— В противном случае молоко остынет, — растолковала она. Озадаченные приятели, переглядываясь, вошли в столовую.
XIII
Врач весьма устал и потому первым ушел в помещение, которую приготовила для него кормилица. Его утомила не только охота, но и эта необычная трапеза в обществе очевидно больных, издерганных людей, невпопад ронявших реплики. И какой стыд — уплел самый большой ка-вал сыра и выхлебал две тарелки молока! Не считая него и г-жи Моску, никто не показал показателей аппетита. В жизни он не попадал на столь нескладный ужин — вот вам и господа богатые помещики! Но хозяйка, встав из-за стола, в тот же миг же вручила ему конверт с тысячью лей. Хоть это по-барски.
Ему совсем не понравилась помещение, куда его проводили, — из нее как словно бы только что выехал кто-то, кто прожил тут продолжительно и наложил на все собственную печать. В самой расстановке мебели чувствовалась рука, приверженная к определенному порядку, что ему претил. В комнате пахло увядшими цветами — точно какой-нибудь ветхий букет осыпался где-то за шкафом либо за сундуком. Над кроватью красовалась картина, выцветшая и засиженная мухами. Картина, несомненно, любимая этим кем-то, в силу того, что вид у нее не был ни грустный, ни бесхозяйный, — она висела с уверенностью, составляя как бы целое с еще не остывшей постелью. «Из этого уехали не потом как недавно, — выяснил врач. — Весьма комфортно: меблировано и белье под рукой, исходя из этого меня ко мне и законопатили».
Он скоро разделся, погасил лампу и забрался в постель. Ночь предстояла маленькая — на следующий день его чуть свет разбудит прислуга, к первому поезду на Джурджу. А гости, какие конкретно чудаки! Но притом — сама любезность. Вызвались на следующий день подняться вместе с ним, проводить его на станцию. Кроме того не стали прощаться. Им, видите ли, доставит наслаждение его проводить. Гм!..
Он был уверен, что заснет мгновенно. Наискосок, в окне, стояла на карауле луна.
* * *
— Мы должны совместно подняться на молитву, — сообщил доктор наук, стараясь казаться спокойным. — Это нам окажет помощь… — Он сказал, а сам заражался кошмаром, что просматривал в глазах Егора. — Вы верите, что врач правда видел? Неужто вероятны такие страсти Господни?
Кто-то уже задавал вопросы это — в далеком прошлом, среди поля, также ночью. Тогда было похолоднее, из-за ветра, но он не помнит таковой неправдоподобной, таковой непробиваемой тишины. Кроме того их шаги по помещению при зажженной лампе не могли ее всколыхнуть. Что-то тушило, Как об войлок, все шумы.
— Давайте помолимся, — убеждал Егора господин Назарие. — Это придаст нам храбрости.
Для храбрости Егор, не отвечая, плеснул себе в стакан еще коньяку. Он радовался, но рука его дрожала, в то время, когда он ставил бутылку на стол.
— В случае, если я и опасаюсь, то за Санду, — сообщил он. — Может, нам лучше было бы по большому счету не ложиться в эту ночь, а караулить ее… Мне по крайней мере…
Господин Назарие подошел к окну. Открытое, оно щедро впускало половодье ночи, тьму.
— Вы не закроете? — задал вопрос доктор наук. — Планируете спать так? Егор захохотал.
— Я не опасаюсь открытых окон, — быстро сообщил он. — Это идет не оттуда.
Он продемонстрировал рукой на парк под лунным небом.
— Кроме того луны, кроме того ее не опасаюсь, — добавил он. — Но, она не так долго осталось ждать сгинет. Луна заходит по окончании полуночи…
Как жестоко точит его кошмар, господин Назарие почувствовал по голосу. И слова падали как в забытьи. Либо его разобрало от коньяка? Так не так долго осталось ждать?
— Желаете, я сейчас лягу в вашей комнате? — внес предложение господин Назарие.
Егор опять ответил хохотом. Он ринулся на кушетку, зажимая в пальцах дымящуюся сигарету. Голос его был нарочито неотёсан сейчас, тон — нарочито развязен…
— Ну нет. Я обязан выдержать все один. Один, и будь что будет. Дремать я вовсе не собирается…
«А мое ли это решение, совершенно верно ли мое? — ворочалась тем временем в мозгу пугающая идея. — Не она ли внушает мне, что сказать, что делать?»
Внезапно все вещи в помещении завертело каруселью, и он обхватил голову руками. Полузакрыв глаза, господин Назарие начал молиться. Но слова вылетали из его уст как будто бы наобум, обрывками, без связи, без смысла.
— Отыскать в памяти бы все, как оно было, отыскать в памяти бы… — повторял тем временем Егор.
Их прервал отдаленный глухой стук, и они, побледнев, переглянулись. Кто-то споткнулся в недрах коридора и упал либо, налетев на мебель, сшиб ее с места. «Les vieilles de notre pays…» — внезапно четко пришло на память г-ну Назарие, и по глазам Егора он осознал, что они думают об одном и том же.
— Кто-то из людей возвратился с виноградников, — сказал Егор, внятно, раздельно выговаривая каждое слово.
— Да, по звуку это шаги, — дал согласие господин Назарие.
Они прислушались. Шаги раздавались все ближе, тяжелые, заплетающиеся. Как словно бы человек, что топал в темноте, волок на пояснице другого.
— Уже не произошло ли чего с Сандой?
Егор быстро встал с места и ринулся к двери. Открыв ее, он поднялся на пороге, сжимая кулаки. Пара мгновений спустя показался врач — в охотничьих ботинках и ночной сорочке. Он трясся от холода и волок за собой ружье.
— Я вас не обеспокою? — пробормотал он, входя в помещение и быстро захлопывая за собой дверь. — Мне не спалось, и я поразмыслил, что…
Нещадно стуча ботинками, он доковылял до кровати и в изнеможении опустился на край.
— Не спалось, — повторил он, — вот я и поразмыслил…
Он внезапно понял комизм положения — ввалился в чужую помещение, в одной сорочке и с ружьем — как бы он желал, дабы ружье каким-нибудь образом стало мелким, незаметным либо вовсе провалилось сквозь землю.
— Я не знал совершенно верно, где ваша помещение, — клацая зубами, начал оправдываться он. — Вот и прихватил с собой ружье… дабы не натыкаться на мебель… В коридоре такая темень…
— По крайней мере оно заряжено? — с иронией задал вопрос Егор.
— Я с ним весь день проохотился, — обиделся врач. — Это хорошее ружье…
Он помолчал, глядя поочередно то на Егора, то на г-на Назарие.
— Прошу вас, продолжайте вашу беседу, — сообщил он, видя в их глазах непроходящее удивление. — Надеюсь, я вам не помешал?
— Нисколько, — сообщил господин Назарие. — Мы именно планировали лечь дремать.
— Вы спите в одной комнате? — встрепенулся врач, таращась на него с испугом и одновременно с этим с завистью.
— О нет, это помещение господина Пашкевича. Наилучшая в доме, с балконом, — ответил господин Назарие.
— И кровать тут какая хорошая, лучшая кровать, — тихо сказал врач, жадно приглядываясь к искусной резьбе спинки и с большим трудом отводя от нее глаза.
Егор налил в стакан коньяку.
— Дабы вы не простудились, — мягко сообщил он, протягивая врачу стакан.
Тот выпил залпом. Жгучее тепло взбодрило его, он уверенней оперся о ружейный ствол. Как светлей и надежней в данной комнате… И кровать тут точно под тобой не трясется, и мебель не сдвигается с места, и пол не колышется от лунных лучей. Да и луна не подкатывает к самому окну, и ночных бабочек не больше чем нужно…
— Страно, как у меня целый сон прошел…
Усталость, действительно, давала о себе знать. Но врач был уверен, что в случае, если закроет глаза, то опять под ним забьется в ознобе кровать, задрожат небольшой дрожью подушки — он подозревал, что наваждение поджидает его, стоит ему возвратиться в ту помещение. Поджидает это колыхание во сне, данный кошмар, что разбудил его, как словно бы он застал врасплох огромную ручищу, заползшую под матрас, дабы раскачивать кровать…
— Надеюсь, я вас не обеспокоил, — повторил он, отчаянно вцепляясь в ружье.
Что бы он без него делал, как преодолел бы один, невооружённый, данный путь по нескончаемому, безлюдному и чёрному коридору?
— Нас также сегодняшняя ночь не через чур располагает ко сну, — сообщил Егор. — Мы рады принять вас в компанию.
— какое количество на данный момент возможно времени? — задал вопрос врач.
— Четверть двенадцатого, — с ухмылкой доложил Егор правильное время.
— А ведь мне так рано подниматься, — простонал врач. — Станция на большом растоянии?
— В шести километрах. Надеюсь, вы не планируете отправиться в том направлении в тот же миг же?
Врач, не отвечая, еще раз с завистью осмотрел кровать, позже поднялся и прошелся по помещению.
— Честно говоря, меня больше не клонит ко сну, — пробубнил он, не поднимая глаз. — И мне совсем не нравится помещение, которую мне отвели… Она как-то на отшибе… И все в том месте такое ветхое — мебель скрипит… лишь задремлешь, а она…
Егор взглянуть на доктора наук, но тот, глядя мимо, внес предложение врачу;
— В случае, если желаете, имеете возможность лечь дремать в моей комнате.
— А вы? Останетесь тут?
— Нет, отправлюсь с вами. У меня в том месте две кровати…
Просияв от счастья, врач ринулся к нему.
— У нас к тому же ружье, так что вы имеете возможность не опасаться, — взахлеб проговорил он. — Я положу его рядом… Только бы лишь заснуть, — добавил он озабоченно, — в противном случае что-то целый сон как рукой…
* * *
На пороге Егор задал вопрос его:
— Между нами, как вы оцениваете состояние Санды?
Врач заморгал.
— Ей осталось, по-видимому, недолго, — брякнул он, не поразмыслив.
— Она моя невеста, — сурово напомнил Егор, глядя ему в глаза.
— Ах да, — залепетал врач. — Да, да, само собой разумеется, будем сохранять надежду, возможно, все же…
Егор продолжительно простоял у двери, слушая, как удаляются его шаги. Каким чудесным образом беспокойство внезапно отпустило его? Он был негромок и ясен, неустрашим и могуч. Сунув руки в карманы, он прошелся по помещению. Не так долго осталось ждать полночь, припомнил он. Но час не имел значения, никакого значения не имели эти бабкины-прабабкины суеверия… Лишь вера и надежда, лишь любовь к Санде…
Все шумы стихли, стихли шаги. Луна зашла за деревья парка. Егор ощущал собственный полное одиночество, но сейчас это усиливало, это придавало храбрости. «Лишь бы не заснуть, — твердил он себе. — Либо, на худой конец, скоро проснуться…» Он хлопнул в ладоши. Нет, он не дремал. Вот горит лампа, вот темнота входит в окно, вот стол и стул и практически допитая бутылка коньяка. Все предметы выглядят как в большинстве случаев, все на местах. Совершенно верно так же, как днем… совершенно верно так же, как во сне…
Он опять начал мерить помещение широкими, ровными шагами. «Нужно будет сходу проснуться, — настраивал он себя. — В случае, если я в действительности засну, не смогу же я не проснуться. Услышу ее голос, вдохну фиалковые духи — и проснусь».
Он пара раз прошел мимо двери, не зная, закрывать ее либо нет. «Пускай будет так, открыто. Как мне было велено во сне. В случае, если моя любовь посильнее, в случае, если… — он желал продолжить, — в случае, если мне окажет помощь Пречистая Матерь и Бог…» — но не сумел закрепиться до конца в собственной надежде, в собственной опоре. Рассудок на долю секунды затмился. Ему почудилось, что он силится проснуться. Он вытянул руки — вот они, лишь чуть дрожат. Он не спит. «Сейчас все будет по-второму»…
Решено: он не запрет дверь. Лишь окно закроет. От ночной свежести. От холода.
С каким спокойным сердцем сел он за стол, как вольно оперся подбородком в ладони, глядя на дверь. Лоб его был чуть нахмурен, но глаза лучились юный силой.
XIV
Время тянулось поразительно медлительно. Егор внезапно увидел, что его сигарета догорела на холодном краю пепельницы. Что он делал с того времени, как безотчетно зажег ее, где витал?.. Лампа легко коптила, пламя подрагивал, как от чужого, неуловимого дыхания. И все же в помещении никого не было. Еще не было. Ничего не изменилось около: то же оцепенение, тот же избыток пространства. Егор понял, что сидит за столом — без движений, без мыслей. Самообладание уступило место всепоглощающему безразличию. Его не поразило бы на данный момент никакое чудо: так необычен был сон, в котором он пришёл в сознание, — как будто бы на перекрестке сновидений множества людей, чье присутствие рядом лишь угадываешь, не видя…
Он с упрочнением поднялся и прикрутил фитиль у лампы. Ему показалось, что помещение выстужена, но мороз существовал в помещении как бы сам по себе, не касаясь его. Он проверил окно — закрыто — и на 60 секунд прижался лбом к стеклу, глядя наружу, в ночь. Неясный звук донесся внезапно откуда-то из недр дома. Егор отвернулся от окна, напряженно прислушался. Стон ли это либо скрипнула половица под чьей-то ногой? «Не закрывай дверь на ночь», — так сообщила Симина. «Закрывай— не закрывай, словно бы та не войдет как угодно: через окно, через сон… И все-таки это кто-то застонал в забытьи. Господин Назарие, возможно, и вдобавок возможнее— врач».
Он возвратился за стол. «Что же обманывать себя, что себе самому отводить глаза? Это ее шаги, некуда не убежишь. Никуда». поскрипывание и Потрескивание перешло в звук легких, стремительных шагов, приближающихся из глубин коридора. «Лишь бы проснуться», — отчаянно поразмыслил Егор. И это опять был, он знал, самообман, он просто тешил себя надеждой, что спит, что все, с ним происходящее, — не более чем сон.
Пришло время пожалеть, что он до сих пор бездействовал, что никак не готовился, а просто бессмысленно ожидал. Сейчас оставалось лишь загнанно следить, как мчится вперед время: мгновенья пожирали друг друга, тяжелые, безлюдные, безвозвратные. Уже целую вечность шел шум шагов по коридору, но у него как словно бы заложило уши — он чуть различал негромкие, приглушенные шорохи. Шаги замерли у двери. Потянулись 60 секунд. «Кто-то стоит за дверью, стоит и выжидает. А возможно, дверь и правда закрыта? — цеплялся, как за соломинку, Егор. — Возможно, я во сне ее закрыл? И она не посмеет войти?..»
В этот самый момент раздался маленький и стремительный стук в дверь — так стучит дама, в то время, когда переживает.
Страшно побледнев, Егор поднялся и, опираясь руками о крышку стола, уставился на дверь больными, горячечными глазами. Стук раздался опять, еще более нетерпеливый.
— Войдите! — не сообщил, а простонал Егор.
В горле было сухо, груди не хватало воздуха. Дверь негромко отворилась и разрешила войти женщину Кристину. Ее взор на мгновенье скрестился с Егоровым. Позже с прекрасной ухмылкой она оборотилась назад и развернула ключ в замке.
* * *
С открытыми в темноту глазами, лежа на пояснице и стараясь не дышать, господин Назарие прислушивался к тому, что происходило в помещении. Неужто это врач проснулся, поднялся и шарит сейчас по столу, сшибая тут и предметы же подхватывая их, дабы не нашуметь? звяки и Стуки появлялись и замирали, как будто бы останавливаемые чьей-то рукой. Предметы словно бы вскрикивали с больным звонкостью, в этот самый момент же их душило войлоком, а по окончании делалось еще тише, еще томительней.
Господин Назарие слушал, стиснув зубы, не смея ни пошевельнуться, ни отереть со лба капли холодного пота. Он был мокрый как мышь — в то время, когда он успел так взмокнуть? И что происходит — возможно, врачу что-то приснилось и он бродит сейчас по помещению, не просыпаясь? А вдруг придёт в сознание — что это будет за крик, еще бы, в таковой ужасной темноте со всех сторон!..
В этот самый момент совсем рядом с ним, за стеной, заскребло — громадный коготь неторопливо пробовал стенке в различных местах, как бы пробовал процарапаться полностью. Господин Назарие сорвался с постели и, одним прыжком выскочив на середину помещения, налетел на кого-то, без движений стоящего. Врач — это был он — отчаянно взвизгнул.
— Что вы тут делаете? — еле выговорил господин Назарие.
— Мне показалось, что кто-то ходит, — продребезжал врач. — Что кто-то царапается снаружи… Вы разве не слышали?
— Птица, возможно, залетела в соседнюю помещение, — неуверенно предположил доктор наук.
Он замечательно осознавал, что никакая это не птица. Коготь корябал стенке с нажимом, для птиц непосильным.
— Что вы в том месте искали на столе, врач? — задал вопрос он. — Вы меня напугали.
— Это не я, — возразил врач. — Это духи, это злые духи…
Он целый дрожал. А ружье, как назло, осталось у кровати, и по сей день он ни за что не отошел бы от г-на Назарие, не выпустил бы его руку, за которую уцепился в страхе.
— У вас имеется спички? — с натугой сказал господин Назарие.
— В том месте, на столе, коробок…
Держась приятель за приятеля, они пошли к столу, стараясь не спотыкаться о стулья. Господин Назарие продолжительно шарил в полной тьме на столе среди небольших предметов, и в то время, когда наконец чиркнул спичкой, его руки также дрожали.
— Может, мы напрасно испугались, — тихо сказал он.
— Нет, я уверен, уверен, — горячо возразил врач.
Левой рукой он скомкал рубаху на груди, у сердца, и застыл в судорожной позе, бормоча что-то нечленораздельное.
— Нужно уходить, — выговорил он наконец четко. — Я больше в данной комнате не останусь.
— До света недолго, — постарался успокоить его господин Назарие. — Лучше подождать.
Они посмотрели друг на друга, но это лишь прибавило обоим страху.
— А до тех пор можем помолиться, — внес предложение господин Назарие.
— Я лишь это и делаю, — согласился врач. — Не оказывает помощь. Они все равно шебаршат.
Лампа горела не сильный огнем. В наступившей полной тишине их дыхание казалось хрипами больного.
— Вы ничего не слышите? — внезапно задал вопрос врач.
Господин Назарие быстро обернулся. Звуки были другие, не те, что в помещении. Скорее, это снаружи, в парке, поскрипывал гравий под чьей-то осмотрительной ногой. Господин Назарие подошел к окну. Сперва ничего не было видно, бледный свет лампы мутил оконное стекло.
— И все же я слышу совсем светло, — тихо сказал врач, присоединяясь к г-ну Назарие.
Не так долго осталось ждать их глаза привыкли к темноте. В действительности, на улице показывалась чья-то маленькая фигурка.
— Симина! — определил господин Назарие. — Возможно, ее отправили за нами? Что-нибудь с Сандой…
Но девочка, обогнув громадную клумбу, направилась в глубь парка. Она шла крадучись, практически невесомо. Врач, онемев, провожал ее глазами.
— Какого именно дьявола она гуляет ночью одна? — с беспокойством проговорил господин Назарие. — Опасаюсь, не произошло бы чего…
Он еще мало постоял у окна, пробуя не утратить из виду Симину. Позже решительно принялся искать ботинки.
— Нужно взглянуть, куда она отправилась, — приговаривал он. — Выяснить, что происходит.
Он торопливо наряжался. Врач наблюдал на него ошалело, как бы силясь осознать суть его действий.
— Вы не идете? — задал вопрос господин Назарие.
Врач закивал головой, влез в ботинки и накинул пальто прямо на ночную сорочку.
— Как это она нас не увидела? — удивился он. — Мы же были у окна, с лампой, а она шла именно мимо…
Господин Назарие прикрыл глаза.
— Неужто сомнамбула? — тихо сказал он с кошмаром в голосе. — Не поймёт, что делает… Мы должны догнать ее, пока не поздно!
* * *
Металлический щелчок замка был последним живым звуком, что услышал Егор. Шаги женщины Кристины, не смотря на то, что и в полной мере отчетливые, принадлежали иным пределам, и их негромкая мелодическая дробь оплетала, как наваждение.
Она вышла на середину помещения, держа Егора взором. «Если бы я имел возможность не обращать внимания», — поразмыслил он. «Не нужно, приятель мой любезный, — раздались в его голове слова, не смотря на то, что Кристина молчала. — Не опасайся же меня!..»
Мысли женщины Кристины всходили в его мозгу так ясно, что он легко отличал их от своих. И ужас был не так велик, как он ожидал; действительно, ее приближение давило, воздушное пространство, которым он дышал, делался все реже и раскаленней, но при всем том ему получалось оставаться на ногах, руки не дрожали и рассудок не мутился. Он не спускал глаз с Кристины, и ни одно перемещение ее воскового лица не ускользало от него. Фиалковый запах заполнил всю помещение. По дыханию Кристины Егор видел, что она взбудоражена — его близостью, предвкушением ласк. «Нам не нужен свет, любимый, погаси», — раздалось в его мозгу. Но он не поддался, собрав все силы. Сейчас возможно было ожидать, что она сама задует лампу и подступит к нему. Но Кристина так и стояла среди помещения, с трепетом глядя ему в глаза, отрываясь только после этого, дабы скользнуть взором по его сильным рукам, опирающимся о крышку стола. Егор сделал нечеловеческое упрочнение и опустился на стул. «А ведь ты раз согласился, что желал бы написать мой портрет, — услышал он идея Кристины. — Написать так, когда ты можешь…»
Она натянуто улыбнулась и отправилась к его постели. Тихо, легко-легко присела на край и начала стягивать перчатки. Замедленность, мягкость, непередаваемая грация были в ее перемещениях. От прилива крови у Егора на миг остановилось сердце. «По какой причине ты мне не поможешь? — порозовев, задавала вопросы женщина Кристина. — Какой же ты робкий любовник, Егор… И как гадко с твоей стороны сидеть так на большом растоянии от меня. Разве ты не желаешь встретиться со мной всю?.. Я никого еще не подпускала к себе, мое сокровище… Но у тебя такие глаза… от них я утратила голову, Егор! И что, что я могу дать им — лишь себя, лишь собственную наготу. Ты знаешь, я белее снега, Егор, ты отлично это знаешь!..»
Егор постарался сомкнуть веки, но они не слушались, и его глаза остались прикованы к женщине Кристине. Неподражаемо царственным жестом она сняла шляпу и приложила ее к тёмным шелковым перчаткам на столике. Через спокойную величавость ее повадки проскальзывала все же неясная тревога. «Ты ни при каких обстоятельствах не осознаешь, Егор, на что я иду для тебя!.. На что осмелилась… Если бы ты лишь знал, что за кара меня ожидает… За любовь к смертному!» В ее ухмылке проступила мучительная тоска, в глазах находились слезы. Но Егор был тут, рядом — и одним своим присутствием уничтожал все ее страхи, все тревоги. Она поднялась. Вот соскользнул с ее шеи воздушный шарф, и шея ласково заблистала белизной. Она повернулась в профиль. Ее грудь на бледном фоне стенки круглилась триумфально и дерзко — грудь девственницы, крепкая и маленькая, высоко поднятая пластинами корсета.
«на данный момент она разденется», — содрогнулся Егор. Вместе с отвращением и ужасом, навалившимися на него, как бредовый сон, он почувствовал и укол больного желания, ядовитой неги. Это было столь же унизительно, сколь сладко, сладко до помрачения ума. Кровь закипела, забилась в висках. Фиалки пахли сейчас куда более тонко и вкрадчиво, дурманя его. Над постелью стоял нескончаемый шум легких женских шорохов, шелест шелков, соскальзывающих с ласковой кожи, — и наконец по теплому душистому дуновению он осознал, что ее грудь вышла из тесноты одежд. «Я Люцифер, звезда зари…» — услышал Егор не сказанное вслух Кристиной. Ухмылка ее была все так же горька. «Ты будешь мне невестой!» Лицо ее исказилось жаждой, необузданным, смутным, глаза заволок другой пламя — томительный, палящий, тревожный. «Мне не хорошо одной, любовь моя, — услышал Егор. — Помоги же мне! Мне холодно… Приласкай меня, сядь рядом, забери меня в объятья, Егор…»
Он посмотрел, и в глазах у него потемнело. Медлительно распуская шнуровку, туго сковывающую ее талию, женщина Кристина высвобождала себя из шелков. «на данный момент она подойдет и обнимет меня вот этими без всякого оружия…» И все же из пропасти отвращения волной поднималась сладостная отрава — его ожидали ласки, какие конкретно ему и не снились…
«…Не желаю больше сниться, — подхватила женщина Кристина. — Я устала от бессмертия и холода, Егор, любовь моя!..»
* * *
Санда ожидала, прислонясь к косяку открытого окна. Еще мало подождать, и все кончится. Это будет так, как начиналось. Как во сне. Луна ушла глубоко вниз; мрак — кромешный. Никто не заметит, как она стоит тут. Никто не услышит ее крика. Все дремлют, кроме того ночные бабочки, кроме того комары…
Санда пришла в сознание от звука шагов за спиной и покорно обернула назад голову. Сперва придет она, позже все остальные, тень за тенью…
— Ты по какой причине поднялась среди ночи? — раздался голос г-жи Моску. Как незаметно она вошла. И, возможно, по дороге из парка, потому
что была одета и закутана в шаль.
— Я ожидала, — проронила Санда.
— Она уже не придет, — сообщила г-жа Моску. — Можешь ложиться.
Санда увидела, что мать сжимает в левой руке чёрный живой комочек. В второй раз ее всю перевернуло бы от гадливости и отвращения. Но на данный момент она лишь тупо наблюдала на материнский кулак, сжимавший мелкую тварь.
— Где ты это поймала? — еле сумела выговорить она.
— В гнезде, — возбужденно тихо сказала г-жа Моску. — Он еще не может летать…
— И без того жестоко?.. — простонала Санда.
Ей было нужно забрать виски в ладони, так сходу навалились на нее все муки, все страхи самой первой бредовой ночи, страхи, смешанные с омерзением. Она замотала головой. Открытое окно щедро впускало в помещение промозглость ночи.
— Ложись! — с металлом в голосе приказала г-жа Моску. — Простудишься!
Дрожа, Санда возвратилась в постель. Голова раскалывалась, жгло в висках.
— Не закрывай окно, — шепнула она матери. — Может, все-таки придет…
* * *
Дойдя до середины аллеи, господин Назарие и врач чуть не наткнулись на Симину, которая стояла спиной к ним, высматривая что-то за деревьями.
— Неподалеку же она ушла, — тихо сказал врач. — За столько-то времени…
Симина без всякой робости наблюдала в темноту, не оборачиваясь на них. Не специально ли она подпустила их поближе, дабы позже увести за собой?
— Она ничего не слышит, — сообщил господин Назарие. — Возможно, кроме того не отдает себе отчета, где она находится.
В этот самый момент девочка тронулась с места — уверенным, собранным шагом. Свернув с аллеи, она отправилась напролом, не ища тропинки, не опасаясь мертвых веток, целящихся в нее.
— Как бы нам не заблудиться, — пробормотал врач.
Господин Назарие не ответил. Его как будто бы отпустило по окончании продолжительного приступа страха, и он пришёл в сознание больной и оглушенный, с ощущением, что ввязался в какое-то тщетное преследование, что его заманивают в ловушку, что еще мало — и он провалится в глубокую сырую яму.
— Я утратил ее из виду, — сообщил врач, останавливаясь среди деревьев.
«Ветки так хрустят под ногами, — думал он, — как возможно нас не услышать?»
— Вон она! — сухо отозвался господин Назарие, показывая рукой на белую фигуру вдалеке, у кустов.
Возможно, в том месте начиналась вторая, перекрестная аллея, в силу того, что темнота теряла в том месте собственную плотность, а деревья выстраивались по линейке.
Врач сделал в ту сторону пара шагов, продираясь через плешивые и кривые ветки, низко провисшие, как будто бы под невидимой тяжестью, и вперил взор в белую фигуру.
— У меня хорошие глаза, — тихо сказал он, и кошмар был в его голосе. — Это не она.
Тогда и господин Назарие увидел, что фигура около кустов легко колышется, и ее руки вздымаются, как словно бы кличут кого-то, им невидимого, издали. Само собой разумеется, какая в том месте Симина! Он оцепенел, дух перехватило. Фигура была не людская. Скорее она напоминала его давешние видения — бесплотность, неестественное колыхание безлюдных одежд.
— Возвратимся! — услышал он осипший голос врача.
В этот самый момент мимо них прошла Симина. Господин Назарие додумался по ее обширно открытым глазам, по испугу во взоре, что она кинула на них искоса, по прочно сжатым губам, что она пробует исправить собственную оплошность. Возможно, она считала ту аллею в полной мере надежным местом, где не встретишь чужих, и сейчас, растерявшись при виде гостей, желала увлечь их в противоположный финиш парка. Итак, миновав их, она стремительным, сосредоточенным шагом направилась к северным воротам. Врач сорвался было с места, дабы бежать за ней, но господин Назарие удержал его за руку.
— Сперва посмотрим, что в том месте, — сообщил он решительно.
С опаской ступая, они пошли к перекрестной аллее. Фигура провалилась сквозь землю. То ли пустилась за Симиной, то ли ее кусты. Г-ну Назарие начало казаться, что он уже раз переживал это приключение, что когда-то в далеком прошлом уже преследовал среди неподвижных деревьев существо с мягкими тряпичными перемещениями.
— Скрылось, — тихо сказал врач. — Я по крайней мере ничего не вижу…
Но господин Назарие опять увидел в нескольких шагах от себя Симину. Прижавшись спиной к стволу дерева, она в отчаянии наблюдала на приближение мужчин. Перехватив взор г-на Назарие, девочка постаралась, как и раньше, подчинить его собственному внушению, удержать на месте, сломить его волю, но господин Назарие не поддался и, твердо пройдя мимо, увлек доктора на обочину аллеи.
— Находитесь и не двигайтесь! — приказал он.
Наискосок от них, среди аллеи, был видимым рыдван старого примера, ветхая, потрепанная помещичья коляска, запряженная парой сонных лошадей. Кучер в белесом, вылинявшем от дождей зипуне и потертой кожаной шапке уснул на козлах. Похоже было, что он приготовился к продолжительному ожиданию, так основательно он дремал, кроме того не подрагивая во сне. И лошади как словно бы соскользнули в такой же мертвый сон, неподвижный, мёртвый. Как чёрные изваяния, остановились они в упряжке и оцепенело ожидали.
У врача глаза вылезли из орбит, он опять уцепился обеими руками за г-на Назарие, свистящим шепотом задавая вопросы:
— Видите? Видите? Господин Назарие кивнул.
— Они живые? — вопрошал врач. — Либо нам блазнятся?
В эту 60 секунд фигура, которая на время скрылась, вышла прямо на них. Это был старик изможденного вида, со впалыми щеками, одетый, как наряжались в пожилые времена дворовые люди. Он проколыхался мимо, точно не подмечая их, глядя под ноги. Но господин Назарие почувствовал, что тот знает об их присутствии в близи от себя, — он уловил момент, в то время, когда старик зыркнул на них стеклянными, усталыми, больными глазами. Врач заслонил глаза ладонью, рванулся было прочь, но пожатие холодной маленькой руки парализовало его. Симина!
Женщина Кристина ожидала, обнажив грудь, распустив волосы. «Егор, ты унижаешь меня! — услышал он ее идея. — Погаси лампу, иди ко мне!» Приказ звучал в мозгу, в кровь проникал ее манящий яд, и сопротивляться было выше людских сил. «Если она меня поцелует, я пропал», — мелькнула идея. Но одновременно с этим он ощущал, как овладевает им наваждение, как он желает эту плоть, такую живую и сулящую такую гнев содроганий. Под натиском ее зова Егор против воли шагнул к постели. Его шатало, с дьявольской четкостью он осознавал, что гибнет, ощущал, как захлестывает его, через тошноту, желание. Ход, еще ход…