При с Гиришем беспутный образ и талант судьбы в конечном счете более либо менее уравновесились — он продолжал и гулять, и трудиться в театре. К тому времени как ему перевалило за тридцать, за ним прочно утвердилась репутация одного из основателей современной бенгальской драматургии. Бенгальская драматургия столетиями фактически не существовала — а тут показался Гириш с его плодовитостью, с его пьесами на бенгальском языке, стихотворными пьесами шекспировского толка на исторические и религиозные темы, со злободневными социальными пьесами, написанными живым разговорным языком. Гириш и обучал актерскую молодежь, обожавшую его, и сам игрался в собственных постановках. Поразительно многообразный актер, он игрался по нескольку ролей в одной постановке. В первой половине 80-ых годов XIX века на его средства и под его управлением в Калькутте открылся Ветх-театр, ставший пионером современной бенгальской сцены.
Но все это время в Гирише противоборствовали две склонности — тяга к богопочитанию и скептическое отношение к религии. В статье, которую Гириш написал много лет спустя, он открыто поведал о собственном душевном состоянии перед встречей с Рамакришной:
«В час кризиса я вопрошал себя: а имеется ли Всевышний? Вслушивается ли он в людские молитвы? Показывает ли путь из тьмы к свету? И разум отвечал мне: да! Я закрывал глаза и молился: „О Боже, если ты имеется, соверши меня через судьбу. Дай мне пристанище, потому что я нуждаюсь в нем… Но так как в течении многих лет я не расставался с сомнениями, я упрямо обосновывал, что Всевышнего нет… И сомнения опять одолевали меня, хоть мне и недоставало отваги прямо утверждать, что Всевышний не существует».
Правильная дата встречи Гириша с Рамакришной не поддается установлению. Но в то время, когда бы она ни состоялась, успешной она не была. Гириш просматривал в газетах, что в Дакшинешваре живет какой-то святой и у него часто бывает Кешаб Сен со собственными последователями. Гириш иронически воспринял восхищения Брахмо самаджа по поводу святого, сделав вывод, что это очередная липа. Однако, выяснив, что Рамакришна планирует приехать в дом привычного юриста, жившего по соседству, Гириш все-таки отправился взглянуть, что это за святой. Уже смеркалось, и в гостиную вносили зажженные лампы. Рамакришна же все задавал вопросы:
— на данный момент вечер?
Гиришу ни разу не случалось видеть людей в сверхсознательном состоянии, а Рамакришну оно довольно часто заставляло утрачивать представление о том, где он и что происходит. Гириш заметил лишь необычного на вид человека, что задавал вопросы, вечер ли на данный момент, в то время, когда перед самым его носом горела лампа. Можно понять насмешливость и скепсис Гириша. «Претенциозное актерство», — сообщил он себе и ушел.
Вторично Гириш заметил Рамакришну уже в первой половине 80-ых годов XIX века в доме у Баларама Боса, и В этом случае Рамакришна произвел на него куда более благоприятное чувство. Он ожидал, что Рамакришна поведет себя как надеется правильно святому человеку — будет величественно сидеть в гордом молчании. Но Рамакришна приветствовал входящих гостей смиренно и почтительно, кланяясь каждому чуть не до почвы. Рядом с ним сидела танцовщица по имени Бид-ху, которая пела ему религиозные гимны. К Гиришу подошел кто-то из его ветхих друзей и шепнул на ухо, что танцовщица точно любовница святого, исходя из этого он так смеется и шутит с ней. Гириша почему-то разозлила клевета, он не имел возможности поверить в такое. Вместе с тем он был далеко не уверен, что перед ним настоящий парамахамса. В то время, когда второй его друг, на которого Рамакришна впечатления не произвел, заявил, что с него лично хватит и он отправился, Гириш отправился вместе с ним. Ему как бы и хотелось остаться, но он кроме того самому себе не признавался в этом.
Всего пара дней спустя, 21 сентября 1884 года, последователи Рамакришна привели его в Ветх-театр взглянуть пьесу Гириша о жизни Чайтаньи. Гириш прогуливался в садике перед театром, и один из рамакришновской компании обратился к нему:
— Преподаватель пришел на вашу пьесу. Мы еще не взяли билеты и поразмыслили, что с вашей стороны было бы любезностью пригласить его.
Гириш на это ответил, что Рамакришне билет не нужен, а вот остальным придется билеты забрать.
Он отправился навстречу Рамакришне, но поклониться ему опоздал — тот опередил его своим поклоном. Они продолжительно раскланивались, пока Гириш не решился положить финиш церемонии и не повел Рамакришну в ложу. Гиришу в тот вечер нездоровилось, исходя из этого, всех усадив, он ушел к себе и не слышал восторженных замечаний Рамакришны по поводу пьесы, не видел, как довольно часто тот впадал к экстатические состояния. В то время, когда Рамакришну позже задали вопрос, как понравилась постановка, он ответил:
— Мне показалось, что представление — сама действительность. Через три дня Гириш, сидя на веранде в доме друга, внезапно заметил идущего по улице Рамакришну. Они обменялись приветствиями. Гиришу очень сильно хотелось спуститься к нему, но он удержался. Но не так долго осталось ждать прибежали заявить, что Рамакришна молит о встрече с Гиришем. Гириш отправился к Балараму, у которого тот был. Рамакришна был в полусознании и, словно бы отвечая на невысказанный скепсис Гириша, пробормотал:
— Нет, это не притворство, это не притворство. Скоро обычное сознание возвратилось к нему. Гиришу постоянно хотелось отыскать себе гуру, хоть он и настойчиво отказывался поверить, что один человек способен занять такое место в душе другого. Но тут он задал вопрос Рамакришну:
— Что такое гуру?
— Наподобие сводника, — ответил Рамакришна. — Сводник устраивает встречу влюбленного с его предметом, а гуру устраивает встречу отдельной души с ее любимым, с Божественным духом.
И добавил:
— Тебе не требуется тревожиться. Твой гуру уже избран. Позже разговор обратился на театральные темы, и Рамакришна сообщил Гиришу:
— Мне весьма понравилась твоя пьеса. Солнце познания начало светить тебе. Оно выжжет из твоей души все пороки, и не так долго осталось ждать преданность Всевышнему наполнит твою жизнь сладким радостью и покоем.
кожный покров было тяжело выслушать такую, как он считал, неоправданную похвалу, исходя из этого он открыто заявил, что не знает за собой никаких добродетелей, а пьесу написал для денег.
На это Рамакришна ничего не ответил. Но задал вопрос:
— Ты не имел возможности бы пригласить меня в театр и продемонстрировать твои другие пьесы?
— Прошу вас, в любой сутки!
— Но лишь забери с меня деньги за билет.
— Отлично, заберу. Восемь ан.
— Столько стоит недорогой билет на балкон, а в том месте уж весьма шумно.
— При чем тут балкон? Станете сидеть, где в прошедший раз.
— Тогда забери с меня рупию!
— Отлично, желаете, давайте рупию!
Затем дурашливого беседы Гириш откланялся. Друг, что был с ним, задал вопрос, что он думает о Рамакришне.
— Великий человек, действительно преданный Всевышнему, — ответил Гириш.
Сердце его ликовало. терзания и Сомнения словно бы испарились, он все время вспоминал слова Рамакришны:
— Твой гуру уже избран.
Но Гириш был натурой сложной, в нем смешались агрессивность и застенчивость, надменность и смирение. Хоть он и начинал думать, что Рамакришна имеется тот самый гуру, которого он искал, его разум страстно противился данной мысли.
14 декабря он сидел в собственной гримуборной в Ветх-театре, в то время, когда к нему ворвался один из приверженцев Рамакришны с сообщением, что тот подъехал в экипаже к парадному входу.
— Превосходно, — достаточно надменно отозвался Гириш, — проводите его в ложу и усадите.
— Как, — поразился приверженец, — и вы не встретите его лично?
— Для чего я ему нужен? — с некоторым раздражением задал вопрос Гириш, но спустился ко входу.
При виде сияющего лица Рамакришны настроение Гири-ша изменилось, и он устыдился собственной невежливости. Он не только проводил Рамакришну в ложу, но и коснулся его ног, и преподнес ему розу. Рамакришна забрал розу, но тут же возвратил ее Гиришу с словами и улыбкой:
— Цветы подобают лишь щеголю и Богу, а я что буду делать с цветком?
В тот вечер шла пьеса о мелком Прахладе, сохранившем верность собственному избранному божеству Вишну, не обращая внимания на муки, которым подверг его за это папа, демон Хирань-якасипу, выполненный неприязни к Всевышнему. В то время, когда Рамакришна позже расхвалил драматургический талант Гириша, тот робко ответил, что писал без настоящего знания предмета, в силу того, что ни при каких обстоятельствах сам не умел по-настоящему воспринять истины, каковые старался выразить в пьесе. Рамакришна возразил: без любви к Всевышнему в сердце ни одному писателю не создать богоподобный образ, какой сумел создать Гириш. Позднее, в то время, когда Гириш согласился, что подумывает по большому счету отказаться от театра, Рамакришна дал совет ему не делать этого, потому что собственными постановками он способен многому научить людей.
в один раз ночью, в то время, когда Гириш с парой друзей убивал время в публичном доме, ему внезапно захотелось посетить Рамакришну. Не обращая внимания на поздний час, приятели наняли экипаж и отправились в Дакшинешвар. Все трое были изрядно пьяны. Дакшинешвар уже дремал, но они ввалились в помещение к Рамакришне, что принял их радостно и сердечно. Он вошел в состояние экстаза и начал уговаривать Гириша петь и плясать вместе с ним.
Это был не единственный случай: поведение пьяных вызывало у Рамакришны ассоциации с экстатическим блаженством, в котором и он чуть держался на ногах. Известна история, в то время, когда Рамакришна приказал остановить экипаж, вышел и пустился в пляс с пьяной компанией у дороги.
Пьяный Гириш далеко не всегда бывал приятен. Как-то раз в театре он прилюдно и в неотёсанных выражениях обидел Рамакришну, чем вернул против себя всех его последователей. Один лишь Рам Чандра Датта постарался заступиться за Гириша и сообщил:
— Преподаватель, он действует в соответствии с собственной натуре и неотёсанными словами почитает вас. Сообщил же Кришне змей Калья: «Если ты наделил меня ядом, как я могу предложить тебе нектар?»
Рамакришна, наверное, остался доволен словами Рам Чан-дры и обратился к вторым своим последователям:
— Слышали, что Рам Чандра говорит?
И приказал нанять экипаж, дабы срочно ехать к Гиришу.
Строго говоря, сравнение Гириша с ядовитой змеей и несправедливо, и пара нелепо. Его порочность очень сильно преувеличена. В то время, когда он уже в старости виделся и разговаривал с последователями Рамакришны, принимавшими его практически как святого, то с радостью расписывал грехи юности, хотя выделить, как преобразила его благодать преподавателя. К примеру, он мелодраматически возглашал:
— Я осушил столько бутылок, что в случае, если поставить их друг на друга, то бутылочная гора встала бы выше Эвереста.
Выпивал он, несомненно, довольно много, а напиваясь, скандалил и лез в драку. Довольно часто ходил по девушкам легкого поведения. Лет пятнадцать курил опиум и кинул лишь по окончании встречи с Рамакришной. Но нет свидетельств, что он был совратителем, либо мошенником, либо ханжой, либо злостным клеветником, что он был способен на обдуманную жестокость — нет.
Но возвратимся к нашему рассказу: влияние Рамакришны все сильней сказывалось на поведении Гириша. в один раз он до бесчувствия напился в доме девушки легкого поведения. Наутро поспешил к Рамакришне, терзаемый угрызениями совести, каковые, но, не помешали ему захватить в экипаж бутылку спиртного. Он приехал в Дакшинешвар и со слезами раскаяния припал к ногам Рамакришны. Но от избытка эмоций ему очень сильно захотелось выпить, в этот самый момент он с кошмаром понял, что экипаж уже уехал. Внезапно Рамакришна с ухмылкой дотянулся не только эту бутылку, но еще и шарф и башмаки Гириша: выяснилось, он медлено отправил кого-то из учеников за вещами, покинутыми в экипаже. Гириш не смог сдержаться и бессовестно припал к горлышку. Позже начал снова угрызаться собственной слабостью.
— Выпивай, сколько душа примет, — нежданно сообщил Рамакришна, — все равно не так долго осталось ждать кинешь.
Гириш позже утверждал, что с той самой 60 секунд началась его трезвая судьба. Но произошло это не сходу, и он еще неоднократно оказался у Рамакришны в пьяном виде.
У Гириша было чисто писательское недоверие к печатному слову — уж отлично он знал, с какой легкостью пишутся прекрасные слова.
— Я не нуждаюсь в рекомендациях, — сообщил он в один раз Рамакришне, — я сам надавал целые телеги советов вторым. Мне они не оказывают помощь. Сделайте что-нибудь для трансформации моей жизни.
Рамакришна был весьма доволен этим свидетельством веры Гириша в него и попросил собственного племянника Рамлала прочесть стихотворную строчок из священной книги:
Уйди в себя, замуруйся в пещере — ты не отыщешь спокойствия. Покой имеется в том месте, где вера имеется. Вера имеется корень всех вещей.
Гириш опять задал вопрос, не отказаться ли ему от работы в театре. И опять Рамакришна дал совет не делать этого. Рамакришна сейчас относился к Гиришу с отеческой нежностью, как к мелкому ребенку, и довольно часто кормил сладостями из рук.
Но позже пришло время, и Рамакришна сообщил Гиришу, что тот обязан как минимум два раза в сутки думать о Всевышнем — по вечерам и утрам, независимо от загруженности делами. Гириш дал согласие, что это несложно, но он живет так неорганизованно, делает столько дел сходу, подчиняясь то импульсу, то необходимости, что кроме того спит и ест в то время, когда придется, — как же может он дать обещание думать о Всевышнем? Не сможет он сосредоточиться.
— Отлично, — дал согласие и Рамакришна, — тогда вспоминай о Всевышнем перед тем как покушать либо лечь дремать, не имеет значения в какое время.
Но Гириш кроме того этого не имел возможности дать обещание — все дело было в том, что он не выносил никакой самодисциплины.
— При таких условиях, — заявил Рамакришна, — ты обязан передать полномочия мне. Я принимаю всю полноту ответственности за тебя. Тебе самому ничего не нужно будет делать.
Гириша эта идея обрадовала — он лишь к этому в любой момент и стремился: навеки отделаться от чувства и ответственности вины. Он принял предложение Рамакришны, сделав вывод, что отныне будет свободен как свободный ветер.
Весьма не так долго осталось ждать он осознал, что очень сильно ошибался. Он превратился в раба Рамакришны. в один раз Гириш увидел по какому-то безлюдному предлогу:
— Так я и сделаю!
Но Рамакришна срочно исправил его:
— Запрещено так догматично сказать, сообщи: сделаю, в случае, если на то будет воля Всевышнего.
Затем Гириш приложив все возможные усилия старался подчинить Рамакришне собственную волю. В зрелые годы он сказал ученикам, что полный отказ от себя в религиозной судьбе в действительности куда тяжелее, чем опора на старания и собственные силы.
— взглянуть на меня, — сказал он, — я не свободен кроме того дышать!
Он имел в виду, что без помощи Всевышнего не имеет возможности ничего сделать по собственной воле.
Гириш погиб в 1912 году, пережив много падений и взлётов, добропорядочным старцем, прошедшим через множество опробований, до конца сохранившим преданность Рамакришне. Их взаимоотношения покинули по себе интересный след — и сейчас за кулисами практически каждого калькуттского театра возможно заметить портрет Рамакришны. Актеры кланяются портрету перед выходом на сцену. Поддержав талант Гириша и не разрешив ему уйти из театра, Рамакришна стал как бы святым покровителем бенгальской сцены.
Агоремани Деви была брахминкой. Она овдовела совсем еще девочкой и поселилась при храме Кришны, в Камарха-ти, милях в трех севернее Дакшинешвара по течению Ганги. Агоремани приняла посвящение от вишнуитского гуру и отдалась почитанию Гопалы, младенца Кришны. По данной причине за ней закрепилось прозвище Мать Гопалы, и с ним она прожила практически тридцать лет в молитвах и одиночестве.
Вероятнее, в первый раз Агоремани наведалась к Рамакришне в первой половине 80-ых годов XIX века в обществе еще одной преданной Всевышнему дамы. Через пара дней она возвратилась одна и принесла сладкий сандеш, — обычай потребовал приходить к святому человеку с подношением, но на рынке не выяснилось свежего сандеша, исходя из этого она принесла уже чуть подсохший. Она ужаснулась, заметив, что Рамакришна в самом деле планирует имеется данный сандеш, и изумилась, заметив, что поедает он его с видимым наслаждением.
— Мне бы хотелось попытаться твоей стряпни, — сообщил ей Рамакришна и начал перечислять собственные любимые блюда.
У Агоремани гроша за душой не было, а также самые простые блюда ей просто не на что было приготовить. К тому же ее не очень приятно поразило, что Рамакришна сказал не о Всевышнем, а лишь о еде. Агоремани сделала вывод, что больше не покажется в Дакшинешваре, но ее тянуло в том направлении, так что через некое время она приготовила простенькое угощение и понесла Рамакришне. Рамакришна до небес расхвалил его, назвал нектаром — как мы уже видели в других событиях, для него не пища имела значение, а тот, кто готовил, потому что пища, приготовленная хорошими руками, была для него духовным пропитанием.
в один раз утром, в то время, когда Агоремани медитировала в собственной комнате в Камархати, ей явился Рамакришна, пальцы его правой руки неплотно сложены в кулак — жест классический для изображения Гопалы. Она схватила его за руку, но тут Рамакришна провалился сквозь землю, а на его месте был десятимесячный младенец Гопала, что попросил покушать. Младенец казался Агоремани физически настоящим, он забрался сперва ей на колени, позже и на плечи. Обезумев от счастья, Агоремани понесла ребенка в Дакшинешвар.
Она ворвалась в Дакшинешвар с видом полного сумасшествия и с криками «Гопала! Гопала!». Ее волосы растрепались, сари волочилось за ней по земле. Она ринулась к Рамакришне, накормила его принесенной едой, уверяя, что младенец с ними, что он то входит в тело Рамакришны, то опять забирается ей на колени. Видение Гопалы не оставляло ее пара дней — младенец был с ней, в то время, когда она хлопотала по хозяйству, на ночь она укладывала его рядом с собой. При следующем свидании с Рамакришной он заявил, что ей нет больше потребности в повторении имени Всевышнего, потому, что она уже достигла «всего». Но Агоремани не оставляла джапу — повторение имени Всевышнего, утверждая, что сейчас делает это для мелкого Гопалы, что все больше отождествлялся в ее уме с Рамакришной. Видения посещали ее в течении двух месяцев, после этого стали реже. Рамакришна растолковывал, что если бы она и дальше видела младенца, то продолжительно бы не прожила. На Агоремани это не действовало, она весьма тосковала по Гопале.
Как-то раз Нарен и Агоремани в один момент показались в Дакшинешваре. Рамакришна весьма обожал для того чтобы рода конфронтации. Он уговаривал ее поведать Нарену о видениях, но Агоремани колебалась: так как сам Рамакришна сравнительно не так давно давал предупреждение ее, что нельзя пересказывать вторым собственные духовные переживания. Но Рамакришна с ухмылкой попросил ее поведать обо всем Нарену. И Агоремани, обливаясь слезами, начала описывать, как в первый раз заметила младенца. Иногда она прерывала рассказ и взывала к Нарену:
— Дитя мое, ты таковой ученый и таковой умный, а я бедная глупая дама, сообщи мне правду: такие вещи бывают в действительности, либо я все это вообразила?
Нарен, вопреки прирожденной скептичности, был растроган до слез.
— Нет, матушка, — заверил он ее, — все, что ты видела, — действительно!
По окончании смерти Рамакришны Агоремани прекратила показываться на людях. Спустя пятнадцать лет трое западных последовательниц Вивекананды приехали к ней в Камархати. Одна из них была сестра Ниведита, которая так обрисовала их встречу:
«Кое-кто из отечественной группы в ночь полнолуния отправился посетить ее. Как красива была Ганга, в то время, когда отечественная лодочка скользила по ней! И какой красивой показалась мне долгая лестница, каменные ступени которой выходили из воды и вели наверх к гхату омовения, а в том месте, в маленькой комнатке, возможно первоначально выстроенной для прислуги из громадного дома рядом, много лет живет и выбирает четки Мать Гопалы… Из камня возвышение, на котором она спит, из камня и пол, а циновка, предложенная ею гостям, была снята с полки в стенке и раскатана. Все ее припасы складывались из горстки поджаренного риса и фруктового сахара, они хранились в горшке, на веревочках подвешенном к потолку, этим она гостеприимно угощала нас… И мы видели четки, каковые сделали Мать Гопалы святой!»
В то время, когда Вивекананда определил об их поездке, он вскрикнул: — Значит, вы повидали ветхую Индию — Индию слёз и молитв, поста и бессонных ночей, ту Индию, что уходит навеки, дабы уже не возвратиться!
В 1904 году Агоремани без шуток заболела. Ее перевезли в Калькутту, в дом Баларама. Ниведита, которая была легко заворожена старая женщина, испросила разрешения ходить за ней. Так Агоремани поселилась у Ниведиты и жила у нее до июля 1906 года. С приближением смерти Агоремани, как потребовал старый обычай, убрали гирляндами и цветами, снесли на берег Ганга, где через два дня она погибла. Ей было около восьмидесяти пяти.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ РАМАКРИШНЫ
Я довольно часто упоминал про М. (Махендру Натха Гупту) и цитировал из его «Евангелия от Рамакришны», которое на бенгальском носит название «Шри Шри Рамакришна Кат-хамрита». на данный момент мне предстоит детально поведать о жизни М., о его книге и о том, как он обрисовывает личность Рамакришны и излагает его учение.
Махендра Натх появился в Калькутте в 1814 году. Еще мелким ребенком мать возила его наблюдать дакшинеш-варский храм, тогда лишь сравнительно не так давно достроенный. Храмовый двор был забит народом, кроха утратил в толпе маму и звучно разревелся. Юный человек, что вышел во двор из храма, заметив плачущего ребенка, начал утешать его и не оставлял, пока не нашлась мама. Потом Махендра Натх уверял, что то был сам Рамакришна.
В студенческие годы Махендра Натх выказал незаурядные свойства, в 1875 году он окончил Калькуттский университет третьим по успеваемости в собственном выпуске. Еще в колледже он женился на родственнице Кешаба Сена, страстным приверженцем которого не так долго осталось ждать стал. По окончании окончания университета он решил заняться преподавательской деятельностью. В первой половине 80-ых годов XIX века, в то время, когда он в первый раз встретился с Рама-кришной в Дакшинешваре, он трудился в Метрополитен-университете. М. очень точен в датировке событий, исходя из этого необычно, что дату этого первого знакомства он не показывает. Однако она поддается установлению. М. пишет, что это случилось в воскресный сутки в феврале, по окончании 23 числа, а в первой половине 80-ых годов XIX века единственное воскресенье между 23-м и финишем месяца приходилось на 26 февраля.
«Евангелие» начинается с той непосредственностью и безыскусной неожиданностью, которая сходу убеждает читателя в подлинности пережитого. Появляется чувство, что человек берется за перо под действием сильного эмоции, не обдумав заблаговременно, в какой последовательности планирует описывать события.
«Храм Матери Кали расположен на берегу Ганга в Дак-шинешваре. Тут весной, в феврале 1882 года, через пара дней по окончании дня рождения Шри Рамакришны, М. познакомился с ним. 23 февраля Шри Рамакришна катался на лодке с Кешабом Джозефом и Сеном Куком. Пара дней спустя, под вечер, М. вошел в помещение Шри Рамакришны. Это первенствовала встреча.
Шри Рамакришна сидел на древесной скамейке, лицом к востоку. С ухмылкой на лице он сказал о Всевышнем. Собравшиеся сидели на полу. Помещение была полна. В молчании выпивали они нектар его слов.
М. стоял, лишившись дара речи. Ему казалось, словно бы это сам Шукадева наставляет учеников в мудрости Всевышнего, словно бы все святые места сошлись воедино в данной комнатке. Либо как словно бы сам Шри Чайтанья и его ученики Рамананда, Сваруп и другие поют хвалу Всевышнему, как пели они ее в священном городе Пури.
Шри Рамакришна сказал: „В то время, когда человек проливает слезы и волосы его стоят дыбом, пускай хоть единый раз скажет он имя Хари либо Рама, да не будет у вас сомнений в том, что больше не требуется ему выполнять никаких обрядов. Лишь тогда приобретает он право отказаться от них — а вернее, они сами уйдут из его жизни. Тогда человеку хватит имя Хари либо Рама либо произносить ОМ.
Продолжая, Шри Рамакришна сообщил: „Совершение обрядов сливается со священной Гаятри-мантрой, а Гаятри-мантра, со своей стороны, растворяется в слове ОМ.
Прогуливаясь по пригородным садам, М. и его приятель Сид-ху забрели в храмовый сад Дакшинешвара. Дело было в воскресенье. Еще раньше, в то время, когда шли они садом Прасанны Баннерджи, Сидху сообщил: „На берегу Ганга имеется красивый сад. Не желаешь ли зайти? В том месте живет святой человек, пара-махамса.
М. и Сидху прошли через главные храмовые ворота и направились прямо к жилищу Шри Рамакришны. Восторженно осматриваясь, М. сказал себе: „Какое превосходное
место! И какой превосходный человек! Мне не хочется уходить из этого. Но позже он поразмыслил: „Нужно сперва хорошенько оглядеться и осознать, что это за место. Тогда я смогу прийти еще раз и побыть тут.
В то время, когда М. и Сидху вышли из помещения, до их ушей донеслась ласковая музыка вечернего богопочитания, в которую были вплетены звуки гонгов, колокольчиков, цимбал, стук барабанов. Ласковая музыка мчалась и из музыкальных ба-шен-нахабатов с южной стороны сада. Казалось, словно бы звуки прокатываются по груди Ганга и замирают вдалеке. Шелестел мягкий весенний ветерок, напитанный благоуханием цветов. Только что взошла луна. Чудилось, что вся природа готовится к вечернему богослужению. М. участвовал в богопочитании, которое совершалось в двенадцати храмах Шивы, в храме Радхаканта и в храме Матери Кали, — его сердце исполнилось великой эйфории. Сидху сказал: данный храмовый сад был разбит Рани Расмани. Тут во всех храмах систематично совершают почитания и ежедневно раздают пищу множеству святых людей и милостыню нищим.
Говоря об этом, М. и Сидху пересекли храмовый двор от храма Матери Кали к двери помещения Шри Рамакришны. Но сейчас дверь была закрытой.
М. был воспитан в британском духе и не имел возможности войти в помещение просто так. У двери стояла служанка по имени Бинда. М. обратился к ней:
— У себя ли святой человек? Бинда ответила:
— Да, он у себя.
М. Как давно он тут живет?
Бинда. О, уже много лет.
М. Довольно много ли он просматривает книг?
Бинда. Книг? Да нет же! Они все у него на языке.
М. лишь сравнительно не так давно окончил университет. Он поразился, выяснив, что Шри Рамакришна не ученый.
М. Быть может, он на данный момент занят вечерним богопочитанием? Возможно ли нам войти? Не спросишь ли ты у него разрешения?
Бинда. Да вы заходите, детки. Прямо заходите и садитесь.
Войдя в помещение, они заметили, что Шри Рамакришна один сидит на древесной скамейке. Были зажжены курительные палочки, а все двери были закрыты. М. приветствовал Учителя, сложив ладони перед грудью. Преподаватель пригласил их сесть. М. и Сидху уселись на полу. Шри Рамакришна поинтересовался у них:
— Где вы живете? Чем занимаетесь? Для чего вы приехали в Баранагор?
И тому подобное. М. представился, ответил на эти вопросы, но увидел, что внимание Преподавателя иногда рассеивается. Позднее он выяснил, что это состояние именуется бхава — экстаз. Это состояние ума похоже на то, что испытывает рыбак, сидящий с удочкой. Поплавок подпрыгивает на воде, в силу того, что рыба уже забрала наживку. Рыбак напряженно и сосредоточенно смотрит за поплавком. В эту 60 секунд он ни с кем не начнёт разговаривать. В таком состоянии был и Шри Рамакришна. Потом М. не только слышал от вторых, но и сам видел, как Шри Рамакришна погружался в это состояние на исходе дня. Случалось, что он совсем терял внешнее сознание.
М. Вы не хотели бы совершить вечернее богопочитание, Преподаватель? Возможно, нам лучше уйти?
Шри Рамакришна (все еще в экстазе). Нет. Вечернее богопочитание? Нет, не в этом дело.
Побеседовав еще мало, М. простился с Преподавателем.
— Приходи еще, — сообщил Шри Рамакришна.
По дороге к себе М. начал думать: „Кто же он таковой, данный безмятежный человек? Как бы мне хотелось возвратиться к нему! Может ли человек быть столь велик, не владея ученостью? Поразительно! Я желаю опять увидеться с ним. И он сам просил меня приходить еще. Я отправлюсь к нему либо на следующий день утром, либо послезавтра».
Как жаль, что М. не обрисовал подробней собственный первое чувство от наружности Рамакришны. Но это описание мы находим в второй современной ему книге, в «воспоминаниях и Размышлениях» Нагендры Натха Гуты. Вот как создатель говорит, каким предстал перед ним Рамакришна в первой половине 80-ых годов девятнадцатого века, в то время, когда поднялся на борт прогулочного судна, повидаться с Кешабом Сеном:
«Парамахамса поднялся на борт корабля, дабы встретиться с Кешабом его группой и Сеном. На нем было дхоти с красной каймой и незастегнутая рубаха. Достаточно смуглый, с бородой, глаза, ни при каких обстоятельствах обширно не раскрывающиеся, словно бы наблюдают вовнутрь. Среднего роста, худощавый, дабы не сообщить худой, весьма хрупкий на вид… Говорит с легкой, но привлекательной запинкой, на очень простонародном бенгали, довольно часто путая „вы и „ты…»
М. также отмечает заикание Рамакришны, в то время, когда обрисовывает собственный второй приезд в Дакшинешвар. Потому, что в описаниях молодых лет Рамакришны его заикание не упоминается, то нельзя сказать, неизменно ли он заикался либо лишь время от времени, от беспокойства.
Рамакришна сказал на деревенском диалекте собственного родного Камарпукура и на слух образованного человека его бенгальский язык был грамматически неправильным и простонародным. В деревне считалось обычным без стеснения сказать обо функциях и всех частях людской тела, о формах спаривания животных. Рамакришна всю жизнь прибегал к сравнениям и словечкам, каковые собственной грубостью резали слух самые чувствительных его слушателей. Но кроме того они бывали вынуждены признать, что в устах Рамакришны эти выражения утрачивали большую часть собственной грубости — с таким безотносительным простодушием он их произносил.
Но возвратимся к повествованию М.
«Вторично М. посетил Шри Рамакришну в восемь утра. Преподаватель планировал бриться. Было еще холодно, и он кутался в молескиновую накидку, отороченную прекрасной красной тканью. При виде М. Преподаватель сообщил: „А, ты возвратился. Отлично. Садись же.
Беседа состоялась на юго-восточной веранде. В том месте его ожидал цирюльник. Преподаватель сел и на протяжении бритья обменивался отрывочными фразами с М. Он сидел в накидке, на ногах были сандалии, на лице игралась мягкая ухмылка. Он мало заикался.
Шри Рамакришна. Сообщи мне, где твой дом?
М. В Калькутте, Преподаватель.
Шри Рамакришна. А где конкретно?