В Красноярске я говорил с Верой Казимировной Гудвиль. Она на Столбах с девяти лет.
— И Вова, мой сын, на Столбах с девяти лет. Я тогда трудилась инструктором скалолазания и доверяла ему водить Катушками на Первый отдыхающих из санатория, и еще парнишка с ним был, мелкий таковой — Бекас… Какой ваш любимый движение? Вы ходили Уголком на Перья? Эх, жаль, уже семь дней радикулит, я бы сводила вас. Уголок! Я лично обожала Уголок, он пришелся по мне, он выносит, выталкивает, тут-то и борешься за судьбу (лицо весёлое, смеющееся). Нас сломала веревка. Сейчас идешь, думаешь — лучше бы с веревкой.
В пятидесятом году Вера Казимировна стала чемпионкой города по спортивному скалолазанию. В течение следующих пятнадцати лет она была сильнейшим скалолазом города, края, побеждала на матчевых встречах городов. С пятьдесят первого года в одной команде с ней начал выступать сын Вова.
— Вот в шестьдесят первом году, в Ялте, на всесоюзных соревнованиях, я стала третьей, и Вова также. Мы эти кубки взяли, вот данный мой, а это Вовин, либо напротив, не помню.
В 1965 году Вера Казимировна была участницей команды, победившей в соревнованиях на приз Евгения Абалакова. Ей тогда было 48 лет.
— Я обожала технически сложные автострады, дабы мелкие зацепки, где щелка прекрасная, вертикальные переходики; это так как не пожарный спорт, дабы по лестнице бегать. Митра — ужасная. Раньше не было страшно, а веревка показалась — сейчас страшно. А Уголок я и по сей день обожаю. Помой-му как по мне он пришелся: идешь врасклинку, и руками, и ногами упираешься, и все по-различному, а он тебя выталкивает из угла вон, на простор (на простор!).
На следующий сутки, под вечер, прямо из города мы отправились на Дикие Столбы. Мы бежали, в силу того, что темнело, а в первых рядах двадцать километров тайги. На Дикие лазают редко, что и привлекло меня.
Парни, отлично тренированные альпинисты, бежали по тайге, как лоси. И успевали еще на ходу сказать о громадных горах, о том, как в один раз шли довольно много часов подряд и как пришлось нелегко, — простые беседы. Отлично, что эти парни еще не знают, думал я, что не легко в походе в единственном случае, то есть если ты не сильный всех. в один раз со мной такое произошло, и я три года позже поправлялся. А на данный момент я бежал за этими ребятами, и сердце стучало весело и ровно, как в лучшие времени.
Мы были на Диких уже в полной темноте. Непривычно и страшно ходить ночью по горам. Наконец мы поднялись в Грифы. На площадке, под самой вершиной гора, стоит бревенчатый домик. Бревна ко мне поднимали снизу лебедкой. Дом красив и страно совершенно верно вписан в профиль гора. Как отлично по окончании ночного лазанья войти в замкнутую безопасность дома и прилечь на широкие нары!
Задаю вопросы Витю Янова, что привел нас в Грифы: разбиваются ли настоящие столбисты?
— Редко весьма, не чаще, чем мастера-альпинисты. Имеется так как внутреннее чувство, подсознательный точный расчет. Хороший столбист лезет лишь тогда, в то время, когда может с уверенностью пройти движение. Вот Абалаковская щель, ведет она на Коммунар прямо снизу. Считалось, что Евгений Абалаков прошел ее когда-то. Но это неизвестно, совершенно верно мы не знаем. Лучшие скалолазы пробовали пройти ее со страховкой, и не получалось. И был на Столбах юноша, Симочка. Он в один раз отправился по щели без страховки, просто так, и забрал движение. Это все видели.
— Симочка лучше всех ходил?
— Не знаю. Симочка ходил легко, ну, вот совсем без напряжения, и радовался в любой момент. И со скалы он не имел возможности упасть. Он был мотористом катера. Он погиб не на Столбах. Я написал его имя на Митре: Владимир Денисов.
Вот Дуся Власова, сама бы она ни при каких обстоятельствах не упала. Но на Токмаке застрял приезжий альпинист из Перми. Внизу было довольно много парней, но полезла Дуся, она ходила лучше всех. Опоздала она подойти, как пермяк сорвался и сшиб ее, совместно и полетели, в том месте было не весьма высоко, пермяк здорово разбился, а Дуся упала удачно — сломала ногу. Спустя семь дней пришла на Столбы на палках и взошла на Первый по Катушке. Позже ее на другие столбы парни подняли на руках.
Дусю я видел незадолго до. Она сидела на камне под Вторым столбом. Седой заулыбался, потрепал ее по маленьким красно-рыжим волосам.
Парни сообщили Дуся Власова, подразумевалось, что все на свете знают Дусю Власову.
Я не забываю старшего брата Дуси — Виктора Власова; чуть ли не с младенчества он был на Столбах, букварь на горах просматривал. Он ходил по горам с великой небрежностью, с гитарой, спускался сложными ходами вниз головой. На Коммунар он залезал с самоваром, с дровами, раздувал самовар голенищем, жарил блины, и не каждый имел возможность зайти к нему к себе домой, не смотря на то, что он приглашал всех. Говорят, он широкой души человек, любому имел возможность дать все, что у него было. Он не имел возможности упасть со скал, и другие при нем не падали. Позже он подолгу жил в Столбах, собирал грибы, ягоды. Его почему-то прозвали Гапоном. Шесть лет назад, в прошедший мой приезд на Столбы, я сидел с ребятами около костра. Из темноты вышел большой юноша. По чуть уловимо дрогнувшей атмосфере у костра я осознал, что это Гапон. Он негромко сел в стороне и не лез с беседами, а позже спел песню об одиночестве на горах.
Я слыхал, что Гапон считался начальником Столбов, но парни говорят, что это брехня. Ни начальников, ни королей на Столбах ни при каких обстоятельствах не было и не будет, потому как не может быть королей среди королей.
На Втором на обнажённой стенке, в стороне от ходов, с дореволюционных времен начертано слово Свобода. Буквы не старятся, их подновляют. Перед революцией на Столбах вывешивали красные знамёна. в один раз ночью кто-то поднял флаг на Большой Беркут. На эту гора и днем не смогли залезть. Милицейский расстреливали флаг снизу.
Про Большой Беркут мне поведал Витя Янов. Он говорит, что по Столбам ходят и ночью, в силу того, что простые хода малы, их запоминают на ощупь. На спор столбисты ходят с завязанными глазами. Были случаи, в то время, когда ветхие столбисты, придя с войны ослепшими, ходили по горам на память, без подсказок. Но Витя говорит, что ходить ночью в одиночку тяжело. Он говорит, что мальчишкой на спор залез в темноте на Токмак и в подтверждение оставил на вершине ножик. И сейчас уже много лет каждую весну опять в одиночку ночью поднимается он на Токмак, дабы убедиться и обрадоваться тому, что еще не стареет. Громадный Беркут — сложнейшая гор. Витя Янов — живописец-специалист, он сделал картину Флаг на Беркуте.
Я поведал уже, как шел с Седым и Живописцем по несложным приятным Катушкам, но умолчал, что данный приезд на Столбы начался с опробования, нелегкого для моего самолюбия. Но сейчас я ощущаю, что обязан все-таки поведать, как постарался подняться на Митру. И дело не в том, что ночь в самолете прошла без сна и что, чуть придя на Столбы, я заметил парня и девчонку, только что упавших со скалы, и я их также нес на самодельных носилках… Нет, на этот раз я приехал ко мне, дабы написать о Столбах, и подготовился подсмотреть на себе яркое чувство риска. Вот так и полез на Митру, движимый не просто азартом, и, уже идя по стенке Митры, попросил внезапно страховочную веревку, Сергей Прусаков, мастер спорта по альпинизму, невозмутимо ожидал, пока я обвяжусь веревкой. И я снова полез по стенке, нервничая, думая обо всем на свете, не считая хода, которым иду. Нежданно я заметил Сергея сбоку и выше, он обошел меня по стенке, По другому ходу, а позже мгновенно зашел иначе, без хода, прямо по стенке, совсем немыслимым образом. Я для того чтобы не видел ни при каких обстоятельствах, я забыл, что все это — на стене Митры, и удивлялся, и с интересом высматривал, на чем же он держится и что из этого выйдет.
Сейчас на вершине Митры я не испытал никаких чувств. Спустился снова со страховкой, развязался, веревку скинул. На большом растоянии внизу, прямо из тела стенки, показывались зеленые ветки березок и кедров, либо, как со необычным ударением сообщил Сережа, кедрушек. Сверху по стенке шел Живописец. Он перепутал зацепки. Он очевидно застрял. Одна нога не обнаружила опоры, вторая угрожающе задрожала.
Сергей заговорил с ним практически грубо:
— Возьмись за зацепку, поменяй ноги, ты что глупишь, упасть желаешь?
Толя отыскал зацепки, добрался до щели, прочно заклинил в нее руку. Дальше случилось что-то для меня совсем необъяснимое. Живописец без передышки снова прошелся по зацепкам вверх и позже снова по ним вниз.
— Вот на данный момент верно, — сообщил Сережа.
Дальше мы шли Леушенским на Второй столб. Я уже иду нормально, без страховки (для Столбов это естественно). Щель узкая, но она как бы понемногу раскрывается, и идешь в вертикальном желобе, и нет данной открытой свободной пустоты, и спокойнее. Сергей рядом. Его уверенность, непонятная, необычная, начинает кроме того злить меня. Появляется капризная идея: а что он будет делать, в случае, если я постараюсь сорваться. Позже, уже на спуске, я, обнаглев, прыгаю, и нога чуть скользит. Сергей останавливается, он медлительно говорит, что это недопустимо совсем, этого ни при каких обстоятельствах не должно быть. И я начинаю осознавать правила игры, по которым я обязан быть внимательным и аккуратным предельно вероятным для себя образом, тогда об остальном позаботится он, Сергей, и эти парни. Я поразмыслил, что по большому счету исконно-естественно для человека быть предельно-внимательным, а за четкость собственных перемещений отвечать судьбой. Цивилизация отучила нас от этого. И искалечила. А человек подсознательно пытается к риску и придумывает его. Лишь мне претила бы коррида, равно как и острая соревновательная игра с себе подобными. И злоба наряду с этим неминуемая; возможно, и она естественна, но мне несимпатична. А на горах все чисто.
Задаю вопросы Сергея: как же он, альпинист, рискует водить новичков по горам без веревки? И что возможно сделать, в случае, если в метре от тебя человек срывается и падает вниз?
— А дело не в веревке, — отвечает Сергей. — Я вижу, в то время, когда человек планирует упасть и возможно подойти к нему и подставить руку, поскольку необходимо совсем немножечко поддержать, копеечное упрочнение, в силу того, что на Столбах человек сам держится, и еще как держится!
На третий сутки утром я уходил со Столбов. Я шел один по безлюдной тропе и, подойдя к Митре, остановился, еще раз прочёл на горе две надписи: Владимир Денисов, Сима, 1939-1962 и Цедрик Алик, 1947-1968.
Про Симочку я уже говорил. А что я знаю про Алика Цедрика? Он был, говорят, обыкновенным столбистом, на Митру ходил, но один — ни при каких обстоятельствах. И в один раз в будний сутки, возвращаясь с ребятами со Столбов, Алик отстал. А парни поразмыслили, что он ушел вперед, что он уже в городе. Его нашли через три дня лежащим у подножия Митры…
Он отстал, дабы одному пойти на Митру. И парни решили написать его имя высоко на горе, рядом с именем Симочки, что не имел возможности упасть.
Я внезапно поразмыслил, что улечу сейчас в Москву, и кто знает, в то время, когда еще возвращусь ко мне.
Взойти сейчас на Митру, и притом самостоятельно, мне было принципиально важно. Я был один у подножия гора, я не стремился к этому — уж так произошло.
Я отправился по горе. У качающегося камня остановился, позже сел на него верхом, начал смотреть вниз… Наконец сделал вывод, что падать не планирую, что на данный момент выйду на стену…
В этот самый момент отправился ливень.
А в ливень на Митру лезть запрещено, и я был рад дождю как избавлению.
Крымские связки
Кто же откажется побывать в солнечном Крыму, в то время, когда в Москве дождливая осень? Я решил лететь. Но было неспокойно, в силу того, что в отплату за эту поездку предстояло написать статью о скалолазании. В то время, когда я в первоначальный раз побывал на больших соревнованиях, то легко написал о них. Но позже никак не получалось. Казалось бы, что? Экзотики куры не клюют. Но скалолаз идет вверх, защищаемый веревкой, и судьбой не рискует. Кто он по духу: акробат, альпинист либо бегун? Да и как по большому счету оказалось, что в среде альпинистов появился данный спорт — гонки на скорость по горам? Как решились на это святотатство — на открытую борьбу человека с человеком в горах?
Автобус через ливень несет меня к аэропорту. А в воспоминаниях я уже в солнечном краю скалолазов.
…С верхней дороги на Ласпи, откуда видна морская ширь, но не видно берега, сбегаю по тропке. За последним поворотом — гора, брызги, летящие вверх, и аккорды моря. По низовой, утрамбованной колесами дороге бежит навстречу спортсмен. Ближе… Это спортсменка. Я прибыл — тут скалолазы. В каменном доме чужестранцы, отечественные среди зелени в бунгало, мы в сарайчике под склоном, где мне заняли металлическую кровать. Жара. Лишь я успел переодеться полегче, слышу голос: Я выяснил, что ты тут! — и врывается низкий загорелый человек с волосами цвета сухой солнца и травы. Седой! Он хватает меня. Под его хиповой рубахой плечи и железные руки.
— Пожаловал, — говорит он, — наконец! какое количество лет, сколько зим! Ну, сейчас заживем. Нужно лишь мне победить данный чемпионат. Идем скорее.
— Давай искупаемся в море, — попросил я.
— Моря ты не видел? Нужно скорее наблюдать гора. Я желаю, дабы ты все осознавал. на данный момент идет машина…
Красноярцев пара. Среди них Губанов и Кыля. В Англии Губанов спас швейцарку Риту Верили. Он встал к ней скоро и без страховки, как ходят столбисты. О нем писали в британских газетах, а позже и у нас. Шурик Губанов довольно часто находится около чужестранцев, старательно воображая бывалого европейца, а позже сам над собой потешается. Мы с ним купаемся и прыгаем со скалы. И не ясно еще, что ему серьёзнее — его скалолазное чемпионство либо лихой прыжок в море просто так.
— Спорт — игра, спорт — радостная история, полная воспоминаний и жаргонных словечек, праздник высоты, — он скоро и неоднократно подтягивается, зацепившись за острый выступ, и говорит, говорит, проглатывая слова, ему сказать скучно, в силу того, что мысли уже улетели вперед.
Кыля — Николай Молтянский. Среди красноярцев он на данный момент законодатель. Я с ним не был знаком, не смотря на то, что на Столбах меня водили в его избушку на Грифы.
— Так это ты? — говорит он и протягивает руку. И внезапно обширно радуется. У него рука громадная, жёсткая, с ровными, стесанными о скалы подушечками пальцев. А ухмылка… Я уже не могу оторваться от Кыли, словно бы прилип. Он знакомит меня с Деминым и говорит его историю:
— Демин не столбист, с детства на горов не ходил, как Седой, Шурик Губанов либо я. Он уже студентом был, в то время, когда полез по-тёмному и чуть не созрел. Ему подвели веревку. Он успел ухватиться. Повис. Позже отправился зачем-то по ней вверх. Позже внезапно бросил ее и снова по горе по-тёмному. От таковой наглости мы с Шуриком Губановым обалдели. Ну и забрали его. Он с первых дней начал ходить превосходно. А на данный момент… сам заметишь. И еще я тебе сообщу: надежнее его на страховке нет. Меня как-то потеряли, и я падал. Спас лыжный навык — рулил, как на крутяке, и изловчился попасть на полку. С того времени я не скалолаз — страховке не доверяю. Это заболевание. Но Демин вылечит меня, в то время, когда он страхует, я спокоен.
Кыля сейчас тренер. Он повел меня на горов. Мы по карнизам встали достаточно высоко, к площадке, где прилепилась сосна. В том месте на стене висела веревка, наверху перекинутая через блок. Я надел пояс. Кыля мне продемонстрировал маршрут. Я огляделся и поразмыслил, что в случае, если сорвусь, то вот на данной полке не задержусь, а уйду вниз.
— Иди.
Я начал подниматься как мог скоро. По инерции прошел пара метров и застрял.
— Срывайся!
Я отпустил серую твёрдую стенке, и она рванулась вверх. Море повернулось около и закачалось. Солнечный блеск охватил меня со всех сторон, а стенки уже стояла рядом без движений. Я отыскал зацепки, и веревка ослабла.
— Ты не веришь страховке, — услышал я снизу. — Иди!
Я отправился снова вверх, отталкиваясь ногами, не думая, что будет в следующий миг, и почему-то не падал. Гор открывала мне собственный непомерно вытянутое светло-серое каменное лицо. Но вот я снова остановился.
— Срывайся!
Защемило в. Падение. Закачался. Стенки удаляется… приближается. Наблюдаю вниз. С удивлением пологаю, что не страшно.
— Ты не веришь страховке! Иди выше!
Мне сейчас все равно — что выше, что ниже. Я рвусь вверх, не заботясь о том, дабы удержаться. В этот самый момент на меня налетает вихрь восхищения. Это продолжается целые 60 секунд, и ни секунды я не стою. И внезапно, совсем не увидев, как это случилось, повисаю.
— Вот сейчас не опасаешься…
— Я высвободил тебя от страха, — сообщил Кыля, вытирая рукавом пот. — Сейчас тебя возможно тренировать. Но учти: до тех пор пока что ты лез не сам. Это я тебя поднимал.
— Да, я осознаю.
— Нет, не веревкой.
— Да, я осознаю. А ты можешь так же поднимать ребят, в то время, когда они идут?
— Тебя-то легко, ты не освобождаешь сам собственную силу. А они… они и без того идут на пределе. Отправимся наблюдать.
Те соревнования проводились на горе Хергиани, на Ветхой Крымской дороге, над Мухолаткой.
Идут парные гонки. Четыре очерченных ограничительными шнурами маршрута уходят вверх: справа — два женских, слева — мужские.
Поиск зацепок глазами вверх-вперед. Запомнить, как прошел прошлый. В памяти записать много перемещений, жестов, ускорений, дабы за считанные 60 секунд совершенно верно проиграть их силой ног и своих рук.
Порядок номеров — по жеребьевке. Первым номерам идти тяжелее (судьи выбирают незнакомые автострады, и тренировка на них запрещена). Но в том месте, где все прошли, внезапно кто-то идет по-иному и побеждает. Шахматная задача на ходу — стремительный блиц.
Я нахожусь у старта дам, но вижу сходу четыре маршрута.
Гегечхори Мадонна (Тбилиси) и Ферапонтова Вера (Красноярск). Обе мелкие, стремительные. На секунду опустил глаза, а в то время, когда посмотрел опять… Ого, как они уже высоко! И достигли верхней отмотки. Спешит вниз, скользя по веревке, Ферапонтова. Валерий Балезин на правом мужском маршруте заканчивает спуск и снова устремляется вверх. Вот он дошел до Крокодила (наименование участка гора) и скрылся за его боком. Я опять вижу Валерия через несколько мин.. Маттерман Джон (США) и Корнес Хорхе Мигуэль (мастер спорта из Крыма). Мигуэль скоро ушел вверх. Джон идет медлительно, бережно, по-альпинистски… Новая женская пара: бронзовый призер прошлого чемпионата Галина Краснополева (Красноярск) и Юлия Турманишвили (Тбилиси), серебряный призер. Внезапно остановились, прилепились рядом, и ограничительная веревка висит, поделив между ними гора… Мигуэль закончил подъем и отправился на спуск, Джон подходит к щели… Застывшая женская пара двинулась. Юля! Галя! Девочки! Побежали! Ножками! — кричит гора (просматривай — кричат зрители). Галя и Юля — в стремительном перемещении вверх. Джон вывалился из трещины и повис на страховочном тросе…
Дейкхауз Герт (Нидерланды) и Кендо Кензи (Япония). Зрителям весьма интересно, притихли. Но отвлекают дамы, у них острее.
Джанетски Джейн (США), Куршакова Валентина (Днепропетровск). Джанетски быстро и мощно отправилась вверх, обгоняет Куршакову. Валя мягче, пластичнее, видно, что она увереннее соперницы. Она обходит Джейн. Зрителям нравится американка: Джейни! Джейни, молодец!.. Валя наверху. Джейн на сложном участке. Висит… висит мужественно, настойчиво. С громким шуршащим звуком пролетающей в карабин веревки спускается, словно бы рушится, мимо нее Куршакова. И Джейн срывается сейчас.
Восхитительный шум наполняет меня. Какое мне дело, кто они такие и что такое скалолазание, в случае, если это радостно и красиво! Мне совсем не нужно страха за себя либо за них. Жестокий инстинкт спит. Спокойной ночи, сенсационные опасности! Опасностей и так много. Вот, к примеру, на данной сглаженной дождем дороге, по которой разогнался громадный автобус-мастодонт, несущий меня к аэропорту.
…А память рисует картину. Мелькание цветов, запахов, слов… Я вижу усталого парня. Он только что спустился и медлительно снимает обвязку. Его не захватывает неспециализированный ажиотаж, но ему не скучно, у него собственные мысли. Мне хочется заговорить с ним.
— Где самое тяжёлое место?
Он продемонстрировал мне куда-то вверх взором громадных глаз цвета неба.
Пробуя проследить его взор, я задал вопрос:
— Где?
— Вон в том месте тяжёлое место, — сообщил он и подошел ко мне. — Левее щелки и кустика веточку видишь?
— Не вижу.
— Тогда наблюдай на протяжении моей руки.
Я припал щекой к его плечу, как к ложу ружья, и заметил участок серого камня, и внезапно так близко! Мускулы заныли, я начал поднимать руку и задержал вдох…
Он опустил руку и захохотал:
— Что? Почувствовал?
— Да.
Какой-то фокусник-колдун. Весь день я нечайно разыскивал этого парня, по больше его не видел.
К горе подходит Анатолий Ферапонтов — Седой. Первые метры — один целый прыжок. Четкие, как тиканье часов, мелькающие удары ног, зацепы рук. Гора кричит: Седой, Седой, лепи! Он возносится вверх в невыразимо буйном азарте. И по сей день же из гущи деревьев с громоподобным звоном гитары взметнулась песня красноярцев. Музыкальный ритмизированный крик, подстегивающий, подгоняющий, взлетел к верхнему ярусу Крымской Яйлы, спугнул птицу, и она кружит… Толя прыжками проходит Слона, Слон отделен от Крокодила ровной плитой с узкой трещинкой. Кончики пальцев, балетные носочки галош, он бежит на протяжении трещины, как будто бы ищет местечко, где хватит сил порвать камень. (Вот так он подбегал ко мне на Столбах, в то время, когда я зависал, и легким перемещением руки либо правильным словом решал мой конфликт со гором.) Нависающий участок Блин. Сейчас перемещения вкрадчивые, ни на секунду не прекращающиеся, подстерегающие. И опять бросок. И поднялся ногами на Блин. Сейчас Толя кидается на последние финишные метры! Имеется! Контрольная отметка! Я с ним, в том месте на горе, не смотря на то, что вижу его только маленькой фигуркой. Вот она, радость зрителя! Я хлопаю в ладоши. Толя не экономит лишнего метра: он отлично вышел над отметкой, прочно поднялся, застегнул веревку на спуск и, оттолкнувшись, летит к нам на землю.
Секундометристы сказали: У Анатолия Ферапонтова лучший результат из 36 прошлых участников!
Через 10 мин. Шура Губанов перекрыл время Седого, при полных баллах за технику.
На автостраде чемпион страны ленинградец Виктор Маркелов. Он большой, длинные руки, ноги, широкая амплитуда перемещений. Нереально представить иным ни единого жеста. Так идеальна возможно только невольная красота, в то время, когда нет заботы о том, дабы ее показывать, в то время, когда она сама появляется из ритма осмысленных действий, на каковые отправился огромный труд. Завороженный, наблюдал я на плавный взлет Маркелова.
Ленинградцы затаили дыхание. В отличие от красноярцев они молчали. А Виктор опережает… опережает…
Итог Губанова перекрыт. Беспокойство на горе. Вздох облегчения у ленинградцев.
Я полулежу на камне и слышу над собой голос:
— Лишь отечественный Демин может его сейчас опередить. Это Седой. Я и не слышал, как он подошел:
— Всегда меня соблазняет будущее. За чечевичную похлебку латуни болеть против собственных?! — говорит он.
А я болею за него. В силу того, что знаю, как нужно ему остаться в тройке сильнейших.
Но он отбросил себя и закричал увлечённо, звонко, когда Демин забрал старт. Нереально было не увлечься: все личное и командное отлетело, в то время, когда на горе слились воедино неудержимый порыв Седого и совершенство Маркелова.
Снова взлетела, бьется в горах песня красноярцев. В ней не слова, в ней крики в лесу со Столбов и падающий снег, не по снежинкам — лавины с деревьев. А позже взошло солнце, примчался ветер, и снег отправился потоками со скал, пересекая свет, смешался с ним и пылью затопил равнину. А километровые тени сокращались на земле в проталинах, в силу того, что была утро и весна…
Смолк гром гитары. Ревет гора. Демин стал чемпионом.
Над светло синий водой бухты Ласпи со скалы на гора протянули трос. На нем двое парней. Попеременно они ходят туда-сюда. Это Демин и Кыля. Внизу искрятся волны, и море от берега до горизонта наполнено солнцем. Красноярцы — это линия знает что — они неистощимы! Демин выучился ходить по канату и сейчас учит всех. Он и меня научил. Демин самый спокойный из красноярцев. А Кыля сделан из контрастов. Солидную часть времени он невозмутим, но в 60 секунд действия преобразовывается в вихрь. Вот на данный момент он, теряя равновесие, слабо радуется. Казалось неминуемым купание. Ничего аналогичного. Кыля пропал — показался человек-кошка. Он извернулся и спасся в два прыжка на горе. На набережной засвистели, захохотали, а на горе — снова невозмутимый Кыля.
Скалолазы отдыхают.
Вечер. Из темноты в круг фонарного света выпрыгивает Седой:
— Знаешь, что продемонстрировал последний подсчет?.. В случае, если на следующий день победим в связках, то я безотносительный чемпион по сумме очков. Лучше бы не говорили, сейчас не засну. — И растворился в темноте.
Но следующий сутки ничего не поменял. Саша Демин стал полным чемпионом.
Опять вечер. На набережной довольно много людей. Я искал Седого. Сверху донесся звук его гитары. Я встал к нему. Толя безрадостно пел. Позже над краем гора показалась одна голова, вторая, третья… На маленькой площадке не достаточно места, и люди висят — скалолазы.
Свет луны лег на половину моря, на яркие волосы гитариста, на лица собравшихся внизу.
Внезапно Седой оглушительно закричал:
— Саня Демин! На трос, на трос! Пускай все наблюдают на первого скалолаза мир-р-а!!!
Внизу зааплодировали. Тогда на тросе показался Демин и медлительно отправился, пересекая лунный свет. А Седой запел его любимую песню.
Весьма интересно, на данный момент лунная семь дней либо нет? В Москве в далеком прошлом не видно неба — ливень то сильный, то не сильный. Неужто сейчас я замечу море, с шоссе над Алуштой, с поворотом на Ялту. До этого поворота остаются часы, секунды и минуты…
На нем белый костюм, и только что в грохоте и пыли камнепадов он стоял, как генерал среди битвы, незримо руководя происходящим. Это его команда готовит новую, никем не виданную, гора к новым соревнованиям.
Это Иван Иосифович Антонович — создатель спортивного скалолазания. Мы идем с ним по Ветхой Крымской дороге, и он говорит: В то время, когда соревнования вышли на арену Крыма — неповторимого скалодрома над морем, где сама ситуация поднимала душу, рождала романтический всплеск, тогда, раскрылся неповторимый человеческий талант на вертикали.
Говорят, что в моем возрасте тянет людей к ветхим местам. Но я предлагал все новые гора, и в итоге такие, на каковые никому ни при каких обстоятельствах не приходило в голову лезть.
Сперва скалы Уч-Коша. Овладев ими, мы двинулись на Нижнюю Ореанду. Еще один год на тех горах, и стало ясно, что это не предел. Тогда мы вышли на Красный Камень. Позже было довольно много скал; позже гор Хергиани. Мы подобрали ее во второй половине 60-ых годов XX века. В тот год бессменный чемпион в скалолазании Михаил Хергиани уступил первенство Виктору Маркелову. Виктор был замечательно подготовлен к соревнованиям, а Миша в тот год все силы израсходовал на громадный альпинизм. Но он не желал отстать в скалолазании и переживал. Я продемонстрировал ему новую гора.
— Ну как тебе она нравится?
— Это хорошая новая гор… А чемпионы на ней будут ветхие, — сообщил он увлечённо.
Через год мы собрались перед данной гором, уже по окончании смерти Миши. Мы назвали ее гором Хергиани.
Многие чистые скалолазы обвиняли Антоновича: вы тормозите развитие скалолазания, все время привязываете его к альпинизму. Кому необходимы, к примеру, соревнования в связках, поскольку все равно имеется судейская страховка. Веревка замедляет перемещение, скалолаз обязан взлетать по горам, а не ползать с веревкой. В противовес этому Антонович настаивал, дабы в связках сохранили и альпинистскую обувь — тяжелые ботинки. Альпинисты так как не ходят в легких тапочках либо в галошах, как на Столбах красноярцы.
Красноярцы утверждают, что, не будь галош, скалолазание бы не достигло таких фантастических удач. Возможно представить их восхищение от соревнований, каковые предписывают второму в связке идти в ботинках. И это бы еще ничего — второму, но так как на каждой страховочной площадке первый и второй изменяются. Что же, переобуваться? Пожалуйста! Красноярцы умышленно стали переобуваться. Оказалось, что по времени это удачнее. Наконец красноярцы придумали совсем издевательскую штуку: они забирали ботинки непомерного размера и скоро забирались в них прямо в галошах. По большому счету красноярцы доставили Антоповичу хватает хлопот. Они не просто громче всех бунтовали против ботинок и связок, они еще побеждали. И лишь в один раз Антонович сумел подобрать гора, так непохожую на Красноярские Столбы, что они проиграли.
…Ботинки мы отменили, но связки остаются. Посмотрите, как сейчас трудятся сильнейшие скалолазы в связках. Да, это превратилось в мастерство. Разве снилась когда-нибудь такая ловкость в работе с веревкой? И так как срывов нет, а вдруг случаются, срабатывает личная страховка. Значит, мы этим видом соревнований трудимся на альпинизм. А что такое скалолазание само по себе? Да это прекрасный всплеск береговой волны в сравнении со всей мощью океана людских эмоций, вместившихся в альпинизме. Альпинизм дал жизнь скалолазанию, и без него оно погибнет. Оно выродится. Мало ли до чего возможно довести способность и человеческое тело целенаправленно мыслить. Но эта ли цель? Когда-то красноярцы обижались на меня, что я сознательно старался поставить их в невыгодное положение подбором непривычной для них скалы. Не лично их, а стиль их скалолазания, что уводит от альпинизма по духу и по технике. Да, они броские, колоритные люди, их карнавальный стиль увлекает молодежь. Да, они до сих пор побеждают. Но их чемпионы стали за эти годы настоящими альпинистами, красивыми альпинистами, и этим, фактически говоря, конфликт исчерпан.
Так Антонович вел внутреннюю борьбу за альпинизм в скалолазании. Но вел он и борьбу за скалолазание против нападок мирового альпинизма. Действительно, многие общеизвестные альпинисты поддерживали скалолазание. В Австрийском Альянсе Альпинистов при голосовании мнения разделились приблизительно поровну. В Чехословакии, в Польше, в Болгарии, Румынии, Венгрии, ГДР, в Японии, в ФРГ уже проводятся соревнования скалолазов. Альпинистский мир всколыхнулся. Вы выпустили джинна из бутылки, — упрекали Антоновича кое-какие альпинисты. Но, видно, джин-то был…
турист журнал и Английский Скалолаз в июле 1977 года опубликовал подборку Спортивное скалолазание, сопроводив ее таковой редакционной вводкой:
в течении приблизительно трех лет, в течение которых я редактирую этот издание, ни один вопрос не вызывал громадных дискуссий, чем спортивное скалолазание!.. Уолт Унсвортс.