Медитация в период античности и в средневековой европе

В Европе совокупности религиозного и философского психотренинга был известны еще во время античности, начиная от Критской цивилизации и древней Рреции. Так, уже в IY в. до н. а. Пифагор применял лечебное действие музыки на психику человека. Возможно, эти способы существовали еще в Орфический период, потому, что пифагорейцы считались последователями и преемниками орфического учения, а сама легенда об Орфее самым ярким образом свидетельствовала о волшебной силе его музыки. По некоторым сведениям, Платон посещал Египет для обучения египетским мистериям [111]. Мысль философского экстаза платоников была после этого подхвачена неоплатониками [152: с. 357 ], и техника успехи транса обрисована в одном произведении древнего неоплатоника в III — IY вв. н. э. Жрецы Дельфийского храма в Афинах кроме этого знали и применяли приемы вхождения в состояние глубокой медитации. Предсказаниям оракулов придавалось громадное значение в политике древних городов.

Медитация в Греции и древнем Риме была связана только с деятельностью жрецов языческих культов древних всевышних. Однако и в народе существовала глубокая вера в чудодейственную силу разных заклинаний и убеждение в том, что всевышние вмешиваются в людские дела и смогут дать излечение. Так, у древних римлян по окончании особых процедур внешнего и внутреннего очищения, предписывавшихся жрецами, больной приносил в храме жертву всевышним; он ложился на труп жертвенного животного, катался на нем и на полу около него, входя в состояние экстаза. Принципиально важно было получить от всевышних какой-либо символ, что больной выздоровеет [111 ]. Поражает сходство для того чтобы способа терапии с некоторыми шаманскими практиками, с той отличием, что сам шаман в большинстве случаев вводит себя в состояние экстаза, катается по полу в потустороннем путешествии , борясь в том месте со злыми духами, что стали причинами болезнь. Имеется основания предполагать наличие таковой практики и у племенных волшебников древних германцев, и вторых племен, населявших Восточную и Юго-Восточную Европу.

Ко времени появления Иисуса Христа громаднейшее разнообразие разных культов существовало в завоеванной римлянами Иудее. Становление христианства, последующие преследования христиан, бурные политические события — все это давало очень разнородную картину духовной судьбы Европы, в случае, если к Тому же учитывать и влияния сугубо восточных религиозных вер. Эра великого переселения народов в III — Y вв. н.э. стала причиной тому, что Запад был практически наводнен разными волшебными практиками. Так, вместе с манихейством (религиозно-философским учением персов, появившимся в III в.) на Балканы пробрался и зороастризм. Предполагается, что он повлиял на формирование мистического учения секты богомилов [111]. Последнее через катаров (альбигойцев) достигло юга Испании и Франции, пока все приверженцы не были стёрты с лица земли крестоносцами в тринадцатом веке. Так дохристианская Европа образовывала так называемый третий пояс мудрости [141 ], накапливав в разнообразнейших мистических и волшебных практиках сохранившиеся осколки более древних знаний греческого, римского либо восточного происхождения. Кроме того в эру разгула инквизиции и позднего средневековья эти знания устойчиво сохранялись в виде народных суеверий, колдовских заговоров, знахарства, разнообразных языческих обрядов.

С всеобщей победой и установлением христианства основной упор медитативной практики сместился в сторону долгих схоластических рассуждений и молитв. Молитвы продолжались по часу-полтора, в противном случае и по нескольку часов, что кроме этого воображало собой не что иное, как медитацию. Более сложные и отточенные медитативные практики существовали в католических и православных монастырях (причем они сохранились и сейчас — к примеру, в литургиях). Особенно это относится к закрытым духовным орденам (к примеру, доминиканцев, тамплиеров, госпитальеров), где существовала сложная многоуровневая иерархическая структура. Деятельность высших кругов этих орденов была закрытой не только для мирян, но и для служителей низших кругов орденской либо церковной иерархии. Сохранившиеся отрывки немногочисленны, и все они являются хорошую почву для современных изучений с целью практических деталей и реконструкции быта духовной практики таких орденов. Но и по сей день возможно сделать вывод о наличии особых упражнений. Так, к примеру, одно из высказываний тамплиеров гласит: Ищи сокровище в сердце собственном, что абсолютно соответствует многим тайным восточным учениям. Известно кроме этого существование Логос-медитации, Иисусовой молитвы в православии, и, иначе, экзерци-ций иезуитов. Совокупность медитативной практики, развитая основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой, описывалась как разработка воображения, направленная на психологическое развитие индивида и его духовное перерождение. Были отмечены [178] значительные совпадения между главными элементами этих духовных упражнений, практикой йогической медитации и фрейдовской психотерапией. Святой преподобный Серафим Саровский медитировал часами, погружаясь в себя и приобщая собственный сознание Всевышнему [133], не смотря на то, что слово медитация и отсутствует в описаниях его жизни. Иисусова молитва (Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!), которой он придавал значение , повторялась им многократно, как и постоянное чтение мантр на Востоке (Джапа-медитация).

Многие подвижники раннего христианства оставили нам целые сборники различных поучительных назиданий, заповедей и просто наблюдений [см. 55; 119; 133]. Все они обусловили неспециализированный духовный настрой средневековой Европы, что отразился и в трудах философов, общественных деятелей и писателей той эры. Так, Михаил Пселл (1018—90-е гг. 11 в.) в Византии призывал к бережному обращению к критическому анализу и античному наследию его положений в свете христианского учения. Он признавал наличие высшей философии как теологии, постигаемой лишь озарением более, и низшей философии, т. е. научного знания, дешёвого формальным логическим выводам. Между ними ставилась наука о бестелесном, т. е. математика и второе абстрактное знание. Так, целью философской деятельности Пселла был синтез древних, оккультизма и христианских воззрений неоплатонического типа [152]. Несколькими столетиями позднее Николай Кузанский (1401—1464 гг.) пишет трактаты О видении Всевышнего и О вершине созерцания. В первом произведении он пробует поведать о чудесах, раскрывающихся превыше всякого чувственного, рассудочного и интеллектуального видения, ввести в священную темноту, дабы почувствовать среди мрака присутствие неприступного света; пускай любой по-своему, методом, что ему отправит Всевышний, неустанно пробует приблизиться к нему и тут на земле… предвкусить… пир вечного счастья… [84: с. 35]. Потом Н. Кузанский практически обрисовывает в предисловии методику медитации над иконой, другими словами по сути то же, что рекомендует Йогашакти Сарасвати в качестве йогического упражнения [ср. с 184] (!). Отходя от иконы на восток, на запад либо в других направлениях, наблюдатель обязан ощутить неотступный взор иконы, вечное присутствие Всевышнего везде и везде. Потом он пишет: Задумавшись об безотносительном зрении, которое я отделяю от всех и всяческих органов зрения, и сообразив, что это полное зрение во всем конкретном бытии…, я начинаю замечательно осознавать, что сущности зрения вовсе не обязательно в собственности поочередность и неодинаковость видения… Безотносительное зрение свернуто заключает в себе все методы видения…, в полном зрении все методы его конкретизации существуют без ограничения… [84: с. 37—38]. Таковой подход чуть ли не тождествен йогическому прямому восприятию, о котором свидетельствуют многие источники [напр., 22; 23; 29; 71; 160; 184]. В работе О вершине созерцания Н. Кузанский продолжает, правда с громадным оттенком схоластики, тему о сверхчувственном восприятии всего Божественного, говоря о возможности ума видеть выше всякой постижимой силы [85 ]. В бессчётных работах задачей познавательной деятельности человека философ ставит познание Божественной Истины, а средством — просветление сознания.

Тут направляться кроме этого упомянуть и об Иоганне Экхарте ( либо Майстере Экхарте ) (1260—1328 гг.) — германском мыслителе, которого именуют кроме этого великим мистиком средневековья. Не обращая внимания на то, что он был монахом-доминиканцем, его воззрения значительно отличались от ортодоксального христианства. Человек, по Экхарту, способен познавать Всевышнего потому, что в самом человеке имеется искорка, единосущная Всевышнему. Отрешаясь от собственного Я, соединяясь с Божественным ничто, душа человека есть средством вечного порождения Всевышним самого себя. Отрывки из произведений Экхарта, как отмечал Б. Сахаров [128 ], весьма близки отдельным высказываниям Шанкары (788—820 гг.) — известный мистика и индийского философа, ведущего представителя учения Веданты. По Экхарту, за Всевышним стоит Божество ( Gotheit ), т. е. безличный и бескачественный Абсолют, представленный в трех лицах.

Независимо от конкретных изюминок философских и теологических воззрений различных отдельных мыслителей и школ средневековой Европы, все они разглядывали в качестве фундамента духовного прогресса человека совокупность морально-нравственных постулатов, т. е. христианских заповедей. Эти заповеди сводятся к следующим главным положениям [83 ]: 1) Я имеется Господь Всевышний твой (т. е. Всевышний един); 2) не сотвори себе кумира; 3) не произноси имени Господа Всевышнего твоего зря; 4) не забывай сутки субботний: шесть дней трудись, посвятив седьмой — субботу — Господу Всевышнему твоему; 5) чти отца и мать собственных; 6) не убий; 7) не прелюбодействуй; не похить; 9) не произноси фальшивого свидетельства на ближнего твоего; 10) не захоти жены, дома, раба, рабыню и всего другого, что в собственности ближнему твоему. О том, как эти заповеди соблюдались на практике в Западной Европе, знают многие: тут и костры инквизиции, и крестоносцы, и разврат папского двора. Так или иначе, главная мысль христианства выдерживалась постоянной, кроме того в различных его течениях. Это — спасения человека и идея греха. В случае, если люди поймут, что безнравственны, и направят собственные помыслы в сторону очищения души, поверят в великого Божественного спасителя — Иисуса Христа, что был отправлен Всевышним на землю и собственной мученической смертью искупил грехи человеческие, они будут спасены [28 ].

Очень принципиально важно подчернуть, что церковные обрядные формы, принятые в христианстве, еще не составляют сущность самого учения. Так, святой Серафим Саровский сказал [133: с. 51]: Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, но не в делании лишь их состоит цель отечественной христианской жизни, не смотря на то, что они и являются необходимыми средствами с целью достижения ее. Подлинная же цель судьбе отечественной христианской пребывает в стяжании Духа Святого Божьего. Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня… сущность средства для стяжания Святого Духа Божьего.. Стяжание, либо приобретение Святого Духа, он потом сравнивает с хранением и наживанием денег их в банке. Казалось бы, сравнение достаточно необычное, но и Омраам Михаэль Айванхов, раскрывая многие тайные нюансы христианства с позиций эзотерических знаний Посвященных [3; 175 ], кроме этого сопоставляет результаты молитвенной и другой практики с накоплением достатков в небесном банке, где нет ничего, что исчезает бесследно, а все учитывается по окончании смерти человека. Любопытно, что все эти воззрения абсолютно совпадают с подобны ми представлениями религий Востока (см. ниже). Особенно это видно на примере высказываний Блаженного Диадоха ( YII в.): Предел, либо верх совершенства веры, имеется бесстрастное погружение ума в Всевышнего (55: с. 7 ]. Это погружение ума в Всевышнего абсолютно созвучно теоретическим основаниям учений Востока: буддизма, индуизма, йоги и др. (см. ниже).

Но, не обращая внимания на сходство многих положений западной и восточной философской мысли и религиозных теорий, лишь на Востоке мысль психофизического совершенствования человека взяла самоё полное, всестороннее обоснование. Культура Запада в исходной базе базировалась на древнеримской, большую роль придававшей формированию техники и научному знанию. Исходя из этого господствовала четкая совокупность формально-логических, конструкций, где любой объект был конечным и строго определенным, в отличие от восточных учений, где полисемантизм терминов — простое явление в связи, в первую очередь, с распространенной теорией макро- и микрокосма (см. ниже — раздел 3.5). Древность восточных цивилизаций и доминирование в их культурах установки на проблемах человека — все это привело в итоге к тому, что методики медитации были отшлифованы (плоть до небольших подробностей самым тщательным образом. Что есть самым главным — они были приведены в соответствие с разнообразными качествами психологии, физиологии, биоэнергетики человека в связи с изюминками внешней природы и космическими ритмами. Так, появились стройные и целостные совокупности духовного и физического совершенствования человека. Практическая апробация этих теорий в течении более 5—6 тысяч лет нечайно внушает уважение, и скептицизм рассеивается по мере предстоящего знакомства с этими учениями [77 ].

Медитация в старом Китае

И. А. Ефремов в известном романе Таис Афинская привел догадку, в соответствии с которой маленькая сохранившаяся часть населения Атлантиды двинулась на восток. Одна группа беженцев обосновалась в устье Нила, откуда пошли величественные культы египетских жрецов, основанные на необъяснимо высоких знаниях астрономии, математики, людской души. Вторая несколько направилась дальше и разделилась потом на две ветви. Одна часть обосновалась в Индии, вторая — в Китае. Так или иначе, происхождение истоков этих цивилизаций в большинстве случаев относят к 3—4 тысячелетию до н. э., и тут еще довольно много малоизвестных и малопонятных до тех пор пока фактов. Среди таких необъяснимых до тех пор пока качеств — применение на практике порошковой металлургии (которая на Западе была удачно применена только в середине XX в.), чудеса архитектурных ответов, космогонические теории, к каким отечественная наука пришла недавно, и др. Так или иначе, конкретно в Индии и Китае мы находим самые сложные и отточенные методики медитативной практики. В старом Китае они были связаны по большей части с философско-религиозными учениями буддизма и даосизма.

Происхождение даосизма.связывают с именем легендарного старого философа Лао-цзы, автором трактата Дао-дэ цзин (Книга о дао и дэ), относящегося к IV — III вв. до н.э.). В соответствии с легенде, мать вынашивала Лао-цзы пара десятков лет и родила стариком, откуда и происходит один из переводов его имени — Ветхий ребенок (второй, разумеется более верный, — Ветхий философ, потому, что символ цзи свидетельствует еще философ, духовный наставник, преподаватель). Идя на запад, Лао-цзы покинул смотрителю пограничной заставы собственный произведение Дао-дэ цзин [28; 111; 152 ]. Имеется основания предполагать, что истоки даосизма намного древнее. Так, к примеру, одна из книг, употреблявшаяся даосами — И цзин (Книга изменений), как предполагается [111], относится к 3 тысячелетию до н. э. Второй элемент даосских воззрений — теория первичных элементов (см. раздел 3.5) кроме этого говорит о большей древности этого учения, чем датируется Дао-дэ цзин.

База даосизма — концепция Дао, т. е. концепция общего закона либо пути Вселенной, по которому она начинается. Дао господствует везде и во всем, в любой момент и очень. В природе все, к примеру тростник либо гора, подчинено Дао. Вот вещь, в хаосе появляющаяся; прежде земли и неба появившаяся! О Тихая! О лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Везде действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени. Обозначая иероглифом, назову ее Дао…,— читаем в Дао-дэ цзин [58: с. 128]. Дао невидимо, его нельзя выразить словами, абсолютно познать и выразить в терминах логического аппарата. Невидимое и неслышимое, недоступное органам эмоций, постоянное и неисчерпаемое, безымянное и бесформенное, оно дает начало и форму всему во Вселенной [28 ]. Так она характеризуется и в более позднем трактате преемника и последователя учения Лао-цзы — Чжуан-цзы [89 ]. Имматериальный темперамент Дао ведет к возможности его познания чисто интуитивным образом. В школах философов-даосов оно, по всей видимости, обозначало и закон как природу вещей, а в синтетическом замысле — и саму жизнь [111 ]. Л. С. Васильев [28 ] отмечает прямую близость понятия о

Дао к индо-арийской концепции о общем Брахмане, безличном Абсолюте, эманация которого сотворила видимый мир.

У даосов были пять заповедей (у-цзе): не убивать, не выпивать вина, не лгать, не воровать, не прелюбодействовать. Предписывалось совершение десяти хороших дел: почитание своих родителей, верность наставнику и господину, сострадание ко всем тварям, помощь страждущим кроме того во вред себе, освобождение на птиц и волю животных, возведение мостов, посадка деревьев, строительство колодцев и жилищ у дорог, наставление неразумных людей и проч. [145 ]. Без соблюдения этих моральных правил не может быть духовного прогресса и верховная цель человека останется нереализованной.

Верховная цель человека, в соответствии с представлениям даосов, пребывает в том, дабы познать Дао, направляться ему и слиться с ним. В этом — суть, цель и, в один момент, счастье для людей. Нарушение правил естественной судьбе, отход от Дао ведет к заболеваниям, дряхлости и преждевременному старению. Напротив, естественность и простота судьбы, следование Дао дают здоровье и долголетие. Фундаментальный закон для человека — принцип недеяния (у-вэй), т. е. ненарушение естественного хода процессов, мирового порядка вещей, определяемого Дао. В эмпирическом мире Дао проявляется через собственную эманацию — т. е. дэ. Дэ, со своей стороны, применительно к человеку обусловливает его жизненную энергию (ци). Дэ возможно кроме этого переведено как сущность, суть существования, природное уровень качества, что, на отечественный взор, близко к индийскому понятию дхарма (см. ниже).

Разбирая даосские концепции, возможно выделить триаду Дао— дэ—ци, части которой связаны причинно-следственной зависимостью. Выделение таковой триады имеет серьёзное практическое следствие: контроль над ци, концентрирование в себе жизненной энергии (при наличии обратной связи в таковой совокупности) ведет к трансформации дэ, а улучшение и усиление дэ, со своей стороны, ведет к большей близости человека к Дао. Такая схема может разрешить растолковать сущность даосской практики физического и духовного самосовершенствования.

Знание алхимии, потребление препаратов, изготовленных из природных минералов и лекарственных растений, медитативные упражнения и дыхательная гимнастика приводили к замечательному долголетию: как утверждают легенды, возраст 800—1200 лет считался в полной мере приемлемым для даосских мудрецов (что согласуется кроме этого с долгожительством библейских старцев!), а кое-какие из них, как утверждается, достигли кроме того физического бессмертия. Многие знания даосов были утеряны потом, а сохранившиеся советы практического характера в монументах письменности зашифрованы в иносказательных формах, бессчётных сравнениях, намеках, в которых имел возможность разобраться лишь узкий круг посвященных лиц. Мы же можем, в большинстве случаев, воссоздать технику исполнения упражнений даосской йоги только в общем.

Рекомендуемые разными даосскими школами достижения и пути спасения физического бессмертия были разнообразны. Так, один из них пребывал в потреблении определенных растений, трав, грибов, минералов либо особых лекарств. Приверженцы внешней алхимии (вэйдань) в базе таких лекарств применяли золото либо серебро, добываемое разными методами из свинца, киновари, ртути [145 ]. Это сближает даосов с сектой Расайана в старой Индии, каковые в отыскивании аналогичных лекарств, дающих бессмертие, первыми фактически применяли соли тяжелых металлов в медицинских целях [см. 10]. Даосы думали, что пилюли бессмертия тем действеннее, чем более рафинировано, очищено, и концентрировано лекарство. Для усиления их действия кроме этого рекомендовались очищения, посты, уединение в горах либо на островах. В соответствии с преданиям [28 ], принятие пилюль бессмертия в большинстве случаев сопровождалось сперва видимой смертью принявших их людей, каковые после этого приходили в себя и становились бессмертными.

Второе направление даосской практики, фактически и связанное с даосской йогой, именовалось внутренней алхимией (нэйдань). Оно пребывало в выплавлении внутренней пилюли бессмертия в самом теле человека за счет совокупности контроля внутренних энергетических потоков в организме. Тут базой помогали бессчётные упражнения медитации и дыхательной гимнастике, каковые приводили к особому распределению и накоплению в теле человека жизненной энергии — ци. Эта практика в экзотерическом замысле известна как совокупность ци-гун (либо цзо-гун) [56; 145].

Базу даосской йоги составляли дыхательные упражнения. Так, в трактате IY в. н. э. Бао-пу-цзы рекомендуется следующее упражнение: Начинающий вдыхает через шнобель и, задержав воздушное пространство, считает до 120, после этого выдыхает через рот. выдох и Вдох должны производиться беззвучно. Недалеко от ноздрей направляться держать гусиное перо, и в то время, когда умение достигает того уровня, что перо перестает дрожать, то первый этап мастерства дыхания можно считать совершённым. На следующем этапе счет понемногу возрастает, пока не достигнет тысячи, причем практикующий увидит, что он не стареет, а делается все моложе… [111]. Дыхательные упражнения проводились в состоянии полного спокойствия, самоуглубления и созерцания. Даосы думали, что по окончании появления на свет человеку направляться дышать эмбриональным дыхани ем, по замкнутому кругу. Проводя лот воздушное пространство через внутренние препятствия, заставы (гуань), доставляя его в определенные места, возможно было в итоге выплавить пилюли бессмертия в самом организме. При заболевания воздушное пространство доставлялся к больному органу, что в итоге приводило к выздоровлению [145]. Занимающемуся предписывалось собирать эфир прошлого неба (изначальную тонкоматсриальную субстанцию, существовавшую до происхождения Вселенной), либо изначальный воздушное пространство и концентрировать его в себе [14]. Такая практика, как мы заметим ниже (см. кроме этого разделы 6.18 и 6.23), по сути сходна с теорией накопления праны индийскими йогами. Но совершить кое-какие другие аналогии даосской и индийской йоги затруднительно. Это, к примеру, относится к имматериальной внутренней пилюле бессмертия, которая выплавляется в теле практикующего.

Совершенствуясь, нужно собирать прошлое небо, {тогда} довольно много воздуха и эссенции проберётся в священную сокровенность. Соединены четыре формы в едином теле, в подлинном огне пяти первоэлементов плавится золотая пилюля. Стихии инь и ян сливаются — тогда лишь это — Путь, младенец и девица совместно дремлют. Слева светло синий дракон, неподвластный людям, справа белый тигр — воистину он свиреп. Между ними был подлинный бессмертный. Схватил их обеими руками, уложил их совместно. Дракон провалился сквозь землю, чувство появилось, тигр успокоился, два начала соединились — завязалась золотая пилюля… [14: с. 214]. …Достигший совершенства патриарх от прохода Вэйлюй встал к небу. Во вторую стражу пребывал в покос, действовал по собственной воле. Через двойную заставу Цзяцзи пробрался в сокровенйую вакуум. Встретился подлинный дух. {Он} осветил песчинки Ганга до самого дна. Сокровенную идея — не ведают люди — искать в себе нужно… Во Дворе Пяти светил осветил тёмный терем. Показалась {его} вершина. Серебряная река течет вниз. Воистину сокровенно глиняный котел. Желтый двор, судьба и природа соединились… [14: с. 203]. Эти отрывки, обрисовывающие технику даосских упражнений, забраны из трактата XYI в. Баоцзюань о Пу-Мине, в котором изложено вероучение буддийско-даосской секты Хуантяньдао (Желтое небо). Из них видно, как шепетильно оберегались тайны практики от посторонних, а неискушенному западному читателю они по большому счету смогут показаться каким-то мистическим бредом. Осознать подобные цитаты возможно лишь на базе глубоких знаний воззрений даосов о Космосе, соотношении макро- и микрокосма, первичных элементов, анатомических терминов. В совокупности даосских взоров о внутреннем строении человека одинаковые органы обычно имели по паре названий, и напротив, в зависимости от контекста одно да и то же слово имело возможность обозна чать различные анатомические структуры [145]. По мере раскрытия тайн индийской йоги (см. ниже) делается ясным, что в приведенных отрывках обращение шла не столько о дыхательных упражнениях, как это в большинстве случаев считается [напр., 28; 111; 145 ], сколько о сложных медитативных процедурах по обнаружению внутренних энергетических потоков и волевому управлению их перемещением. Так, к примеру, из того же трактата — Баоцзюаньо Пу-Мине — известно о существовании даосского упражнения поменять Кань и Ли местами. Среди многих значений этих иероглифов возможно отыскать, что Кань соответствует Луне, а Ли — Солнцу. Подобное упражнение имеется и в индийской йоге (см. раздел 6.20).

Потом даосизм претерпел разнообразные трансформации, разделившись на последовательность отдельных направлений и практик. Обычно даосские воззрения соединялись с буддийскими традициями и включались в вероучения разных китайских, японских и других сект либо религиозно-философских школ.

Вторая великая религия мира, оказавшая огромное влияние на развитие и становление культур государств Востока, — буддизм. Он зародился в Индии в 6—5 вв. до н. э.; его основатель — Сиддхартха Гаутама (Будда). Из Индии он после этого распространился в соседние регионы: Китай, Монголию, Тибет, Лаос, Камбоджу, Вьетнам, Японию и др. Базой буддизма считается учение о страдании (четыре добропорядочные истины) и восьмеричном пути спасения, достижения Нирваны и спасения души [28; 36; 47; 56; 110; 111; 123; 159 и др.]. Слово Нирвана есть центральной философской категорией буддизма, означающей как состояние несвязанности личности с внешним миром, полный блаженство и душевный покой, так и область в Космосе, верховный мир в космической беспредельности, попав куда, душа по окончании смерти обретает вечное счастье, не оживает больше в других людях и, так, не испытывает страданий в колесе перерождений (т. е. Сансаре).

Четыре добропорядочные истины буддизма сводятся к следующим положениям, каковые практически рассматриваются как теоремы [28; 111; 125; 159]:

1. Жизнь имеется страдание.

2. Жажды — обстоятельство страданий.

3. Страдания возможно прекратить.

4. Существует метод прекращения страданий, приводящий к нирване.

Эгоцентрическая установка человеческого Я порождает жажду испытывать чувственный опыт, влечение к наслаждениям и рвение избежать неприятного. Это обусловливает зависимость людей от внешних объектов и, следовательно, ведет к непостоянству личных состояний сознания, причем простой человек в миру не имеет никаких средств, дабы противостоять такому непостоянству. Счастье (Сукха) лежит, так, в границах Сансары (нескончаемого круговорота существований, т. е. в цикле рождение—смерть—новое рождение…) и, следовательно, невечно, потому, что оно подчиняется причинно-следственным зависимостям и легко переходит в страдание. Базой всего этого есть Авидья (незнание, невежество). Возможность прекращения страдания — наиболее значимое гностическое положение буддизма, которое, пожалуй возможно сравнить с открытием Божественной благодати в иудео-христианской культуре [125 ].

Страдание в буддизме носит глобальный темперамент, исходя из этого освобождение от страданий нужно осознавать как акт преодоления всей земли в целом, а не каких-то его отдельных сторон [79 ]. Принципиально важно подчернуть, что термин Дуккха время от времени прямо переводят как страдание, что не совсем верно. Дуккха — следствие, наиболее значимая составная часть Сансары. К тому же, осознаваемая как тягота, страдание, она содержит в себе ответственный онтологический нюанс, объективный по собственному характеру, а не субъективный, как, к примеру, в христианстве [ПО; 125].

Путь, ведущий к нирване и прекращению страданий, подразумевает одновременное соблюдение следующих восьми условий, либо ступеней [28; 111; 145; 159]:

1. верные представления (т. е. принятие четырех истин);

2. верные рвения (т. е. желание достигнуть нирваны);

3. воздержание от лжи;

4. воздержание от насилия по отношению к любым живым существам; ненанесение им зла в любой форме;

5. праведный образ судьбы, пребывающий в добывании денег на жизнь честным методом;

6. верные упрочнения, каковые пребывают в преодолении плохих качеств и соблазнов; создании благ, которых ранее не существовало, повышении благ, каковые уже имелись;

7. верные мысли — не рассматривать тело, эмоции и чувства как Я; не считать предметы, с которыми связана жизнь, как собственную вечную собственность; не отождествлять книжные истины с теми, каковые реально познаны на своем опыте; познание преходящести всего;

8. верные медитация и сосредоточение, т. е. размышление о пагубности страстей, источником которых есть тело, о страданиях, каковые порождаются эмоциями; о непостоянстве отечественных условий и представлений существования; выработка отрешенности от всего того, что привязывает человека к судьбе, от привязанности к телу, чувствам и уму.

Верное сосредоточение имеет, потом, четыре ступени [125; 159 ]. На первой стадии мы сосредоточиваем собственный изначально чистый и невозмутимый ум на истолковании и осмыслении истин; на второй ступени отбрасываются беспокойство и излишнее умствование — вера в четыре добропорядочные истины рассеивает все сомнения, и мы испытываем состояние душевного спокойствия и радости; на третьей ступе* ни мы освобождаемся от данной эйфории и от ощущения собственной телесности; наконец, на четвертой ступени мы достигаем состояния полной невозмутимости, отрешённости и безразличия от всего окружающего, т. е. состояния нирваны. Достигший этого состояния именуется архатом. Сам же процесс созерцания (дхьяна), в соответствии с совершённому Р. Дэвидсом анализу Сатипаттхана-сутры [123], возможно кроме этого подразделен на четыре ступени:

первая ступень — спокойное и свободное от всякой чувственности изучение предмета, выбранного для созерцания;
вторая ступень — идея остается сосредоточенной на предмете созерцания, но ум освобождается от исследования и рассуждений его;
третья ступень — ум абсолютно освобождается от всех страстей, перестает быть личным умом;
четвертая ступень— ум, вознесенный и очищенный, делается равнодушным ко всем действиям, кик приятным, так и мучительным.

Исходные положения буддизма возможно отыскать в текстах, к примеру в палийском каноне — Винае-питаке, относящейся к собранию текстов Типитаке. Тексты эти, именуемые суттами, говорят о жизни Будды и в большинстве случаев содержат в себе описания его бесед с монахами, мирянами либо, напротив, соперниками его учения. …Данный благой восьмеричный путь таков: верные взоры, верные намерения, верная обращение, верные действия, верный образ судьбы, верные упрочнения, верная память, верное сосредоточение. Это и имеется, обхикшу (бхикшу — букв.бедный, буддийский монах, странствующий отшельник — Ю. К.), средний путь, постигнутый на протяжении просветления татхагатой (татхагата — эпитет Будды, от слова татхата как состояния наивысшего просветления— Ю. К.), путь, содействующий пониманию, ведущий к умиротворению, к высшему знанию, к просветлению, к нирване. А вот, бхикшу, благая истина о том, что существует страдание. Рождение — страдание, старость — страдание, смерть — страдание, соединение с тем, что не очень приятно, — страдание, разъединение с тем, что приятно,— страдание, в то время, когда нет возможности достигнуть желаемого — это также страдание. А вот, бхикшу, благая истина о том, что страдание имеет обстоятельство. Это жажда (неосознанная устремленность к самой жизни и чувственным объектам — Ю. К.), ведущая к перерождениям, которая связана с страстью и наслаждением, находящая наслаждение то в одном, то в другом. Жажда не редкость трех видов: жажда чувственных наслаждений, жажда существования и жажда перерождений. А вот, бхикшу, благая истина о том, что страдание возможно стёрто с лица земли Это полное уничтожение и уничтожение жажды страсти, отказ от них, отречение от них, освобождение от них, отвращение от них. [158]. Бессчётные повторы в текстах буддийских сутр имели, без сомнений, дидактическое значение: повторяясь, они создавали у слушающих и просматривающих чувство незыблемости, вечности истин буддийской религии, в особенности серьёзных на фоне сменяющихся событий сюжетной канвы повествования сутт.

Даосский принцип недеяния (у-вэй) был достаточно скоро принят приверженцами буддизма, но суть его значительно изменился: вместо ненарушения природного порядка вещей недеяние подразумевалось как синоним ничего-не-делания. Исходя из этого праздный образ судьбы, многочасовые созерцания над статуями Будды, медитация над конкретным применением и смыслом четырех восьмеричного пути и истин — все это характеризует внешнюю сторону буддийского познания истины. Все это неоднократно являлось основанием для критики со стороны разных философских школ [напр., 71 ].

Так или иначе, в буддизме был распространен обет три прибежища, пять запретов (саньгуй у-цзе), т. е. Будда, его учение (Дхарма) и буддийская община (Сангха) и пять заповедей, такие же, как и запреты даосов (см. выше). Считалось, что это не только главные части буддийской теории, владеющие показателем самодостаточности, но обращение к ним кроме этого разрешает защищаться монахам от соблазняющих их злых духов, оборотней и всякой второй нечисти. Молитва трем сокровищам наряду с этим рассматривалась как самая сильная охранительная формула [48 ].

Медитация в период античности и в средневековой европе

ЕДА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ | Что ели люди в средневековой Европе?

Интересные записи: