— Так ты, значит, еще аморальнее? — задаёт вопросы меня проницательный
читатель, вылупив глаза от удивления тому, до какой непостижимой
безнравственности упало человечество в моем персонаже.
— Значительно аморальнее, — говорю я, неизвестно, в самом деле ли, насмех
ли над проницательным читателем.
Переписка длилась еще три-четыре месяца, — деятельно со стороны
Кирсановых, неосторожно и скудно со стороны их обозревателя. Позже он и вовсе
прекратил отвечать на их письма; по всему видно было, что он лишь желал
передать Вере Павловне и ее мужу те мысли Лопухова, из которых составилось
такое долгое первое письмо его, а выполнив эту обязанность, почел
предстоящую переписку излишнею. Оставшись раза два-три без ответа, Кирсановы
осознали это и прекратили писать.
IV
Вера Павловна отдыхает на собственной мягкой кушетке, ждя мужа из его
гошпиталя к обеду. Сейчас она мало хлопотала в кухне над сладкими прибавками к
обеду, ей хотелось поскорее прилечь, отдохнуть, в силу того, что она досыта
наработалась в это утро, и уж в далеком прошлом так, и еще довольно продолжительное время будет так, что
она будет иметь досыта работы по утрам: так как она устраивает другую швейную в
втором финише города. Вера Павловна Лопухова шила на Васильевском. Вера
Павловна Кирсанова живет в Сергиевской улице, в силу того, что мужу необходимо иметь
квартиру ближе к Выборгской стороне {125}. Мерцалова отлично пришлась
по той швейной, которая была устроена на Васильевском, — да и натурально:
так как она и мастерская были уж отлично привычны между собою. Вера
Павловна, возвратившись в Санкт-Петербург, заметила, что в случае, если и необходимо ей посещать в
данной швейной, то разве иногда, ненадолго; что если она бывает
в том месте практически ежедневно, то, фактически, потому лишь, что ее влечет в том направлении ее
привязанность, и что в том месте встречает ее привязанность; возможно, на
пара времени еще и не вовсе ненужны ее визита, все-таки Мерцалова
еще находит время от времени нужным советоваться с нею; но это берет так мало времени
и не редкость все реже; а не так долго осталось ждать Мерцалова купит столько опытности, что вовсе
прекратит нуждаться в Вере Павловне. Да, уж и в первое время по возвращении
в Санкт-Петербург Вера Павловна бывала в швейной на Васильевском больше, как
любимая гостья, чем как нужное лицо. Чем же заняться? — светло, чем:
надобно основать другую швейную, в собственном новом соседстве, в другом финише
города.
И вот основывается новая мастерская в одном из переулков, идущих между
Бассейною и Сергиевской. С нею значительно меньше хлопот, чем с прошлой: пять
девушек, составившие главный штат, перешли ко мне из прошлой мастерской, где
места их были заняты новыми; другой штат набрался из хороших привычных тех
швей, каковые трудились в прошлой мастерской. А это значит, что все было уже
приготовлено более, чем на половину: цель и порядок швейной были отлично
известны всем участникам компании, новые девушки прямо и поступали с тем
жаждой, дабы с первого же раза было введено то устройство, которого так
медлительно достигала первая мастерская. О, сейчас дело устройства идет в
десять раз стремительнее, чем тогда, и хлопот с ним в три раза меньше. Но все-таки
довольно много работы, и Вера Павловна устала сейчас, как уставала и день назад, и третьего
дня, как уставала уж месяца два, лишь еще два месяца, не смотря на то, что уже больше
полгода прошло со времени второго замужества; что ж, надобно же было сделать
себе свадебный праздник, и она праздновала продолжительно. Но сейчас она уж принялась
за работу.
Да, сейчас она наработалась и отдыхает, и думает о многом, о многом, все
больше о настоящем: оно так отлично и полно! оно так полно жизни, что редко
остается время воспоминаньям; воспоминания будут по окончании, о, значительно по окончании, и
кроме того не через десятилетие, не через два десятилетия, а по окончании: сейчас еще не их
время и весьма еще долго будет не их время. Но все-таки бывают они и сейчас,
иногда, вот, к примеру и сейчас ей вспомнилось то, что значительно чаще вспоминается
в этих нечастых воспоминаниях. Вот что ей вспоминается:
V
— Миленький! я еду с тобой!
— Да так как с тобою нет твоих вещей.
— Миленький мой, на следующий день же отправлюсь за тобою, в то время, когда ты не желал
забрать меня с собою сейчас.
— Поразмысли. Взгляни. Подожди моего письма. Оно будет на следующий день же.
Вот она возвращается к себе; что она ощущала, в то время, когда ехала с Машею
к себе, что чувствовалось и думалось ей во всю эту долгую дорогу с
Столичной станции за Средний проспект? Она сама не знает, так она потрясена
была стремительным оборотом дела: еще не прошло дней, да, лишь через два часа
будут дни по окончании того, как он отыскал ее письмо у себя в помещении, и вот он уж
удалился, — как это не так долго осталось ждать, как это неожиданно! В два часа ночи она еще ничего
не предвидела, он выжидал, в то время, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не
имела возможность продолжительно противиться сну, вошел, сообщил пара слов, и в этих немногих
словах практически все было лишь непонятное предисловие к тому, что он желал
сообщить, а что он желал сообщить, в каких маленьких словах сообщил он: Я в далеком прошлом
не видел собственных стариков, — съезжу к ним; они будут рады — лишь, и в тот же миг
же ушел. Она ринулась за ним, хоть он, вошедши, и брал с нее слово не
делать этого, ринулась за ним — где ж он? Маша, где ж он, где ж он? Маша,
еще убирающая чайные принадлежности по окончании недавних гостей, говорит: Дмитрий
Сергеич ушел; сообщил, в то время, когда проходил: — я иду гулять. И она должна была
лечь дремать: и необычно, как имела возможность она уснуть? Но так как она не знала же, что
это будет в то же утро, которое уже светало; он сказал, что они еще успеют
переговорить обо всем. И чуть она успела проснуться, уж пора ехать на
железную дорогу. Да, все это лишь мелькнуло перед ее глазами, как словно бы не
было это с нею, словно бы ей кто-то торопливо говорил, что это было с
кем-то. Лишь сейчас, возвратившись к себе с железной дороги, она пришла в сознание и
начала думать что же сейчас с нею, что же с ней будет?
Да, она отправится в Рязань. Отправится. В противном случае запрещено ей. Но это письмо? Что
будет в этом письме? Нет, что же ожидать этого письма чтобы
решиться? Она знает, что будет в нем. Но все-таки надобно отложить ответ
до письма. К чему же отлагать? Она отправится. Да, она отправится. Это думается час,
это думается два, это думается три, четыре часа. Но Маша проголодалась и уж
в третий раз кличет ее обедать, и сейчас больше велит ей, чем кличет. Что
ж, и это рассеяние. Бедная Маша, как я вынудила ее проголодаться. — Да
что же вы ожидали меня, Маша, — вы бы в далеком прошлом обедали, не ждя меня. —
Как это возможно, Вера Павловна. И снова думается час, два: Я отправлюсь. Да,
на следующий день же отправлюсь. Лишь дождусь письма, в силу того, что он просил об этом. Но,
что бы ни было написано в нем, — да так как я и знаю, что будет в нем, все
равняется, что бы ни было написано в нем, я отправлюсь. Это думается час, и два; —
да, час думается это; но два, думается ли это? Нет, хоть и думается все это
же, но думаются еще четыре слова, такие мелкие четыре слова: он не желает
этого, и все больше думаются эти четыре мелкие слова, и вот уж
солнце заходит, а все думается прежнее и эти четыре мелкие слова; и внезапно
перед самым тем временем, как снова входит неотвязная Маша и требует, дабы
Вера Павловна выпивала чай — перед самым этим временем, из этих четырех
мелких слов вырастают пять вторых мелких слов: и мне не хочется
этого. Как отлично сделала неотвязная Маша, что вошла! — она прогнала эти
новые пять мелких слов.
Но и благодетельная Маша ненадолго прогнала эти пять мелких слов,
сперва они сами не смели явиться, они вместо себя отправили опровержение
себе: но я обязана ехать, и лишь после этого отправили, дабы самим возвратиться,
под прикрытием этого опровержения: мгновенно с ним снова явились их
носители, четыре мелкие слова, он не желает этого, и в тот же миг эти
четыре мелкие слова снова превратились в пять мелких слов: и мне не
хочется этого. И думается это полчаса, а через полчаса эти четыре мелкие
слова, эти пять мелких слов уже начинают переделывать по собственной воле кроме того
прошлые слова, самые главные прошлые слова: и из двух самых основных слов я
отправлюсь вырастают три слова: уж вовсе не такие, хоть и те же самые: отправлюсь ли
я? — вот как растут и преобразовываются слова! Но вот снова Маша: я ему, Вера
Павловна, уж дала целковый, тут надписано: в случае, если до 9-ти часов принесет,
так целковый, позднее — так полтинник. Это принес кондуктор, Вера Павловна,
приехал с вечерним поездом: говорит, как обещался, так и сделал, для
скорости забрал извозчика. Письмо от него! — да! Она знает, что в этом
письме: не езди, но она все-таки отправится, она не желает слушать этого
письма, не послушает его, она все-таки отправится, отправится. Нет, в письме не то,
— вот что в нем, и чего нельзя не слушать: Я еду в Рязань; но не прямо в
Рязань. У меня довольно много заводских дел по дороге. Не считая Москвы, где, по
множеству дел, мне надобно прожить с семь дней, я обязан побывать в двух
городах перед Москвою, в трех местах за Москвою, перед тем как попаду в Рязань.
какое количество времени где я проживу, в то время, когда буду где, — этого нельзя определить, уж
и по одному тому, что в числе другой работы мне надобно взять деньги с отечественных
торговых обозревателей; а ты знаешь, дорогой приятель мой — да, это было в
письме: дорогой мой дорогой друг, пара раз было, чтобы я видела, что он все
как и раньше расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия на меня,
вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова дорогой мой дорогой друг, — да,
было так: — дорогой мой дорогой друг, ты знаешь, что в то время, когда надобно взять деньги,
довольно часто приходится ожидать пара дней в том месте, где рассчитывал пробыть только
пара часов. Исходя из этого я решительно не знаю, в то время, когда доберусь до Рязани; но
лишь, возможно, не весьма не так долго осталось ждать. Она практически слово в слово не забывает это
письмо. Что ж это? Да, он совсем забрал у нее возможность схватиться за
него, чтобы удержаться подле него. Что ж ей сейчас делать? И прошлые слова:
я обязана ехать к нему преобразовываются в слова: все-таки я не должна видеться
с ним, и данный он уж не тот, о котором думалось прежде. Эти слова заменяют
все прошлые слова, и думается час, и думается два: я не должна видеться с
ним; и как, в то время, когда они успели измениться, лишь уже изменились в слова:
неужто я захочу увидеться с ним? — нет; и в то время, когда она засыпает, эти слова
сделались уже словами: неужто же я увижусь с ним? — лишь где ж ответ?
в то время, когда он провалился сквозь землю? И чуть ли уж не выросли они, да, они выросли в слова:
неужто ж я не увижусь с ним? И в то время, когда она засыпает на заре, она засыпает
уж с этими словами: неужто ж я не увижусь с ним?
И в то время, когда она просыпается поздно поутру, уж вместо всех прошлых слов все
лишь борются два слова с одним словом: не увижусь — увижусь — и без того
идет все утро; забыто все, забыто все в данной борьбе, да и то слово, которое
побольше, все желает удержать при себе мелкое слово, так и хватается за
него, так и держит его: не увижусь; а мелкое слово все отбегает и
исчезает, все отбегает и исчезает: увижусь; забыто все, забыто все, в
упрочнениях большего слова удержать при себе мелкое, да, и оно удерживает
его, и кличет на помощь себе второе мелкое слово, дабы некуда было
отбежать этому прошлому мелкому слову: нет, не увижусь… нет, не
увижусь, — да, сейчас два слова прочно держат между собою изменчивое самое
мелкое слово, некуда уйти ему от них, сжали они его между собою: нет, не
увижусь — нет, не увижусь… Нет, не увижусь, — только что ж это делает
она? шляпа уж надета, и это она инстинктивно посмотрела в зеркало: приглажены
ли волоса, да, в зеркале она заметила, что на ней шляпа, и из этих трех слов,
каковые срослись было так твердо, осталось одно, и к нему прибавилось новое:
нет возврата. Нет возврата, нет возврата. Маша, вы не ожидайте меня обедать:
я не буду сейчас обедать дома.
— Александр Матвеич еще не изволили возвращаться из гошпиталя, —
тихо говорит Степан, да и как же не сказать ему тихо, с флегмою? В
ее появлении нет ничего особого: прежде, — еще сравнительно не так давно, она довольно часто бывала
тут. Я и думала так; все равно, я посижу. Вы не рассказываете ему, что я
тут. Она берет какой-то издание — да, она может просматривать, она видит, что
может просматривать: да, когда нет возврата, когда принято решение, она
чувствует себя весьма тихо. Само собой разумеется, она мало просматривала, она вовсе не
просматривала, она осмотрела помещение, она начала прибирать ее, словно бы хозяйка;
само собой разумеется, мало прибрала, вовсе не прибирала, но как она спокойна: и может
просматривать, и может заниматься делом, увидела, что из пепельницы не выкинут
пепел, да и суконную скатерть на столе надобно исправить, и данный стул
остался сдвинут с места. Она сидит и думает: нет возврата, нет выбора;
начинается новая судьба — думает час, думает два: начинается новая судьба.
Как он удивится, как он будет радостен. Начинается новая судьба. Как мы
радостны. Звонок; она мало покраснела и улыбнулась; шаги, дверь
отворяется. — Вера Павловна! — он пошатнулся, да, он пошатнулся, он
схватился за ручку двери; но она уж побежала к нему, обняла его: дорогой мой,
дорогой мой! Как он добропорядочен! как я обожаю тебя! я не имела возможности жить без тебя! и
позже — что было позже? как они перешли через помещение? Она не помнит, она
не забывает лишь, что подбежала к нему, поцеловала его, но как они перешли
через помещение, она не помнит, и он не помнит; они лишь не забывают, в то время, когда они
уже обходили мимо кресел, около стола, а как они отошли от двери… Да, на
пара секунд у обоих закружилась голова, потемнело в глазах от этого
поцелуя… — Верочка, ангел мой! — Приятель мой, я не имела возможности жить без тебя.
Как продолжительно ты обожал меня, и молчал! Как ты добропорядочен! Как он добропорядочен,
Саша! — Поведай же, Верочка, как это было? — Я сообщила ему, что не могу
жить без тебя; на другой сутки, день назад, он уж уехал, я желала ехать за ним,
целый сутки день назад считала, что отправлюсь за ним, а сейчас, видишь, я уж в далеком прошлом
сидела тут. — Но как ты похудела в эти 14 дней, Верочка, как бледны
твои руки! Он целует ее руки. Да, мой дорогой, это была тяжелая борьба!
Сейчас я могу ценить, как много страдал ты, дабы не нарушать моего спокойствия!
Как мог ты так обладать собою, что я ничего не видела? Как много ты обязан
был мучиться! — Да, Верочка, это пришлось тяжело, он все целует ее руки,
все наблюдает на них, и внезапно, она смеётся: — Ах, какая ж я невнимательная к
тебе! Так как ты устал, Саша, поскольку ты голоден! Она вырывается от него и бежит.
Куда ты, Верочка? Но она ничего не отвечает, она уж в кухне и торопливо,
радостно говорит Степану: — Скорее давайте обед, на два прибора, — скорее!
где тарелки и все, давайте, я сама заберу и накрою стол, а вы несите
кушанье. Александр так устал в собственном гошпитале, надобно скорее дать ему
обедать. Она идет с тарелками, на тарелках звенят ножи, вилки, ложки. —
Ха, ха, ха, мой дорогой! Первая забота влюбленных при первом свиданьи —
поскорее пообедать! Ха, ха, ха! И он смеется, оказывает помощь ей накрывать стол,
довольно много оказывает помощь, но больше мешает, в силу того, что все целует ей руки. Ах,
Верочка, как бледны эти руки! и все целует их. Они целуются и смеются. —
Но, Саша, за столом сидеть смирно! Степан подает суп. За обедом она
говорит, как все это было. Ха, ха, мой дорогой, как мы едим, влюбленные!
Действительно, я день назад ничего не ела. Входит Степан с последним блюдом. Степан!
Думается, вы останетесь без обеда от меня! — Да, Вера Павловна, придется
прикупить для себя что-нибудь в лавочке. — Ничего, Степан, вперед вы уж
станете знать, что надобно готовить, не считая самих вас, на двоих. Саша, где ж
твоя сигарочница? Дай мне. Она сама обрезывает для него сигару, сама
закуривает. Кури, мой дорогой, а я до тех пор пока отправлюсь готовить кофе, либо ты желаешь
чаю? Нет, мой дорогой, отечественный обед должен быть лучше, вы с Степаном через чур мало
заботились об этом. Она возвращается через пять мин., Степан несет за нею
чайный прибор, и, возвратившись, она видит, что сигара Александра погасла. —
Ха, ха, мой дорогой, как ты замечтался без меня! и он смеется. — Кури же,
— она снова закуривает ему сигару.
И, припоминая все это, Вера Павловна смеется и сейчас: Как же
прозаичен отечественный роман! Первое суп — и свидание, головы закружились от первого
поцелуя — и хороший аппетит, вот так сцена любви! Это презабавно! Да, как
сияли его глаза! Что ж, но, они и сейчас так же сияют. И какое количество его
слез упало на мои руки, каковые были тогда так бледны, — вот этою сейчас уж,
само собой разумеется, нет; в действительности, руки у меня хороши, он говорит правду. И Вера
Павловна, посмотрев на собственные руки, опускает их на колено, так что оно
обрисовывается под легким, пеньюаром, и она думает снова: он говорит
правду, и радуется, ее рука медлительно скользит на грудь и хорошо прилегает
к груди, и Вера Павловна думает: правда.
Ах, что ж это я вспоминаю, — думает Вера Павловна и
смеется, — что ж это я делаю? словно бы это соединено с этими воспоминаниями! О,
нет, это первое свидание, складывавшееся из обеданья, целованья рук, моего и его
хохота, слез о моих бледных руках, оно было совсем уникальное. Я сажусь
разливать чай: Степан, у вас нет сливок? возможно где-нибудь дотянуться хороших?
Да нет, некогда, и возможно нельзя достать. Так и быть; но на следующий день мы устроим
это. Кури же, мой дорогой: ты все забываешь курить.
Еще не допит чай, раздается ужасный звон колокольчика, и в помещение
влетают два студента, и, в собственной торопливости, кроме того не видят ее. —
Александр Матвеич, занимательный субъект! — говорят они, запыхавшись: — на данный момент
привезли, очень редкое осложнение. Всевышний знает, какой латинский термин,
обозначающий заболевание увлекательного субъекта. Весьма любопытно, Александр
Матвеич, и нужна немедленная помощь, раз в тридцать минут дороги, мы кроме того ехали на
извозчике. — Скорее же, мой дорогой, торопись, говорит она. Лишь тут
студенты подмечают ее и раскланиваются, и в тот же миг уводят с собою собственного
доктора наук; его сборы были через чур недолги, он все еще оставался в собственном
армейском сюртуке, и она гонит его, — оттуда ты ко мне? говорит она,
прощаясь. — Да. Продолжительно ожидает она вечером: вот и десять часов, его все нет,
вот и одиннадцать, — сейчас уж нечего и ожидать. Но что это такое? Она,
само собой разумеется, нисколько не волнуется, не имело возможности же ничего произойти с ним; но,
значит, как же он продолжительно был задержан увлекательным субъектом! и что данный бедный
занимательный субъект, жив ли он сейчас, удалось ли Саше спасти его? Да, Саша
был весьма долго задержан. Он приехал на второе утро в девять часов, он до
четырех часов оставался в гошпитале: Случай был весьма тяжёлый и занимательный,
Верочка. — Спасен? — Да. — Как же ты поднялся так рано? — Я не
ложился. — Не ложился? Дабы не опоздать ко мне, не дремал ночь! Безбожник!
Изволь отправиться к себе и дремли до самого обеда, обязательно, чтобы я застала
тебя еще непроснувшимся. В 120 секунд он был уже выпровожен.
Вот какие конкретно были два первые свиданья. Но данный второй обед идет уже как
направляться; они сейчас уже с толком говорят друг другу собственные истории, а
день назад всевышний знает, что они говорили; они и смеются, и вспоминают, и жалеют
друг друга; каждому из них думается, что второй страдал еще больше… Через
полторы семь дней нанята маленькая дача на Каменном острове, и они поселяются
на ней.
VI
Не часто вспоминает Вера Павловна прошлое собственной нынешней любви;
да, в настоящем так много жизни, что остается мало времени для воспоминаний.
Но в то время, когда вспоминает она прошлое, то время от времени, — сперва совершенно верно, лишь время от времени,
а позже все постояннее, — при каждом воспоминании она ощущает
недовольство, сперва не сильный, мимолетное, неизвестное, — кем? чем? — вот
уж ей делается видно, кем: она обижена собою, за что же? Вот она уже
видит, из какой черты ее характера выходит недовольство, — да, она весьма
горда. Но в одном ли прошедшем она обижена собою? — сперва, да, но вот
она уж подмечает, что недовольство собою относится в ней и к настоящему. И
какой необычный темперамент стал заметен в этом эмоции, в то время, когда начал выясняться
его темперамент: словно бы это не она, Вера Павловна Кирсанова, лично ощущает
недовольство, а словно бы в ней отражается недовольство миллионов и тысяч; и
словно бы не лично собою она обижена, а словно бы обиженны в ней собою эти
тысячи и миллионы. Кто ж миллионы и эти тысячи? за что они обиженны собою?
Если бы она как и раньше жила больше одна, думала одна, возможно, не так не так долго осталось ждать
прояснилось бы это; но так как сейчас она неизменно с мужем, они все думают
совместно, и идея о нем примешана ко всем ее мыслям. Это довольно много помогло ей
разгадать собственный чувство. Прямо он сам нисколько не имел возможности разъяснить эту
тайную: до тех пор пока чувство было мрачно для нее, для него оно было еще чернее; ему
тяжело было кроме того осознать, как это допустимо иметь недовольство, нисколько не
омрачающее личного довольства, нисколько не относящееся ни к чему личному.
Это было для него странностью, во сто раз более чёрной, чем для нее. Но
все-таки ей сильно помогло то, что она всегда думала о муже, неизменно
была с ним, наблюдала на него, думала с ним. Она начала замечать, что, в то время, когда
приходит ей недовольство, оно постоянно сопровождается сравниванием, оно в том
и состоит, что она сравнивает себя и мужа, — и вот блеснуло перед ее мыслью
настоящее слово: отличие, обидная отличие. Сейчас ей ясно.
VII
— Саша, какой дорогой данный NN (Вера Павловна назвала фамилию того
офицера, через которого желала познакомиться с Тамберликом, в собственном ужасном
сне), — он мне привез одну новую поэму, которая еще не скоро будет
напечатана {126}, — сказала Вера Павловна за обедом. — Мы на данный момент же по окончании
обеда примемся просматривать, — да? Я ожидала тебя, — все с тобою совместно, Саша. А
весьма хотелось прочесть.
— Что ж это за поэма?
— А вот услышишь. Посмотрим, удалась ли ему эта вещь. NN говорит, что
сам он — я говорю про автора, — частично доволен ею.
Вот они находятся в ее комнате, и она начинает просматривать:
Ой, полна, полна, коробушка.
Имеется и парча и ситцы.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча…
— Сейчас я вижу, — сообщил Кирсанов, прослушав пара десятков
стихов: — это у него в новом роде. Но видно, что это его, Некрасова, да?
Весьма благодарен тебе, что ты подождала меня.
— Еще бы! — сообщила Вера Павловна. Они прочли два раза мелкую поэму,
которая, благодаря их знакомству с одним из привычных автора, попала им в
руки года за три раньше, чем была напечатана.
— Но знаешь, какие конкретно стихи всего больше подействовали на меня? — сообщила
Вера Павловна, в то время, когда они с мужем перечитали еще по нескольку раз иные места
поэмы: — эти стихи не из основных мест в самой поэме, но они очень
влекут к себе мои мысли. В то время, когда Катя ожидала возвращения жениха, она весьма
тосковала:
Извелась бы, неутешная.
Кабы время горевать;
Да пора страдная, спешная —
Нужно десять дел заканчивать.
Как ни довольно часто приходилося
Молодице невтерпеж,
Под косой трава валилася,
Под серпом горела рожь.
Изо всей-то силы-моченьки
Молотила по утрам.
Лен стлала до чёрной ноченьки
По росистым по лугам…
Эти стихи не главные в собственном эпизоде, они лишь предисловие к тому, как та
славная Катя грезит о собственной жизни с Ваней; но мои мысли привязались конкретно
к ним.
— Да, вся эта картина — одна из самых хороших в поэме, но они занимают
в ней не самое видное место. Значит, они через чур подошли к мыслям, каковые
тебя занимали. Какие конкретно ж это мысли?
— Вот какие конкретно, Саша. Мы с тобою довольно часто говорили, что организация дамы
чуть ли не выше, чем приятели, что исходя из этого дама чуть ли не оттеснит
мужчину на второй план в умственной судьбе, в то время, когда пройдет господство неотёсанного
насилия, мы оба с тобою выводили эту возможность из наблюдения над судьбой; в
жизни больше видится дам, чем мужчин, умных от природы; так нам обоим
думается. Ты подтверждал это различными подробностями из анатомии, физиологии.
— Какие конкретно оскорбительные вещи для мужчин ты говоришь, и так как это больше
ты говоришь, Верочка, чем я: мне это жалко. Отлично, что время, которое мы с
тобою предвещаем, еще так на большом растоянии. В противном случае бы я совсем отказался от
собственного мнения, дабы не отходить на второй план. Но, Верочка, поскольку это
лишь возможность, наука еще не собрала столько сведений, дабы решить
вопрос хорошим образом.
— Само собой разумеется, мой дорогой. Мы говорили, отчего до сих пор факты истории так
противоречат выводу, что через чур возможен по наблюдениям над личной
судьбой и над устройством организма. Дама игралась до сих пор такую
ничтожную роль в умственной судьбе по причине того, что господство насилия отнимало у
ней и средства к формированию, и мотивы стремиться к формированию. Это объяснение
достаточное. Но вот второй такой же случай. По размеру физической силы,
организм дамы значительно не сильный; но так как организм ее крепче, — да?
— Это уж значительно несомненнее, чем вопрос о природном размере умственных
сил. Да, организм дамы крепче противится материальным разрушительным
силам, — климату, погоде, неудовлетворительной пище. физиология и Медицина
еще мало занимались подробным разбором этого; но статистика уже дала
неоспоримый неспециализированный ответ: средняя длительность судьбы дам больше, чем
мужчин. Из этого видно, что женский организм крепче.
— Это тем резче видно, что образ судьбы дам по большому счету еще значительно менее
здоров, чем у мужчин.
— Имеется еще усиливающее мысль, которым возрастает ясность
вывода, — его дает физиология. Полное совершеннолетие достигается дамой
пара раньше, чем мужчиною. Допустим, возрастание дамы оканчивается в
20 лет, приятели в 25, — примерно, в отечественном климате, в отечественном племени.
Допустим, также примерно, что до 70 лет доживает такая же пропорция
дам, какая из мужчин доживает до 65; в случае, если мы сообразим разность сроков
развития, перевес крепости организма дамы выставится значительно посильнее, чем
предполагает статистик, не бравший в расчет разности лет совершеннолетия. 70
лет — это 3 с половиною раза 20 лет. 65 лет надобно дробить на 20 лет,
какое количество это будет? — да, в частном больше 2 с половиною — так, 2
целых и шесть десятых. Значит, дама живёт три с половиною срока
собственного полного развития так же легко, как мужик практически лишь два с
половиною срока. А этою пропорциею измеряется крепость организма.
— В действительности, отличие выходит больше, чем я просматривала о ней.
— Да, но так как я сказал лишь для примера, я брал круглые цифры,
напамять. Но же темперамент заключения тот самый, как я говорю. Статистика
уже продемонстрировала, что женский организм крепче, — ты просматривала выводы лишь из