Первого августа, когда льдина находилась на 88° с. ш., к лагерю приблизилась медведица с двумя медвежатами. Первым заметил гостей пес Веселый. Он был привязан к пустым нартам в наказание за то, что растаскал положенное для просушки мясо. Веселый громко залаял. Из палатки выскочил с винтовкой дежурный Кренкель. Он не стрелял, ожидая, когда звери подойдут ближе. Но все дело испортил Веселый. Охотничий инстинкт придал ему такую силу, что пес оборвал привязь и помчался за медведями. Медведица испугалась и, подгоняя свое семейство, пустилась наутек. Скоро звери скрылись в тумане. Мы пошли за ними, но потеряли их из виду.
Веселый гонялся за медведями часа три и вернулся мокрый, уставший. С виноватым видом он залез под мою койку.
Вскоре после визита медведей мы заметили у края льдины лахтака (морского зайца), а несколько дней спустя — двух нерп.
Начальник дрейфующей станции «Северный полюс» И. Д. Папанин. Напряженную трудовую жизнь на льдине зимовщикам скрашивал пятый член экспедиции — пес Веселый. Он всюду неотступно следовал за Папаниным, к которому почувствовал особую привязанность с первого же дня пребывания на льдине.
Окрестности Северного полюса оказались не такими пустынными, как представляли их некоторые исследователи, утверждавшие, что на полюсе нет жизни. С первых же дней нашей жизни на льдине нас постоянно навещали птицы — пуночки, чистики, чайки.
Радостное волнение доставили нам перелеты через полюс Чкалова и Громова. Мы регулярно передавали им по радио метеосводки. К великому огорчению, нам не удалось увидеть их: Чкалов пролетел над нами в облаках (мы только слышали шум мотора), а трасса полета Громова прошла в стороне от нашей льдины.
Осень началась с середины августа. Дрейф льдины значительно ускорился. На случай внезапного сжатия льдов или появления трещин мы держали на трех нартах аварийный запас горючего, продовольствия и одежды. Обследование соседних льдин показало, что кругом происходило сильное сжатие льдов.
Начинало темнеть, близилась долгая полярная ночь. Оранжевый диск солнца еле поднимался над горизонтом.
Осенние дни были самыми неприятными. Мы работали в мокрой одежде. Негде было согреться и высушиться. Особенно неприятно становилось, когда после дождя наступал мороз. Мокрая одежда превращалась в лед. Приходилось возвращаться в палатку, разводить примус, и тогда с одежды капала вода. Все с нетерпением ждали наступления устойчивых морозов.
5 октября в последний раз показалось солнце. Началась полярная ночь. Прибавилась тяжелая работа — очистка баз от снега. Снег был настолько плотным, что ноги не оставляли па нем следов. Очень тяжело стало работать у гидрологической лебедки. Мороз обжигал руки, пальцы примерзали к металлическим приборам и тросу. Лупку, у которой стояла гидрологическая лебедка, затянуло крепким льдом. Как ни старались мы долбить ее, мороз оказывался сильнее нас. Приходилось нагружать на нарты лебедки, ящики с приборами и, навалившись па длинные лямки, тянуть их к образовавшейся широкой полынье за километр от лагеря. Нашим спутником бывал пес Веселый. Как всегда, он только мешал нам: хватал лямку зубами и тянул нарты назад. От полыньи к лагерю протягивали веревку, чтобы не заблудиться в темноте. Часто приходилось возвращаться в пургу.
Однажды в пургу, будучи всего в 100 м от палатки, мы в кромешной мгле целых два часа искали свое жилище.
В полярных условиях мы отпраздновали XX годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Е. К. Федоров записывает показания метеорологических приборов.
Утром 7 ноября слушали по радио передачу парада с Красной площади. Через репродуктор доносились далекий шум Красной площади, звуки торжественного марша, грохот идущих мимо мавзолея танков. Потом мы все вышли из палатки под звездное небо и на высокий торос подняли алое знамя. Я сказал короткую речь, затем троекратным винтовочным залпом мы приветствовали великий международный праздник.
Мы не чувствовали себя одинокими среди пустыни дрейфующих льдов, а жили одной жизнью, одними мыслями со всеми трудящимися пашей Родины.
2 января 1938 г. показалась заря — тоненькая розовая полоска на горизонте. Нас несло вдоль восточных берегов Гренландии, Океанские глубины уже кончились. 3 января была отмечена глубина моря всего в 230 м, а 4 января — 162 м. На таких глубинах работать было легче, не приходилось по многу часов крутить гидрологическую лебедку.
Дрейф льдины усилился, и нас несло уже со скоростью 10 миль в сутки. Все чаще наблюдалось сильное сжатие льдов, колебания нашей льдины стали более ощутимы. Работа осложнялась сильной пургой. Палатку и базы занесло такими сугробами снега, что откапывать их не хватало времени и сил. Мы прокопали наружу от двери палатки тоннель и этот выход назвали в шутку «метро». Пользоваться им было очень удобно.
20 января льдину рассекла большая трещина. Она отделила палатку с научными приборами от лагеря. Образовалось разводье шириной 20 м. Пришлось перенести приборы в другое место.
Через несколько дней начался многодневный шторм. В ночь на 1 февраля льдина стала ломаться. Позади палатки раздался сильный треск, потом как-то странно начала поскрипывать сама палатка.
Ощущались далекие толчки и глухие удары. Льдину, так верно служившую нам долгое время, явно разламывало на части.
Выскочив из спальных мешков, мы побежали осматривать льдину. Она раскололась на несколько частей. Трещины постепенно становились все шире и шире. Одна трещина прошла под хозяйственным складом. Пришлось спешно погрузить имущество на нарты и оттащить их в безопасное место. Другая трещина отрезала две базы с горючим и продовольствием. На одном из обломков уплывала гидрологическая лебедка.
Вечером 1 февраля мы телеграммой известили о своем положении Москву.
Между тем шторм не утихал. Обломки льдины продолжало носить и крутить, как во время весеннего ледохода.
На следующий день мы сообщили в Москву, что в районе станции продолжается разламывание обломков полей, посадка самолета невозможна, живем на льдине 50 х 30 м. Этот обломок льдины продолжало нести вдоль берегов Гренландии со скоростью уже более 20 миль в сутки. К счастью, сжатие и разломы ледяных полей прекратились, и мы спокойно продолжали вести научные наблюдения.
Э. Т. Кренкель набирает снеговую воду для чая.
Февраль считается самым трудным месяцем для плавания в Гренландском море. Однако советские моряки сочли для себя великой честью выйти в море и снять нашу экспедицию со льдины. До этого в Гренландском море много дней патрулировал у кромки льда гидрографический бот «Мурманец», неся ледовую службу. Он был слишком мал и слаб, чтобы пробиться через льды к нашему лагерю.
3 февраля из Мурманска вышел ледокольный пароход «Таймыр», а 7 февраля — «Мурман». На борт кораблей были погружены легкие самолеты.
9 февраля из Ленинградского порта вышел «дедушка» ледокольного флота — ледокол «Ермак». Кроме того, 5 февраля с базы Северного флота вышла в Гренландское море подводная лодка.
С волнением мы следили за героической работой советских моряков, которые наперекор стихии настойчиво вели свои корабли к берегам Гренландии.
8 февраля над нами пронесся сильнейший ураган, затем наступило временное затишье. Льдина мчалась на юг со скоростью 23 мили в сутки вдоль берега Гренландии на расстоянии 50-60 миль от него.
Радостью ознаменовалось утро 12 февраля. Кренкель поднял всех криком: «Огонь на горизонте!» Мы выскочили из снежного домика. Вдали горел, не мигая, яркий огонь. Ошибки быть не могло: это прожектор ледокольного парохода «Таймыр». А вечером мы уже вели «световую беседу» с моряками «Таймыра».
Вскоре к «Таймыру» подошел «Мурман». Соединенными усилиями корабли пробивались через перемычку льда, чтобы подойти к нашей льдине.
В ночь на 19 февраля огни кораблей были уже совсем близко. Мы зажгли костер и подняли над торосом флаг нашей станции — красное знамя.
В половине второго ночи корабли подошли к кромке льдины. Долго гремело надо льдами «ура» в честь нашей страны и великого советского народа.
В 16 часов 19 февраля наша рация дала в эфир последнюю радиограмму. Мы рапортовали об окончании работы станции.
Карта пути дрейфующей станции «Северный полюс».
По морской неписаной традиции капитану надлежит последнему покидать свой корабль. Льдину я покинул также последним. На высоком снежном холме я поднял флаг СССР, специально укрепил древко, чтобы его не повалил ветер, и перешел на борт корабля. Прощай, наша станция «Северный полюс»!
Вечером на пароходе «Таймыр» нас чествовали советские моряки. Неожиданно в кают-компанию вошел радист. Как-то особенно торжественно и взволнованно, по-военному четко он доложил капитану, что принята радиограмма из Москвы. Руководители партии и правительства приветствовали нашу четверку и экипажи «Таймыра» и «Мурмана». Вскоре у нас произошла трогательная встреча с моряками ледокола «Ермак».
Наш девятимесячный труд на дрейфующей льдине обогатил науку об Арктике. После работы первой дрейфующей станции «Северный полюс» многие тайны Центральной Арктики были раскрыты.
Сделанные промеры глубин дали картину рельефа дна Северного Ледовитого океана на всем протяжении дрейфа льдины. Впервые была измерена глубина океана в районе Северного полюса.
Наши исследования подтвердили предположение о наличии подводного хребта между Шпицбергеном и Гренландией. При каждом измерении глубин мы доставали со дна пробы грунта. Исследования этих проб позволили установить характер геологических отложений на дне Северного Ледовитого океана. Максимальная глубина океана, отмеченная нами, равнялась 4395 м.
Нашими исследованиями уточнено, что на полюсе существует теплое глубинное течение, образуемое атлантическими водами.
До наших работ ученые считали, что жизнь в Центральном арктическом районе крайне бедна. Оказалось, что даже в районе полюса арктические воды полны живых организмов.
Наши ежедневные сводки погоды помогали синоптикам в их работе по составлению более точных долгосрочных и краткосрочных прогнозов погоды.
Было проведено много других наблюдений. Исследования нашей первой дрейфующей станции послужили прочной основой для развертывания дальнейших научно-исследовательских работ в советской Арктике.