|
топическое отношение между сознательным (с) и бессознательным (бс) в структурной модели |
Комментируя эту схему, нужно подчернуть, что “Я” несёт ответственность за отношения с внешним миром, такие как восприятие, язык, моторные процессы и т. п. “Сверх-Я” представляет собой принятые в себя (интроицированные) инстанции родительских фигур в смысле морально-запретов и этических заповедей (“интроекты”, каковые смогут представать в виде символических образов). В этом отношении “Я” играется тройственную роль: защищается от инстинктивных притязаний со стороны “Оно”, противостоит завышенным требованиям со стороны “Сверх-Я” и регулирует отношения с внешним миром. В клинической практике мы замечаем людей, с одной стороны, со не сильный либо незрелым “Я”, а, иначе, с сильным и зрелым “Я”. В последнем случае очень сильно выражен принцип действительности. Такие люди соответствуют отечественным представлениям о совсем зрелых личностях, не имеющих никаких невротических нарушений либо об удачно вылеченных больных. У них в значительной степени реализован принцип вторичного процесса. Незрелое “Я” проявляется в поведении соответствующих людей, наоборот, через наивность и частично регрессивные либо “инфантильные” тенденции поведения. Эти проявления в основном связаны с ярким инстинктивным удовлетворением в смысле первичного процесса, что возможно сравнить с инстинктивным удовлетворением у ребенка либо человека, страдающего невротическим развитием личности, нуждающемся в психотерапии.
V
При рассмотрении глубинно-психотерапевтической концепции знака нам еще раз направляться обратиться к различию между личной и коллективной символикой. Еще З. Фрейд различал два типа знаков: “Существуют знаки универсального распространения, каковые возможно встретить во всех снах некоего языкового либо образовательного круга, и другие знаки, имеющие очень ограниченное личное происхождение, каковые образованы отдельным человеком из его представлений” [12]. Это заключение З. Фрейд делает уже в первом издании “Толкования сновидений”. Существование личной символики делает, как мы знаем, неосуществимым создание каких бы то ни было законченных каталогов знаков. Иными словами: “В нашем мире ничто не бы ни содержало в себе возможности, купить для кого-нибудь символическое значение”.
Константное значение знака завлекало особенное внимание З. Фрейда: “Потому, что знаки являются установившимся переводом, они реализуют в известной мере идеал древнего, и популярного толкования сновидений, от которого мы на большом растоянии ушли благодаря отечественным техникам. При определенных условиях они разрешают нам проводить толкование сновидений, не задавая наряду с этим вопросов видевшему сон человеку, что все равно легко ничего не имел возможность сообщить о знаке. В случае, если знать распространенные знаки сновидений и к тому же личность видевшего сон человека, условия, в которых он живет, и впечатления, по окончании которых случилось сновидение, то довольно часто возможно прямо растолковать сновидение, как бы перевести его конкретно с страницы” [18].
Иначе, не нужно забывать, что З. Фрейд выделял у знака разные особенности: “Довольно часто они неоднозначны и многозначны, так что лишь сообщение, контекст разрешают всегда приобретать верное представление. С таковой многозначностью знака связана свойство сновидения допускать избыточные значения. В одном элементе представлены разные, довольно часто весьма отличающиеся по собственной природе желания и идеи” [10]. Э. Джонс сказал в связи с многозначностью знака: “Но вероятная вариация значения очень ограниченна, и примечательная черта содержится в устойчивости в таких разных областях символики, как сновидения, мифы и т. п., и у разных людей” [24]. В данной связи уже говорилось о мнению З. Фрейда на архаическое происхождение знака. То же самое возможно сообщить об упомянутом ранее отношении между знаком и невытесненным бессознательным, которое конкретно не доступно сознанию.
З. Фрейд идет время от времени кроме того столь на большом растоянии, считая филогенетические параллели такими важными, что по большому счету рекомендует разглядывать знаки, каковые не находят подтверждения в мифах, сказках, народных обычаях и т. п., как “вызывающие большие сомнения” [25]. Иначе, З. Фрейд но всегда подчёркивает личное значение символики и отмечает, что лишь при помощи достаточного количества ассоциаций к содержанию сновидений возможно установлено и осознано личное значение узких оттенков соответствующего знака. Психотерапевт, применяющий технику Кататимного переживания образов (КПО), кроме этого сталкивается с данной дуалистичностью значения знака. В неотёсанном приближении он может взять ключ к символике КПО из знания коллективного значения отдельных знаков. Для более узкого анализа требуется но личный сбор и психотерапевтический процесс приходящих больному в голову мыслей и идей по поводу каждого конкретного знака, что предусмотрено техникой средней и высшей ступени способа КПО. Это нужно, дабы сделать личное значение соответствующего элемента образа понятным для больного и самого психотерапевту. Благодаря независимому раскрытию больным в ходе психотерапии символики образа, неизменно происходящему на уровне самоинтерпретации, КПО в намного большей степени, чем анализ сновидений, может сделать излишним предлагаемые психотерапевтом варианты толкования либо, как минимум, не принимать их к сведенью. Процесс научения больного происходит в значительно более сильной степени, если он сам приходит к интерпретации значения соответствующего элемента образа. Такую работу по отечественному способу особенно облегчают спонтанно наплывающие фазы возрастной регрессии либо приводимые к ассоциациям, как в виде образов, так и в мысленном замысле (техника средней ступени способа КПО).
VI
Так, я подхожу к способам толкования сновидений в глубинной психологии. Не смотря на то, что З. Фрейд и проявлял особенный интерес к коллективной символике, относительно техники интерпретации сновидений он пришел к следующему заключению: “Только для немногих предметов сформировалась общепринятая символика сновидений на основании известных везде словесных оборотов и намёков. Значительная часть данной символики характерна в общем не только для сновидений, но и для психоневрозов, для народных обычаев и сказаний” [14].
Согласно точки зрения З. Фрейда, эта техника отличается от древнего толкования сновидений следующим образом: “Все еще возможно четко обозначить отличие для того чтобы толкования сновидений от толкования при помощи символики. При символическом толковании сновидений ключ символизации произвольно выбирается толкователем сновидений. В отечественных случаях языковой маскировки эти выводы общеизвестны и употребляются в устойчивых речевых оборотах. В случае, если располагать верной идеей, которая пришла в голову в подходящий момент, то сновидения, так, возможно абсолютно либо частично распутывать кроме этого и независимо от того, что предлагает видевший сон человек” [17]. Но в другом месте З. Фрейд снова же совсем твердо ограничивает роль коллективной символики: “Мы в целом не в состоянии толковать сновидение другого человека, в случае, если данный человек не желает открыть нам стоящие за содержанием сновидения бессознательные мысли. В следствии этого пригодность для применения на практике отечественного способа толкования сновидений значительно понижается” [13].
З. Фрейд все же, возможно, предвидел опасность, которая имела возможность бы появиться, в случае, если его “ассоциативный” способ толкования сновидений подменить толкованием знаков, как это позднее постарался сделать Вильгельм Штекель. В “Лекциях по введению в психоанализ” (1915 г.) мы читаем: “Основанная на знании знаков техника не имеет возможности заменить собой ассоциативную технику либо сравниться с ней. Она является дополнением к ней и только предоставляет включенные в нее нужные результаты” [18]. В другом месте З. Фрейд продолжает: “Мне бы но хотелось настоятельно предостеречь от переоценивания значения знаков для толкования сновидений, к примеру, при сведения работы по переводу значения сновидений к переводу значения знаков и отказе от техники привлечения ассоциаций человека, видевшего сон. Обе техники толкования сновидений должны дополнять друг друга. Но как на практике, так и теоретически предпочтение отдается обрисованному сначала способу, придающему важное значение высказываниям человека, видевшего сон, тогда как предлагаемый нами перевод значения знаков дополняет эту технику в качестве запасного средства” [10]. В собственной последней работе в 1938 г. З. Фрейд опять возвращается к этому вопросу совершает вывод [21]: “Только при помощи ассоциаций, каковые видевший сон человек сам именует в связи с определенными элементами открывшегося содержания сновидения”, возможно практически во всех случаях удовлетворительным образом решить задачу установления связи между манифестным (явным) сновидением и стоящим за ним латентным (скрытым) содержанием. В этом “способе дешифровки” человек, видевший сон, при помощи появляющихся у него ассоциаций и приходящих в голову мыслей сам занимает определенную позицию по поводу отдельных образов собственного сновидения. Видевший сон человек сам делается, так, как бы “сонником”, “словарем сновидений”. Толкование сновидений осуществляется самим человеком, видевшим сон, поскольку именно он сам драматург собственных сновидений в настоящем смысле этого слова. Особенное значение придается этому процессу в ассоциативном способе КПО (техника средней ступени) и при применении свойства больного самому спонтанно трактовать образы на продвинутой стадии психотерапии по способу КПО.
Наконец, по окончании того, как мы разглядели сперва коллективно обусловленное толкование знаков по З. Фрейду, а позже технику личного прорабатывания сновидений при помощи свободных ассоциаций, мне бы хотелось перейти к описанию отечественного собственного способа интерпретации знака. Он основан на феноменологическом подходе М. Босса [2]. Упрощенно он сводится к тому, что знак представляет собой не что-то в узком смысле зашифрованное, находящееся за кулисами, а обязан рассматриваться в собственном ярком экзистенциальном, т. е. имеющим отношение к действительности, значении. Знак направляться осознавать в контексте свойственного лишь ему языка образов. Нам всем известно особенное яркое психотерапевтическое действие способа КПО, которое оказывает на нас описание содержания сновидения наяву. Оно происходит не только благодаря выразительности образов и чрезвычайной чёткости, но и опосредованно благодаря тому флюиду, что разрешает нам очевидно продемонстрировать значение знака для больного, к примеру, благодаря собственному описанию больного либо благодаря записи на магнитофон либо на видио, благодаря передаваемому эмоциональному тону либо вторым видам вербально не учитываемого представления.
Как вы на данный момент заметите, отечественный подход к интерпретации знака идет в принципе все же существенно дальше подхода М. Босса. Мы не желаем образ в неизвестном, смутном, экзистенциальном семантическом содержании, а стараемся максимально четко выделить обрисованные психотерапевтические параметры для этого образа, дабы с их помощью максимально совершенно верно суметь осознать субъективное семантическое содержание, которое заключено для больного в знаке. В качестве психотерапевтического инструмента нам помогает опыт, накопленный в гештальт-психологии (В. Метцгер и многие другие авторы, [35]). В базе каждого образа, кроме того несложного наброска, в качестве образующей формы (формы, создающей гештальт) лежит некое покоящееся в нем, полностью непроизвольно присущее ему свойство, уровень качества. Это свойство либо уровень качества гештальта возможно уже на интуитивном уровне быть довольно совершенно верно осознано а также выражено в некоторых понятиях. Оно не представляет собой что-то выведенное, что-то купленное на протяжении научения либо поддающееся научению. Происхождение этого качества на данный момент до тех пор пока абсолютно неясно, но оно конкретно задано как таковое. Свойства либо качества гештальта понимались В. Метцгером как “свойства сущности”. К. Конрад [3] разглядывал архетипы как качества гештальта и такие свойства, каковые являются первые и великие гештальты детства, к примеру, имаго (образы) своих родителей. Х. Лефебре [29] продемонстрировал, что кроме того обычно весьма сложным, многочленным знакам с их часто противоположными, антагонистическими составляющими свойственны качества и свойства гештальта. качества гештальта и Эти свойства либо сущности как бы образуют для нас мостик между знаком и выражающемся в нем внутреннем душевном состоянии человека, видящего сон. Им обоим именно одинаково характерна интуитивно осознаваемая структура в качестве объединяющего их принципа организации с довольно выразительностью и высокой точностью.
Данный подход близок экзистенциально-аналитическому подходу М. Босса [2], потому, что “свойства сущности” качеств гештальта связаны с “сущностями” экзистенциального анализа. Генетический психолог Х. Вернер продемонстрировал на примере волшебного мышления, что установление связи между самыми различными предметами происходит только на основании связанной с пережитыми событиями очевидности (отечественной структуры) и что эта очевидность выступает для нас в форме свойственных образу особенностей гештальта либо сущности [44]. В собственных работах я детально разбирал использование этого принципа в связи с разработкой темы “структурная идентичность психического состояния и символа”, опробовав и проверив его на клинических примерах [30]. Наряду с этим обнаружилось, что особенным образом у нас может оказаться связать коллективный и личный нюанс знака, так что их противоположность друг другу как бы снимается. Больной под управлением психотерапевта сам в значительной степени раскрывает суть и эмоционально попадает в сущность знака. Перед тем как привести пример из практики, отмечу еще, что в отечественной технике интерпретации сновидений возможно пойти двумя дорогами. Первый путь содержится в том, что при простой технике КПО больной, подробно разглядывая символический образ и пребывав в диалоге с психотерапевтом, может практически сразу после появления образа заключить о его семантическом содержании. Наряду с этим спонтанная готовность кататимных образов к самоинтерпретации находит громадной резонанс с раскрытием личного семантического содержания символики. Благодаря ней отечественная методика получает очень высокую точность. Одновременно с этим в плане времени, занимаемого для этого на психотерапевтическом сеансе, эта методика была очень экономичной. Она думается мне исходя из этого настоящим достижением, внесшим большой вклад в свойство психотерапии по способу Кататимного переживания образов обнаруживать скрытую проблематику и по большому счету в психотерапию, раскрывающую внутренний мир человека. Второй путь, по которому возможно пойти в соответствии с нашим способом, пребывает в том, что психотерапевт сам, без участия больного, либо, значительно лучше, несколько психотерапевтов (так называемый контрольный семинар) приобретает при помощи ассоциаций (собранных сначала вместе с больным) достаточно четкое познание сути обсуждаемого знака. Это познание возможно после этого связать со особенностями сущности образных представлений (имаго) ранних объектных взаимоотношений, как их обрисовывает больной в анамнезе, психотерапии и переносе, либо с собственной бессознательной характерологической позицией.
И наконец, оба приема возможно комбинировать между собой в диалогическом рабочем альянсе с больным. Больной информирует о собственных свойствах гештальта и разнообразных впечатлениях кататимного образа, а психотерапевт вносит на основании знания анамнеза и уже имеющегося материала трактующие предложения.
Разрешите привести тут несложный пример, дабы наглядно проиллюстрировать абстрактное изложение.
Страдающему экзаменационным страхом студенту на сеансе КПО предложено взглянуть с луга в темноту леса. Психотерапевт ожидает, что из леса покажется образ, что укажет, с чем лично для больного связаны эти страхи. Темнота леса нежданно преобразовывается в чёрный туннель. По окончании некоего ожидания, в условиях высвобождения страхов, из туннеля выезжает локомотив. Уже сейчас психотерапевтом задаются первые вопросы о свойствах и качествах гештальта образа. Пожалуй, каждое уровень качества, свойство локомотива эмоционально окрашено. Локомотив характеризуется тем, что он большой, тяжелый, громоздкий, громадный, возможно, кроме того с выговором чего?то могущественного, сильного (возможно представить себя стоящим рядом с таким локомотивом), а если он — как в отечественном примере — движется на больного, то он получает и уровень качества наезжающего. Зная глубинно-психотерапевтическую предысторию больного, его анамнез, и учитывая предпринятые психотерапевтические шаги, психотерапевт сейчас уже может на основании этого постараться отыскать для себя в плане рабочей догадки гештальты из прошлого больного либо его невротические формы поведения, где четко возможно заметить подобные качества. В этом случае возможно было предположить отягощенные переживания, которые связаны с образом (имаго) отца. Похожим образом пара психотерапевтов в супервизионной группе смогут совместно собирать его ассоциации, по поводу этого образа. Так часто раскрывается широкая палитра свойств и качеств, а также кроме этого и свойственных этому образу противоположных свойств и качеств. В этом случае, к примеру, в качестве хороших характерных линия возможно выделить ужасную, ни с чем не сравнимую силу тяги локомотива. Одновременно с этим локомотиву характерен кроме этого механический темперамент, он привязан к твёрдым рельсам, тем самым с локомотивом возможно связать такие свойства, как закостенелость, твердость, жесткость, упрямство, непреклонность, консерватизм, твердолобость и т. п.
В диалоге на протяжении сеанса психотерапии по способу КПО больного побуждают, дабы он сам выделил значительные особенности (“свойства сущности”) показавшегося в его образах локомотива (как это уже было продемонстрировано). В этом случае он отметил: “Локомотив очень большой, от него исходит железный звук, и идет довольно много пара. Пар, возможно, находится под громадным давлением. Локомотив сам по себе таковой внушительный, все собой заполняет, плохо тяжелый, плохо сильный. Я выгляжу рядом с ним, само собой разумеется, также плохо мелким”. По мере того, как больной продолжает дальше разглядывать образ, у него спонтанно показалась самоинтерпретация: “… сейчас преобразуется передний замысел; я вижу огромное лицо, рот обширно растянут в ухмылке, становятся видны громадные зубы, в ухмылке имеется что-то лукавое и злобное. Я ощущаю, что меня отдали на произвол этому страшилищу, мне хочется бежать. — Глаза смотрят без движений”. Психотерапевт задаёт вопросы: “О чем напоминает Вам это выражение лица?” Больной говорит: “светло, так наблюдал мой папа и смеялся насмешливо либо злорадно, в случае, если я, будучи мелким мальчиком, делал что-то неправильно, в случае, если я что-то неуклюже ронял либо что-то в этом роде. ?? Я ощущаю себя таким беззащитным, не могу защититься.”
Тут излишне останавливаться на предстоящих подробностях. Ясной делается сообщение качеств и свойств гештальта образа с его эмоциональным пониманием и с эмоциональной судьбой по большому счету. Появление лица имеет трактующий темперамент. В таких обстановках обычно несложно привести к соответствующим ассоциациям, спросив о выражении лица. В итоге у отечественного студента показалась ассоциация, которая связана с доктором наук, экзамена у которого он особенно опасался.
VII
Данный пример подводит нас к второй, присущей каждой интерпретации знаков проблеме. Как мы знаем, З. Фрейд придерживался по большей части точки зрения, что знаки сновидений направляться постоянно рассматривать так, как если бы в них были представлены объектные отношения, отношения к находящемуся как бы за пределами данного человека либидонозно заполненному объекту, т. е. человеку из окружения больного. Эта форма интерпретации стала позднее именоваться толкованием на объектном уровне. К.Г. Юнг противопоставлял этому интерпретацию на субъектном уровне. Имеется в виду, что знак представляет собой что-то столь же ответственное, как вытесненные и, следовательно, бессознательные тенденции поведения либо свойства характера самого больного. Иными словами, это бессознательные рвения либо подход к ответу какого-либо конфликта, каковые сперва необязательно должны быть связаны с внешними объектами. По сути К.Г. Юнг исходит наряду с этим из собственного учения об архетипах, и о “тени личности” [26]. Действительно, намного раньше К.Г. Юнга уже упоминавшийся ранее исследователь Х. Зильберер в собственной первой публикации (1909 г.) [40], посвященной наблюдению символизма в пороговых переживаниях (состоянии утомления, засыпания и сонливости), уже светло продемонстрировал, что “аутосимволизм”, как он его именовал, — это чуть ли не повседневный феномен.
В отечественном примере знак локомотива возможно разглядывать на объектном уровне как отношение к отцовскому миру в раннем детстве, в который был кроме этого включен принимающий экзамен доктор наук. В плане интерпретации на субъектном уровне локомотив соответствовал бы вероятнее свойствам и качествам некоей бессознательной тенденции поведения больного. Это значит, к примеру, что больной желал бы сам быть таким же огромным, таким же могущественным и сильным, иметь столько же энергии либо все сметать на своем пути и т. д. Возможно, он и в действительности создаёт такое впечатление на собственный окружение, сам этого не подмечая.
Такая видимая противоречивость этих двух качеств все же находит, с глубинно-психотерапевтической точки зрения, собственный простое разрешение. Возможно высказать предположение, что образ (имаго) отца, что символически представился сейчас больному в КПО как локомотив и был интроецирован им в волшебную сферу переживаний раннего детства, стал частью его собственного Я, его самости, к примеру, в форме инстанции “Сверх-Я”. Лишь так возможно в конечном итоге растолковать то, что больной может снова проецировать качества и эти свойства в кататимном образе. В плане бессознательной идентификации с переживаемым так отцом (на определенной возрастной фазе со всеми связанными с этим возможностями недооценки и непонимания) можно считать, что самому больному бессознательно — на вытесненном уровне — характерны подобные тенденции поведения, и больной их по возможности осуществляет. Тут утвердился механизм защиты, именуемый идентификацией с агрессором (Анна Фрейд [6, рус. пер. с. 86-95]). Потом я еще остановлюсь на том, как принципиально важно для мелкого мальчика на эдипальной фазе идентифицироваться с собственным отцом как своим идеалом мужского начала и мужественности. Иными словами, в знаке представлены итроецированные значимые лица из прошлого[6]. Интерпретация вероятна в обоих названных качествах. Часто не редкость тяжело выяснить, какой из этих двух качеств — интерпретация на объектном либо на субъектном уровне — лучше оказывает помощь больному на соответствующей фазе психотерапии. По моему собственному опыту, я исхожу из того, что в первой половине психотерапии более понятна и скорее может оказать помощь интерпретация на объектном уровне. Во второй половине психотерапии больной, наоборот, лучше подготовлен к пониманию интерпретации на субъектном уровне, дабы так с опаской ход за шагом пролить сейчас свет кроме этого и на невротические неправильные установки. направляться но сразу же уточнить, что ни на основной, ни на средней ступени КПО мы не предлагаем аналогичных интерпретаций, пока у больного не появятся спонтанные идеи.
VIII
направляться обсудить еще одну явную двойственность в оценке знака. В собственной книге “Толкование сновидений” [7] З. Фрейд практически без каких бы то ни было возражений исходил из того, что в сновидении представлены тенденции жажд. Иными словами, сновидение по большому счету помогает образному (имагинативному) осуществлению жажд. Позднее он считал, что сновидение в значительной мере детерминировано актуальным конфликтом в соответствии с принципом причинности. Это соответствует честному только в естествознании пониманию следствия и причины. Первым, кто указал на перспективно-финальный, т. е. направленный на некую цель нюанс сновидения, был Х. Зильберер. Ему скоро последовали А. Адлер (цит. по [36]), а позднее в более профилированной форме А. Маэдер [34], отстаивавшие тезис о ориентированности и целенаправленности сновидений их семантического содержания на будущее. А. Маэдер высказывает следующее мнение довольно односторонней позиции З. Фрейда: “Возведение в один раз установленной точки зрения в строго определенное правило, в собственного рода догму, делает ее слепой для всего остального. Нам направляться выйти за пределы закостеневшей формулы сновидения, трактуемого как осуществление жажд и как односторонне инфантильно принимаемое событие. Мы должны осознать, что имеется сновидения (как и другие психологические феномены), в которых находит выражение прогрессивное, направленное вперед перемещение либидо, образ желанной цели либо кроме того рвение к ее осуществлению. Наровне с прошлым нас может кроме этого (занимать) будущее — а также кроме этого и на бессознательном уровне” [37]. З. Фрейд категорически отверг попытку А. Маэдера увеличить собственную теорию.
К.Г. Юнг отстаивает в противовес З. Фрейду следующую точку зрения: “Финальный метод рассмотрения сновидения, что я противопоставляю фрейдистскому подходу, свидетельствует … не отрицание causae[7] (обстоятельств) сновидения, а просто другую интерпретацию собранных в связи со сновидением материалов” [26]. К.Г. Юнг думал, что в перспективной функции потому нет ничего необычного, потому, что сновидение вытекает из слияния подпороговых элементов. Следовательно, сновидение — это комбинация всех тех восприятий, чувств и мыслей, каковые ускользнули от бессознательного благодаря их не сильный выделению. К.Г. Юнг предостерегает но от переоценки данной функции, потому, что в противном случае легко впасть в заблуждение, словно бы, опираясь на некое продуманное знание, сновидение может придать жизни полностью верное направление.
А. Адлер видел в сновидении “пробную попытку” будущей судьбе, в которой у видящего сон человека намечается “подготовка в соответствии с его линией судьбы” к “стоящим перед ним актуальным трудностям” (цит. по [36]). Согласно точки зрения В. Штекеля, сновидение “всегда ищет ответ конфликта судьбы либо конфликта дня”. Он вычисляет его прямо-таки “указателем к жизненному конфликту больного” [43]. А. Маэдер кроме этого отстаивает точку зрения о “аутосимволическом изложении, представлении актуальной жизненной обстановке, которое передается сознанию”. Он вычисляет сновидение “самопредставлением актуальной бессознательной ситуации в символической форме”. Сновидение “дает робкому, дезориентированному, робкому и нерешительному сознанию-Я напоминающую, предостерегающую, корректирующую либо утешающую, защищающую помощь” [34]. З. Фрейд, что много раз полемизировал с этим принципиальным расширением его теории сновидений, отвергал его как “наивное недоразумение”. Он считал, что в случае, если верно взглянуть, то направляться признать, что все это справедливо лишь для латентных идей сновидения и разъясняется научной обработкой латентных идей сновидения.
Не обращая внимания на мотивационный нюанс сновидения (что З. Фрейд позднее должен был сократить), теория причинности противостоит, так, теории финальности содержания сновидения. С общепсихологической точки зрения, ничего необычного в данной антиномии нет. Сейчас считается общепризнанным, что любой психотерапевтический мотив, какого именно бы рода он ни был, по существу определяется в любой момент двумя детерминантами: обстоятельством, из которой мотив психически проистекает (к примеру, мотив что-то съесть проистекает из голода), и финальным детерминантом с назначением и определённой целенаправленностью (конкретно в этом случае — найти при помощи соответствующего поиска или других форм поведения что-нибудь съедобное, дабы утолить голод).
[1] В первый раз размещено в “Materialien zur Psychoanalyse und analytisch orientierten Psychoterapie” Band IV (1978), Heft 2 Verl. “VandenhoeckRuprecht”, Gцttingen und Zьrich, стр.166-187.
[2] ХАНСКАРЛ ЛЁЙНЕР (21.01.1919-22.06.1996) — проф., др. мед., много лет руководил отделением психотерапии и психосоматики в психиатрической клинике Гёттингенского университета. Научные интересы концентрируются на развитии интенсивных и технически несложных способов психотерапии, и на психолитической терапии (применение галлюцингенов для глубинно-психологически ориентированной терапии) и на Кататимном переживании образов (технике“сновидений наяву”, особенно отлично приспособленной для “маленькой психотерапии”).
[3] Karl Jaspers: Allgemeine Psychopathologie. Springer, Berlin/Heidelberg/New York 1959, S. 270.
[4] Подробнее с способом Кататимного переживания образов либо символдрамой, способе аналитически ориентированной психотерапии, применяющей в качестве собственного главного инструмента работу с образом, возможно познакомиться в книге Х. Лёйнера “Кататимное переживание образов” М., “Эйдос” 1996. (Прим. перев.)
[5] Подвижность либидонозного катексиса — это возможность либидонозного заполнения определенного элемента психики смещаться на другой элемент. (Прим. перев.)
[6] Значимые лица, именуемые в противном случае лицом отношения, — это окружавшие ребенка в юные годы люди (мать, папа, бабушка, дед, брат, сестра, преподаватель и т. п.), с которыми у него сложились очень значимые эмоциональные отношения. (Прим. перев.)
[7] Causa (лат.) — обстоятельство, основание. (Прим. перев.)