверенны, что дети все знают.
Но все же кое-какие хитрости по организации сна мне удается выведать. Практически все привычные родители-французы говорят, что в первые месяцы судьбы их дети постоянно находились на свету днем, кроме того на протяжении сна, а ночью — в темноте (мы с Саймоном кроме этого придерживались этого). Помимо этого, пристально наблюдя за детьми с самого рождения, они пробовали уловить ритм малыша. И понемногу перестроить его под собственный личный.
По большому счету французские родители так много твердят про ритм, словно бы говорят о какой-то рок-группе, а не о воспитании ребенка.
— С нуля до полугода нужно уважать ритм детского сна, — говорит Александра, чьи дети дремали ночью практически с рождения.
Я также замечаю за не сильный — время от времени в три часа ночи. Так отчего же в нашем случае нет никакого ритма? И в случае, если переход к постоянному ночному сну происходит сам собой, по какой причине у нас все не так?
Делюсь накопившимся раздражением с Габриэль, собственной новой французской подругой. Она рекомендует почитать книгу «его сон и Ребёнок» (L’enfant et son sommeil). Ее создатель, Элен де Леерснайдер, узнаваемый парижский педиатр, специализируется на детском сне. Книга меня озадачивает. Я-то привыкла к несложному незамысловатому стилю американских «книжек для своих родителей». Но эта раскрывается цитатой из Марселя Пруста, по окончании чего госпожа де Леерснайдер прославляет оду сну.
«Сон раскрывает тайны жизни и ребёнка семьи, — пишет она. — Дабы уснуть в кроватке и отделить себя от своих родителей на пара часов, ребенок обязан доверять собственному телу, верить, что его организм не позволит ему умереть, даже если он его не осуществляет контроль. Он должен быть достаточно спокойным, дабы принять необычную идея о том, что наступает ночь.»
В книге «Сон, малыш и сны» кроме этого говорится, что ребенок способен обучиться дремать, только смирившись с тем, что он — отдельное существо: «Безмятежные, продолжительные и спокойные ночи начинаются по окончании того, как ребенок признает собственный одиночество. Это ли не показатель того, что он получил внутренний покой и прекратил мучиться?»
Кое-какие главы таких книг выглядят как экзистенциальное философствование. То, что у нас именуется «фазой стремительного сна», французы именуют «парадоксальный сон», в силу того, что тело сейчас бездействует, но ум очень активен. «Обучиться дремать, обучиться жить — это ли не синонимы?» — вопрошает Элен де Леерснайдер.
Согласиться, я не весьма осознаю, для чего мне такая информация. Мне не нужна метафизическая теория детского сна. Мне , дабы моя дочь дремала! Но как осознать, по какой причине дети французов дремлют так отлично, в случае, если их родители сами не в силах растолковать это, а «книжки по воспитанию» напоминают мистические поэмы? Что обязана сделать мать, дабы нормально поспать ночью?
Как ни необычно, озарение снисходит на меня, в то время, когда я приезжаю в Нью-Йорк.
Я живу в Трайбеке, в Нижнем Манхэттене, где индустриальные строения переоборудованы под дорогостоящие лофты. Гулять мы выходим на местную детскую площадку. Мне-то казалось, я перелопатила все книги по воспитанию. Но мамочки, с которыми я общаюсь на протяжении прогулки, недвусмысленно показывают , что я жалкая дилетантка. Они не просто прочитали все что возможно. Они выработали личные стили воспитания, сочетая пара способов, подобно тому, как сочетают дизайнерские костюмы. В какой-то момент я почувствовала себя в окружении гуру по вопросам сна, питания и дисциплины. В то время, когда я наивно упоминаю о «естественном родительстве», одна мамочка быстро обрывает меня:
— Не нравится мне данный термин. А что же, остальные родители воспитывают собственных детей неестественно?
В то время, когда разговор заходит о ночном сне, я подсознательно ожидаю, что на данный момент услышу множество теорий, по окончании чего начнутся простые жалобы на вставание среди ночи. Но нет. Выясняется, в Трайбеке многие дети дремлют по ночам уже в возрасте двух месяцев. Одна мамочка, по профессии фотограф, говорит, что, как и многие другие родители, водила детей к местному педиатру, Мишелю Коэну. Его имя она произносит нараспев: «Ми-шель», как в песне «Битлз».
— Он француз? — задаю вопросы я.
— Да, — отвечает она.
— Настоящий француз, из Франции?
— Да, настоящий француз.
Тут же договариваюсь о встрече с этим человеком. Оказавшись в его приемной, сходу осознаю, что я в Трайбеке, а не в Париже: в углу стоит дизайнерское кресло, стенки оклеены ретрообоями в стиле семидесятых, в очереди сидит мама-лесбиянка в фетровой шляпе. Секретарша в тёмном топе на бретельках контролирует перечень больных:
— Элла? Бенджамин?
Появляется Коэн, и я сходу осознаю, по какой причине он так популярен среди молодых мамаш. Каштановые кудри, оленьи глаза, шикарный загар… На нем дизайнерская рубаха навыпуск, бермуды и сандалии. Прожив двадцать лет в Америке, он так и не избавился от очаровательного милых ошибок и французского акцента («В то время, когда я рекомендую родителЯм…»).
Прием на сегодня закончен, и он предлагает мне посидеть в кафе на улице. С удовольствием соглашаюсь.
Коэн обожает Соединенные Штаты — частично по причине того, что тут с почтением относятся к оригиналам и предпринимателям. В стране, где здравоохранение регулируется строгими правилами, он позиционирует себя как «ваш врач по соседству». (До тех пор пока мы сидим и выпиваем пиво, он здоровается с несколькими собственными больными.) Его медицинский центр, «Трайбека Педиатрикс», обзавелся пятью филиалами. У него вышла толстая книга по воспитанию детей — «Новые правила» — с его фотографией на обложке.
Врач нехотя согласится, что инновации, привезенные им на Манхэттен, родом из Франции. Он уехал в восьмидесятые и не забывает Францию как страну, где новорожденных в роддомах оставляли «прокричаться» в полном одиночестве. Кроме того на данный момент, говорит он, в каждом парке возможно заметить, как ребенок приобретает затрещину. (Раньше, быть может, так и было. Но за то время, что я провела в парижских парках, я только раз видела, как нашкодившего малыша отшлепали.)