Тема №4. Философия Платона
Задачи семинара:
1) Раскрыть на базе шести фрагментов из разных диалогов Платона «высокую и богатую индивидуальность» философа, многомерность его творчества, объединившего в себе мифологические, логические и философско-диалектические грани познания.
2) Обсудить, руководствуясь вопросами к текстам, такие главные темы, как: отличие мира идей от мира вещей, роль идеи блага в платоновской иерархии идей, философема бессмертия Эроса и доказательство души.
3) Вовлечь студентов в дискуссию о природе Эроса с целью ответить на вопрос, по какой причине любовь вводится Платоном в само определение философии как любви к мудрости. Актуализировать критическое мышление студентов для доказательства метафизической сущности любви, с одной стороны, и присутствия эротического начала в философии, с другой.
Биография Платона
Платон(428-347 гг. до н.э.) –древний философ, «славы Сократа и преемник гения», увековечивший в собственных диалогах образ любимого преподавателя. Произведения Платона, по выражению Гегеля, «воображают один из красивейших подарков, каковые будущее сохранила для нас от старого времени»[1]. Платон появился в Афинах в знатной семье: генеалогическое древо его отца восходит к Кодру, последователю афинского царя, а происхождение матери – к Солону, легендарному законодателю Эллады. Благородство Платона проявлялось не только в аристократической родословной, но и в общении с современниками: «его спокойное величие, его возвышенный темперамент, сочетавшийся с любезностью и величайшей простотой…заслужили ему наименование божественного Платона»[2]. В возрасте двадцати лет Платон познакомился с Сократом и в течение восьми лет был его учеником. Под влиянием «чарующей личности преподавателя» Платон отказался от увлечения поэзией, абсолютно посвятив себя изучению философии. В собственных произведениях Платон «говорит о философии с величайшим одушевлением, с силой, со всей гордостью науки»[3]. Так, в диалоге «Тимей» мы встречаем следующую восторженную оценку философии: «глаза открыли нам число, дали понятие о времени и побудили изучить природу Вселенной, а из этого появилось то, что именуется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному роду от всевышних»[4]. Любопытно, что в собственных диалогах Платон «ни при каких обстоятельствах не выступает под собственным именем, а постоянно вкладывает собственные мысли в уста вторых лиц»[5]. Значительно чаще этим вторым в философских беседах Аристокла (настоящее имя Платона) выступает Сократ, трактуемый отечественным мыслителем Владимиром Соловьевым как литературный псевдоним Платона. Смертный решение суда Сократу стал личной катастрофой Платона и одной из обстоятельств создания концепции двух миров: «Тот мир, в котором праведник обязан погибнуть за правду, не есть настоящий, настоящий мир. Существует второй мир, где правда живет»[6]. В мире умопостигаемом все подчиняется идее блага, которая, подобно Солнцу, освещает путь познания совершает истину зримой. Истина, в соответствии с Платону, не есть каким-то внешним знанием, купленным извне, но раскрывается человеку через обращение к памяти души, хранящей опыт созерцания идей. Философские беседы с учениками на темы блага, истины, Эроса, бессмертия души Платон проводил в роще, посаженной в честь храбреца Академа, но не Академ, а Платон, по словам Гегеля, сделался настоящим храбрецом Академии, затмившим храбреца, место которого он занял[7].
Вопросы к фрагменту из диалога Платона «Государство» (мысль блага):
1) С какого именно вопроса начинается беседа между Сократом и Главконом в приведенном ниже фрагменте?
2) Что, в соответствии с Платону, обуславливает возможность любого познания?
3) Какие конкретно два распространенных определения блага приводит Сократ и как он аргументирует их несостоятельность? Сформулируйте ваше определение блага.
4) По какой причине правителям страны нужно владеть верным пониманием блага?
5) В чем опасность верных точек зрения, взятых на веру, а не выведенных методом собственных рассуждений?
6) Чем идеи отличаются от вещей?
7) Что нужно для осуществления акта зрительного восприятия, кроме «зрения и зримого»?
Какой вид восприятия Сократ наделяет громаднейшей значимостью для познания?
9) Сократ отказывается обсуждать, что имеется благо само по себе, но предлагает другой подход к изучению этого вопроса. Какой путь к познанию блага показывает Сократ?
10) О существовании каких двух миров пишет Платон?
11) По какой причине математическое познание не есть высшим, согласно точки зрения Платона, и существует ли иное, более идеальное познание?
Неприятность письменного слова
Вопросы к платоновскому мифу о письменности:
1) Как вы осознаёте идею Платона о живописи и сходстве письменности?
2) В чем уязвимость письменного словапо мнению Сократа?
3) Какая обращение, на ваш взор, самый полно и совершенно верно способна отразить индивидуальность человека: письменная либо устная?
4) По какой причине Сократ излагал собственные мысли лишь в устной беседе и не покинул письменного наследия?
5) Раскройте значение мифа в творчестве Платона.
Философема Эроса
Вопросы к фрагментам из диалога Платона «Федр», посвященным теме Эроса:
1) Согласны ли вы со следующим определением любви: любовь имеется «влечение, которое вопреки разуму побеждало над мнением, побуждающим нас к верному [поведению], и которое свелось к удовольствию красотой»[11]? Опираясь на нижеприведенные фрагменты из «Федра» Платона, выясните, кто из ораторов сооружает собственную обращение на базе таковой дефиниции любви: Лисий либо Сократ?
2) Вычисляете ли вы утверждение Лисия о том, что влюбленность имеется род заболевания, обоснованным?
3) Как Сократ начинает собственный рассуждение о любви, и чем его обращение хороша от речи Лисия?
4) По какой причине Платон – философ, разглядывающий свободу от страстей как самоё совершенное и желанное состояние людской души – столь высоко оценивает роль неистовства?
5) Как связаны между собой размышления Платона о любви и о началах философии, то есть, о сущности души?
6) На чем основано платоновское подтверждение бессмертия души?
7) Расшифруйте аллегорию души как крылатой колесницы, запряженной двумя конями смешанного происхождения.
По какому принципу Платон сооружает собственную иерархию видов души, и по какой причине софист занимает в его классификации предпоследнее место?
9) Какой род неистовства Платон вычисляет наилучшим?
10) По какой причине развитие памяти столь нужно для философа?
11) Какую идею Платон вычисляет самая «зримой» и дешёвой для любого человека?
12) Прокомментируйте слова Платона о том, что влюбленный человек всячески старается сделать любимого похожим на самого себя, а любимый, со своей стороны, видит во влюбленном, как будто бы в зеркале, себя самого. Выражена ли в данной платоновской формуле любви мысль диалогического равноправия любящих?
Тема №4. Философия Платона
Задачи семинара:
1) Раскрыть на базе шести фрагментов из разных диалогов Платона «высокую и богатую индивидуальность» философа, многомерность его творчества, объединившего в себе мифологические, логические и философско-диалектические грани познания.
2) Обсудить, руководствуясь вопросами к текстам, такие главные темы, как: отличие мира идей от мира вещей, роль идеи блага в платоновской иерархии идей, философема бессмертия Эроса и доказательство души.
3) Вовлечь студентов в дискуссию о природе Эроса с целью ответить на вопрос, по какой причине любовь вводится Платоном в само определение философии как любви к мудрости. Актуализировать критическое мышление студентов для доказательства метафизической сущности любви, с одной стороны, и присутствия эротического начала в философии, с другой.
Биография Платона
Платон(428-347 гг. до н.э.) –древний философ, «славы Сократа и преемник гения», увековечивший в собственных диалогах образ любимого преподавателя. Произведения Платона, по выражению Гегеля, «воображают один из красивейших подарков, каковые будущее сохранила для нас от старого времени»[1]. Платон появился в Афинах в знатной семье: генеалогическое древо его отца восходит к Кодру, последователю афинского царя, а происхождение матери – к Солону, легендарному законодателю Эллады. Благородство Платона проявлялось не только в аристократической родословной, но и в общении с современниками: «его спокойное величие, его возвышенный темперамент, сочетавшийся с любезностью и величайшей простотой…заслужили ему наименование божественного Платона»[2]. В возрасте двадцати лет Платон познакомился с Сократом и в течение восьми лет был его учеником. Под влиянием «чарующей личности преподавателя» Платон отказался от увлечения поэзией, абсолютно посвятив себя изучению философии. В собственных произведениях Платон «говорит о философии с величайшим одушевлением, с силой, со всей гордостью науки»[3]. Так, в диалоге «Тимей» мы встречаем следующую восторженную оценку философии: «глаза открыли нам число, дали понятие о времени и побудили изучить природу Вселенной, а из этого появилось то, что именуется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному роду от всевышних»[4]. Любопытно, что в собственных диалогах Платон «ни при каких обстоятельствах не выступает под собственным именем, а постоянно вкладывает собственные мысли в уста вторых лиц»[5]. Значительно чаще этим вторым в философских беседах Аристокла (настоящее имя Платона) выступает Сократ, трактуемый отечественным мыслителем Владимиром Соловьевым как литературный псевдоним Платона. Смертный решение суда Сократу стал личной катастрофой Платона и одной из обстоятельств создания концепции двух миров: «Тот мир, в котором праведник обязан погибнуть за правду, не есть настоящий, настоящий мир. Существует второй мир, где правда живет»[6]. В мире умопостигаемом все подчиняется идее блага, которая, подобно Солнцу, освещает путь познания совершает истину зримой. Истина, в соответствии с Платону, не есть каким-то внешним знанием, купленным извне, но раскрывается человеку через обращение к памяти души, хранящей опыт созерцания идей. Философские беседы с учениками на темы блага, истины, Эроса, бессмертия души Платон проводил в роще, посаженной в честь храбреца Академа, но не Академ, а Платон, по словам Гегеля, сделался настоящим храбрецом Академии, затмившим храбреца, место которого он занял[7].
Вопросы к фрагменту из диалога Платона «Государство» (мысль блага):
1) С какого именно вопроса начинается беседа между Сократом и Главконом в приведенном ниже фрагменте?
2) Что, в соответствии с Платону, обуславливает возможность любого познания?
3) Какие конкретно два распространенных определения блага приводит Сократ и как он аргументирует их несостоятельность? Сформулируйте ваше определение блага.
4) По какой причине правителям страны нужно владеть верным пониманием блага?
5) В чем опасность верных точек зрения, взятых на веру, а не выведенных методом собственных рассуждений?
6) Чем идеи отличаются от вещей?
7) Что нужно для осуществления акта зрительного восприятия, кроме «зрения и зримого»?
Какой вид восприятия Сократ наделяет громаднейшей значимостью для познания?
9) Сократ отказывается обсуждать, что имеется благо само по себе, но предлагает другой подход к изучению этого вопроса. Какой путь к познанию блага показывает Сократ?
10) О существовании каких двух миров пишет Платон?
11) По какой причине математическое познание не есть высшим, согласно точки зрения Платона, и существует ли иное, более идеальное познание?
Фрагмент из диалога Платона «Государство» (книга шестая). Мысль блага
« – Само собой разумеется, твое замечание полезно. Но что такое это наиболее значимое знание и о чем оно, как ты вычисляешь? Либо ты думаешь, тебя отпустят, не задав этого вопроса?
– На это я не через чур рассчитываю; прошу вас, задавай вопросы и ты. По крайней мере ты уже неоднократно об этом слышал, а на данный момент ты или просто не сообразил, или умышленно желаешь опять мне наделать хлопот своим вмешательством; последнее, думаю я, возможнее. Ты довольно часто уже слышал: мысль блага – вот это самое серьёзное знание; через нее становятся пригодными и нужными справедливость и все другое. Ты и по сей день практически возможно знал, что я конкретно так сообщу и, вдобавок, что идею эту мы слишком мало знаем. А коль не так долго осталось ждать не знаем, то без нее, даже в том случае, если у нас будет громаднейшее количество сведений обо всем остальном, уверяю тебя, нет ничего, что послужит нам на пользу: это наподобие того, как купить себе какую-нибудь вещь, не думая о благе, которое она принесет. Либо ты думаешь, основное дело в том, дабы купить побольше имущества, не думая о том, хорошее ли оно? Возможно, нужно осознавать все что угодно, а о красивом и благом вовсе не помышлять?
– Клянусь Зевсом, я этого не думаю.
– Но так как ты знаешь, что, согласно точки зрения большинства, благо пребывает в наслаждении, а для людей более узких – в понимании?
– Само собой разумеется.
– И знаешь, мой дорогой друг, те, кто держится этого взора, не в состоянии указать, что представляет собой это познание, но наконец-то бывают вынуждены сообщить, словно бы оно имеется познание того, что отлично.
– Это легко смешно.
– Еще бы не смешно, в случае, если, упрекая нас в неведении блага, они после этого говорят с нами как с ведающими это, именуя благом познание того, что отлично, как словно бы нам станет ясно, что они говорят, если они будут довольно часто произносить слово благо.
– Сущая правда.
– Что же? Те, кто определяет благо как наслаждение, меньше ли выполнены заблуждений? Разве им не приходится признать, что бывают плохие наслаждения?
– А также весьма плохие.
– Выходит, думаю я, что они признают, словно бы благо и зло – одно да и то же. Разве нет?
– Конкретно так.
– Следовательно, ясно, что во всем этом довольно много спорного.
– Само собой разумеется.
– Потом. Разве не светло и это: в качестве честного и красивого многие выбрали бы то, что думается им таковым, хотя бы оно и не было им в действительности, и соответственно действовали бы, получали и высказывали бы собственные мнения; что же касается блага, тут никто не ограничивается обладанием мнимого, но все ищут настоящего блага, а мнимым каждый пренебрегает.
– Непременно.
– К благу пытается каждая душа и для него все совершает; она предчувствует, что имеется что-то такое, но ей тяжело и не достаточно сил осознать, в чем же оно состоит. В этом она не может быть совсем уверена, как во всем остальном, вот по какой причине она терпит неудачу и в том, что имело возможность бы быть ей на пользу. Неужто мы скажем, что и те лучшие в стране люди, которым мы готовы все вверить, также должны быть в таком помрачении довольно этого серьёзного предмета?
– Ни за что.
– Я пологаю, что красота и справедливость, в случае, если неизвестно, в каком отношении они сущность благо, не отыщут для себя хорошего стража в лице человека, которому это неизвестно. Предвижу, что без этого никто и не имеет возможности их познать.
– В это же время национальный строй будет у нас в совершенном порядке лишь в том случае, если его будет беречь страж, в этом сведущий.
– Это нужно. Но ты-то сам, Сократ, вычисляешь благо знанием либо наслаждением? Либо чем-то иным, третьим?
– Ну что ты за человек! Мне известно, да и ты прежде отлично продемонстрировал, что тебя не смогут удовлетворить простые мнения об этих вещах.
– Мне думается, Сократ, неправильным, в то время, когда чужие взоры могут излагать, а собственные – нет, не обращая внимания на продолжительные занятия в данной области.
– Как так? По-твоему, человек вправе сказать о том, чего он не знает, выдавая себя за опытного?
– Вовсе не за опытного, но пускай он изложит, что он думает, конкретно как собственные мысли.
– Как? Разве ты не подмечал, что все мнения, не основанные на знании, никуда не годятся? Кроме того лучшие из них и те слепы. В случае, если у людей бывают какие-то верные мнения, не основанные на понимании, то чем они, по-твоему, отличаются от слепых, каковые верно идут по дороге?
– Ничем.
– Ты предпочитаешь замечать некрасивое, туманное и неясное, не смотря на то, что имеется возможность определить от вторых то, что и светло и красиво?
– Для Зевса, Сократ, – вскрикнул Главкон, – не отстраняйся, как будто бы ты уже закончил рассуждение. С нас хватит, если ты разберешь вопрос о благе так, как ты разглядывал справедливость, рассудительность и все другое.
– Мне же, дорогой мой, этого тем более хватит. Как бы мне лишь не сплоховать, в противном случае своим нелепым усердием я вызову хохот. Но, мои милые, что такое благо само по себе, это мы до тех пор пока покинем в стороне, в силу того, что, мне думается, оно выше тех моих точек зрения, которых возможно было достигнуть при нынешнем отечественном размахе. А вот о том, что рождается от блага и очень на него походит, я с радостью поболтал бы, в случае, если вам угодно, а вдруг нет, тогда покинем и это.
– Прошу вас, скажи, а о его родителе ты нам поведаешь в будущем.
– Хотелось бы мне быть в состоянии дать вам полностью данный мой долг, а не только проценты, как сейчас. Но возьмите до тех пор пока хоть проценты, другими словами то, что рождается от самого блага. Но берегитесь, как бы я нечаянно не совершил вас, представив неверный счет.
– Мы остережемся по мере сил. Но ты продолжай.
– Все же лишь заручившись вашим согласием и напомнив вам о том, что мы с вами уже говорили раньше да и по большому счету часто упоминали.
– То есть?
– Мы думаем, что имеется довольно много прекрасных вещей, довольно много благ и без того потом, и мы разграничиваем их посредством определения.
– Да, мы так вычисляем.
– И, что имеется красивое само по себе, благо само по себе и без того потом в отношении всех вещей, не смотря на то, что мы и признаем, что их довольно много. А что такое любая вещь, мы уже обозначаем соответственно единой идее, одной для каждой вещи.
– Да, это так.
– И мы говорим, что те вещи возможно видеть, но не мыслить, идеи же, наоборот, возможно мыслить, но не видеть.
– Само собой разумеется.
– При помощи чего в нас видим мы то, что мы видим?
– При помощи зрения.
– И не правда ли, при помощи слуха мы слышим все то, что возможно слышать, а при помощи остальных эмоций мы чувствуем все, что поддается ощущению?
– Ну и что же?
– Обращал ли ты внимание, до какой степени драгоценна эта свойство видеть и восприниматься зрением, созданная в отечественных ощущениях демиургом?
– Нет, не особенно.
– А ты посмотри на это вот как: дабы слуху слышать, а звуку звучать, требуется ли еще что-то третье, так, что, в то время, когда оно отсутствует, нет ничего, что слышится и не звучит?
– Ничего третьего тут не требуется.
– Я пологаю, что и для многих остальных ощущений – но не для всех – не нужно ничего аналогичного. Либо ты можешь что-нибудь возразить?
– Нет, не могу.
– А разве ты не подмечал, что это требуется для зрения и для всего того, что возможно видеть?
– Что ты говоришь?
– Какими бы зоркими и чувствительными к цвету ни были у человека глаза, ты так как знаешь, он ничего не заметит и не различит цвета, в случае, если будет пользоваться своим зрением без наличия чего-то третьего, специально для этого предназначенного.
– Что же это, по-твоему, такое?
– То, что ты именуешь светом.
– Ты прав.
– Значит, важным началом связуются между собой возможность и зрительное ощущение зрительно восприниматься; их сообщение полезнее всякой второй, в силу того, что свет драгоценен.
– Еще бы ему не быть!
– Кого же из небесных всевышних можешь ты признать владычествующим над ним и чей это свет разрешает отечественному зрению всего лучше видеть, а предметам – восприниматься зрением?
– Того же всевышнего, что и ты, и все остальные. Так как ясно, что ты задаёшь вопросы о Солнце.
– А не находится ли зрение по собственной природе вот в каком отношении к этому всевышнему…
– В каком?
– Зрение ни само по себе, ни в том, в чем оно появляется – мы именуем это глазом, – не есть Солнце.
– Само собой разумеется, нет.
– Но из орудий отечественных ощущений оно самое солнцеобразное.
– Да, самое.
– И та свойство, которой владеет зрение, уделена ему Солнцем как некое истечение.
– Само собой разумеется.
– Значит, и Солнце не есть зрение. Не смотря на то, что оно – обстоятельство зрения, но само зрение его видит.
– Да, это так.
– Вот и вычисляй, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, – так как благо произвело его подобным самому себе: чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно принимаемым вещам.
– Как это? Разбери мне подробнее.
– Ты знаешь, в то время, когда напрягаются, дабы рассмотреть предметы, озаренные сумеречным сиянием ночи, а не те, цвет которых предстает в свете дня, зрение притупляется, и человека возможно принять чуть ли не за слепого, как словно бы его глаза не в порядке.
– Вправду, это так.
– В это же время те же самые глаза четко видят предметы, освещенные Солнцем: это говорит о том, что зрение в порядке.
– И что же?
– Вычисляй, что так бывает и с душой: всегда, в то время, когда она устремляется в том направлении, где сияют бытие и истина, она принимает их и познает, что показывает ее разумность. В то время, когда же она уклоняется в область смешения с мраком, уничтожения и возникновения, она тупеет, делается подверженной мнениям, меняет их так и этак, и думается, что она лишилась ума.
– Похоже на это.
– Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет свойством познавать, это ты и вычисляй идеей блага – обстоятельством познаваемости и знания истины. Как ни замечательно и то и другое – познание и истина, но, в случае, если идею блага ты будешь вычислять чем-то еще более красивым, ты будешь прав. Как верно было вычислять зрение и свет солнцеобразными, но признать их Солнцем было бы неправильно, так и тут: верно вычислять познание и истину имеющими образ блага, но признать что-либо из них самим благом было бы неправильно: благо по его особенностям нужно ценить еще больше.
– Каким же ты вычисляешь его несказанно красивым, в случае, если, по твоим словам, от него зависят и познание, и истина, само же оно превосходит их собственной красотой! Но само собой разумеется, ты осознаёшь под этим не наслаждение?
– Не кощунствуй! Лучше вот как разглядывай его образ…
– Как?
– Солнце дает всему, что мы видим, не только возможность быть видимым, но и рождение…, рост, и питание, не смотря на то, что само оно не есть становление…
– Как же в противном случае?
– Вычисляй, что и познаваемые вещи не только смогут дознаваться только благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, не смотря на то, что само благо не есть существование, оно – за пределами существования, превышая его преимуществом и силой.
Тут Главкон весьма забавно вскрикнул:
– Аполлон! Как страно высоко мы взобрались!
– Ты сам виноват, – сообщил я, – ты заставляешь меня излагать мое мнение о благе.
– И ты ни за что не бросай этого; не говоря уж о втором, разбери опять это сходство с Солнцем – не пропустил ли ты чего.
– Ну, в том месте у меня очень многое пропущено.
– Не оставляй в стороне кроме того мелочей!
– Думаю, их через чур много; но, как это на данный момент быть может, попытаюсь ничего не пропустить.
– Обязательно попытайся.
– Так вот, вычисляй, что имеется двое владык, как мы и говорили: один – нужно областями и всеми родами умопостигаемого, второй, наоборот, нужно всем зримым – не желаю именовать это небом, дабы тебе не казалось, словно бы я как-то мудрю со словами. Усвоил ты эти два вида, зримый и умопостигаемый?
– Усвоил.
– Для сравнения забери линию, поделённую на два неравных отрезка. Любой таковой отрезок, другими словами область зримого и область умопостигаемого, подели снова таким же методом, причем область зримого ты поделишь по показателю большей либо меньшей отчетливости. Тогда один из оказавшихся в том месте отрезков будет содержать образы. Я именую так в первую очередь тени, после этого отражения в воде и в плотных, ровных и глянцевитых предметах – одним словом, все подобное этому.
– Осознаю.
– В второй раздел, сходный с этим, ты поместишь находящиеся около нас живые существа, все виды растений, и все то, что изготовляется.
– Так я это и размещу.
— И разве не согласишься ты признать такое разделение в отношении подлинности и неподлинности: как то, что мы мним, относится к тому, что мы вправду знаем, так подобное относится к уподобляемому.
– Я с этим в полной мере согласен.
– Разгляди со своей стороны и разделение области умопостигаемого – по какому показателю нужно будет ее дробить.
– По какому же?
– Один раздел умопостигаемого душа вынуждена искать на основании предпосылок, пользуясь образами из оказавшихся у нас тогда отрезков и устремляясь исходя из этого не к началу, а к завершению. В это же время второй раздел душа отыскивает, восходя от предпосылки к началу, таковой предпосылки не имеющему. Без образов, какие конкретно были в первом случае, но при помощи самих идей пролагает она себе путь.
– То, что ты говоришь, я слишком мало осознал.
– Тебе легче будет осознать, в случае, если вначале я сообщу вот что: я думаю, ты знаешь, что те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом собственном изучении, словно бы им как мы знаем, что такое нечет и чёт, фигуры, три вида углов и другое в том же роде. Это они принимают за исходные положения и не рекомендует отдавать в них отчет ни себе, ни вторым, как будто бы это всякому и без того светло. Исходя из этих положений, они разбирают уже все другое и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения.
– Это-то я отлично знаю.
– Но так как в то время, когда они вдобавок пользуются чертежами и делают из этого выводы, их идея обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием которых он помогает. Выводы собственные они делают лишь для четырехугольника самого по себе и его диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем остальном. То же самое относится к живописи и произведениям ваяния: от них может падать тень, и вероятны их отражения в воде, но сами они помогают только образным выражением того, что возможно видеть не в противном случае как мысленным взглядом.
– Ты прав.
– Вот об этом виде умопостигаемого я тогда и сказал: душа в собственном рвении к нему не редкость вынуждена пользоваться предпосылками и потому не восходит к его началу, поскольку она не в состоянии выйти за пределы предполагаемого и пользуется только образными подобиями, выраженными в низших вещах, в особенности в тех, в которых она находит и почитает отчетливое их выражение.
– Я осознаю: ты говоришь о том, что изучают при помощи геометрии и родственных ей приемов.
– Осознай кроме этого, что вторым разделом умопостигаемого я именую то, чего отечественный разум достигает посредством диалектической свойстве. Собственные предположения он не выдает за что-то изначальное, наоборот, они для него лишь предположения как таковые, другими словами устремления и некие подступы к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит после этого к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но только самими идеями в их обоюдном отношении, и его выводы относятся лишь к ним.
– Я осознаю, не смотря на то, что и не в достаточной степени: мне думается, ты говоришь о сложных вещах. Но ты желаешь установить, что бытие и все умопостигаемое при помощи диалектики возможно созерцать яснее, чем то, что рассматривается посредством лишь так называемых наук, каковые исходят из догадок. Действительно, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область умопостигаемого при помощи рассудка, а не при помощи ощущений, но потому, что, они разглядывают ее на основании собственных догадок, не восходя к первоначалу, то, по-твоему, они и не смогут постигнуть ее умом, не смотря на то, что она в полной мере умопостигаема, в случае, если постичь ее первоначало. Рассудком же ты именуешь, по-моему, ту свойство, которая видится у занимающихся геометрией и им аналогичных. Но это еще не ум, поскольку рассудок занимает промежуточное положение между умом и мнением»[8].
Вопросы к фрагменту из диалога Платона «Государство» (знак пещеры):
1) Раскройте, в чем содержится метафорический суть пещеры и что олицетворяют собой оковы на ногах и на шее людей?
2) По какой причине человек, высвобожденный от оков и заметивший свет Солнца, возвратившись обратно в пещеру, будет казаться забавным среди вторых узников?
3) В чем содержится нисхождения души и диалектика восхождения? Существует ли предел восхождения?
4) Какие конкретно две обстоятельства искаженного видения обнаруживает Сократ, разбирая нарушения зрения?
5) есть ли просвещенность каким-то внешним знанием либо же развитием некой способности, имеющейся в душе каждого от рождения?
6) В чем, в соответствии с Платону, состоит «мастерство обращения»?
7) Чем философ растолковывает феномен «плохих», но неординарно проницательных людей?
Что не разрешает Платону разглядывать самосовершенствование в качестве высшей цели для госдеятеля?