Какое-либо утверждение может соответствовать действительности либо не соответствовать и быть так подлинным либо фальшивым. Практический опыт говорит о наличии двух вариантов, один из которых верен. К примеру, ливень идет либо не
идет. Одно из утверждений правильно, второе — нет. В случае, если ливень идет, то возможно применять зонтик, в случае, если нет — он не нужен.
Мы знаем, что таковой дуальный подход по принципу «да — нет» не всегда верен, хотя бы по причине того, что существуют промежуточные состояния, в то время, когда мы сомневаемся, имеется ливень либо нет и раскрывать зонтик либо нет. Иногда мы сомневаемся так же, кончился ливень либо нет, выставляем руку из-под зонтика, дабы это выяснить; решаем, что ливень кончился, складываем зонтик, позже открываем его опять… Мы можем совершить ошибку, но цель остается неизменной — отыскать истину, и мы верим, что это допустимо.
Так мы поступаем в сфере практики, к которой достаточно приспособились. Сложнее дело с истиной обстоит в том случае, если познание выходит за сферу практики. Недаром говорят, что практика — критерий истины. Вот мы вышли за сферу простой практики в область теории, и тут может оказаться, что истины этих двух сфер противоречат друг другу. То, что в одной сфере привычно считается истиной, не есть такой в второй. К примеру, люди вычисляли истиной, что Солнце вращается около Почвы, видя, что ежедневно Солнце всходит и заходит. И вот Н.Коперник формирует гелиоцентрическую совокупность мира, в которой не Солнце вращается около Почвы, а Почва около Солнца. Истина теоретическая выясняется противоречащей истине практического опыта. Утверждение, признававшееся подлинным, выясняется фальшивым.
Истина с течением времени обнаруживает собственную ложность, в случае, если мы вынуждены признать подлинным иное утверждение. Неизменным остается лишь рвение познать истину. Человек, само собой разумеется, пытается познать истину в полном смысле — как неизменную и ни от чего не зависящую, но он обязан себе светло воображать, что все конкретные результаты познания являются истиной относительную, причем на нескончаемом пути познания относительная истина может не только уточняться и усовершенствоваться, но и быть отброшена как фальшивая. Это относится и к философским утверждениям.
Возможно сделать вывод: познание вечно в смысле рвения к безотносительной истине. На смену сомнению приходит уверенность, что безотносительная истина достигнута в рамках великой философской совокупности как следствие синтеза относительных истин. Но через какое-то время сомнение опять берет верх и наступает торжество скептицизма.
Познание в этом смысле подобно самой жизни. Мы живем, и великая философская совокупность живет. Но наступает момент смерти, и мы умираем. Так же и философские совокупности. Отличие
в том, что духовные произведения не исчезают, а подвергаются сомнению. Умирает вера в них как в полную истину. Это относится к конкретным произведениям, как смерть относится к конкретному индивиду. Но само понятие полной истины остается, как остается смерть, убивающая все живое. В объективной действительности имеет место смерти и диалектика жизни, а в познании — диалектика относительной и полной истины. И в случае, если неизбежность смерти не дает оснований сказать, что жизни нет, то и неизбежность сомнения в безотносительной истине не дает оснований сказать, что полная истина отсутствует либо что она недостижима. Как момент смерти содержится в жизни, так и момент смерти содержится в претензиях философии на полную истину, и в этом смысле прав Платон, утверждавший, что философствование имеется медленное умирание. В философских произведениях содержится момент их смерти, как в жизни — момент смерти. В этом смысле сомнение неизбежно в философии. Полное присутствует в мире как полное лишь в смысле абсолютности смерти всего существующего. Но кроме того и это утверждение не будет полной истиной.
Соотношение истин
В разных отраслях культуры
Любая отрасль культуры владеет своим понятием о том, что такое истина и как ее достигнуть, собственными способами познания. Соответственно возможно выделить мистическую, художественную, мифологическую, философскую, религиозную, научную, идеологическую истины. Все они отличаются своим строением. Разглядим структуру некоторых видов истины.
Философская истина имеет структуру, которую возможно представить в виде следующей формулы:
Ф.и. = И + Р(П + Л + Д), где Ф.и. — философская истина, И — интуиция, Р — рациональность, П — понятийность, Л — логичность, Д — дискурсивность.
О том, что философия — первая в истории рациональная отрасль культуры, говорилось в главе 1. Но рациональность — часть философской истины. В базе ее лежат интуитивные положения, каковые не объяснимы рационально сами по себе. Это допущения о материи, идее, сущности, субстанции и т.д., что Декарт назвал «врожденными идеями», а Платон — идеями, каковые душа принимает в мире идей, а позже вспоминает в течение судьбы, ис-
пытывая к ним платоническую (либо, как ее назвал Спиноза, интеллектуальную) любовь. Эти интуитивные положения смогут быть различными у разных людей, и их различия определяют отличия философских учений и систем. К примеру, представление о мире идей Платона, трансцендентальный мир понятий Канта, мышления и тождество бытия Шеллинга и Гегеля и т.д.
Различие главных философских интуиции потому определяет различие философских совокупностей, что вторая, рациональная часть философской истины в принципе однообразна у всех философов, строясь на одних и тех же законах логики, способах формулирования рассуждения и методах понятий. Так как отсутствуют объективные способы сравнения исходных интуиции, то отсутствует и общезначимый критерий истинности философских совокупностей. Сравнивать возможно лишь рациональную часть философских учений.
В противном случае выглядит структура научной истины. Она сходится в собственной второй рациональной части с философской истиной (что иногда ведет к тому, что научную истину отождествляют с философской), но отличается собственной первой частью и схематически выглядит так:
Н.и. = Э + Р(П + Л + Д), где Н.и. — научная истина, Э — эмпирическая информация, приобретаемая органами эмоций.
Соответственно, структуру религиозной истины возможно представить формулой:
Р. и. = И + В, где В — вера.
Как видим, вера тут заменяет рациональность. Такова же структура мистической и мифологической истин. В идеологической истине место веры занимает интерес.
Об истине в мастерстве возможно сказать с громадной долей условности, потому, что отсутствуют ее общезначимые параметры.
Третий круг истории философии был выяснен нами как научная философия, потому, что главным стержнем его развития было осмысление научного познания. Вопросы гносеологии вышли в Новое время на первый замысел, и в их рамках громадное значение купила методика научного изучения. Результаты, полученные в данной области, заслуживают особенного рассмотрения.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
Что изучает гносеология?
Какие конкретно представления об истине существовали в древней философии?
Какие конкретно представления об истине существовали в философии Нового времени?
Как соотносятся представления об истине в философии Нового и античной философии времени?
Какие конкретно классификации истины вы понимаете?
Какие конкретно виды истины вы понимаете?
Каково структура философской истины?
Какова структура научной истины?
Какова структура религиозной истины?
Как соотносятся философская, научная и религиозная истины?
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Антология всемирный философии: в 4 т. / ред.-сост. В.В.Соколов.— М., 1969. —Т. 1,2.
Материалисты Старой Греции / под ред. М. А. Дынника. — М., 1955.
Поппер К. Открытое его враги и общество. — М., 2005.
Пуанкаре А. О науке. — М, 1990.
Хрестоматия по философии / сост. П.В.Алексеев, А.В.Панин. — М., 1997.
Хрестоматия по истории философии / отв. ред. Л. А. Микешина. — М., 1994.
Глава 15
ПРОБЛЕМА и ЭТИКА СВОБОДЫ
Этика — раздел философии, изучающий человеческое поведение (греч. слово «этос» свидетельствует нрав, обычай, темперамент). С поисков нравственных сокровищ, неспециализированных для всех людей, началась философия Сократа. Понятие общего блага было стимулом для мира идей Платона. С Аристотеля этика начала расходиться с философией, не смотря на то, что Аристотель написал первый учебник «Этики», что, но, и свидетельствовало о ее обособлении. Ни при каких обстоятельствах больше этика не являлась основанием для философских совокупностей. Кантовский окончательный императив имеется лишь констатация «золотого правила» этики. Для Гегеля неприятности нравственности не являются первичными.
Этика имеет независимый суть как дисциплина об общечеловеческих нравственных сокровищах. В том месте, где она подчиняется классовым, национальным и каким-либо вторым заинтересованностям, исчезает ее самоценность. Когда историческая целесообразность (по Марксу и Гегелю) ставится выше абсолютов, так этика теряет собственный значение. Общечеловеческий (у Сократа) а также метафизический (у Платона) суть моральных правил — условие развития этики. К закономерностям этики относится так именуемое «золотое правило»: «Относись к вторым людям так, как желаешь, дабы относились к тебе», — идущее от древней философии через христианское «возлюби ближнего твоего, как самого себя» к кантовскому окончательному императиву.
От Сократа берут начало не только школа Платона (отвлечённая) и школа Аристотеля (перипатетическая), но и школы, каковые развивали какое-либо одно из положений преподавателя, довольно часто абсолютизируя и доводя его до вздора. Это в первую очередь этические школы.
Мы разглядим две самые интересные из них, остро противоборствовавшие между собой. Начавшись с Сократа, эти школы проходят через всю предстоящую историю древней этики.
Киренаики и киники
Расхождение между киренаиками, названными так по основателю данной школы Аристиппу, что происходил из Кирены, греческой колонии в Северной Африке, и киниками (от заглавия гим-насии Киносарг, где вел беседы основатель данной школы Антисфен, либо от греческого слова «собака») идет по вопросу о значении внешних событий, и страдания и удовольствия для блага человека.
Киренаики основывались на представлении Сократа, что жить приятно — благо, а жизнь без наслаждения — зло. Из этого они делали вывод, которого избежал Сократ: что наслаждение и имеется благо, а достижение наслаждения — верховная цель.
Киренаики подчеркивали рвение к личному счастью, которое, по Сократу, свойственно человеку; киники — сократовское понятие добродетели, которую они считали самодостаточной для счастья. Киренаики преувеличивали значение эмоций для человека; киники преуменьшали его, воспользовавшись тем, что у Сократа эмоции были на втором замысле по окончании разума.
В случае, если заострить противостояние между двумя школами, то возможно заявить, что киники призывали к добродетели, дабы стать радостными, а киренаики думали, что с целью достижения счастья нужно стремиться к наслаждениям.
Обе школы были практическими. Это образ судьбы, а не теория; воздействие и поведение на окружающих своим примером, а не рассуждениями; этика поведения, призванная давать не знание добродетели, а саму добродетель, в то время, когда отечественное отношение к тому, кто нас учит, определяется не столько приобретаемыми знаниями, сколько личностью преподавателя.
«Добродетель не испытывает недостаток в многословии, в нем испытывает недостаток зло»1. Краткость выражений, прозванную лаконичностью, киники забрали у лаконцев-спартанцев, жёсткие нравы которых весьма уважали. Практический темперамент этих школ иллюстрируется легендой, в которой киник Антисфен опровергает апории Зенона соб-
1 Диоген Лаэртский. О жизни, изречениях и учениях известных философов. — М., 2011. — С. 127.
ственным фактом хождения. Естественный образ судьбы, что вели киники, и послужил основанием чтобы создавать наименование данной школы от слова «собака».
Кто такие киники? В основном люди, либо не принадлежащие к свободным гражданам, либо выбитые из господствующей структуры, настроенные быстро против — как обычаев страны, в котором жили, так и культуры, поддерживающей эти обычаи. Основатель кинической школы, старший современник Платона Антисфен был сыном рабыни и афинского гражданина и не пользовался правами свободного человека. Таковыми были и многие из его учеников — рабы, бродяги, лишенные политических прав люди.
На вопрос, по какой причине он так жёсток с учениками, Антисфен ответил: «Доктора также жёстки с больными». Данный ответ направляться осознавать расширительно, не только по отношению к ученикам. Презрение киников к внешнему миру доходило до того, что они прогоняли приходивших к ним обучаться, в то время как Аристипп опять стал, по примеру софистов, брать с учеников плату. Отвергая государства и основные принципы культуры, в котором они жили, киники не могли не считать всех людей больными, а себя докторами.
Диоген
самая легендарная фигура в древнегреческой философии — киник Диоген (ок. 412—323 до н.э.) (не путать с автором книги «О жизни, изречениях и учениях известных философов»; имя Диоген — «рожденный всевышними» — популярно в Греции) из Синопа, греческой колонии в южной части береговой полосы Черного моря, был сыном менялы, изгнанного с отчизны за изготовление фальшивых денег. По некоторым сообщениям, сын помогал ему. Легенда гласит: Диоген обратился к оракулу прося сообщить, чем ему заниматься — тот ответил: «Перечеканкой монет»; Диоген воспринял слова оракула практически и только позже осознал, что обращение шла о том, что его удел — «переоценка сокровищ» в обществе.
О деятельности Диогена свидетельствуют самый интересные из древних преданий о философах, и это неудивительно, зная практический жизни характер и образ киников их учения. Прославился Диоген судьбой в глиняной бочке и тем, что ходил днем с фонарем и на недоуменные вопросы отвечал: «Ищу человека». Само собой разумеется, он имел в виду не простых людей, а тех, кто воплощал в себе представление об идеале человека.
Поступки Диогена не были случайными либо спонтанными. Он был человеком выдающегося интеллекта и хорошим представителем рациональной по преимуществу древнегреческой культуры. Его действия были очевидно преднамеренными. Киники сознательно выбрали эпатаж как способ действия на окружающих, и Диоген превзошел тут всех. Так же поступают узнаваемые «звезды» эстрады, опытные собственную власть над толпой. В Греции эстрады не было, а престиж философов был столь высок, что они имели возможность позволить себе все. «Практически у каждого человека за столом , — информирует Тэффи во «Общей истории, обработанной Сатириконом, — сидел какой-нибудь философ. Слушать философские рассуждения… считалось столь же нужным для старого грека, как для отечественных современников румынский оркестр»1. В конце XX в. сообщили бы — рок-музыку.
Диоген был намеренно экстравагантен, утверждая, что людей видит, а человека — нет. Это был необычный способ действия на окружающих, что в отличие от сократовского воздействовал не на их ум, а на эмоции. Сам Диоген растолковывал, что он «берет пример с преподавателей пения, каковые специально поют тоном выше, дабы ученики осознали, в каком тоне необходимо петь им самим». Другими словами Диоген демонстрировал на практике идеал поведения, к которому, с его точки зрения, все должны стремиться.
В отличие от многих вторых древнегреческих философов Диоген довольно много путешествовал по Греции и был настоящим бродягой «без отчизны и дома, изгнанный из города собственных отцов, — бедный, живущий только настоящим днем». Он отрицал необходимость брака и семьи и сказал: «Я — гражданин мира», — высказывая этим идею внутренней свободы от социальных зависимостей. В собственном известном ответе Александру Македонскому Диоген выказал не только мощь и находчивость разума, но и внутреннюю независимость киника. И Александр Македонский, говоря, что если бы он не был Александром, то желал бы быть Диогеном, выделил, что если бы он не владел возможностью царя удовлетворить все собственные жажды, то желал бы иметь такую же внутреннюю свободу, которой владел Диоген.
Диоген Лаэртский информирует о нем такие легендарные сведения: «Диоген осознал, как нужно жить в его положении, в то время, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых удовольствий»2.
1 Общая история, обработанная «Сатириконом» / под ред. А. Мясникова. — Л., 1990. —С. 43.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, изречениях и учениях известных философов. — М., 2011. —С. 221.
Обучался Диоген и у окружающих людей. «Заметив в один раз, как мальчик выпивал воду из горсти, он выкинул из сумы собственную чашку, промолвив: Мальчик превзошел меня простотой судьбы»1. «Спрошенный, какие конкретно люди самые добропорядочные, Диоген ответил: «Ненавидящие достаток, славу, наслаждения, жизнь, но почитающие все противоположное — бедность, безвестность, труд, смерть». «Диоген сказал, что знает многих, каковые состязаются между собой в беге и борьбе, но ни при каких обстоятельствах не видел, дабы состязались в мастерстве быть красивым и хорошим».
Диоген погиб в 323 г. до н. э. 90 лет отроду. На его могиле была воздвигнута колонна с мраморной собакой. Потом соотечественники почтили его бронзовыми изображениями, написав на них:
Пускай состарится медь под властью времени — все же Переживет века слава твоя, Диоген: Ты нас учил, как жить, ограничиваясь тем, что имеешь, Ты указал нам путь, легче которого нет2.
Киники ближе к Сократу по собственному поведению, но утрировали многие его черты. Удовольствия для киников — зло, и это противоречит Сократу.
Аристипп
Киренаики, подчеркивая сократовское, что человек пытается к приятному, отсекали вторую часть, что именно добродетель и благо дают удовольствия. Основатель школы Аристипп приехал в Афины, привлеченный славой Сократа. «Он умел использоваться ко всякому месту, времени либо человеку, играя свою роль в соответствии со всею обстановкой», — информирует Диоген Лаэртский. в один раз, в то время, когда он проходил мимо Диогена, что чистил себе овощи, тот, насмехаясь, сообщил: «Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не было нужно бы прислуживать при дворах тиранов». «А если бы ты умел обращаться с людьми, — ответил Аристипп, — тебе не было нужно бы чистить себе овощи». Случился таковой разговор в действительности либо нет, легенда говорит о двух противоположных жизненных установках: развивать личные возможности либо подстраиваться под интересы тех, у кого деньги и власть.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, изречениях и учениях известных философов. — М., 2011. — С. 225.
2 В том месте же. — С. 238.
Для киренаиков все удовольствия как следует однородны. Высшие наслаждения — телесные, каковые более интенсивны, чем духовные (степень наслаждения измеряется интенсивностью). Самые сильные удовольствия — испытываемые сейчас, потому, что перемещение души угасает с течением времени, прошлое прошло, а будущее еще не наступило. «Имеется лишь миг… между прошлым и будущим». Суть учения киренаиков: «Лови момент удовольствия». Такое мировоззрение стало называться гедонизма (от греческого слова hedone — наслаждение).
Киренаики провозгласили в качестве высшей сокровище жизнь человека в ее чувственных проявлениях, и Аристиппа с полным правом можно считать основателем гедонизма.
Кардинальное расхождение между киниками и киренаиками шло по вопросу, что ведет к счастью — добродетель либо наслаждение. Не только взоры, но и образ судьбы киников и киренаиков быстро расходились: одни — бродяги, другие — придворные; одни гонят учеников палкой, другие берут деньги за обучение и т.д. Но нельзя не видеть и сходства. Оба течения — реакция против современной им культуры как такой, простая в эру крушения культа. В любой момент, в то время, когда культура теряла собственный религиозное значение, а это происходило в Греции 2 500 лет тому назад, усиливались антикультурные настроения. Киренаики — реакция против рационализма в культуре, подчеркивающая значение потребления наслаждений.
Но бунт против культуры не имеет возможности выйти за ее рамки, поскольку мятежники рождены в данной культуре и действуют в ней. Благодаря культуре они и их поведение становятся известны всем. Здоровая культура в итоге адаптирует бунтарские взоры. В случае, если же она больна, они оказывают помощь ее финишу. Киников и киренаиков не увидели бы, если бы это не происходило в Греции во время становления философии и этики. Они функционировали в определенной культурной обстановке и были как бы приправой к ней, дополняя культуру до целостности. На фоне пиков — Платона и Сократа — это были горные равнины.
В итоге и киники, и киренаики соглашались, что разум обязан главенствовать над эмоциями. Диоген сказал: «Кто разумно начнёт обходиться сам с собой, тот будет черпать наслаждения и в слухе, и в зрении, и в пище, и в любви». Но и Аристипп полагал, что нужно властвовать над удовольствиями, не подчиняясь им.
И киники, и киренаики извлекали из философии то, что им было необходимо. На вопрос, что дала ему философия, Антисфен ответил: «Умение разговаривать с самим собой», — а Аристипп сообщил:
«Дала свойство смело сказать с кем угодно». И для киников, и для киренаиков основное — отдельный индивид. В какой-то мере это возвращение к софистам.
У киренаиков мораль приспосабливается к обыденной жизни, к желаниям и чувствам обывателя, у киников — противопоставляется окружающей действительности. Но крайности сходятся. Ан-тисфен сказал: «Я бы предпочел сумасшествие удовольствию», а Диоген фактически реализовал это, взяв кличку «буянящий Сократ».
Кинизм — форма поведения, отходящая от общепринятой, по какой причине и случилось от киников слово циники, не смотря на то, что значение его было во многом вторым. От полной внутренней независимости один ход к пренебрежению публичными нормами морали и превращению кинизма в то, что стало называться с трансформацией одной буквы цинизма — уже совсем не школы, а просто образа действий. Одновременно с этим ученики Аристиппа осознали, что постоянное осуществление принципа наслаждения нереально, в силу того, что чувственное удовольствие через чур скоротечно и труднодостижимо, скоро приедается, и один из них, Гегесий (ок. 320 — ок. 280 до н.э.), прозванный Преподавателем Смерти, начал нравственно оправдывать суицид а также призывать к нему.
Этика Аристотеля
Справедливо считающийся основателем многих наук, Аристотель сформулировал и главные положения этики как учения о добродетелях. Ему в собственности само наименование данной науки (от греческого слова «этос» — обычай, нрав, темперамент, образ мыслей) и первый трактат по этике — «Этика на данный момент», обращенный к его сыну Никомаху.
Аристотель дает определения главных понятий этики. Так, благо — это «то, к чему стремятся»1. Благо для неотёсанных людей — в удовольствиях, для добропорядочных — в почестях, для умных — в сознании.
Назначение человека — в разумной деятельности, отличающей его от животных и растений. Как на Олимпийских играх награждаются не самые сильные и прекрасные, а победители, так и блага достигают действуя. От отечественной деятельности зависят качества характера, получаемые нами.
1 Этика Аристотеля. — СПб., 1908. — С. 3.
Высшее благо, либо счастье, имеется «деятельность, сообразная с высшей добродетелью»1. Для счастья нужна как полнота добродетели, так и достаточная обеспеченность внешними благами2. Вопреки киникам, Аристотель думал, что не имеет возможности человек быть радостен на протяжении пытки, а вопреки киренаикам — что никто не был бы доволен, если бы ему было нужно прожить жизнь, владея разумом ребенка, даже если бы она прошла в наслаждениях. Понятие счастья Аристотель отделяет от понятия блаженства как не зависящего от внешних событий.
Аристотель отличает намерение, как имеющее дело с тем, что в отечественной власти, от желания, которое может от нас не зависеть. Так как достижение добродетели — деятельность, а не только созерцание, для Аристотеля крайне важно понятие воли, которое он определяет как рвение к цели. Аристотель на место рока и судьбы ставит свободу воли человека.
Проанализировав неудачу Платона с устройством совершенного страны и собственный личный педагогический опыт, Аристотель заключил о необходимости воспитания нравственности с раннего возраста методом накопления нужных привычек. Наука дает знания, отличающие истину от заблуждения, нравственность дает сокровище, различающие добро и зло. Знания приобретаются в ходе обучения, но дабы стать нравственной силой и деятельным началом, они должны сжиться с человеком, войти в его кровь и плоть, содействовать созданию определенной расположенности души, накоплению соответствующего опыта, привычкам и переживанию.
Аристотель поясняет собственную точку зрения следующим образом: зерно — знания, земля — внутренняя склонность человека, его жажды. И то и другое нужно чтобы получить урожай. Давая неспециализированную картину становления добродетели, Аристотель подчеркивал, что нет неизменных правил, использование которых гарантирует похвальное поведение. Наличие в человеке определенных добродетелей заменяет правила. Внутренними механизмами, свидетельствующими о добродетельности поступков, являются совесть и стыд.
Основываясь на изучении действительности как такой, Аристотель проводил эту линию и в область этики. У Платона добродетель зиждется на начальных особенностях души, каковые появляются из отношения души к миру идей. Идеал добродетели мыслился Платоном в виде нормы, лежащей вне настоящего человека.
1 Этика Аристотеля. — СПб., 1908. — С. 118.
2 Аристотель. Этика Никомахова. — 1101, 10—15
Аристотель, исходя из материи и единства формы, разглядывает добродетель как купленную душой в ходе воспитания.
Не смотря на то, что Аристотель и соотносит добродетель с эмоциями человека, главенствующие добродетели для него, в соответствии с главной древней традицией, — мудрость, рассудительность, здравый суть. Эти добродетели имеют абсолютную цену, поскольку не зависят от частных житейских событий.
Среди разумных добродетелей встречаем у Аристотеля — науку, мастерство, практичность, изобретательность. На различии умного и практичного основан отказ Аристотеля от убеждения Платона, что философы должны руководить страной.
Различая разумность и мудрость, Аристотель пишет, что «мудрость направлена на вещи доказуемые и неизменные, разумность же не на них, а на вещи изменчивые»1. Разум выступает в роли управителя у мудрости, и его задача — обучиться руководить эмоциями и подчинять воздействие определенной цели. Заботясь о собственных душевных качествах, личность формирует себя.
Растительная часть души, несущая ответственность за развитие и рост тела, не имеет возможности, по Аристотелю, иметь добродетелей. Животная, либо страстная, часть имеет добродетели, каковые Аристотель именует этическими. В отличие от эмоций — бешенства, страха, зависти, робости и т.п. — они являются не врожденными, а вольно и сознательно выбранными, купленными привычками и воспитанием.
Этические добродетели, по Аристотелю, являются средним между двумя противоположными эмоциями: мужество — середина между отвагой и трусостью, щедрость — между мотовством и скупостью, великодушие — между самопревознесением и самоуничижением, умеренность в удовольствии — между бесстрастностью и невоздержанностью. По природе люди склонны к крайностям. Одна из крайностей в любой момент более ошибочна, чем вторая. Исходя из этого из двух зол нужно выбирать меньшее (отважность лучше трусости, бесстрастие лучше невоздержанности и т.д.).
В этике Нового времени длилось развитие тех тем, каковые обсуждались в античном мире. Но появились и новые направления. Одно из них стало называться утилитаризма (от греч. utilitas — польза, польза). Это этическое направление, вычисляющее, что целью людских поступков должно быть рвение извлекать из всего материальную пользу, пользу, благополучие, не зависимо от того, идет ли обращение об индивиде, либо об обществе. Про-
1 Аристотель. Громадная этика. — 1197а, 30 — 35.
исхождение нравственных норм утилитаризм выводит, по крайней мере, частично, из-за пользы.
Основателем утилитаризма как совокупности, выстроенной на отождествлении хороша и пользы, был И.Бентам(1748—1832).
Фундаментальный принцип этики, по Бентаму: солиднейшее счастье наибольшего числа людей. Жизнь отдельного человека обязана подчиняться этому правилу, и он должен быть способен на жертву для обеспечения общего счастья. Имеется определенный парадокс в том, что собственной жертвой общего счастья не обеспечишь, в силу того, что страдает сам жертвующий. Исходя из этого Бентам говорит о счастье наибольшего числа людей. Критерием счастья, по Бентаму, есть полезность для существования, по какой причине эта концепция и стала называться утилитаризма.