Жизнь пифагорейского послушника
Лишь с этого момента начиналось послушничество, именуемое подготовлением (paraskйiй), которое продолжалось как минимум несколько лет и имело возможность продлиться до пяти лет. Послушники либо слушающие (akoustikoп) должны были выполнять на протяжении уроков безотносительное молчание. Они не имели права ни возражать, ни расспрашивать собственных преподавателей. Они должны были принимать их поучения с немногословным уважением и продолжительно думать над ними в одиночеств. Дабы внедрить это правило в сознание нового слушателя, ему показывали статую дамы, окутанную белым покрывалом, с пальцем, приложенным к губам. Музу молчания.
Пифагор вычислял молодежь еще не готовой осознавать конец и происхождение вещей. Он пологал, что упражнять парней в диалектике и в рассуждении прежде, чем они не прочувствуют суть истины, означало подготовлять софистов, выполненных претензий. Он стремился в первую очередь развить в собственных учениках высшую свойство человека: интуицию.
Но он не брал для данной цели предметом собственных толкований чего-либо тяжёлого и загадочного. Он исходил их естественных эмоций, из главных обязанностей человека при его вступлении в судьбу, и показывал соотношение последних с мировыми законами. Запечатлевая в сердцах парней в первую очередь любовь к родителям, он расширял это чувство отождествлением идеи отца с идеей Всевышнего, великого Творца вселенной.
Ничего нет почетнее звания отца, сказал он. Гомер именовал Юпитера королем Всевышних, но хотя продемонстрировать все его величие, он именовал его отцом людей и Богов. Пифагор сравнивал мать с природой, великодушной и благодетельной; как небесная Кибела создаёт светила, как Деметра зарождает цветы и плоды почвы, так питает мать собственного ребенка всеми эйфориями, дешёвыми для него. Исходя из этого сын обязан почитать в собственном отце и в собственной матери земных представителей этих великих божеств.
Он обосновывал, что любовь к отчизне происходит из любви, которую человек питал в юные годы к собственной матери. Родители не даются нам случайно, как думает негодующий, но благодаря тому высшему порядку, связанному со всем предшествующим человека, что возможно назвать его судьбою. Своих родителей необходимо уважать какие конкретно бы они ни были, а друзей собственных необходимо выбирать.
Вступающим в пифагорейскую школу предлагали соединяться по двое, сообразно душевному сродству. Младший должен был искать в старшем те качества, к каким сам он пытается, и оба товарища должны были возбуждать друг друга к лучшей судьбе. Приятель имеется отечественное второе я. Его необходимо почитать, как Всевышнего сказал Преподаватель.
Как по отношению к Преподавателю пифагорейские правила потребовали полного подчинения, так же в дружеских отношениях они предоставляли полную свободу; более того, Пифагор делал из эмоции дружбы стимул всех добродетелей, поэзию судьбы, путь к идеалу.
Таким методом будилась в учениках личная энергия, мораль оживотворялась и принимала темперамент поэзии, с любовью принятые правила судьбы прекратили быть стеснением и помогали — напротив — к утверждению индивидуальности. Пифагор получал, дабы послушание было необязательным.
Помимо этого, преподавание морали подготовляло к восприятию философии, потому что сообщение, которая выяснилась между гармонией Космоса и общественными обязанностями, приводила к предчувствию соответствий и всемирного закона аналогий. В данной связи и содержится база мистерий, всякой философии и оккультного учения. Ум ученика привыкал видеть печать невидимого порядка на всей видимой действительности. краткие предписания и Общие правила раскрывали возможности этого высшего мира. Утром и вечером ученики пели под сопровождение лиры золотые стихи:
Воздай бессмертным Всевышним благоговейное поклонение
И сохрани после этого твою веру…
Комментируя это правило, ученику разъясняли, что Всевышние, разные с виду, были в сущности одинаковые у всех народов, в силу того, что они соответствуют тем разумным силам, каковые действуют во всей вселенной. Благодаря такому понимании, умный имел возможность почитать Всевышних собственной отчизны, имея одновременно с этим совсем иное представление об их сущности, нежели человек невежественный.
Терпимость ко всем культам; единство всех народов в людской эволюции, единство религий в эзотерической науке; все эти новые идеи начинали появляться в уме снова вступившего ученика. А золотая лира продолжала собственные глубокие поучения:
Почитай память благодетельных храбрецов,
Почитай бессмертный дух полубогов.
За этими стихами вступивший начинал различать — как бы через покрывало — божественную Психею, душу людскую. Небесный путь загорался перед его внутренним взглядом. Потому что в культе полубогов и героев, посвященный созерцал учение о будущей жизни и тайну всемирный эволюции. Эта великая тайна раскрывалась перед учеником не сходу; его подготовляли к её восприятью, говоря ему о целой иерархии превышающих человека существ, именуемых полубогами и героями, каковые и являются его покровителями и руководителями его жизни. К этому додавали, что они являются посредниками между божеством и человеком, что через них, проявляя смелые качества, он может достигнуть приближения к божеству.
Но как именно войти в сношение с этими невидимыми гениями? Откуда происходит душа? Куда уходит она? И для чего эта мрачная тайна смерти? Вступающий не смел задавать этих вопросов, но их возможно было предугадать по выражению его лица; вместо ответа, преподаватель показывал ему на борющихся на земле, на статуи в храме и на просветленные души в небесах, данной огненной крепости Всевышних, куда проникнул Геркулес.
В глубине древних мистерий все Всевышние сводились к единому главному Всевышнему. Это откровение, осознанное до конца, становилось ключом Космоса. Идею эту сохраняли в тайн до посвящения в собственном суть этого слова. Вступивший не знал о ней ничего. Ему давали только предвидение данной истины в отражениях, перенесенных на музыку и на числа. Потому что числа, поучал Преподаватель, заключают в себе тайну вещей, а глобальная гармония имеется идеальное выражение Всевышнего. Семь священных ладов, выстроенных на семи нотах семиструнника, соответствуют семи цветам света, семи планетам и семи видам существования, повторяющимся во всех сферах материальной и духовной судьбы, начиная с самой смиренной и заканчивая самой великой. Мелодии этих ладов, введенные в душу ученика, должны были настраивать ее и делать ее такой гармоничной, дабы она имела возможность ответно вибрировать на каждое дуновение истины.
Этому очищению души соответствовало и очищение тела, которое достигалось верной строгой дисциплиной и гигиеной нравов. Побуждать собственные страсти было первым долгом посвященного. Кто не привел собственную природу в гармонию, тот не имеет возможности отражать и божественную гармонию.
Но в идеал пифагорейской судьбе не входил аскетизм, поскольку брак рассматривался у пифагорейцев как что-то священное. Наряду с этим от учеников требовалось целомудрие, для посвященных же воздержание являлось источником совершенства и силы. Уступать чувственности, означать соглашаться на унижение перед самим собою, сказал Преподаватель. Он прибавлял, что сладострастие имеется иллюзия, что его возможно сравнить с пением сирен, каковые, когда приблизишься к ним, исчезают, а на месте их, откуда раздавалось пение, оказываются поломанные кости и окровавленные куски тела на горе, изъеденной морскими волнами; в то время как подлинная эйфория подобная концерту Муз, что оставляет в душе следы небесной гармонии.
Пифагор доверял добродетели посвященной дамы, но относился с громадным недоверием к даме обычной. Одному ученику, что задавал вопросы Пифагора, в то время, когда же ему возможно будет приблизиться к даме, он отвечал: в то время, когда тебя утомит твой покой.
Пифагорейский сутки распределялся следующим образом: когда пламенный диск солнца выплывал из голубых волн ионического моря, золотые колонны храма Муз, что возвышался над жилищем посвященных, юные пифагорейцы пели гимн Аполлону, выполняя одновременно с этим священный дорический танец, одновременно и мужественный и праздничный.
По окончании простых омовении совершалась прогулка по храму в полном молчании. Каждое пробуждение рассматривалось как воскресение в новую судьбу. Начиная собственный сутки, душа должна была сосредоточиться, дабы в целомудренной чистоте внимать последующему уроку. Под сенью священной рощи ученики группировались около самого Учителя, либо около его представителей, и урок происходил в тенистой свежести деревьев либо под портиками храма. В 12 часов дня произносилась молитва доброжелательным гениям и героям. Эзотерическая традиция говорит, что хорошие духи приближаются к почва вместе с солнечными лучами, в то время как злые духи ищут темноты и появляются лишь с наступлением ночи. Умеренный обед состоял обыкновенно из хлеба, олив и мёда.
Послеобеденное время посвящалось гимнастическим упражнениям, после этого урокам, медитациям и внутреннему подготовлению к уроку следующего дня. По окончании заката солнца происходила неспециализированная молитва, пели гимн космогоническим Всевышним, небесному Юпитеру, Минерв, Провидению, Диан, покровительнице мертвых. Сейчас ладан либо иные фимиамы сжигались на алтаре под открытым небом, и звуки гимна, соединяясь с волнами запахов, негромко поднимались в потемневшем воздухе, в то время, когда первые звезды зажигались в глубокой лазури неба. Сутки заканчивался вечерней трапезой, по окончании чего самый юный из учеников просматривал вслух, а самый старший пояснял прочтённое.
Так протекали дни пифагорейцев, чистые и ясные, как утреннее небо без туч. Год вычислялся по громадным астрономическим праздникам. Так, возврат Аполлона гиперборейского и празднование мистерий Цереры соединял всех., и снова вступивших учеников, и посвященных всех степеней, как мужчин так и дам.
На этих празднествах юные девушки играли на лирах, замужние дамы в пеплумах пурпурового и шафранного цвета выполняли чередующиеся хоры, сопровождаемые песнями с гармоническими переходами антистроф и строф, каковые потом переняла катастрофа.
На протяжении этих праздничных празднеств, на которых, казалось, божественное отражалось и в грации перемещений, и в проникающей мелодии хоров, юный ученик проникался предчувствием оккультных сил, могучих законов оживотворенной природы, глубоких тайн прозрачного неба.
погребальные обряды и Брачные церемонии носили более интимный, но не меньше праздничный темперамент.
Время от времени устраивалась уникальная церемония, возможно чтобы поразить воображение учеников: в то время, когда кто-либо из них покидал добровольно школу и возвращался к прошлой судьбе, либо в то время, когда ученик выдавал тайну эзотерического учения что произошло один только раз, посвященные строили ему гробницу в ограде святилища, как бы для погибшего. Совершая эту церемонию, Преподаватель сказал: он более мертв чем мертвецы, потому что он возвратился к плохой судьбе; его тело двигается среди людей, но душа его погибла; будем оплакивать его. И эта гробница, воздвигнутая живому человеку, преследовала его подобно неотвязной тени, подобно ужасному предзнаменование.
ВТОРАЯ СТУПЕНЬ — ОЧИЩЕНИЕ {11}
Числа. Теогония
Радостный сутки, золотой сутки, как говорили древние, был тот, в то время, когда Пифагор принимал нового ученика в собственном жилище и празднично присоединял его к последовательностям собственных учеников. Результатом этого были яркие сношения с Преподавателем; принятый ученик проникал во внутренний двор, куда допускались только одни верные последователи. Из этого наименование эзотерические (те, каковые в), противополагавшиеся экзотерическим (те, каковые вне). С этого и начиналось настоящее посвящение.
Откровение пребывало в полном, обоснованном изложении оккультного учения, начиная с первооснов, заключенных в загадочной науке чисел, до последних результатов всемирный эволюции, до высшего назначения божественной Психеи, души людской. Эта наука чисел была известна под разными именами в Азии и храмах Египта, и без того как она давала ключ ко всей тайной теории, ее шепетильно скрывали от непосвященного.
Цифры, буквы, другие начертания и геометрические фигуры, являвшиеся знаками данной алгебры оккультизма, были понятны одному только посвященному. Данный последний раскрывал их суть новому адепту только по окончании того, как приобретал от него клятву молчания.
Пифагор формулировал священную науку в книге, написан-ной его рукой и носившей наименование: Hiйros Logos, священное слово. Эта книга не дошла до нас, но позднейшее произведение пифагорейцев Филолая, Архита и Гиероклеса, и трактаты Аристотеля и диалоги Платона, Порфирии и Ямвлиха, знакомят нас с её правилами. И в случае, если правила эти оставались до сих пор непонятными для современных философов, это случилось оттого, что значение и смысл их можно понять только методом сравнения всех эзотерических теорий Востока.
Пифагор именовал собственных учеников «математиками» по причине того, что его обучение начиналось с учения о числах. Но эта священная математика либо наука правил была другая, чем та, которой обладают философы и наши учёные: она была одновременно и более трансцендентна и более жизненна, и разглядывала Число не как абстрактное количество, но как значительное и деятельное уровень качества главной Единицы, Всевышнего, источника Всемирный гармонии. Наука чисел была наукой живых сил, божественных качеств в действии, как в мирах, так и в человеке, как в макрокосме, так и в микрокосме. Следовательно, попадая в свойство чисел, схватывая и растолковывая их разнообразные сочетания, Пифагор создавал в сущности целую теогонию либо обоснованную на разуме теологию.
Подлинная теология обязана бы заключать базы всех наук. И она может возвыситься до науки о Всевышнем только тогда, в то время, когда светло продемонстрирует единство и обоюдную сообщение всех остальных наук, только тогда, в то время, когда станет синтезом, объединяющих их в одно целое.
Такую конкретно роль игралась в древних, египетских храмах наука Священного Глагола, и ее-то Пифагор и формулировал более правильным образом под именем Науки Чисел. Она имела притязание владеть ключом сути и жизни бытия. Приверженец, направляемый Преподавателем, начинал с созерцания её начал в собственном собствен ном разуме, перед тем как использовать эти начала к концентрической необъятности развивающихся миров.
Современный поэт предчувствовал эту истину, в то время, когда заставлял Фауста спускаться к Матерям чтобы возвратить жизнь призраку Елены. Фауст хватает волшебный ключ, почва разверзается под его ногами, он практически теряет сознание, он погружается в вакуум пространства. Наконец он достигает Матерей, каковые бодрствуют над первозданными формами великого Целого. Эти Матери не что иное, как числа Пифагора, божественные силы мира.
Поэт передает нам содрогание собственной мысли перед этим ввержением в пропасть Неисповедимого. Для старого посвященного, у которого духовное зрение пробуждалось понемногу как новое чувство восприятия, это внутреннее откровение являлось скорее вознесением в центр пламенеющего солнца Истины, откуда он созерцал все формы и существа, кинутые в водоворот судьбы божественной эманацией.
Само собой разумеется, посвященный не сходу приходил к внутреннему обладанию истиной, к тому могучему сосредоточенью всех сил, которое дает постижение всемирный судьбы. С целью достижения столь тяжёлой гармонии между разумом и волей требовались годы упражнений. Перед тем как овладеть творческим словом, нужно обучиться складывать священный глагол, буквы за буквой, слог за слогом.
Пифагор имел обыкновение давать собственные наставления в храме Муз. Сенаторы Кротона выстроили его по замыслу и по личным указаниям Пифагора рядом с его собственным жилищем, среди деревьев окружающего сада. Лишь ученики второй степени проникали в том направлении вместе с Преподавателем.
В этого круглого храма показывались девять мраморных Муз; по середине стояла Гестия, закутанная в покрывало, праздничная и загадочная. Левой рукой она защищала пламя очага, правой рукой говорила о небе.
У Греков, совершенно верно так же как и у Римлян, Гестия либо Веста была хранительницей божественного начала, которое скрыто во всех вещах. Представительница божественного огня имела собственный алтарь в храме Дельфов, в Пританеи Афин и при каждом домашнем очаге.
В святилище Пифагора она олицетворяла собою божественную науку либо Теософию. Окружавшие ее эзотерические Музы носили — не считая простых собственных мифологических имен — еще имена тех священных искусств и оккультных наук, каковые пребывали под яркой охраной каждой из них.
Урания следила за астрологией и астрономией; Полимния обладала наукой потусторонней судьбе души и мастерством прорицания; Мельпомена с собственной ужасной маской воображала смерти и науку жизни, перевоплощений и трансформаций. Эти три главные Музы, совместно забранные, олицетворяли собой всю космогонию либо небесную физику, Каллиопа, Клио и Эвтерпа являлись представительницами людской либо психотерапевтической науки с соответствующими ей искусствами: медициной, моралью и магией.
Последняя несколько — Терпсихора, Эрата и Талия управляли земной физикой, наукой элементов, камней, животных и растений.
Так сходу перед учеником оказались сходу все линии наук, начертанные на организме вселенной, и выраженные в лице Муз, освещенных божественным пламенем. Вступив с собственными учениками в это негромкое святилище, Пифагор раскрывал книгу Глагола и начинал собственный эзотерическое обучение.
Эти Музы, сказал он, не более как земной образ божественных сил, духовную красоту которых вы станете созерцать в себя. Как они устремляют собственные взгляды на пламя Весты, из которого все они случились и что дает им перемещение, ритм и мелодию, кроме этого должны и вы погружаться в центральный Пламя вселенной, в божественный Разум, дабы вместе с Ним изливаться во все Его видимые проявления.
После этого Пифагор увлекал собственных учеников из видимостей и мира форм, уничтожал пространство и время и с могучей силой уносил их с собой в великую Монаду, в самую сущность несотворенного Бытия. Пифагор именовал ее Единицей, заключающей в себе всю полноту гармонии, которая имеется мужское начало всепроникающего Огня, самодвижущийся Разум, нераздельный и непроявленный, творящий преходящий миры, Единый, Вечный, Неизменный, скрытый под многообразием форм, каковые приходят, уходят и изменяются.
Сущность вещей ускользает от человека, говорит пифагореец Филолай. Он познает только явления этого мира, в котором конечное сочетается с нескончаемым. Как же может он определить их? Лишь потому, что существует между остальным и ним миром гармония, единение, неспециализированное начало; а это неспециализированное начало дает вещам Единый, что вместе с Собственной Сутью придает им смысл и меру. Он имеется мера, определяющая отношение между субъектом и объектом, тот суть вещей, при помощи которого душа участвует в Разуме Единого.{12}
Но как приблизиться к Нему, Непознаваемому? Видел ли кто-либо начальника времен, душу солнц, источник разумов? Нет; только сливаясь с Ним, возможно пробраться в Его сущность.
Он подобен невидимому огню, действующему из центра вселенной, подвижное пламя которого протекает по всем мирам, приводя во вращение окружность.
Пифагор прибавлял к этому, что дело посвящения пребывает в приближении к великому Существу, в уподоблении Ему, в вероятном усовершенствовании, в господствовании над всеми вещами при помощи разума, в достижении той же активности, какой отличается тот невидимый пламя.
Ваше собственное существо, ваша душа, не представляет ли из себя микрокосм, малую вселенную? Она полна несогласий и бурь. И задача в том, дабы осуществить в ней единство гармонии. И только тогда Всевышний проберётся в ваше сознание и только тогда вы поделите Его власть и создадите из вашей воли алтарь очага, трон юпитера и алтарь Весты!
Всевышний, Неразделимая Сущность, имеет своим числом Единицу, которая содержит в ceбе бесконечность, именем — имя Отца, Создателя, либо Вечно-Мужеское, знаком — живой пламя, знак Духа, в котором сущность всего. Вот первое из всех начал.
Но божественные свойства подобны мистическому Лотосу, появляющемуся перед египетским посвященным, распростертым в собственной гробнице, из темноты ночной. В начале это — только блестящая точка, после этого она раскрывается подобно цветку, и пламенная сердцевина распускается подобно светящейся розе о тысяче лепестков.
Пифагор сказал, что великая Монада действует при помощи творческой Диады. С момента проявления Всевышний двойствен: разделимая субстанция и неразделимая сущность; начало мужеское, активное, животворящее, и начало женское, пассивное, либо пластическая живая материя. Диада воображает так слияние Вечно-Мужеского и Всегда женственного в Всевышнем, два фундаментальные божественные особенности. Орфей поэтически выразил эту идея в стихе: Юпитер одновременно и Муж и божественная Супруга. Все совокупности политеизма обладали интуитивно данной идеей, изображая Божество то в мужском образе, то в женском.
И эта Природа, вечная, одушевленная, эта великая Супруга Всевышнего — не только та земная природа, которую мы видим, но и невидимая небесная природа, недоступная отечественному плотскому зрению, Мировая Душа, первозданный Свет, поочередно — Майя, Изида либо Кибела, которая, вибрируя под божественным действием, содержит в себе сущность всех душ, совершенные типы всех существ.
Она же и Деметра, почва, проникнутая судьбой, со всеми заключенными в ней телами, в каковые воплощаются все эти души. Она же и Дама, подруга Приятели.
В человечестве — дама воображает собою природу, и идеальным подобием Всевышнего есть не человек, но женщина и мужчина. Из этого — их непреодолимое, могучее и роковое влечете друг к другу; из этого и упоение любви, в котором проносится мечта нескончаемого творчества и чёрное предчувствие, что Вечно-Мужественное и Всегда женственное достигнут совершенного слияния только в недрах Всевышнего.
Дадим же честь даме на земле и на небесах, — сказал Пифагор совместно со всеми древними посвященными, — она дает нам познание Великой Дамы — Природы. Да будет она её освещенным образом и да окажет помощь она нам понемногу встать до великой Души, которая зарождает, сохраняет и обновляет; до божественной Кибелы, которая в собственной светотканной мантии влачит за собою бесчисленные сонмы душ.
Монада изображает сущность Всевышнего. Диада — его производительное свойство. Последнее вызывает к судьбе вселенную, это — видимое раскрывание Всевышнего в пространстве и во времени.
Показанный мир — тройственен, потому что как человек складывается из трех разных элементов, сплавленных совместно, из тела, духа и души, так же и вселенная делится на три концентрический сферы: мир естественный, мир человеческий и мир божественный. Так, Триада либо закон троичности имеется образующий закон вещей и подлинный ключ судьбы. Потому что, он опять и опять видится на всех ступенях лестницы судьбы, начиная с органической клетки, он проходит через физический строй животного тела, через всю деятельность кровеносных спинномозговой системы и сосудов, до сверхфизической организации человека, самого Бога и вселенной включительно.
Ключ данный раскрывает, как бы по волшебству, перед изумленным разумом внутреннее строение вселенной; он же показывает и на нескончаемые соотношения между микрокосмом и макрокосмом. Закон данный действует подобно свету, что, проходя через предметы, делает их прозрачными и заставляет все миры, и великие и малые, светиться подобно чудесным фонарям.
Попытаемся узнать данный закон методом аналогии между вселенной и человеком.
Пифагор признавал, что людская дух в собственной бессмертной, невидимой и абсолютно-деятельной природе, происходит от Всевышнего. Потому что дух имеется то, что двигается само по себе. Пифагор именовал тело — его смертной, делимой и пассивной частью. Он полагал, что то, что мы именуем душой, тесно связано с духом, но складывается из третьего посредствующего элемента, что происходит от космического флюида; исходя из этого душа подобна эфирному телу, которое дух ткёт и образует для себя сам. Без этого эфирного тела материальное тело не имело возможности бы развивать живых сил и было бы инертной массой без судьбы.{13}
Душа владеет формой, сходной с телом, которое она оживляет, переживая его пороге распадения и смерти. Она делается тогда — по выражению Платона и Пифагора — легкой колесницей, которая увлекает дух в божественные сферы, либо же низвергает его в мрачные области материи, смотря по её особенностям, хорошим либо плохим.
эволюция и Организация человека повторяются на всех ступенях судьбы и во всех сферах бытия. Подобно тому, как людская Психея бьется между духом, что ее завлекает, и телом, которое ее задерживает, так и все люди начинается между миром естественным и животным, в котором оно загружено собственными земными корнями, и божественным миром чистых духов, где прячется подлинный источник, к которому оно и пытается встать.
Да и то, что происходит в человеке, повторяется и на всех планетах и во всех солнечных совокупностях, только в разных соотношениях и в неизменно возобновляющихся разных видах.
Растяните круг до бесконечности, и попытайтесь охватить в едином понятии все бесконечные миры. Что отыщете вы в них? Творческую идея, миры и астральный флюид в ходе эволюции: дух, тело и душу Всевышнего. Приподнимая покров за покровом и измеряя свойства самого Всевышнего, мы заметим в Нем Диаду, и Триаду, каковые облекаются в неисповедимые глубины Монады, подобно звездам, появляющимся в пропастях бесконечности.
Уже по этому краткому изложению возможно делать выводы, какое первенствующее значение придавал Пифагор закону троичности. Возможно заявить, что закон данный воображает краеугольный камень всей эзотерической науки. Все великие создатели религий знали данный закон, все теософы предчувствовали его. Оракул Зороастра говорит:
Число три царствует везде во вселенной,
Монада же имеется начало его.
Великая заслуга Пифагора пребывала в том, что он формулировал данный закон с ясностью греческого гения. Он сделал из него центр теогонии и базу всех наук.
Уже прикрытая покровом в экзотерических писаниях Платона и совсем непонятая позднейшими философами, мысль эта была постигнута в новейшие времена только немногими посвященными в оккультные науки.{14}
Из всего сообщённого светло, какую широкую и прочную базу давал закон общей троичности, как для классификации наук, так и для психологии и построения космогонии.
Подобно тому, как мировая троичность сосредоточивается в единстве Всевышнего, так и людская троичность сосредоточивается в самосознании и воле, в которых все способности тела, духа и души сливаются в одном живом единстве.
Людская и божественная троичность, заключенная в Монаде, образует священную Тетраду.
Но человек осуществляет собственный единство только условным образом. Потому что его воля, воздействующая на все его существо, не имеет возможности функционировать одновременно и совсем во всех его трех проводниках, т. е. в инстинкте, в душе и в интеллекте.
сам Бог и Вселенная представляются ему поочередно и последовательно отраженными в этих трех зеркалах. Во 1-х, видимый через инстинкт и через калейдоскоп эмоций Всевышний многообразен и нескончаем, как его проявления; из этого — политеизм, в котором число всевышних неограничено. Во 2-х, отраженный в разумной душе, Всевышний — двойствен, т. е. складывается из материи и духа; из этого — дуализм Зороастра, Манихеев и некоторых вторых религий. В 3-х, отраженный в чистом Разум, Всевышний — тройствен, т. е. есть духом телом и душой во всех проявлениях вселенной; из этого культы Троицы в Индии (Брама Вишну, Шива) и Св. Троицы в христианстве (Папа, Святой и Сын Дух).
И наконец, познанный волей, в которой сливается все, Всевышний есть Единым и из этого исходить герметический монотеизм Моисея во всей собственной строгости. Тут нет уже олицетворения, нет воплощения. Тут мы выходим из пределов видимой вселенной и вступаем в царство Полного. Предвечный царствует один над Миром, обращенным в прах.
Различие религий происходит от того, что человек постигает Всевышнего только через призму собственного собственного существа, условного и конечного, в то время как Всевышний неустанно осуществляет единство трех миров в общей гармонии вселенной.
Это уже само по себе показывает на волшебное значение Тетраграммы в порядке идей. В ней заключены не только базы наук, способ и закон существ их эволюции, но и источник разных религий и их главного единства. В ней прятался вправду общий ключ. Из этого — энтузиазм, с которым Лизис сказать о ней в Золотых стихах и в этом же возможно видеть обстоятельство, по какой причине пифагорейцы клялись этим великим знаком:
Клянусь тем, что запечатлел в отечественных сердцах
Священную Тетраду, величавый и чистый знак,
образец Богов и Источник Природы.
Пифагор шел еще дальше в собственном учении чисел. В каждом из них он определял тот либо второй принцип, тот либо второй закон, ту либо другую активную силу вселенной. Он сказал, что главные базы находятся в четырех первых числах, потому что складывая либо помножая их между собой, возможно отыскать и все остальные числа.
Совершенно верно кроме этого и нескончаемое разнообразие существ, образующих вселенную, происходить из сочетания трех первичных сил: материи, духа и души, под творческим импульсом божественного единства, которое их смешивает и дифференцирует сосредоточивает и дает силу им.
Вместе с другими преподавателями эзотерической науки, Пифагор придавал солидную важность числам семь и десять. Складываясь из трех и четырех, семь свидетельствует соединение человека с божеством; это — число адептов, великих посвященных и без того как оно высказывает полное осуществление всего, проходящего через семь ступеней, — оно есть изображением закона эволюции. Число десять, образуемое из сложения первых четырех чисел и заключающее в себе число семь, имеется идеальное число, потому что оно высказывает собою все начала Божества, вначале развивавшиеся, а после этого — слившиеся в новом единстве.
Заканчивая преподавание собственной теогонии, Пифагор показывал своим ученикам девять Муз, олицетворяющих науки, сгруппированные по три совместно, — Муз, соответствующих тройной троичности, показанной в девяти образующих и мирах вместе с Вестой, хранительницей первичного Огня, священную Декаду.
ТРЕТЬЯ СТУПЕНЬ — СОВЕРШЕНСТВО {15}