Итак, переход был резким, воздействие сознания во сне оборвалось страхом. Врач Зерленди, запершись у себя, упражнялся целый следующий сутки, пока не добился того, что начал возвращаться в простое сознание без неприятных перепадов, одной лишь собственной волей. Акт воли выражался так: «Сейчас я возвращаюсь». Наряду с этим он учащал дыхательный ритм с 12 до 8 секунд, медлено выходя из состояния сна.
Последующие испытания записаны конспективно. Он то ли не желал, то ли не имел возможности сообщить больше, не находя сравнений. Водном месте он констатирует: «Объединение сознания достигается через плавный, другими словами без всякого разрыва, переход из состояния в состояние: от бодрствования ко сну со снами, после этого — в сон без сновидений и, наконец, в состояние каталепсии. Воссоединение этих четырех состояний, предполагающее (при всей его видимой парадоксальности) воссоединение сознательного, подсознательного и бессознательного, постепенное освещение чёрных, жизни и непроницаемых зон, имеется, но, цель технических прелиминарии йоги».
Индийские аскеты, с которыми я знакомился и. каковые соглашались давать мне кое-какие объяснения, вычисляли конкретно этап воссоединения сознания самым главным. какое количество ни практикуй йогу, но, не одолев данной ступени, нечего и помышлять о духовном прорыве.
Очень скупо сообщено про переход от стадии сна со снами к стадии глубокого сна: «Мне удалось еще продолжить выдох и вдох — до 15 а также до 20 секунд». Это указывает, что он довел частоту дыхания до одного раза в 60 секунд; задержка дыхания, выдох и вдох — все по 20 секунд.
«Чувство, что я обращаюсь в мире спектров, где нет ничего, не считая цветных пятен, практически не отлитых в формы. Вместо форм — звуки, каждое пятно — источник звука». Тут врач, сколько я осознал, упоминает о том звучащем космосе, что делается дешёвым посвященному только в следствии многократных медитаций над звуками, над «мистическими слогами» из трактатов мантра-йоги. На определенном уровне сознания в действительности смогут остаться только краски и звуки, а фактически формы как по волшебству исчезают. Но свидетельства врача Зерленди через чур скупы, дабы мы имели возможность на них основываться.
Чем немыслимее результаты его йогической практики, тем более сдержанны записи. По поводу состояния каталепсии лишь один абзац: «Последний опыт дал мне свойство выяснять мысли любого человека, стоит лишь сосредоточить на нем внимание. Проверил на Софье, она именно сейчас заканчивала письмо управляющему. Я имел возможность письмо, но не сделал этого, я был в том месте, подле нее, и все ее мысли — не только те, что попали в письмо, — определил совсем конечно, как если бы она сама поделилась ими со мной».
Какими бы поразительными ни были испытания, врач Зерленди не придавал им самодовлеющего значения. «Того же результата возможно достигнуть и без излишне строгой аскезы, одной лишь большой умственной концентрацией. Не смотря на то, что я замечательно отдаю себе отчет в том, что не разуму современного человека выполнять подобные упрочнения. Он разбрасывается, он неизменно рассеян. Аскеза нужна чтобы разбудить в себе оккультные силы, а дабы не паст их добычей. Опробование неизвестных состояний сознания возможно такими соблазнительным, что имеется риск убить на них всю жизнь, так и к дойдя до цели. Это новый мир, но он остается миром. Ограничиться изучением его, не пробуя выйти за его пределы (как я постарался выйти за пределы мира бдения), — все равно что, уча новый язык, приняться просматривать все книги, написанные на нем, отказавшись от изучения вторых хзыков».
Я не смог уточнить, как на большом растоянии продвинулся врач в практике йоги при начале собственного ежедневника. Практически двадцать страниц, датированные 10, 12 и 13 января 1908 года, в расчете на вероятного читателя содержат краткое резюме предварительных этапов его продвижения, но не уточняют, до какой ступени он дошел. Неоднократно упоминается пресловутый Ж. Э.
«…В этом и была смертельная неточность Ж. Э., — пишет врач в одном месте. — Он не понял ирреальность феноменов, каковые открыл в спектральном мире, и сделал вывод, что это конечный предел, какого именно может достигнуть людская дух. Он придал собственному опыту безотносительную сокровище, в то время как в действительности это была промежуточная стадия. Тут, я думаю, обстоятельство его паралича. Хонигбергеру удалось, возможно, реактивировать у него определенные центры, но не более того. Амнезия была необратимой».
Чёрный пассаж. Быть может, данный Ж. Э. не сумел до конца овладеть своим сознанием и пал жертвой собственных открытий в надреальном мире. Все индийские трактаты по оккультизму вычисляют космические уровни, на каковые попадает аскет посредством йоги, столь же иллюзорными, что и космос, дешёвый каждому человеку в обычных условиях. Иначе, я не осознаю, о реактивации каких центров идет обращение — нервных либо оккультных, известных йогической и тому подобным традициям. В любом случае похоже, что несчастный Ж. Э. под прямым влиянием Хонигбергера постарался примерить на себя какую-то йогическую практику и это не хорошо кончилось — то ли по обстоятельству, названной врачом Зерленди, то ли по обстоятельству его конституции, неподходящей для аналогичной практики.
«Оказалось!.. — отмечает врач Зерленди ниже, говоря не более не меньше как о проекции сознания вовне из состояния каталепсии. — Потому, что мой сенсорный склад только азиатского примера. (?) Не думаю, дабы это оказалось у европейца. Они ощущают собственный тело в лучшем случае до диафрагмы, не ниже, да да и то достаточно редко, а, в большинстве случаев, ощущают лишь голову — сейчас я это знаю, сейчас, в то время, когда я вижу их так, как они себя ни при каких обстоятельствах не видят, в то время, когда от меня не укроется ничего».
Еще одна криптограмма. Возможно высказать предположение, что выражение «сенсорный склад азиатского примера» относится к восприятию собственного тела, которое варьируется от расы к расе. Мне известно, к примеру, что восточный человек в противном случае чувствует собственный тело, чем мы, европейцы. Чужое прикосновение к его ноге либо плечу — для него такое же принуждение, как для нас, в то время, когда нам зажимают глаза либо рот. Что касается «ощущения тела ниже диафрагмы», это скорее всего обозначает неспособность западного человека к целостному восприятию собственного тела. В действительности, считанные единицы из нас могут похвалиться тем, что ощущают тело как целое. Большая часть чувствуют себя «по частям» — голову, сердце, — да и то только в определенных событиях. Попытайтесь, к примеру, хотя бы в позиции полного спокойствия, в то время, когда лежите в кровати, почувствовать собственные ноги — вы заметите, какая это тяжёлая вещь.
«Я достаточно легко соединил оба потока (?) у ступней, — продолжает врач описание опыта, — и в ту же 60 секунд получил уверенность, что замкнулся, стал сферой, что сейчас я — непробиваемый и полностью непроницаемый шар. Чувство неуязвимости и полной автономии. Мифы о первочеловеке, замысленном в форме сферы, конечно проистекают из этого опыта соединения потоков».
Не осмелюсь утверждать, что потоки, о которых идет обращение, соответствуют негативному и хорошему потокам в терминах европейской оккультной терапевтики. Скорее врач имеет в виду ту несколько флюидов очень тяжело определимой природы, каковые, по индийским оккультным представлениям, пронизывают человеческое тело и каковые в тантрах и йогических теориях соотносятся с солнцем и луной. Но, повторяю, ничего определенного я утверждать не смею, потому, что только фрагментарно знаком с этапами опыта, что предпринял врач.
VII
в течении февраля, апреля и марта 1908 года промежутки между записями врача Зерленди возрастают. Да и эти немногие страницы больше похожи на шифровку и относятся к опытам прошлых месяцев. Интерес врача к ведению ежедневника заметно падает. В случае, если раньше он старался как возможно полнее обрисовывать собственные ощущения на протяжении опытов, то сейчас описание прекратило его занимать. То ли он сделал вывод, что такие вещи все равно недоступны пониманию вероятного читателя, которому они попадутся на глаза, то ли так отошел от отечественного мира, что пропала потребность делиться знанием. Так или иначе, за три месяца он считанные разы делает записи, относящиеся конкретно к опыту того же дня. По большей части записывает прошлые испытания. Похоже, его открытия были через чур захватывающими, дабы вести их регулярный учет. Особенно при переходе к новому опыту — он бывал так им поглощен, что делал соответствующую запись только довольно много позднее, да и то очень коротко.
«Утром практиковал муктасану, результаты — так себе», — записывает он в апреле.
Мне пригодилось бы пара страниц, дабы расшифровать фразу об данной асане, и я не стану кроме того пробовать, потому, что тетради врача Зерленди изобилуют техническими указаниями относительно того либо иного положения тела на протяжении йогической медитации, довольно дыхательных упражнений либо физиологии аскетизма. Тем более что кое-какие комментарии к аналогичной практике я включил в собственную книгу о йоге и не желаю перегружать ими эту историю.
Ближе к концу апреля 1908 года интерес врача к ежедневнику опять оживляется. Беглые и чисто технические заметки сменяются наконец-то более подробными пассажами.
«Среди других основных вещей, каковые Хонигбергер открыл Ж. Э., было и существование Шамбалы, мифической страны, по преданию располагающейся где-то на севере Индии и куда смогут попасть лишь посвященные. Ж. Э. перед тем, как утратить рассудок, думал, что данный невидимый край может все же быть дешёв и вторым, — я отыскал в Яссах листок с именами двух иезуитов, Стефана Качеллы и Жоана Кабрала, по его утверждению, побывавших в Шамбале. Мне удалось не легко дотянуться книги этих двух миссионеров, и я заключил , что Ж. Э. выдает желаемое за настоящее. Качелла и Кабрал — в действительности первые европейцы, каковые проведали про Шамбалу и упоминают о ней. Пребывав в Бхутане и ища дорогу на Катай, они определили о том, что имеется такая чудесная страна — где-то к северу, по словам местных обитателей. На поиски ее они и отправились во второй половине 20-ых годов семнадцатого века, но добрались лишь до Тибета, не найдя, само собой разумеется, никакой Шамбалы. В отличие от Ж. Э. я, прочтя о ней у Хонигбергера, поразмыслил, что она и не имеет возможности отождествляться с какой-то территорией, географически закрепленной в центре Азии. Я припомнил и Агартху из индийских преданий, и „белые острова“ из буддийской и брахманской мифологии. Я ни при каких обстоятельствах не встречал ни одного индийского текста, где бы утверждалось, что в эти чудесные места возможно пробраться в противном случае, чем посредством сверхъестественных сил. Все свидетельства говорят о „полете“ Будды или других посвященных в эти края, скрытые от глаз профанов. А „полет“, как мы знаем, на языке тайн и символов свидетельствует свойство человека трансцендировать мир эмоций и, следовательно, приобретать доступ в невидимые миры. Все, что я знал о Хонигбергере, давало основание считать, что он пробрался в Шамбалу благодаря собственной йогической технике — к 1858 году он преуспел в ней на диво, — но что миссию, которой он, быть может, был облечен, ему завершить не удалось. Другого объяснения, по какой причине он не задержался в Индии и по какой причине практически сразу после возвращения погиб, покинув документ столь громадной важности на руках впавшего в сумасшествие юнца Ж. Э., я не нахожу…»
Как сжималось мое сердце, в то время, когда я просматривал эту страницу! какое количество воспоминаний всколыхнули среди ночной глуши два эти слова: Шамбала и Агартха! Так как и я в один раз отправлялся на поиски невидимой страны в решимости не возвращаться в мир, пока не познаю ее. Открылась ветхая рана, которую я в далеком прошлом вычислял зажившей, и я припомнил месяцы, совершённые в Гималаях недалеко от их границы с Тибетом, при святом Бхадринатском тракте, где я задавал вопросы всякого встречного-поперечного, схимника и отшельника, не слыхал ли он что про Шамбалу, не знает ли кого, кто обладает данной тайной. И если бы я остался в моей хижине на левом берегу Ганга, в моем скрытом джунглями убежище, о котором я думаю не в противном случае как о потерянном эдем, возможно, в том месте меня и настигла бы разгадка тайны, возможно, по окончании продолжительных лет приуготовлений и упорных попыток я бы нащупал путь, ведущий в невидимую страну. Но мне на роду было написано только до конца жизни лелеять ее в собственных печалях и не определить ни при каких обстоятельствах…
Значительно острее терзания того, кто свернул с полдороги, а позже выяснил, что дорога была верной. Записки врача Зерленди укрепили мои подозрения, потому что все, что последовало, происходило совершенно верно так, как должно было происходить, по моим представлениям, с тем, кто посвятил себя поискам Шамбалы.
«Я постоянно держал в уме живой образ невидимой страны, куда пробрался Хонигбергер. По ери дела, я знал, что эта страна невидима лишь для глаз профана. А правильнее, что речь заходит о стране отнюдь не географической, другими словами доступ в том направлении раскрывается только по окончании тщательной и жёсткой духовной подготовки. Я воображал себе Шамбалу, скрытую от людских глаз не Всевышний знает какими природными препятствиями: высокими горами либо глубокими водами, — а тем пространством, часть которого она образовывает, пространством, как следует хорошим от профанного. Уже первые йогические упражнения утвердили меня в данной вере, в силу того, что я заметил, как пространство йогического опыта отличается от пространства вторых людских знаний. Я кроме того начал было, вот в данной тетради, детально обрисовывать упражнения, но не так долго осталось ждать осознал, что они неописуемы. Тот, кто делал их, согласится со мной. И все же я продолжаю собственные записки, потому, что иногда нужно подтверждать ветхую истину, в которую сейчас никто не верит. Сам Хонигбергер как я полагаю, вернул себя из, Шамбалы, с тем дабы постараться возродить на Западе средневековые центры инициации, пребывающие mm в прозябании. Тому подтверждение— его неожиданная смерть: или он по большому счету не знал, как выполнить собственную миссию, или сначала совершил промах, потому и погиб при столь загадочных событиях. Что касается меня, то не смотря на то, что определенности в итогах до тех пор пока нет, но имеется некое незримое влияние — некто ведет меня и направляет, и от этого крепнет вера, что в итоге я добьюсь собственного».
Больше о «незримом влиянии» врач Зерленди не говорит. Но о нем достаточно говорит оккультная традиция, в особенности восточная, и все последующее дает мне основания думать, что не иллюзия обладала врачом, в то время, когда он упоминал об этом «некто». Потому что его совершенствование в йоге не так долго осталось ждать набирает стремительный темп. Лето 1908 года он проводит, уединившись водном из родовых имений, а после этого, по возвращении в Бухарест, коротко излагает на бумаге кое-какие собственные испытания. Иные из них в полной мере воспроизводимы. К примеру, он пишет о том, как он видит мир на протяжении некоторых медитаций: мир, где все напротив, другими словами все предметы отвергают собственную сущность. Так, прочное думается хрупким, хрупкое — прочным; вакуумы представляются наполненными, а все плотное, густое создаёт чувство вакуума. Потом без всяких уточнений врач Зерленди роняет фразу о том, что мир — в его совокупности — он видел, цитирую по рукописи, «полной противоположностью тому, как видит его человек, в то время, когда не спит». Действительно, это выражение в точности сходится с формулами ритуальных книг и мистиков, где постоянно говорится об другом мире, либо мире, познаваемом в экстазе, как о «полной противоположности» тому, что мы видим глазами собственной телесности.
Столь же причудливо свидетельство врача по поводу возвращения в видимый мир по окончании продолжительной медитации.
«Сперва у меня было чувство, что я не держу равновесия и упаду при первом же шаге. Пропала обычная уверенность, как словно бы мне предстояло опять приспособиться в трехмерном пространстве. Исходя из этого я продолжительно не смел шевельнуться, а лежал, как камень, ожидая, что случится чудо и ко мне возвратится уверенность, потерянная на протяжении транса. Сейчас я осознаю, по какой причине святые по окончании экстаза целыми часами а также днями остаются без перемещения, как будто бы их дух еще не отпустило божественное».
Под датой 11 сентября 1908 года записано:
«…три раза испробовал каталептический транс. Первый раз 12 часов, второй и третий — по 36. Сказал леснику, что ухожу в усадьбу, а сам запирался в собственной комнате, зная, что сейчас меня никто не потревожит. В первый раз смог проверить на себе выход из времени: дух оставался в действии, но тело в течении времени не приняло участие. Перед тем как войти в транс, я брился, и через 36 часов мое лицо оставалось совершенно верно таким же ровным. В противном случае и быть не имело возможности, в силу того, что человек испытывает время через собственный дыхательный ритм. Между выдохом и вдохом проходит определенное число секунд: время и жизнь совпадают. Мой первый каталептический транс начался в 10 утра и кончился в 10 вечера; во все это время мое тело пребывало в том состоянии, которое именуют время от времени видимой смертью, без мельчайших показателей дыхания. Другими словами вдох, сделанный в 10 утра, перешел в выдох в 10 вечера, и мое тело, так, было изъято из времени. Для него 12 часов свелись к нескольким секундам, израсходованным на продолжительный медленный выдох и утренний вдох, предшествующий пробуждению. Я прожил, по людским меркам, лишь половину тех дней. За 24 часа мое тело состарилось только на 12, жизнь приостановилась, не повредив наряду с этим организму».
Опыт, проделанный врачом Зерленди, в сущности, достаточно популярен, не смотря на то, что до сих пор изучен слишком мало. «Видимая смерть», около которой было столько шуму во времена Хонигбергера, — это, думается, в действительности выпадение из времени. Лишь так возможно растолковать, по какой причине по окончании десяти- либо стодневного транса человек сохраняет прошлый свежевыбритое лицо и вес тела. Но это состояния, каковые категорически превосходят повседневные, и о них мы просто не можем иметь ни мельчайшего представления. Никакая самая раскованная фантазия адекватно не воспроизведет подобный «выход из времени». Указания, каковые мы встречаем у некоторых святых либо в восточных оккультных книгах, отечественному пониманию недоступны. Я лично собрал целую коллекцию аналогичных свидетельств, изложенных в основном в аллегорических выражениях, и они остаются для меня тайной за семью печатями. Лишь смерть принесет — иным из нас — собственное знание неприятности.
«Вот что меня так же, как и прежде изумляет: люди проходят мимо этого опыта! Самые известный из ученых ограничиваются тем, что подлинность, аналогичных опытов — пускай при них присутствуют много свидетелей, — предпочитая оставаться на собственных ретроградных позициях. Это все равно что признавать передвижение по воде лишь вплавь и отвергать возможность пересечь море только на том основании, что не признаешь лодок».
VIII
С сентября 1908 года ежедневник на четыре месяца прерывается. Записи возобновляются в первых числах Января 1909-го. Они так «техничны», что воспроизводить их тут безтолку. Это просто-напросто изложение метафизических практических приёмов и принципов йоги, изложение отрывочное, иногда на вид тщетное.
«26 января. Опыт темноты. Каждую букву сперва».
Тут, несомненно, ссылка на прошлые опыты, быть может, на медитацию около букв и звуков, так именуемую мантра-йогу, не смотря на то, что прямых указаний на то нет. Но что такое «испытания темноты»? Ниже:
«5 февраля. Произвел над телом самьяму. Это поразительно, и все же так оно и имеется».
Фраза имела бы суть, если бы врач ссылался на текст Патанджали, где говорится, что, совершив над собственным телом самьяму, йог делается невидимым для чужих глаз. Самьямой Патанджали именует три последние ступени совершенствования в йоге, о которых не место тут рассуждать. Все же мне тяжело поверить, что врачу удалось это чудо еще 5 февраля 1909 года. Как же тогда растолковать его удивление довольно много месяцев спустя? Как растолковать эти последующие 18 месяцев, о которых мы не смотря на то, что и знаем через чур мало, но все же знаем, что они ушли у врача именно на приобретение свойства делаться невидимым?
Но, осознавать текст делается все сложнее. И к тому же растолковывать для себя его несоответствия.
«Март. Перечел кое-что из Упанишад. Изумительный прогресс в понимании оригинала».
Как прикажете трактовать подобное признание? В то время, когда человек достиг того, чего достиг он, что может дать чтение Упанишад в оригинале? И позже — какой суть имело возможность иметь изучение санскрита для того, кто уже усвоил что-то большее, чем сухая наука? Разве что он свернул на время с дороги либо решил растянуть собственный продвижение в йоге под тем «влиянием», о котором предпочитает умалчивать. Быть может, тут дело в другом подходе к тексту — не «книжном», в то время, когда просматривают и думают над смыслом, но чисто индийском, в то время, когда мистическое знание добывают одним лишь правильным произнесением священных слов, через которое раскрывается Логос. Вправду, в одном месте врач вскользь упоминает о каких-то упражнениях по «мысленному произнесению» священного индийского текста. А в июне он пишет о подтверждении «мистических букв» определенными состояниями «разреженного сознания» (которое вернее было бы назвать «сверхсознанием»).
К тому же периоду относится свидетельство об усвоении «оккультного зрения» благодаря «реактивации третьего глаза». Я знал по мистическим учениям и мифологии Азии, что тот, у кого открылось третье око между бровей, приобретает свойство видеть на необозримые расстояния. Сведения об этом «оке Шивы», как его именуют индийцы, но, достаточно противоречивы и в любом случае очень невнятны для человека несведущего. Одни говорят, что «око Шивы» ориентирует в пространстве и есть как бы шестым эмоцией, другие — и их большую часть — утверждают, что новое зрение, обретаемое посвященным, не имеет ничего общего с миром иллюзий и форм, а относится только к миру духовному. «Око Шивы» разрешает конкретно созерцать духовный мир, другими словами дает доступ к сверхчувственному измерению. Но врач Зерленди предпочитает не распространяться на эту тему. Не имеет возможности — либо неволен?..
Опять направляться промежуток, продолжительное молчание, границы которого я кроме того не могу уточнить, потому, что возобновившиеся записи не датированы. К тому же они практически не поддаются расшифровке. Разве что место о «безличном сознании», в случае, если исходить из следующего отрывка:
«Самое тяжёлое, а лучше сообщить, недоступное сейчас для западного человека имеется безличное сознание. За пара последних столетий лишь считанное число мистиков получили его. Все мытарства, каковые претерпевает человек по окончании смерти, все чистилища и эти муки ада, на каковые обречены души погибших, проистекают из неспособности человека обзавестись при жизни безличным сознанием. Драма души по окончании смерти и наждачная чистка, которой она подвергается, — всего лишь этапы мучительного перехода от личностного сознания к безличному…»
Следующая страница тетради оторвана. После этого идет запись от 7 января 1910 года.
«Возможно, я понес наказание за собственную нетерпеливость. Но я пологал, что мне разрешено самому творить собственную судьбу. Я уже не так молод. Смерти я не опасаюсь, поскольку я достаточно отлично знаю ту нить, которой обязан держаться. Но я пологал, что нужно торопиться, потому что тут, где я на данный момент, моя помощь уже никому не нужна, а в том месте мне предстоит еще многому обучиться».
Через пара дней:
«Сейчас я знаю дорогу в Шамбалу. Знаю, как в том направлении попасть. Более того: совсем сравнительно не так давно в том направлении пробрались еще три человека с отечественного континента. Они пришли в том направлении поодиночке, любой — своим методом. Голландец добрался, кроме того не скрывая собственного имени, до Коломбо. Я знаю это из собственных продолжительных трансов, в то время, когда вижу Шамбалу во всем ее величии, вижу это зеленое чудо среди покрытых снегом гор, эти диковинные дома, этих людей без возраста, каковые так скупо обмениваются словами, но знают мысли друг друга. Если бы не они, не их молитва за нас всех, не их идея о нас всех, континент в далеком прошлом расшатали бы, сотрясли сатанинские силы, гуляющие на воле со времен Ренессанса. Либо будущее Европы предрешена и ничего нельзя сделать для этого мира, ставшего добычей чёрных сил, каковые тянут его, без его ведома, в пропасть? Опасаюсь, что Европу ожидает участь Атлантиды и что она не так долго осталось ждать сгинет, погрузится в воды. Если бы человечество знало, что лишь духовной силой, эманацией Шамбалы отодвигается со дня на сутки это ужасное смещение земной оси, случающееся в геологии и угрожающее обрушить отечественный мир в пучину вод, а вместо него образовать новый, уже без нас…»
Ужас перед ужасным финишем отечественного континента проскальзывает в различных местах ежедневника. Такое чувство, что врач все яснее прозревает серию катаклизмов, каковые разразятся над Европой.
Все это сходится с теми бессчётными пророчествами, более либо менее апокалиптическими, довольно калиюги — смутного времени, к концу которого мы приближаемся семимильными шагами. По всей Азии ходят легенды — в самых различных вариантах — о неизбежном финише света. Врач Зерленди упоминает о «смещении земной оси», которое стало бы яркой обстоятельством трагедии. Как я осознаю, трагедии сейсмической, невиданных масштабов, от которой иные континенты затонули бы либо поменяли собственные нынешние очертания, а из вод выступили бы новые. Неоднократное упоминание об Атлантиде обосновывает, что он считал ее существование действительностью и ее исчезновение как континента связывал с духовной деградацией ее обитателей. Стоит выделить в его ужасных предсказаниях да и то, что они делались за пара лет до Первой мировой, в то время, когда человечество еще убаюкивала иллюзия нескончаемого прогресса.
11 мая 1910 года врач внезапно возобновляет йогические упражнения, дающие невидимость телу. Нетрудно осознать, по какой причине я не привожу тут его ошеломляющих свидетельств. Чувство, похожее на панику, обладало мной, в то время, когда я просматривал эти записи врача Зерленди. До тех пор мне попадало в руки много документов различной степени достоверности, подтверждающих данный прекрасный феномен, но ни при каких обстоятельствах вещи не назывались так открыто собственными именами. В то время, когда я приступал к рассказу, я еще колебался, переписывать либо нет эту ввергающую в трепет страницу. Но семь дней мучительных раздумий привели меня к выводу, что ее нужно опустить. Те, кто осознаёт, что такое «самьяма над собственным телом», будут знать, где искать объяснения, — эта идея меня утешает.
IX
И все же игры с невидимостью, думается, были не столь уж невинны. Упрочнение, затрачиваемое на то, дабы сделать собственный тело невидимым для чьих бы то ни было глаз, убрать его с вида, создавало такое потрясение в организме врача, что по окончании он по многу часов лежал без эмоций.
«Быть может, я не стану прибегать к этому средству, дабы войти в Шамбалу, — записывает он в июне 1910-го. — Время моего окончательного ухода близится, но я еще не символу, хватит ли мне сил уйти неувиденным».
И потом, в том же месяце:
«Время от времени мне страшно, какие конкретно силы я в себе сконцентрировал. Моя воля не знает сомнений, но осуществлять контроль всю эту мощь, которая до сих пор помогала мне попадать в невидимые миры, не редкость тяжело. Этим утром, на протяжении медитации, я внезапно почувствовал, как воздух разрежается, а мое тело быстро теряет вес. Вовсе того не хотя, я поднялся на воздушное пространство и, не смотря на то, что пробовал удерживаться руками за предметы, не так долго осталось ждать почувствовал, что касаюсь теменем потолка. Самым пугающим в этом происшествии было то, что левитация случилась кроме моей воли, только игрой сил, раскрепощенных духовным упражнением. Я чуть не утратил контроль над собой, а ведь единственный миг рассеянности стоил бы мне падения с высоты». Я слышал о таких случаях: при развитии оккультных свойств имеется риск утратить бразды правления над собой и свестись на нет в свете волшебных сил, высвобождаемых собственной же медитацией. Мне говорили в Хардваре, что самые важные опасности подстерегают йога не в начале, а в конце, в то время, когда он овладевает воистину разрушительной мощью. Но, по мифам мы знаем, что чем ближе к Всевышнему, тем ниже падение. Тщеславие имеется также форма чёрных, люциферических сил, каковые человек развязывает в себе через самоусовершенствование и каковые в итоге смогут его же раздавить.
Ниже, 16 августа:
«Полная отрешенность от мира. Единственная идея вызывает во мне дрожь жажды: Шамбала. Не желаю делать никаких приготовлений перед уходом. Завещание написано еще в тот год, в то время, когда появилась Смаранда. Не прибавлю к нему ни строки— они не должны ничего заподозрить».
После этого, возможно в тот же сутки, врач наскоро набрасывает:
«Всевышний знает кому попадет в руки эта тетрадь, ее в полной мере смогут стереть с лица земли, ничего не подозревая. Попытки запечатлеть таковой крайне необычный опыт отправятся прахом. Но сожалений нет…» Потом идет стертая строки, которую мне удалось частично вернуть: «В случае, если тот, кто прочтет и разберется… попытается применять… важные… тяжело кроме того угадать…»
На пороге ухода врач, разумеется, планировал дать какие-то рекомендации вероятному читателю, напомнив наряду с этим о риске, которому тот подвергнется при опрометчивого раскрытия тайны. Не осознаю, что вынудило его забрать назад собственные рекомендации и стереть начатую фразу. Все же я решил уважать его волю и самую неотъемлемую часть его признаний не разгласил.
«19 августа. Я опять проснулся невидимым. Найдя это, пришел в кошмар, в силу того, что никаких упрочнений к тому не приложил. Пара часов я расхаживал по двору, пока случайно не осознал, что невидим. Слуги проходили мимо, не обращая на меня никакого внимания. Сперва я пологал, что это они просто по небрежности, но позже увидел, что не отбрасываю тени. Тогда я отправился следом за одним работником, направлявшимся к конюшням. Он словно бы ощущал сзади себя что-то нечистое, в силу того, что все время в тревоге оглядывался и в итоге, осенив себя крестным знамением, пустился бегом. При всех собственных стараниях я сумел стать видимым лишь к полуночи, в то время, когда пришёл в сознание, совсем разбитый, в кровати. Я думаю, данный ужасный упадок сил был вызван именно моими упрочнениями прекратить невидимость — в силу того, что впал я в нее случайно, кроме воли и совсем безотчетно…»