Издание « Русская идея» был разрешен к выходу в 1880 г., в то время, когда недолгие дни правительство, напуганное революционным перемещением, заигрывало с либералами.
Издавался он в Москве В. М. Лавровым под редакцией театрального деятеля и литератора С. А. Юрьева. Ключевую роль в издании игрался секретарь редакции доктор наук В. А. Гольцев.
С 1885 г. участие в издании принял возвратившийся из ссылки Н. Г. Чернышевский. Он не имел возможности печататься под своим именем, но был полон духовных сил и постарался войти в идейно чуждый для него мир журналистики 80-х годов. Чернышевский разместил в 1885 г. под псевдонимом «Андреев» .Печатаясь в «Русской мысли», Чернышевский подчеркивал в письмах, что его мнения «по многим вопросам» отличаются от точек зрения издания, и ни о какой близости его к идейному направлению издания речи быть не имеет возможности. В конце 80-х годов в издание приходит А. П. Чехов как официальный редактор литературного отдела и как создатель очерков и рассказов.
Превосходный русский публицист Н . В . Шелгунов кроме этого имел мало неспециализированного с редакцией « Русской мысли». Завлекая революционера-демократа Шелгунова к работе, Гольцев и Лавров не планировали рисковать изданием . Они весьма строго редактировали его рукописи и без того придирались, что Шелгунов в письмах не имел возможности удержаться от жалоб: «Не скрою от Вас, что я вступил в « Русскую идея» с традициями прошлой журналистики («Современник», «Русское слово», «Дело»). Эти издания давали громадной простор своим сотрудникам (и «Отечественные записки» держались того же). Я радовался, что буду трудиться в неподцензурном издании , но увы! Встретил самое ожесточённое отношение к моим статьям».
Чуткий и правдивый журналист, Шелгунов отмечает расслоение деревни, мироедство и батрачество, характеризуя сельские порядки сравнением: «Любой либо молот, либо наковальня». Он говорит о росте кулачества и земледельческого пролетариата, оспаривая утверждения либеральной прессы о случайности появления кулака в русской деревне. Шелгунов в известной мере преодолевает характерные ему в 60-е годы общинные иллюзии и в новых исторических условиях более верно оценивает возможное значение и роль общины в освобождении русского народа. Он осуждает либеральных народников за слепое преклонение перед «общинностью» русского мужика, говорит о неизбежном разрушении общины в ходе буржуазного развития страны.
Как в любой момент в собственной журналистской деятельности, Шелгунов освещает вопросы рабочего движения. В очерке «Деревенские пожары» имеется рассказ о Морозовской стачке. Цитируя судебные материалы как документальные свидетельства тяжелого положения пролетариев на фабриках, он растолковывает обстоятельства стачки и оправдывает дружные действия орехово-зуевских ткачей.
Наровне с экономическим гнетом Шелгунова глубоко раздражает юридическое и гражданское бесправие русского народа, то безграничное угнетение людской личности, которое царило в самодержавной России. В его очерках собрано множество фактов, изобличающих поразительно дикое «неуважение к свободе и личности ближнего». «Человека, для которого, казалось бы, все и должно делать, мы постоянно ухитряемся оттереть в сторону, запихнуть в угол и зажать так, дабы он чуть дышал».
Шелгунов осуждает экономическую политику царизма, говорит о отсталости страны, неуменье правительства освоить другие окраины и Сибирь.
Экономические удачи везде и постоянно зависят «только от гражданских свобод», — говорит он в очерке «Простор Самарской почвы». Публицист разоблачает культурную миссию и «колонизаторскую» политику молодого русского капитализма в Средней Азии и на Кавказе.
Довольно много внимания в «Очерках» уделяется печати. Так, к примеру, очерк «провинциальная печать и Провинция» полностью посвящен бурно развивающейся областной прессе 80-х годов. Подробная черта местных газет заключена в очерке «Провинциальные города» и др. Последовательность очерков посвящен либерально-народнической газете «семь дней», «Новому времени» и вторым столичным изданиям .
Автор верно говорил о связи взоров восьмидесятников с буржуазным практицизмом. Проповедь теории «малых дел» заслонила «идейные рвения более дешёвыми для большинства рвениями практическими». Теория восьмидесятников, заявляет Шелгунов , это просто-напросто буржуазная тенденция, высказывающая намерение в пределах существующих условий самый энергично бороться на экономическом поприще. Тогда это осознали еще немногие, и Шелгунов был в их числе.
Неизменно отрицательное отношение к русской пореформенной действительности, критика либерально-народнических воззрений позвали раздраженные, неотёсанные нападки на публициста-демократа со стороны «семь дней». Шелгунову она объявила, что он стар, отжил собственный время, ничего не осознаёт, утратил чутье к судьбе и якобы питает зависть к «новому теперешнему молодому поколению», как это постоянно бывает между детьми и отцами.
Шелгунов всегда выражал уверенность, что время «оглупения» пройдет, и с удовольствием приветствовал будущее. Он прожил последние произведения и долгую жизнь писал уже в начале 90-х годов XIX в. Это время ознаменовалось некоторым ростом публичного перемещения в стране. Писатель-журналист чутко уловил перемену и в очерке «общественные барометры и Недавнее прошлое» приветствовал наступающее десятилетие, несущее финиш безыдейности жизни и общественному индифферентизму.
Сформировавшись как мыслитель в 60-е годы, в то время, когда русская жизнь еще не давала материала для марксистских выводов, Шелгунов не смог преодолеть ограниченности просветительской, революционно-демократической идеологии. Он оставался деятелем буржуазно-демократического периода движения сопротивления в стране. Однако передовые рабочие, русские социал-демократы с громадным уважением относились к публицистической деятельности Шелгунова . Его обожали и уважали лучшие люди нашей страны.
Не страно, что похороны Шелгунова 15 апреля 1891 г. вылились в боевую антиправительственную демонстрацию, в которой наровне с прогрессивно настроенной студенчеством и интеллигенцией участвовали питерские рабочие. Они возложили на гроб Шелгунова венок с надписью: «Указателю пути к братству и свободе от петербургских рабочих», признав тем самым публициста и заслуги писателя перед русским движением сопротивления.