После этого я начал работать над оркестровками с Юрием Якушевым. Как все гениальные люди, он человек сложный, со своим непростым внутренним миром. И само собой разумеется, с характером. Личность имеется личность. У нас с ним были красивые отношения, но он имел возможность подвести в любую секунду — из-за очень распространенной среди творческих людей слабости. Само собой разумеется, я осознавал, что все мы человеки, что всякое не редкость. Но все же это было эгоистично. Случалось так, что концерт заявлен, я обязан уже уезжать, а у Юры еще ничего не готово. Приходилось кого-то безотлагательно искать, либо он сам обращался к своим привычным: «Соркеструй за меня, я на данный момент не в силах». А другие инструментовщики меня не устраивали.
Юра вправду весьма гениальный аранжировщик, весьма хороший мелодист. Он имел возможность бы быть и хорошим композитором. в один раз я принес ему песню без всяких собственных ремарок-пожеланий (в большинстве случаев я выписывал на клавире предполагаемые функции инструментов). Мне хотелось, дабы он все сделал сам. И Юра расписал партии изобретательно. Чем дальше мы с ним трудились, тем бросче он оркестровал…
В свое время на конкурсе в Сопоте я услышал, как в том месте играются эстрадные оркестры, и поразмыслил: вот бы и у нас были такие же коллективы. В то время, когда я записывал на студии «Мелодия» собственные пластинки, то непременно просил, дабы сопровождавший мне концертно-эстрадный оркестр Вадима Людвиковского усиливали струнной группой из Громадного оркестра Гостелерадио. Получалось это у нас великолепно. В то время, когда на «Мелодию» приезжали зарубежные фирмачи и слушали отечественные записи, то они восхищались звучанием конкретно этого смешанного состава.
Я не обожал и не обожаю малые составы. А в эстрадно-симфоническом составе обожаю смешение разнохарактерных инструментов, к примеру, дабы валторна перекликалась с арфой, а кларнет и гобой погружались в море струнных. Имеется у меня, действительно, и некая странность — не тешит мою душу несколько саксофонов. Нет, мои претензии не к самим инструментам, а скорее к качеству звучания. У американцев саксы звучат на одном дыхании, как единый организм, а отечественные почему-то стараются выбиться из неспециализированного строя, блеснуть индивидуальностью. Вот частенько и получается «куриный двор». К трубам и тромбонам я более благосклонен. Не смотря на то, что, само собой разумеется, любимых инструментов довольно много.
У меня в далеком прошлом была мечта — создать настоящий эстрадный оркестр. Так произошло, что через какое-то время я смог начать ее осуществлять. По окончании некоего инцидента с Вадимом Людвиковским его оркестр, где игрались высококлассные музыканты, расформировали. Я осознал, что нужно ловить мгновение, в противном случае эти превосходные музыканты имели возможность разбрестись по различным коллективам, кто куда.
На первых порах я трудился с красивым биг-бэндом под управлением Левы Мерабова, а позже в создании нового оркестра мне взялся оказать помощь мой дорогой друг, прекрасный музыкант, делавший мне аранжировки, Владимир Терледкий. Он дал согласие приглашать людей в новый коллектив. И скоро нам удалось создать остов оркестра, куда, сообщу без фальшивой скромности, вошли лучшие джазовые музыканты.
Владимир Терлецкий был человек необычный, не всегда предсказуемый. не забываю, как под Рождество он позвонил мне в отель «Российская Федерация», где я тогда жил, и задал вопрос: «Возможно я приду к тебе со своей девушкой? Мы принесем с собой рождественского гуся, посидим совместно». Само собой разумеется, я дал согласие. Но внезапно часов в семь ко мне приходят не два гостя, а вваливается целая компания человек в двадцать во главе с Терлецким: «Можешь нас поздравить, мы только что расписались с Наташей». — «А это кто?» — «А это мои гости». Другими словами Володя решил вот так скромненько отметить собственную свадьбу — без предупреждения, с рождественским гусем малых раз-Хорошо, что у меня был просторный люкс и все гости смогли как-то разместиться. Позвонил в ресторан, попросил поднять в номер еды соответственно количеству гостей. Посидели мы отлично, не расходились до самого утра. Новоиспеченный супруг, выпив, заснул и дремал всю ночь, а новобрачной было нужно танцевать с кем угодно, лишь не со своим мужем…
Был у Терлецкого дома контрабас, на котором он не игрался. Инструмент данный стоял на балконе и в жару, и в мороз. Супруга забрала и дала его кому-то, думается, в музыкальную школу. Володя, определив об этом, стал внезапно горевать: «Ты дала мой любимый контрабас!» — «Но так как он все равно стоял без дела…» — «Но так как любимый!..»
К сожалению, Володи Терлецкого сравнительно не так давно не стало…
В то время, в то время, когда мы создавали новый эстрадный оркестр, меня пригласил к себе заведующий Отделом культуры ЦК КПСС В.Ф.Шауро. Пригласил не поэтому, а просто для беседы, как он приглашал многих вторых артистов, музыкантов. Беседы эти проходили в воздухе, располагавшей к доверительным беседам: чай, сухарики, печенье… Темы таких встреч заблаговременно не оговаривались — о жизни.
В беседе Василий Филимонович кроме того поделился со мной тем, что его сын увлекается шведской певческой группой «Свингд-сингерс», которая выполняла произведения хорошей музыки в современной эстрадной обработке. Задал вопрос мое мнение на данный счет. Я ответил:
— Не смотря на то, что я сам обучался хорошей музыке, обожаю ее, но ничего ужасного в таком выполнении не вижу. К примеру, я и сам с наслаждением сделал бы современную
оркестровку романса Вольфрама из вагнеровского «Тангейзера» и выполнил бы. Оказалась бы прекрасная эстрадная песня, хорошая, добротная.
— Но отлично ли, в то время, когда великого Баха перекраивают под эстраду?
— Бах — композитор вне времени. Джазмены, настоящие, опытные, обожают играться Баха — они так как прекрасные музыканты, обучавшиеся на Бахе. Джаз
мен — это не просто музыкант, могущий импровизировать; дабы играться джаз по-настоящему, нужно иметь консерваторское образование. Вот по какой причине джазмены говорят:
«Бах — это отечественный композитор». Они играются его, не изменяя ни одной ноты, ритм.
Так мы сидели, выпивали чай, говорили о том, о сем. Но в его вопросах я почему-то все время ощущал, что он меня как бы прощупывает, как будто бы подводит к тому, дабы определить мое мнение о том либо другом человеке. Тут я заметил на его столе пластинку с записью музыки ко второй серии «Бременских музыкантов». очевидно было, что ее положили на видное место неспроста. Василий Филимонович, уловив мой взор, задал вопрос:
— Как вы вычисляете, это верно, что вы озвучили в фильме и Сыщика, и Трубадура, и Цыганку?
— А почему бы и нет? Так как вы же слышали о рубрике «Музыканты смеются».
— Само собой разумеется, слышал. Но все вычисляют Магомаева важным исполнителем.
— Я никоим образом не желаю проводить никаких параллелей, но и сам Моцарт обожал посмеяться. Один его Папагено чего стоит со своим «Оп-са-са!» А у Россини
имеется известный «Дуэт кошек»…
— Ну, вы не сравнивайте!
— А я и не сравниваю. Но в случае, если Моцарту либо Баху позволительно было посмеяться, то уж нам, простым смертным, это тем более не возбраняется…
Обязан заявить, что в поведении Василия Филимоновича не было никаких намеков на то, что с тобой разговаривает громадной глава: он вел себя легко и достойно. Вот только один случай. Как-то на протяжении отечественной беседы он задал вопрос: «Муслим, как вас отыскать, если вы безотлагательно пригодитесь?» Я тогда жил в отеле «Российская Федерация» и потому заявил, что в случае, если меня не будет в номере, то возможно разыскать меня через Феликса Николаевича, администратора отечественного оркестра.
И вот в один раз утром, в то время, когда Феликс еще дремал, у него раздался звонок: «Вас тревожит Шауро…» Как позже говорил сам Феликс, безотлагательно разыскавший меня, он чуть не упал с кровати от удивления: «Как?! Шауро звонит сам?! Я пологал, что будет звонить его референт!..» Феликс был для меня весьма хорошим ассистентом. Потом жизнь так сложилась, что стало ясно: мне пора обходиться без его помощи, а ему пора заняться своим собственным делом…
В силу места работы и своего положения Шауро приходилось быть весьма осмотрительным в принятии тех либо иных ответов. Я столкнулся с этим, в то время, когда обратился к нему за содействием в издании книги Марио Дель Монако. Предыстория этого такова. Одно время я весьма увлекался фильмами — собирал киноклассику, ветхие, важные фильмы. А переводить их мне стали приятели-переводчики. Среди них были Алексей Михалев, блистательный знаток английского (к сожалению, Алексея уже нет среди нас), потрясающий переводчик с итальянского Николай Живаго, Андрей Батрак с германским… Они переводили не корысти для, в силу того, что те картины, каковые мы наблюдали у меня дома, для видеоиндустрии коммерческого интереса не воображали: мы наблюдали фильмы Феллини, многосерийную «Сагу о Форсайтах», другие ленты, каковые были не на потребу… Приятели-переводчики приходили ко мне к себе, и мы часами сидели перед видеомагнитофоном. Ребятам самим было весьма интересно наблюдать настоящие фильмы, в силу того, что те, каковые им приходилось переводить для хлеба насущного, надоедали.
в один раз Николай Живаго сообщил мне, что у него имеется книга, написанная известным Марио Дель Монако. Было бы хорошо издать ее и на русском: превосходный итальянский тенор известен у нас, в Советском Альянсе у него много поклонников. Тем, кто запомнил его успех во второй половине 50-ых годов XX века, в то время, когда он приезжал в Москву и пел в Громадном театре, было бы весьма интересно прочесть о его жизни, о его творчестве…
На протяжении одной из встреч с Василием Филимоновичем Шауро я поведал о том, что внес предложение Николай Живаго. Шауро ответил:
— Не могу делать выводы, как нужна такая книга, в силу того, что не просматривал.
— Но так как переводчик не будет намерено переводить лишь чтобы вы с ней ознакомились. Он израсходует время, что если вы сообщите: «Нет, не следует издавать».
Возможно, сделать аннотацию?..
В общем, Шауро не стал брать на себя ответ об издании книги. Тогда я обратился за содействием к тогдашнему министру культуры СССР П.Н Демичеву. Петр Нилович поддержал отечественную идею, заявил, что такая книга нужна и занимательна. Скоро вопрос о ее издании был решен.
Коля Живаго, потому, что я был в роли «свата» данной книги, внес предложение мне написать к ней предисловие. Я отказался, поскольку не так отлично знал творчество Дель Монако и мог лишь поведать о собственных личных впечатлениях от его пения. Тут требовался второй человек. И я заявил, что написать предисловие к книге Марио Дель Монако по праву может лишь Ирина Константиновна Архипова: «Она отлично знакома с Дель Монако, неоднократно выступала с ним, дружила с его семьей. Лучше ее никто не сможет этого сделать. Тем более что Марио Дель Монако упоминает ее в собственной книге».
Книга Марио Дель Монако «Моя жизнь, мои удачи» вышла в издательстве «Радуга» во второй половине 80-ых годов двадцатого века. Певца к тому времени уже не было в живых. Ирина Константиновна написала послесловие к его книге…
На одном из чаепитий в кабинете Шауро в ЦК я затронул и тему отечественного оркестра:
— Мне хочется, дабы у нас был чисто эстрадный оркестр, не похожий на эстрадно-симфонический оркестр Силантьева. Юрия Васильевича я весьма обожаю и уважаю, считаю его высококлассным музыкантом. Но мне хочется, дабы отечественный оркестр игрался и джаз, и классику… У нас не так уж и довольно много хороших эстрадных коллективов, дабы кидаться такими музыкантами…
Шауро и спорил, и не спорил, как-то неясно кивал — ни да, ни нет:
— Мысль хорошая. А от чьего имени вы станете трудиться?
— Отлично бы от имени Альянса…
— А ваш Гейдар не обидится?
— В случае, если на то пошло, то Гейдар Алиевич не имеет возможности обидеться, в случае, если Муслим Магомаев станет начальником Национального эстрадного оркестра СССР.
Однако вопрос о статусе нового оркестра остался открытым. Если судить по настроению В.Ф.Шауро, от позиции которого зависело очень многое в ответе вопросов культуры, отечественное государство в ту пору не очень-то и интересовало, будет у нас новый джаз-оркестр либо не будет. Но мы уже начали работату, не смотря на то, что были еще ни при ком. Нас приглашали выступать у себя разные филармонии.
Сейчас в Баку ожидали с визитом болгарского фаворита Тодора Живкова. Мы были в гастрольной поездке, в то время, когда нас «завернули» в Баку для принятие участия в правительственном концерте. По программе мы должны были выступать во втором отделении. Перерыв по окончании первого отделения затянулся — угощали гостей. Паузу продолжался уже мин. пятьдесят. Мы находились, курили, ожидали, волновались; аппаратура подключена, микрофоны, пюпитры, усилители… Все готово…
Наконец дождались. Вышли на сцену. Настроение у публики хорошее — это мы почувствовали сходу. Грянули…
По окончании концерта поинтересовался у Гейдара Алиевича:
— Понравилось?
— Весьма понравилось. Прекрасные музыканты. Все превосходно. Поздравляю.
Пользуясь моментом, говорю:
— Допустимо ли отечественный оркестр назвать так: Азербайджанский национальный эстрадно-симфонический оркестр?
— Это впечатляет, — соглашается Алиев.
— Лишь имеется «но». Азербайджанцев в оркестре раз, два и обчелся. Остальные — полный интернационал. Как отечественный родной Баку.
— Ничего, Муслим. Со временем и отечественные подтянутся.
А музыкантам дадим высшие ставки.
Оркестранты были рады: зарплаты — лучше не бывает. Двести шестьдесят-двести семьдесят рублей по тем временам — это полторы, две ставки. Плюс премиальные, командировочные, платы за студийные записи.
Начали готовить программу. У нас были еще две певицы и певческий квартет, так что оказалась она достаточно разнообразной. Продемонстрировали Алиеву. Концерт слушали
Кара Караев, Александра Пахмутова, Оскар Фельцман, бакинские музыканты. Одобрили. База у нас была в Москве, во Дворце культуры автомобильного завода им. Лихачева…
По окончании всех «вступительных экзаменов» началась у нас интенсивная работа — по двадцать, тридцать концертов в месяц. Переезды были непростыми — так как коллектив громадный, более пятидесяти человек, тонны аппаратуры, реквизита. Но залы на протяжении отечественных выступлений были полными. И все-таки замысел мы не делали, не смотря на то, что директором оркестра трудился мой дорогой друг Ильдрым Касимов. Весьма долго он был моим импресарио (тогда это слово у нас не использовалось — этих людей предпочитали именовать администраторами). Ильдрым — гениальный импресарио, типа Сола Юрока, и обучался он собственному делу у «последних могикан» — прошлых русских администраторов ветхого типа, у которых на первом месте был артист, а все другое — уже позже. К сожалению, та ветхая школа не подходит к современной концертной судьбе: на данный момент основное — деньги, деньги, деньги… Ильдрым Касимов трудится сейчас директором Азконцерта…
Громадный коллектив нуждался в дотации: гостиницы, билеты, заработная плат — все это не могли окупить гастроли. Так просуществовали мы лет пять. Время наступало расчетливое — культура, как и экономика, должна была быть экономной. Министром культуры Азербайджана стал Полад Бюль-Бюль оглы. Он намекнул мне «по-свойски», что отлично бы завязывать с громадным оркестром. Я и сам осознавал: хорошенького понемножку. Да и руководить коллективом для того чтобы размаха — это особенная профессия, не совсем творческая, вернее сообщить, совсем не творческая. Музыканты народ свободный, ко всему прочему джазмены — все живые гении. Вечером, по окончании концерта, естественная слабинка. Утром сидит таковой вот расслабленный за пультом, вареный, лицо кирпичом, ухмылку ни за что не выдавишь. Смотришь на одного, другого, пятого, 10-го… И тоска берет. Что тут сделаешь? Для слушателя музыка — праздник, для музыканта — работа.
Да и самолеты, поезда, пароходы, гостиничная казенщина. И все это вдалеке от дома. А люди различные: кто-то молод, у кого-то уже семья, дети. К тому же джазовые музыканты у нас были приятели, а струнную группу я для красоты сделал только женской. Из этого неприятности: кто-то влюбился, кто-то уже разлюбил; ревность, неприязнь, склоки, романтика примирения. Меньше, жизнь!.. А нужно, дабы была одна команда. Вот думай и гадай — как из этого клубка неприятностей выпутаться?..
Так что я и без Полада ощущал, что все, наигрались.
А позже в нашу жизнь ворвались компьютеры и синтезаторы. Началась совсем вторая музыка — в прямом и в переносном смысле. Мои бывшие дирижёры и солисты оркестра — Николай Левиновский (он главенствовал дирижером), Герман Лукьянов (он дирижировал и играл на флюгельгорне), гитарист Алексей Кузнецов, басист Виктор Двоскин, барабанщик Виктор Епанешников и другие узнаваемые джазмены — рассеялись по собственным составам, по актуальным дуэтам. (К примеру, Кузнецов—Гаранян либо Кузнецов—Бриль. на данный момент композитор и пианист Игорь Бриль трудится со своим домашним составом, с сыновьями-близнецами саксофонистами; а у Георгия Га-раняна сейчас собственный биг-бэнд.) Кто-то (тот же Левиновский) подался за океан потягаться с неграми, что безумно тяжело, а чаще безнадежно. Тут нужно быть либо гением, либо… Джаз, лёгкая атлетика и баскетбол — вотчина темнокожих ребят…
С грустью наблюдаю я сейчас вслед тому, отлетевшему оркестру. Громадный джазовый состав — непозволительная роскошь по нынешним электронным временам. Садись за синтезатор и музицируй. Заводи программу-партитуру в компьютер-оркестр. Совершил ошибку — можешь ругать самого себя. Компьютер в любой момент трезв, полностью сдержан, в любой момент готов к труду, разве что не радуется. И все-таки безрадостно без живого дыхания музыкантов, к каким я относился очень деликатно. Ни при каких обстоятельствах я на них не повышал голоса: они слышали его лишь на сцене…
Покинул я себе небольшой состав: сам за роялем, ритм-группа. Время от времени я усиливал состав бронзовыми — трубы, тромбоны. Но красок особенных не было. Облегченные, ездили мы по стране и за границу — Финляндия, два раза Германия…
не забываю невиданный успех концерта в Берлине 9 мая, в Сутки Победы. Многотысячный летний зал Waldbuhne — Лесной сцены. В большинстве случаев немцы — публика достаточно сдержанная, а тут с ними что-то случилось. Концерт шел беспрерывно часов восемь, артистов было довольно много, и любой имел возможность выполнить не более двух песен. В течение многочасового концерта слушатели уходили, приходили — было что-то похожее на постоянный показ фильма в кинотеатре. Я был единственным в программе, кто нечайно нарушил требования организаторов этого концерта: мне было нужно выходить на сцену восемь раз! Публика не успокаивалась, потребовала «бисов». Ведущая сказала мне: «Все! Пора завершать! Прекратите выходить на сцену!» Но публика все вызывала и вызывала. Ведущая махнула рукой: «Пойте какое количество желаете! Я ничего не могу сделать с залом». И я пел — «Sole mio», другие неаполитанские песни, песни русские…
У меня было такое чувство, в то время, когда я смотрел на немцев, хлопавших в ладоши мне, как будто бы не мы их взяли верх, а они победили войну — так они встречали советского певца 9 мая…
В тот собственный приезд в Берлин я попросил отечественного посла дать добро мне (так тогда надеялось) задержаться в ГДР на пара дней, в силу того, что мне хотелось послушать Владимира Атлантова, что должен был петь в «Отелло» на сцене Берлинской оперы через три дня. Посол был красивым, чутким человеком и продлил мое нахождение…
ТАКОЕ ВОТ КИНО
Кто из нас не обожает кино? Я, к примеру, обожаю его весьма. И у меня сильная ностальгия по отечественным ветхим, красивым, чистым и умным фильмам. А вот мои актерские отношения с кинематографом напоминают сказку про Колобка: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… Другими словами мне неоднократно предлагали сниматься, а я отказывался.
Первое предложение поступило, в то время, когда мне было двадцать с маленьким. Режиссёр К.Горрикер разыскивал меня через постпредство Азербайджана. Он желал, дабы я снялся в фильме «Каменный гость» по опере Даргомыжского и «Мелким катастрофам» Пушкина. Дядя Джамал, зная мою любовь к Пушкину, к опере, весело поспешил сказать мне об этом. Я поделил его радость, но задумался: Даргомыжский написал партию Дон Жуана для тенора, а я баритон. Помимо этого, как мы знаем, что блестящий повеса Дон Жуан был далеко не мальчик. Я же в двадцать три года смотрелся моложе собственных лет — худющий, длиннющий, тонкошеий…
Режиссер Горрикер приехал к нам к себе. В беседе стало известно, что нет никаких неприятностей — Дон Жуана возможно омолодить, окажется юный, да ранний. Я в соответствии с кивал, позже задал вопрос: «А как быть с диапазоном?» тут и Режиссёр нашелся: давал слово снизить голос храбреца. И возраст вниз, и голос — вниз. Отлично, партию тенора возможно транспонировать до баритона, а что делать с партией Лауры, с меццо-сопрано? Куда же ниже? Ниже идут уже мужские голоса. Не забасит ли Лаура?
Режиссер, будто бы ничего не случилось, парирует: «Мы и с Лаурой что-нибудь придумаем». Я осознал, что у него собственная задача — сделать ставку на популярное имя, дабы народ отправился на фильм-оперу.
Мне весьма не хотелось отказываться — все-таки фильм музыкальный, это мое. Но решил отказаться — по обстоятельству музыкального модернизма режиссера.
Планировали снимать фильм «Почва Санникова». Мне внесли предложение ключевую роль. Опыт сомнения у меня уже был, и снова я ревниво поразмыслил, что режиссеру нужен не актер, а популярный певец, что и петь-то не будет. Но вот как он сыграет — это никому не известно. Одно дело петь, второе — играться вокально-драматические роли на сцене и совсем иное — вести диалог, конечно и комфортно, по законам сценического мастерства, ощущать себя в строгих рамках мизансцены. Сравнительно не так давно наблюдал данный фильм по телевидению. Дворжецкий в нем сыграл замечательно. Себя в данной роли представить не имел возможности. И наряду с этим подумалось — как бы это я снимался среди снега и льдов?..
в один раз пришло письмо от режиссёра Александра Зархи. Стало возмможно обессмертить себя в роли Вронского в «Анне Карениной». Я был обескуражен, но дядя Джамал был от эйфории на седьмом небе. Но снова я прочно задумался: Зархи — режиссер маститый, рисковать не будет. А материал роли — это же с ума возможно сойти! Сам Лев Толстой! Позже к сомнениям добавился ужас: это какое количество же необходимо смелости, кроме того нахальства, дабы головой — да в хороший омут?!
Теперь-то я знаю, что отвело меня от «беды» — дилетантство! К примеру, я постоянно любил и до сих пор обожаю рисовать и лепить. Но дабы перейти к живописи, мне потребовалось много лет. Одно дело обожать это — обожаешь и обожай, тешь душу, отдыхай за мольбертом. И это вовсе не означает, что ты обязан замахиваться на выставки и именовать себя живописцем-специалистом.
Так и в кино. Для чего на экране быть любителем, если ты можешь второе, причем лучше вторых, то, чему обучался и в чем преуспел? Потому при с Зархи дело не дошло кроме того до проб. А если бы и дошло, я не имел возможности себя представить в роли побежденного. Дабы мне с дежурной ухмылкой сообщили: «Благодарю, но вы нам не подходите»? Для чего мне это необходимо? Расстраивать себя, а основное, ставить в неловкое положение знаменитостей? Да и не имел возможности я себе позволить, дабы умный Зархи должен был бы сообщить мне, что я, увы, хуже Ланового. Это и без того ясно. Во-первых, по причине того, что Василий Лановой — специалист; а во-вторых, в силу того, что — Лановой! Личность! И в кино он личность.
Сравнительно не так давно мы говорили с ним по поводу этого фильма. Лановой, как выяснилось, кроме того и не знал, что мне предлагали роль, которую так замечательно сыграл он. Не смотря на то, что и согласился, что роль Вронского весьма тяжёлая, кроме того каверзная. Василий задал вопрос меня: «По какой причине ты тогда не попытался?» — «Ты же на сцене также пробовал петь, отчего же не стал певцом?»
Сейчас, в то время, когда наблюдаю фильмы, в которых я не состоялся как кинозвезда (и где кроме того до проб дело не дошло), то вижу, что все в том месте — красивые актеры и все — на своем месте.
А вот с режиссером Григорием Рошалем, задумавшим снимать фильм про Карла Маркса, дело дошло до пробы: уж больно я был, согласно его точке зрения, похож на поэта Гервега, романтика-мечтателя. Режиссер сравнил мою фотопробу с портретом поэта — легко одно лицо. Мне позвонили, поздравили, но я отказался: еще до звонка со студии у меня было время как направляться поразмыслить… Фильм вышел без меня. Он именуется «Год как жизнь»…
Я был в Баку, в то время, когда раздался звонок из Москвы. Звонили по поручению режиссёра Леонида Гайдая:
— Не желаете ли попробоваться на роль Остапа Бендера?
— А с чего это вы сделали вывод, что я похож на Остапа Бендера?
— А почему бы и нет?
— !!!
Удивлен был несказанно. Во-первых, до тех пор я ни при каких обстоятельствах не подмечал за собой таких свойств, как у товарища Бендера. Во-вторых, я никак не имел возможности осилить до конца «Двенадцать стульев». Мне было стыдно рассказать о этом, но я не имел возможности осознать, по какой причине всем нравится его юмор и Остап Бендер. Оказалось, что я вовсе не одинок в собственном отношении к этому шедевру советской литературы: практически то же я услышал в один раз по телевидению от одного популярного писателя-сатирика. Но не забываю, как в молодости сын моей тети Муры Лева, в то время, когда просматривал «Двенадцать Золотого» телёнка «и стульев», смеялся как сумасшедший, а я не осознавал, что забавного во всех этих выражениях. Я предпочитаю второй юмор.
В беседе с ассистентом режиссера я и постарался растолковать это: британцы, американцы не знают отечественных смешных рассказов, они не смеются, в то время, когда им их говорят. А мы не понимаем их смешных рассказов. Мы шутим — им не смешно, а в то время, когда говорим без шуток — они почему-то смеются. Так же и мне бывает не смешно в том месте, где другие смеются до упаду. «Возможно, тебе дать ключи от квартиры, где деньги лежат?» Сообщат и смеются, а мне почему-то это не думается забавным…
Поболтал я с Москвой, повесил трубку, посмеялся про себя. Это и в самом деле смешно. Представьте себе такое: выходит на сцену Кремлевского Дворца певец Муслим Магомаев, а по залу шум: «Бендер, Остап Бендер из Баку!»
В свое время я весьма обидел Кара Караева. Он писал оперетту «Неистовый гасконец» в расчете на меня. Прекрасная музыка! Создатель желал поставить оперетту на сце-
нах театров музкомедии, а позже, конечно, снять фильм. Я сообщил ему:
— Кара Абульфасович, вы понимаете мое отношение к вашей музыке. Но две третьих спектакля я обязан просматривать стихи Ростана, а это по плечу немногим и драматическим
актерам. У нас таких по пальцам возможно перечесть: Михаил Козаков, Сергей Юрский, Василий Лановой… И позже, привлечь к себе симпатии зрителей с таким носом,
как у Сирано де Бержерака, может лишь великий артист. Я с удовольствием запишу все певческие номера, а стихи пускай просматривает драматический актер.
Караев обиделся и сообщил: нет. Он писал для меня, желал, дабы я и пел, и просматривал, и игрался. Дабы был полноценным храбрецом. Другого исполнителя создатель не хотел… Не желаю заявить, что прав был я. Дело прошлое. Задним числом прошу прощения у моего известного, сейчас уже покойного земляка.
Но в кино я все-таки снялся. В первоначальный и, надеюсь, в последний раз. В середине 80-х годов режиссёр Эльдар Кулиев, сын композитора Тофика Кулиева, задумал фильм о поэте и мыслителе Средневековья Низами. Снимать меня в данной картине он и не думал. Родными приятелями мы до этого не были — иногда, и ни при каких обстоятельствах не было у нас бесед о кино. Подружились мы позднее, на съемках фильма.
Начало данной истории было мистическим. Эльдар пригласил на дачу экстрасенса. Тот позвал дух просветителя и великого поэта Низами и поинтересовался у него: «Кого ты, досточтимый шейх, желал бы видеть в роли исполнителя?»
В то время, когда назвали мое имя, тарелки на столе закрутились. По окончании того как Эльдар поведал мне эту немыслимую историю, я задал вопрос:
— Ты это без шуток?
— Как на духу. Желаешь, я тебя познакомлю с этим человеком? Были и свидетели данной сцены. Я тебя могу с ними свести.
Я удивился не столько рассказу Эльдара, сколько тому, что об данной практически сверхъестественной истории мне сказал человек, что отличался прямым трезвым умом и характером. К тому же, для чего ему, человеку порядочному, лукавить? Так как возможно было легко сказать: «Муслим, я желаю предложить тебе сняться в роли поэта Низами»…
Мало отвлекусь и поведаю еще об одной необычной истории, которая произошла со мной и Эльдаром. Мы сидели у него дома, на балконе. Был теплый вечер, небо ясное, усыпанное большими южными звездами. И внезапно среди звезд мы заметили две яркие точки, каковые двигались параллельным курсом. Ну, казалось бы, что в этом особого? Легко летит самолет и светятся его опознавательные огни. Либо вертолет. Может, и спутник…
Но все дело было в том, что эти парные огоньки летели не по прямой, не вправо, не влево, не по диагонали, а вытворяли самый настоящий танец, кружились, поднимались, опускались, исчезали, опять оказались… Это очевидно не было творением рук людских и руководили этим таинственным летательным аппаратом не люди… До сих пор уверен, что тогда в Баку мы с его дочерьми и Эльдаром видели что-то неопознанное, «тарелки»…
Возвращусь к истории с фильмом о Низами. Я ознакомился со сценарием, прикинул, что у меня помой-му роль может оказаться. Отечественного великого Низами до этого никто не игрался — это плюс, сравнивать не с кем. Текст спокойный, философски раздумчивый. Мне лишь сходу показалось, что в фильме будет мало действия. Но в жизни шейха ничего особого не было — скупая биография, как бы все внутри, в его мыслях, в душе. Разве что таковой приметный факт: шейх женился на собственной рабыне. Само собой разумеется, возможно было что-то досочинить — так как имеется же не весьма вразумительные биографии великих людей. Их авторы что-то додумывают, фантазируют — и помой-му все делается похожим на правду.
Я предотвратил Эльдара о собственном скромном актерском опыте. Он заявил, что видел мою игру в оперных партиях, запечатленных в музыкальных фильмах. Да и на оперной сцене видел неоднократно. Но одно дело петь и играть на оперной сцене, в то время, когда ты идешь за музыкой, привязывая собственные действия, жесты к вокалу, и совсем второе — вести драматический диалог. Но Эльдар наговорил комплиментов и внес предложение попытаться: «Вот текст сценария, давай поведем диалог». Сели мы друг против друга. Пошли реплики, монологи — вижу, получается…
В общем, я дал согласие. Снимали мы и у нас в Азербайджане, и в Самарканде…
LASCALA — Контроль (Official Lyric Video)
Интересные записи:
- Это ласковое слово «ла скала» 13 глава
- Этот словарь поможет вам лучше понимать врача, лечащего вашего ребенка, а также принять правильное решение еще до прихода врача 4 глава
- Этот словарь поможет вам лучше понимать врача, лечащего вашего ребенка, а также принять правильное решение еще до прихода врача 8 глава
- Ет своим объсктом существующую со- 11 глава