Нервная совокупность, служащая с целью проведения раздражений и интеграции деятельности организма, появляется на интеграции проведения поведения и основе раздражений несложных при помощи интеграции: функции и градиентов проведения на протяжении эволюции откладываются у организмов в самой их структуре.
Нервная совокупность появляется в первый раз у кишечнополостных. В собственном развитии она проходит пара этапов, либо ступеней. Начальным, самый примитивным типом нервной совокупности есть диффузная нервная совокупность.Она порождает недифференцированный метод реагирования на раздражение, что видится, к примеру, у медузы.
Диффузная нервная совокупность медузы
В будущем развитии живых существ и их нервной совокупности начинается процесс централизации нервной совокупности (у червей), что потом идёт по двум расходящимся линиям: из них одна ведёт к высшим беспозвоночным, вторая — к позвоночным. Эволюция приводит, с одной стороны, к образованию сперва так называемой узловой нервной совокупности. Для неё характерно сплетение, концентрация нервных клеток в узлах, каковые по преимуществу реализовывают регуляцию реакций животного. Данный тип нервной совокупности отчётливо представлен у кольчатых червей. У некоторых из них, к примеру у дождевого червя, отдельные нервные узлы соединены между собой, образуя как бы цепочку. Такая цепочечная нервная совокупность отличается сегментарностью, выражающейся в том, что любая пара нервных узлов обслуживает прилегающий к ней сегмент тела. Вместе с тем уже у червей начинает выделяться головной узел, получающий господствующее, главное значение. У животных, владеющих узловой нервной совокупностью, в первый раз появляется реакция, имеющая темперамент рефлекса.
Цепочечная нервная совокупность дождевого червя
У членистоногих (у пчёл, муравьёв) — на высших ступенях развития беспозвоночных — мозг получает уже сверхсложное строение; в нём дифференцируются отдельные части (грибовидные тельца), в которых происходят сверхсложные процессы переключений. В соответствии с данной довольно сложной организацией нервной совокупности у членистоногих, в частности у пчёл, у муравьёв, наблюдаются и сверхсложные формы психической деятельности и поведения. Эта деятельность имеет, но, по преимуществу инстинктивный темперамент.
Уже у беспозвоночных сказываются главные тенденции нервной совокупности, имеющие значительное значение и для развития её психологических функций. Эти тенденции заключаются в прогрессирующей централизации, цефализации и иерархизации нервной совокупности. Централизация нервной совокупности проявляется в сосредоточении нервных элементов в определённых местах, в образовании (в в полной мере выраженной форме у червей) ганглиев, в которых скопляется, централизуется множество ганглиозных нервных клеток; цефализация нервной совокупности содержится в преимущественном сосредоточении в очень высокой дифференцировке нервной совокупности на головном финише тела; иерархизация нервной совокупности выражается в подчинении одних участков либо частей нервной совокупности вторым, каковые покупают господствующее, либо главное, значение.
Узловая нервная совокупность пчелы
В связанной с этим развитием нервной совокупности эволюции её функций проявляется значительная закономерность, заключающаяся в прогрессирующей специализации реакций. Сначала внешнее раздражение вызывает в ответ диффузную реакцию, как бы массовое воздействие (mass action — по Г. Э. Когхиллу), после этого происходит специализация реакций, т. е. выделение местных специальных реакций отдельных частей тела. Захватывая в какой-то мере всю нервную совокупность, возбуждение в следствии внутрицентральных сотрудничеств направляется более избирательно по некоему числу нервных дорог. В следствии появляются более специальные реакции, лучше приспособленные с целью достижения определённого результата.
Эти тенденции в развитии нервной совокупности покупают ещё более глубокое и своеобразное значение на другой из двух раздваивающихся линий, которая от первичных форм (турбелларий) с нерасчленённым головным ганглием диффузного нервного строения ведёт к трубчатой нервной совокупности позвоночных.
У позвоночных совершается всё более отчётливая разделение нервной совокупности на периферическую и центральную.Прогресс в развитии позвоночных осуществляется в большинстве случаев за счёт развития центральной нервной совокупности. Центральная нервная совокупность дифференцируется на спинной и мозг . самый существенным в развитии центральной нервной совокупности есть эволюция функций и строения головного мозга. В головном мозге дифференцируется мозговой большие полушария и ствол. Громадные полушария развиваются в филогенезе из конечного мозга. На ранних стадиях филогенетического развития конечный мозг есть органом обонятельных рецепций; вторичные обонятельные центры конечного мозга образуют так именуемую старую кору,от которой отличают ещё ветхую кору,складывающуюся из совокупности образующихся у птиц и в большинстве случаев у рептилий третичных обонятельных центров. У последних начинается образование новой коры, неокортекса.
Развитие конечного мозга у позвоночных (по Эддингеру)
I — мозг человека; II — зайца; III — ящерицы; IV — акулы. Тёмным обозначена новая кора, пунктиром — ветхая обонятельная часть её.
Тогда как у птиц эволюция конечного мозга идёт в сторону развития центральных ганглиев, у млекопитающих она идёт в сторону развития коры. Большое развитие коры — неокортекса — есть самая характерной чертой в развитии мозга млекопитающих; у высших из них, у приматов и особенно у человека, она занимает господствующее положение.
Фундаментальной тенденцией либо «принципом» развития центральной нервной совокупности у позвоночных есть энцефализация её функций; собственное высшее выражение данный процесс находит в кортикализации нервных функций.
Энцефализация, как фундаментальный принцип прогрессивного развития центральной нервной совокупности, содержится в том, что на протяжении эволюции совершается переход функционального управления из спинного мозга через все уровни центральной нервной совокупности от низших к высшим её этажам либо отделам. Наряду с этим переходе функций вверх начальные центры сводятся на роль только передаточных инстанций.
Особое значение для нас имеет тот факт, что с перемещением функционального управления по большому счету связано и «перемещение» психологических функций. Психологические функции перемещаются на протяжении развития к передним высшим отделам нервной совокупности; функция зрения, связанная сперва с зрительной долей среднего мозга, перемещается в наружное коленчатое тело (подкорка) и в затылочную долю громадного мозга; подобно функция слуха перемещается из слухового холмика заднего четверохолмия и продолговатого мозга во внутреннее коленчатое тело (подкорка) и в височную долю полушарий; заодно с этим переходом рецепторных функций совершается и параллельное перемещение регулируемых ими двигательных функций; психологические функции в любой момент связаны с передовым, ведущим отделом нервной совокупности — с тем, в котором сосредоточивается главное управление судьбой организма, верховная координация его функций, регулирующая его взаимоотношения с окружающей средой. Кортикализация функций содержится конкретно в переходе функционального управления и намерено психологических функций по направлению к коре — этому высшему отделу нервной совокупности. Данный процесс кортикализации всё прогрессирует. У кошек, у которых был извлечён целый неокортекс, реакции обоняния были нетронутыми. Самый «кортикализованной» из рецепторных функций есть зрение. Но голубь не слепнет по окончании полного извлечения коры. Но у человека двустороннее разрушение коры громадных полушарий приводит к полной слепоте (Дюссер де Баренн).
I — полушария головного мозга; II — промежуточный мозг; III — средний мозг; IV — задний мозг; V — продолговатый мозг.
Развитие центральных нервных аппаратов на протяжении эволюции было неразрывно связано с развитием органов эмоций, имеющих большое значение в развитии психики. Развитие аппаратов, служащих для отображения действий внешнего мира, и связанное с ним развитие чувствительности, её специализация и дифференциация были значительным причиной эволюции. Элементарная «разностная чувствительность» к разным механическим, термическим, химическим раздражителям отмечается уже на весьма ранних ступенях развития. В развитии более сложных и идеальных форм поведения значительную роль сыграло развитие дистантрецепторов.
Дистантрецепторы (см. раздел «Классификация ощущений»главы VII) являются (в соответствии с Ч. Шеррингтону) филогенетически более поздними образованиями, чем контакт-рецепторы, как о том свидетельствует сообщение контактрецепторов с филогенетически более древними, дистантрецепторов — с филогенетически более молодыми отделами нервной совокупности. Образование дистантрецепторов, выдифференцировавшихся из контактрецепторов, было связано со понижением порогов их чувствительности.
С таким понижением порогов чувствительности было, по-видимому, связано выделение из неспециализированного химического рецептора, бывшего, возможно, первично аппаратом, дифференцирующим пищевые вещества при ярком контакте (вкусовой рецептор), — обоняния, дифференцирующего их на расстоянии. Подобно, возможно думать, происходил переход от осязания к вибрационной чувствительности и от неё к слуху (см. раздел «Классификация ощущений»главы VII).
Развитие дистантных рецепторов, увеличивая возможности отображения действительности, создаёт предпосылку для развития более совсем организованных форм поведения. Будучи предпосылкой развития более идеальных форм поведения, в которых психологические компоненты начинают играться всё более значительную роль, развитие нервной совокупности и в частности её рецепторного аппарата есть вместе с тем и результатом развития этих форм поведения. Развитие нервной психических функций и системы у животных совершается в ходе эволюции форм их поведения.
психика и Образ жизни.
У высших беспозвоночных и у членистоногих, в особенности у насекомых — у пчёл и у муравьев, развитие нервной совокупности достигает большой степени централизации и цефализации; головные узлы играются господствующую роль; строение головного мозга в достаточной мере сложно; в нём дифференцируются отдельные части (грибовидные тельца), каковые делают более либо менее сложные функции переключения. Большой сложностью и довольно высокой организованностью отличаются и поведение и психические функции — особенно у муравьёв и пчёл.
Сложные и необычные рецепторы дают, разумеется, насекомым многообразные ощущения. Большую роль в их поведении играется развитие обоняния, разнообразно выстроенные органы которого расположены на ротовых частях и на антеннах. Испытания Фриша установили большое развитие обоняния у домашней пчелы: соответствующий рецептор помещается у неё в щупальцах, на дистальных члениках. Щупальцы помогают, в частности для насекомых, в один момент органами и осязания и обоняния, давая им «топохимические ощущения». В связи с лётным образом судьбы значительную роль играется у насекомых и зрение. Но вопрос о том, в какой мере насекомые различают не только яркость, но и цвета, ещё совсем не узнан.
В отличие от Хесса, Фриш заключил , что пчёлы различают цвета, а не только яркость. Согласно данным Кюна, спектр у насекомых если сравнивать с человеком смещён пара вправо; в пределах дешёвого им спектра пчёлы, согласно данным Кюна, различают 4 цветовых качества.
У насекомых имеется ассоциативная память. Как продемонстрировали в частности испытания Фриша, пчёл возможно приучить к тому, дабы они прилетали за мёдом на площадки определённого цвета. Так, и в поведении высших беспозвоночных, у которых фиксированные инстинктивные формы поведения особенно очень сильно выражены, имеются и элементы пластичности, кое-какие, не смотря на то, что и ограниченные, возможности выработки лично-изменчивых форм поведения. Но у насекомых, у муравьёв и пчёл, господствующими являются инстинктивные формы поведения, достигающие у них, как о том свидетельствует жизнь муравьёв и пчёл, громадной сложности.
Лично-изменчивые формы поведения («интеллект» и «навык») приобретают преимущественное развитие на другой из двух расходящихся линий, каковые образуются в следствии раздвоения единого сперва корня, — на той, по которой развиваются позвоночные. У низших позвоночных психологические проявления намного более элементарны, чем у высших беспозвоночных, но возможности развития по данной линии громадные.
В филогенезе низших позвоночных конечный мозг помогает первоначально высшим органом обонятельных их координации и рецепций с нижележащими отделами центральной нервной совокупности; вторичные обонятельные центры образуют ветхую кору. Обоняние есть главным органом разделения ориентировки и внешнего мира в нём. Только у рептилий появляется новая кора (неокортекс), не являющаяся уже конкретно аппаратом обоняния, но и у них, как и у всех нижестоящих позвоночных, обонятельные функции ещё преобладают. Предстоящее развитие кора приобретает у млекопитающих, преобразовываясь в орган всё более высокой корреляции разных восприятий всё более сложного поведения.
В развитии позвоночных опять выступает принцип непрямолинейного развития по расходящимся линиям. Из развивающегося в ходе онтогенеза позвоночных конечного мозга — коры и центральных ганглиев у одних преобладающее развитие приобретает кора, у других — центральные ганглии. Эволюция конечного мозга в сторону преобладания центральных ганглиев отмечается у птиц, в сторону развития и всё большего преобладания коры — у млекопитающих. Эта последняя линия, ведущая к приматам и после этого к человеку, оказывается более прогрессивной. По данной линии в основном развиваются высшие формы лично-изменчивого поведения; по второй линии — у птиц — опять очень большую роль покупают структурно фиксированные, инстинктивные формы поведения.
Со преобладанием и слабым развитием коры центральных ганглиев в строении центральной нервной совокупности у птиц сочетается большое развитие полушарий громадного мозга, знаменующее громадный ход вперёд если сравнивать с рептилиями. В полушариях заметное развитие приобретают малое и зрительные доли — обонятельные, в области чувствительности — большое слабое развитие и развитие зрения обоняния. Так же слабо развито у птиц осязание, отлично, в большинстве случаев, развит слух.
Центральный факт, определяющий и строение птиц и их психику, содержится в их приспособленности к полёту, к лётной судьбе в воздухе. Для лётной жизни необходимо хорошее развитие зрения (особенно изощрено оно, как мы знаем, у хищных птиц, каковые с громадной высоты стремглав кидаются на собственную жертву). Но воздушное пространство вместе с тем намного более однообразная среда, чем земля, жизнь на которой приводит млекопитающих в соприкосновение с многообразными предметами. В соответствии с этим и деятельность птиц, включая лётные перемещения, отличается большим однообразием, шаблонностью, довольно малой вариативностью.[36] Кое-какие птицы, без сомнений, выявляют достаточно хорошую обучаемость, но в общем у птиц весьма выступает роль инстинктивных форм поведения. самоё характерным для птиц есть сочетание довольно очень шаблонных действий с мало вариативными двигательными возможностями и весьма развитого восприятия (в частности зрительного). Благодаря последнему кое-какие инстинктивные действия птиц создают чувство действий, находящихся на грани интеллекта и инстинкта, — как, к примеру, поведение вороны в вышеприведённом опыте с горшочком и орехом.
Инстинкты птиц — это уже не те инстинкты, что у пчёл либо муравьёв, по большому счету у беспозвоночных. Сам инстинкт, так, изменяется — на различных ступенях развития он другой; вместе с тем изменяется и соотношение инстинктивных и лично-изменчивых форм поведения: у птиц — особенно у некоторых — научаемость достигает уже большого уровня.
У млекопитающих, развитие которых ведёт к приматам и после этого к человеку, большое развитие приобретает новая кора — неокортекс. В поведении млекопитающих господствующее значение приобретают лично получаемые, изменчивые формы поведения.
броским проявлением непрямолинейного хода развития, совершающегося по расходящимся линиям, помогает наряду с этим тот факт, что ни у одного из млекопитающих впредь до приматов острота зрения на расстоянии не достигает того уровня, что у птиц. У низших млекопитающих значительную роль в поведении при ориентировке в окружающем играется ещё обоняние, в частности у крыс, и у псов. без сомнений частично исходя из этого собаки хуже справляются с задачами, требующими зрительного охвата обстановки.
Высшего собственного развития психологические функции достигают у приматов. Центральный факт, которым определяются и психические функции и строение мозга мартышек, содержится в древесном образе судьбы мартышек (а не в словно бы бы самодовлеющем развитии психологических свойств либо таком же самодовлеющем развитии в строении мозга). Жизнь на деревьях расширяет поле зрения; значение обоняния значительно уменьшается, роль зрения возрастает.
Пользуясь уникальной методикой выбора «на пример», при которой мартышка подбирала из множества объектов два однообразных, Н. Н. Ладыгина-Котс установила у них высокое развитие зрения, в частности дифференцирование формы и цвета: так, к примеру, в её опытах шимпанзе различал 30 хроматических цветов и разные тела и геометрические фигуры — десятиугольники, восьмиугольники, цилиндр, конус, пирамиду и т. д.[37]
Испытания Н. Н. Ладыгиной-Котс
Многообразие зрительных впечатлений, и слуховых при жизни в лесу с его шорохами и многообразными шумами стимулирует сенсорную соответствующее развитие и деятельность мозга в нём высших сенсорных долей. Поэтому в мозгу отмечается большой рост зрительных долей за счёт обонятельных (см. рисунок в разделе «мозг и Сознание»главы VI). Заодно с сенсорными развиваются и высшие моторные центры, регулирующие произвольные перемещения: жизнь на деревьях, балансирование на ветвях и перепрыгивание с ветки на ветку при так называемой брахиации (у гиббона) требует не только хорошего глазомера, но и развитой координации перемещений. Так, характерный мартышкам образ судьбы на деревьях обусловливает развитие высших рецепторных и моторных центров и ведет к невиданному до того среди животных формированию неокортекса.
Обусловленный этим образом судьбы на деревьях метод передвижения мартышек привёл к тому, что мартышки стали переходить к прямой походке; рука начала делать у них иные функции, чем нога; она стала служить для хватания; в ней выделяется громадной палец, приспособленный для хватания веток, и она делается пригодной для держания и схватывания разных манипулирования и предметов ими. Развитие у зрения и обезьян руки, способности манипулировать предметами под контролем зрения, разрешающего подмечать те трансформации в окружающем, каковые вносит в него собственное воздействие, создаёт у мартышек главные биологические предпосылки для развития интеллекта.
Вопрос о преобладании у мартышек зрения либо кинестезии послужил предметом последовательности изучений. В собственном громадном изучении «Приспособительные моторные навыки макака в условиях опыта» (М. 1928), совершённом по методике проблемных коробок (puzzle-box), Н. Н. Ладыгина-Котс[38] говорит о том, что у макак кинестезия преобладает над зрением. Э. Г. Вацура в остроумно выстроенных опытах пытается обосновать то же положение в отношении высших мартышек. Испытания Г. С. Рогинского выявляют ведущую роль зрения в поведении высших мартышек.
К манипулированию над предметами и к зоркому их рассматриванию стимулирует мартышек да и то, что они питаются орехами, внутренним содержанием плодов, сердцевиной стеблей, так что пищу им приходится извлекать, создавая так сообщить практический анализ вещей. Образ судьбы мартышек определяет дешёвый им образ познания. Умение собрать разные части, составить из разных предметов новое целое, приложить один предмет к второму в качестве орудия, т. е. способность и склонность к практическому синтезу, согласно данным Н. Ю. Войтониса, у низших мартышек ещё не развита.
экспериментальные исследования и Специальные наблюдения продемонстрировали, что уже для низших мартышек характерна свойство зорко подмечать каждую подробность окружающих их предметов и склонность, манипулируя ими, выделять эти подробности; наряду с этим их завлекает сама новизна предметов.
Подытоживая итог собственных наблюдений над мартышками, Н. Ю. Войтонис констатирует, что «нет в окружающем мире предмета, заметного для человека, что не привлёк бы к себе внимания мартышки, не позвал бы у неё рвение изучить его. Нет в сложном предмете заметной для человека подробности, которую бы не выделила мартышка и не направила бы собственного действия».[39] От вторых животных мартышку, по его наблюдениям, отличает конкретно то, что для неё «полностью любая вещь, а в сложной вещи любая подробность делается объектом воздействия и внимания».
На основании собственных наблюдений Н. Ю. Войтонис вычисляет вероятным утверждать, что любопытство (которое он обозначает как ориентировочно-«исследовательский» импульс) вышло уже у мартышек из яркого подчинения пищевому и защитному инстинкту, переросло их и функционирует как независимая потребность.
Наличие «любопытства», направленного на действенное обследование при помощи манипулирования каждого объекта, попадающего в поле зрение мартышки, есть одной из главных биологических предпосылок для пользования орудиями и формирования интеллекта. Потому, что орудие — это предмет, что получает интерес и значение лишь благодаря собственной связи с добываемым при его помощи объектом, свойство обращать внимание на предмет, не имеющий яркого биологического значения, есть значительной предпосылкой для использования орудий и развития «интеллекта».
Свойство к практическому синтезу, которая ещё не отмечается у низших мартышек, начинает уже отчётливо проявляться у антропоидов. Высшие человекоподобные мартышки способны заметить по крайней мере пространственные и внешние действенные соотношения предметов в зрительном поле. Они уже прилагают один предмет к второму, применяя их в качестве «орудий», как это продемонстрировали изучения, посвящённые изучению антропоидов.
Изучению психики приматов, в особенности же антропоидов, человекоподобных мартышек, посвящено множество изучений. Из работ советских авторов необходимо отметить в первую очередь посвящённые высшим мартышкам изучения Н. Н. Ладыгиной-Котс. Изучение поведения мартышек ведётся кроме этого в Колтушах в лаборатории акад. Л. А. Орбели. Из работ зарубежных авторов особое значение имеют работы Р. М. Иеркса, В. Келера, П. Гильома (Guillaume) и Э. Мейерсона и ряд других.
Из этих последних работ мы намерено остановимся на пользующихся особенно широкой известностью изучениях В. Келера.
Для верной оценки изучений Келера значительно отделить объективное содержание его экспериментальных данных от той гештальтистской теории, из которой он исходит.
Экспериментальный материал В. Келера, как и эти вторых исследователей, говорит о существовании у высших животных, у человекоподобных мартышек «разумного» поведения, принципиально хорошего от ошибок действий и случайных проб. Так, механистическая теория, сводящая все формы деятельности к рефлекторно устанавливающимся навыкам, оказывается неправомерной. Но теоретическое истолкование осложнено у Келера гештальтистской теорией. В соответствии с данной теории, критерием интеллекта объявляется «происхождение всего решения в целом в соответствии со структурой поля». Данный критерий никак нев состоянии отграничить разумное воздействие от инстинктивного; это последнее также не есть несложным агрегатом отдельных реакций, оно также не редкость приноровлено к обстановке.
Эти новейших изучений, в частности советских (Н. Ю. Войтонис, Г. С. Рогинский), и зарубежных (Л. Верлен) свидетельствуют, во-первых, о том, что В. Келер на протяжении собственных опытов, разумеется, недооценивал мартышек. Оказалось, что кроме того низшие мартышки способны при надлежащих условиях разрешать кое-какие задачи, каковые у Келера представлялись недоступными антропоидам. Так, в частности в опытах Рогинского кроме того низшие мартышки, пара приучившись к верёвкам и тесёмкам, выбирали из многих тесёмок и верёвок лишь те, каковые были привязаны к приманке, независимо от того, каково было их размещение. Эти испытания не удавались мартышкам лишь при весьма возбуждённом их состоянии. По-видимому, Келер в опытах над антропоидами сделал окончательные выводы об их возможностях на основании данных, взятых в той стадии, в то время, когда мартышки ещё не освоились с канатами либо были в особенно возбуждённом состоянии.
Схема размещения нитей в опытах В. Келера
Эти кроме того собственных изучений В. Келера говорят о том, что Келер вместе с тем в собственных неспециализированных выводах переоценивал мартышек: никак запрещено, как это делает Келер, признать у мартышек интеллект «того же вида и рода», что у человека. Это с ещё большей очевидностью вытекает из вторых опытов, в частности проводившихся в Колтушах Э. Г. Вацурой.
По описанию В. Келера, Султан изготовлял себе для доставания банана удлинённую палку, втыкая в полую бамбуковую палку другую. Келер разглядывал всё поведение мартышек как единый акт, определяемый целостной обстановкой. Вацура в собственных опытах, кроме отверстия в конце, в палке, которая клалась перед мартышкой («Рафаэлем»), делал ещё пара отверстий по длиннику. Оказалось, что Рафаэль, не дотянувшись маленькой палкой пищи, также, как Султан, на данный момент же хватал вторую палку и начинал манипулировать ею; но, имея перед собой палку с несколькими отверстиями, он сплошь и рядом сперва втыкал её в одно из отверстий, расположенных по длиннику, не смотря на то, что это не удлиняло палки и не приближало его к цели. У Келера возможность таковой проверки «разумного» характера поведения мартышки была исключена тем, что было лишь одно вероятное ответ, потому, что в палке было лишь одно отверстие в конце её. Вацуре приходилось кроме этого замечать, что шимпанзе Рафаэль, по окончании того как он делал пара бесплодных попыток воткнуть одну палку в другую и на ней образовывались заусеницы, начинал зубами обгрызать их, срывая заусеницы и так утончал палку. Но в то время, когда в экспериментальных целях по середине палки были заблаговременно сделаны заусеницы, оказалось, что мартышка принялась срывать их и подгрызать палку в тех местах, где В этом случае пребывали заусеницы, не смотря на то, что для оперирования палкой и овладения пищей это было совсем безтолку, и эта операция никак не включалась нужной составной частью в «целостное воздействие овладения пищей». Так, мартышка вовсе не для того обгрызала палку, дабы, утончив её, воткнуть её в другую палку; она обгрызала палку в конце, в силу того, что на ней в этом месте образовывались заусеницы, и, в то время, когда одна палка так появилась утончённой, она, манипулируя, втыкала одну палку в другую. Совершенно верно так же, в то время, когда палка выяснялась удлинённой, она, пользуясь ею, доставала пищу, не смотря на то, что она и не для того втыкала одну палку в другую, дабы, удлинив собственное «орудие», дотянуться им пищу.
Испытания над «Рафаэлем» (лаборатория Л. А. Орбели в Колтушах)
Так, в случае, если мартышкам, как мы видели выше, дешёвы действия, по собственной внешней эффективности превосходящие очерченные В. Келером возможности, то по собственной внутренней психотерапевтической природе их поведение более примитивно, чем утверждал Келер. Но данный вопрос об интеллекте антропоидов требует ещё предстоящих пристальных изучений. Нужно наряду с этим учитывать, что, если судить по всем данным, личные различия между антропоидами очень громадны, исходя из этого сделать неспециализированные выводы на основании наблюдений за одной либо двумя мартышками чуть ли допустимо.
Структурный принцип гештальтистов внёс в проблематику сравнительной психологии последовательность противоречивых тенденций. Развивая в полемике против теории трёх ступеней К. Бюлера гештальтистскую концепцию психотерапевтического развития, К. Коффка с полной определённостью формулирует её следующим образом:
«Инстинкт, интеллект и дрессура — это не три совсем разных принципа: мы находим в них одинаковый принцип, только различно выраженный». «Внимательный читатель, — пишет Коффка, — возможно, за. метил, что и для нас ключевую роль постоянно играл один определённый принцип, — безразлично, шла ли обращение об объяснении инстинкта, дрессуры либо интеллекта, — отечественный принцип структуры». «Мы пользуемся принципом, что оправдал себя при объяснении высшей формы поведения, для низших форм и объяснения поведения, в это же время как до сих пор, напротив, переносили на высшие ступени принцип, которым вычисляли вероятным растолковать примитивное поведение».
Принцип, выдвинутый В. Келером для объяснения интеллекта в его своеобразном отличии от вторых низших форм, объявляется неспециализированным для всех форм поведения. Результат заложен в самом принципе, из которого исходило гештальтистское познание интеллекта у Келера. Принцип целостности структуры вправду не в состоянии отдифференцировать интеллект, разумное поведение от низших форм поведения, в частности от инстинкта. Только что установленные грани снова стираются в следствии того, что за попыткой продвинуть низшую границу вверх последовала попытка так же неправомерно переместить верхнюю границу вниз.
Подобные тенденции перенесения показателей высших ступеней на низшие, столь распространённые в современной сравнительной психологии, весьма заострённо сформулировал с вторых теоретических позиций один из больших современных исследователей Buyendijk. Он пишет: «Один из результатов моих изучений содержится в том, что нет значительной отличия между низшими животными и высшими и что нереально сократить существование интеллекта лишь этими последними; в действиях животных возможно замечать все атрибуты и все законы интеллекта, время от времени весьма чётко, время от времени менее отчётливо. Так, единство нервной совокупности раскрывается в новом свете. Не интеллектуальные функции мозга смогут быть растолкованы свойствами и законами рефлексов, каковые более явственно выступают в действиях низших организмов и в автоматических перемещениях высших. Напротив, свойства разумных действий доставляют нам правила для понимания бессознательных действий кроме того тех организмов, у которых имеется только ещё нецентрализованная нервная совокупность». Из этого делается тот храбрый и радикальный идеалистический вывод, что «вправду существует сенсомоторное познание категорий, существуют сенсомоторные понятия». «Каждое воздействие, каждое перемещение человека и животного осуществляется при помощи сенсомоторных понятий и суждений, при помощи сенсомоторных априорных категорий». В таких тезисах счёл вероятным один из известный представителей современной сравнительной психологии сформулировать «современное состояние вопроса об отношениях интеллекта и мозга». Идеализм, заключающийся в сформулированном Коффкой принципе объяснения «сверху — вниз», доведён тут до собственного логического финиша.
Формалистический гештальтистский критерий структуры, в соответствии с которому «разумное воздействие» определяется как воздействие, совершающееся в соответствии с структурой обстановки в целом, не давал возможности распознать качественные различия между инстинктом и интеллектом обезьян низших животных, с одной стороны, между интеллектом человека и обезьян — с другой.
В. Келер распознал осмысленное поведение мартышек как новый своеобразный тип поведения, в отличие от случайного, неосмысленного поведения по способу ошибок и проб торндайковских животных. Но когда это было сделано, на данный момент же обнаружилась тенденция перевоплотить только что установленный новый вид поведения в такую же универсальную форму. Наряду с данной тенденцией выявилась и вторая, для которой кроме этого изучение Келера послужило отправной точкой. Потому, что Келер совсем ошибочно признал у собственных мартышек интеллект того же рода и вида, что и у человека, создалась очень удобная обстановка чтобы в менее примитивных, более утончённых и потому страшных формах совершить отожествление человека и психики животных. Эта возможность, заложенная в признании интеллекта у мартышек, была реализована частично самим Келером, перенесшим собственные испытания над мартышками на детей, и после этого его продолжателями, изучившими практический интеллект у человека (см. главу о мышлении).
В конечном итоге на каждой ступени развития интеллект получает как следует своеобразные формы. Главный «скачок» в развитии интеллекта, первые зачатки либо биологические предпосылки которого появляются у приматов, у человекоподобных мартышек, связан с переходом от биологических форм существования к историческим и развитием у человека публично-трудовой деятельности: влияя на природу и изменяя её, он начинает по-новому её познавать; в ходе данной познавательной деятельности, в которой он проявляется, и формируется своеобразны человеческий интеллект; будучи предпосылкой своеобразных форм людской деятельности, он есть вместе с тем и её результатом. Это развитие людской интеллекта, мышления, неразрывно связано с развитием у человека сознания.