При всех тех различиях, каковые возможно распознать между логическим и историческим — между историей развития мысли и историей развития ее предмета, конкретно история имеется тот первообраз, по которому так или иначе, сознательно либо нечайно равняется логическое развитие. В этом, а вовсе не в несложном отличении порядка мыслительного процесса от порядка исторического процесса содержится сущность того решения проблемы, которое характерно для Маркса.
История, но лишь осознанная диалектически, вооружает теоретика объективным ориентиром, благодаря которому возможно дать верное логическое изображение предмета, добиться того, дабы это логическое стало настоящим, а не мнимым, изображением объекта в его развитии, а не в статике.
Совпадение (тождество) логического порядка развития понятий с историческим порядком развития соответствующих им объективных форм существования исследуемого объекта постоянно понималось Марксом не как изначально данное и готовое их отношение, а как следствие долгого и тяжёлого развития теоретической мысли, а тем самым и как цель, на которую ориентировано мышление теоретика, осуществляющего логический процесс. Диалектический темперамент этого совпадения (тождества) обнаруживается в том, что та настоящая историческая последовательность, которая является прообразом последовательности категорий в совокупности, развиваемой методом восхождения от абстрактного к конкретному, не дана теоретику конкретно, до и вне логического перемещения мысли, а лишь ходом этого перемещения и выявляется. Это вытекает из того несложного события, что кроме того самое развития и истории поверхностное рассмотрение возникновения любого предмета уже предполагает более либо менее четко осознанное представление о том, что такое данный самый предмет. В противном случае по большому счету нельзя решить — относится ли тот либо другой исторический факт к истории данного предмета либо нет, принимать его к сведенью либо перестать трогать. Скажем, в случае, если под капиталом осознавать накопленный труд по большому счету, то, само собой ясно, час рождения капитала необходимо видеть в том месте, где дикарь начал пользоваться обтесанной дубиной. Тогда, в полной мере логично, капитал предстанет как явление, исторически предшествующее тем же товару и деньгам.
Конечно, что и логическая последовательность рассмотрения этих категорий окажется соответствующей: капитал в таковой совокупности окажется категорией более несложной (абстрактной), нежели товар по большому счету, что будет выяснен как продукт капитала, как исторически позднейшее, а потому и логически более конкретное экономическое явление. Иными словами, теоретически фальшивое познание капитала машинально поведет к фальшивому, псевдоисторическому представлению о порядке генезиса интересующего нас предмета. Уже само исходное представление, с которым мы приступим в этом случае к рассмотрению истории предмета, было неисторическим, кроме того антиисторическим. Основное, значит, в том, дабы логическое — систематически-теоретическое — познание сути дела было уже само по себе («в себе и для себя») исторически конкретным, т. е. высказывало бы уже в собственных определениях исторические границы существования отражаемого им предмета.
Это событие отлично прослеживается в «Капитале». К историческому описанию процесса рождения капитала Маркс, как мы знаем, приступает только в XXIV главе — только по окончании того, как посвятил двадцать три главы логическому анализу капитала как исторически конкретного явления и как понятия, ему соответствующего. Ответ на вопрос об исторических событиях рождения капиталистических взаимоотношений дается только по окончании того (и на базе того), как отыскан четкий ответ на вопрос: что такое капитал? В обратном порядке нереально дать научный ответ ни на тот, ни на другой вопрос.
Так, вопрос об отношении логического к историческому обращается в вопрос: по какой причине и как логический анализ может давать и дает конкретно-историческое познание сути дела кроме того в том случае, если история (т. е. «прошлое, лежащее сзади исследуемой совокупности») по большому счету не рассматривается, а рассматривается лишь настоящее, сложившееся положение вещей. Не рассматривается по причине того, что это прошлое или не хорошо известно с чисто фактической стороны, или вовсе недоступно эмпирическому прослеживанию, как, к примеру, в космогонии. Астрологу даны многообразные сосуществующие в пространстве объекты, а не процесс их рождения во времени; но космогония разглядывает — и по праву — эти объекты как в один момент эти последовательные стадии эволюции одной и той же космической материи и старается — логически — реконструировать картину их следования во времени, вывести один объект из другого, поставить их в исторически-генетический последовательность.
С той же самой обстановкой сталкивается сейчас и физика элементарных частиц. Наряду с этим трудности разработки единой теории элементарных частиц во многом, по-видимому, кроются в неясности представлений об отношении логически-теоретического следования к исторически-генетическому последовательности. Частица А преобразовывается в частицу Б , а частица Б — и в частицу В , и обратно в частицу А , и т. д. и т. п. Какая же из них — А либо Б — несложнее структурно и старше генетически? И возможно ли по большому счету ставить данный вопрос? На данный счет в физике ясности пока не достигнуто.
Все дело, значит, содержится в том, дабы исторически осознать эмпирически данное на данный момент положение вещей. А для этого вовсе не обязательно забираться в глубину столетий и изучить в подробностях прошлое, тонущее во мраке данной глубины. Скорее напротив, логически верное познание настоящего приоткрывает тайну его рождения, его прошлого. «…Чтобы раскрыть законы буржуазной экономики, нет необходимости писать настоящую историю производственных взаимоотношений. Но выведение и правильное рассмотрение этих производственных взаимоотношений как исторически сложившихся взаимоотношений постоянно приводят к таким первым уравнениям, каковые — подобно эмпирическим числам, к примеру, в естествознании — говорят о прошлом, существовавшее до данной совокупности. Эти указания наровне с верным пониманием современности дают при таких условиях кроме этого и ключ к пониманию прошлого…» 7
На чем же основывается — в объективном смысле — эта свойство логического анализа настоящего давать историческое по существу познание этого настоящего, а через него — прошлого, т. е. настоящего генезиса, породившего это настоящее? Конечно, что эта изюминка логического развития понятий, метода восхождения от абстрактного к конкретному возможно растолкована и объективно оправдана только в том случае, если допустить, что само настоящее (т. е. исторически верховная фаза развития конкретного) в самом себе — в собственном составе — содержит собственный прошлое и обнаруживает его в каком-то поменянном, «снятом» виде.
В противном случае говоря, неприятность оборачивается следующим образом: в каком закономерном отношении находятся друг к другу исторический его становления результаты и процесс конкретности. Либо, иначе говоря в каком закономерном отношении находятся друг к другу итог некоего исторического процесса и его личные условия и исторические предпосылки. Тут сразу же на первый замысел выступает диалектика марксовского понимания истории в его радикальном отличии от точки зрения плоского эволюционизма, данной самая живучей разновидности псевдоисторизма.
Дело в том, что история понимается Марксом не как плавный процесс роста, не как процесс нагромождения все новых и новых этажей на базе одного и того же неизменяющегося наряду с этим фундамента, а как процесс органического преобразования одной конкретности в другую, следующую за ней, более высокую и развитую конкретность. В настоящей истории, в противоположность эмпирически-плоскому представлению о ней, одно целое сменяет второе целое, и наряду с этим более высокая фаза развития строится в любой момент из материала, созданного предшествующим развитием. Каждая новая конкретность появляется таким методом, что, разрушая предшествующую себе конкретность, «отрицая» ее, она постоянно строит себя из «обломков» собственной предшественницы. Другого стройматериала у нее нет.
«Сама эта органическая совокупность как совокупное целое имеет собственные предпосылки, и ее развитие в направлении целостности состоит конкретно в том, дабы подчинить себе все элементы общества либо создать из него еще недостающие ей органы… Становление совокупности таковой целостностью образует момент ее, совокупности, процесса, ее развития» 8.
По отношению к социально-экономическим формациям эта обстановка прослеживается достаточно четко. «Буржуазное общество имеется самая развитая и самая многообразная историческая организация производства. Исходя из этого категории, высказывающие его отношения, познание его структуры, дают вместе с тем возможность посмотреть в производственные отношения и структуру всех тех погибших форм общества, из элементов и обломков которых оно было выстроено. Кое-какие еще не преодоленные остатки этих элементов и обломков влачат существование в буржуазного общества, в противном случае, что в прошлых формах общества имелось только в виде намека, развилось тут до полного значения и т. д.» 9
Это — очень важное событие, имеющее прямое отношение к вопросу о последовательности логического развития понятий методом восхождения от абстрактного к конкретному. В любой этот момент времени (среди них и на высшей фазе собственной исторической зрелости) любое конкретное целое (эта тотальность) деятельно воспроизводит все те условия и необходимые предпосылки собственного рождения, каковые она взяла сначала в виде обломков предшествующей ей тотальности. И наоборот, разрушает без остатка, погружает в реку времен все те «обломки», каковые не были полностью нужными предпосылками ее рождения.
Появляется типично диалектическая обстановка: все вправду нужные исторические предпосылки рождения данной совокупности, все условия sine qua non выступают в структуре развитой, поднявшейся на собственные ноги совокупности как следствия , как результаты и продукты ее своеобразного перемещения. На протяжении анализа буржуазного общества Маркс делает общелогический вывод: «В случае, если в законченной буржуазной совокупности каждое экономическое отношение предполагает второе в буржуазно-таким образом и экономической форме каждое положенное имеется вместе с тем и предпосылка, то это имеет место в любой органической совокупности» 10.
Совокупность как бы «замыкается в себе» и тем самым перестает быть несамостоятельным отростком собственной исторической предшественницы. Она начинает функционировать по своим собственным циклам — «полагать» все нужные условия собственного развития и собственного рождения, собственного своеобразного, конкретно-исторического бытия.
Такое «оборачивание» чисто исторических предпосылок происхождения в конкретно-исторические условия бытия данного конкретного целого, превращение предпосылки в следствие, которое делается тем отчетливее, чем более зрелую форму развития мы разглядываем, и лежит в базе того загадочного факта, что логическое развитие понятий обнажает и тайну исторического рождения исследуемого предмета, не смотря на то, что сам данный процесс рождения конкретно и не исследуется. Конкретно таково отношение капитала к товару и к деньгам. «Эти предпосылки, каковые первоначально выступали в качестве условий становления капитала и исходя из этого еще не могли вытекать из его деятельности как капитала , сейчас являются результатами его собственного осуществления, полагаемой им действительности, являются не условиями происхождения капитала, а результатами его бытия » 11.
Тут и образуется тот самый «порочный круг», в виде которого в сознании неисторически мыслящих экономистов отражается конкретно-историческое отношение между стоимостью и капиталом, т. е. теоретически выраженной сутью денег и товара. «Исходя из этого экономисты неизбежно разглядывают в одних случаях капитал в качестве творца цены, в качестве источника последней, а в других — предполагают цена для объяснения образования капитала, а сам капитал изображают всего лишь как сумму цен в некоей определенной функции» 12.
И выбраться из этого порочного круга, в которого понятие цены определяется через понятие капитала, а понятие капитала — через понятие цены, нереально, не становясь в полной мере сознательно и радикально на точку зрения историзма в правильном и полном значении этого слова. Без принципа историзма само восхождение от абстрактного к конкретному лишается критерия и ориентира, делается неясно, какое же конкретно понятие нужно логически развить раньше, а какое позднее, какое вычислять абстрактным, а какое более конкретным.
Тут задачу решить может лишь яркое эмпирически-историческое изучение, опирающееся на «логические» мысли. История и говорит о том, что цена (т. е. деньги и товар) не только может, но и обязана на протяжении восхождения от абстрактного к конкретному быть осознана раньше, чем капитал. Они в истории реально существовали значительно раньше, нежели по большому счету показался хоть какой-то намек на своеобразны капиталистическое развитие, — существовали как побочные формы и частные вторых, сейчас отживших собственный формаций.
Другое дело капитал в правильном значении этого слова. Ни появиться, ни просуществовать хотя бы мгновение, ни тем более деятельно функционировать он не имел возможности бы раньше, чем появились и развились его предпосылки — деньги и товарные отношения, те самые «обломки» предшествующих формаций, без наличия которых он немыслим и неосуществим. Тут «историческое» мысль прямо включается в «логическое» перемещение мысли а также определяет его последовательность.
Для теоретического понимания таковой категории, как деньги, это очень важно. Так как логический анализ денег у экономистов опирался конкретно на факты финансового обращения, каким оно выступает на поверхности развитого буржуазного общества. Эмпирически замечаемое тут перемещение денег высказывает исходя из этого вовсе не только а также не столько природу денег, как таковых, сколько природу другого предмета, исторически более позднего, а потому и логически более конкретного — капитала. Для того чтобы выяснить деньги, как таковые, как чистую и абстрактную, предпосылку капитала с его определениями, нужно строго отвлечься от всего того, что привносит в перемещение денег капитал, и абстрактно выразить определения финансовой формы, как такой.
Иными словами, в деньгах нужно выделить те определения формы, каковые сохранились бы и в том случае, если бы капитал по большому счету провалился сквозь землю с лица почвы либо кроме того ни при каких обстоятельствах не оказался. По отношению к деньгам это единственно верный путь абстрагирования. По отношению же к капиталу такое отвлечение было бы полностью фальшивым — капитал без денег, до денег и вне денег немыслим и неосуществим. Об этом конкретно недвусмысленно и говорит история.
Рикардо же всегда путал определения денег, как таковых, с определениями денежного капитала, осуществляющего в деньгах собственный перемещение, т. е. с определениями, каковые к природе денег, как таковых, полностью никакого отношения не имеют. И это прямое последствие неисторичности его взора.
Конкретно на протяжении критики аналогичных взоров буржуазных экономистов Маркс и производил собственный логическое по форме и историческое по существу дела познание категорий буржуазной политической экономии — развивал понятия в согласии с тем порядком, в котором осуществлялся исторический процесс саморазвития исследуемого конкретного целого. Процесс, при котором всегда происходит «перевертывание» исторически предшествующего в логически последующее и, напротив, исторически позднейшего экономического образования в исходный пункт предстоящего исторического «самопорождения» совокупности.
Купеческий (торговый) капитал исторически появился значительно раньше капитала промышленного а также явился одной из предпосылок его рождения, одним из самых действенных факторов так именуемого начального накопления. Но развитие повело к тому, что эта форма капитала — и чем дальше, тем больше — преобразовывалась в побочную форму, в обслуживающий орган капитала промышленного, в форму перераспределения прибавочной цене, созданной в индустрии.
Как отмечает Маркс, логическое развитие понятий не имеет возможности слепо ориентироваться на так именуемую естественную последовательность событий во времени, прослеживаемую на поверхности явлений. «…Было бы неосуществимым и ошибочным трактовать экономические категории в той последовательности, в которой они исторически игрались решающую роль. Напротив, их последовательность определяется тем отношением, в котором они находятся друг к другу в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, которое представляется естественным либо соответствует последовательности исторического развития» 13.
Из этого, очевидно, не нужно, словно бы логическое развитие по большому счету должно забыть про «исторический порядок», прослеживаемый как последовательность явлений во времени. Слова Маркса имеют только в виду, что порядок «восхождения» в логическом последовательности не имеет возможности легко и некритически повторять ту последовательность, которая только думается, только представляется естественной, а в действительности вовсе не такова. Настоящая последовательность исторического процесса, высказываемая теоретическим мышлением, везде помогает для Маркса критерием правильности и важнейшим ориентиром «логического порядка». Иначе, видимость либо кажимость, о которой тут идет обращение, это также не просто продукт неточностей в наблюдении; она появляется не в сознании экономистов, а на в полной мере настоящей поверхности исторического процесса, которую это сознание в полной мере адекватно и воспроизводит.
Дело в том, что «в случае, если в теории понятие цены предшествует понятию капитала» 14, т. е. развитое понятие капитала предполагает развитое же понятие цены, то это в полной мере совершенно верно отражает и исторический порядок генезиса, потому, что в виду имеется история капитализма , т. е. конкретно осознаваемая история, а не история по большому счету.
В рамках истории капитализма , истории формирования данной совокупности взаимоотношений между людьми, «логический» последовательность сходится с «историческим», потому, что первый только отражает, теоретически реконструирует второй. В истории же по большому счету капиталу предшествует не цена по большому счету, а вторая конкретно-историческая совокупность взаимоотношений производства, в которой цена представляет собой только абстрактное (в фрагментарности и смысле частичности) отношение, одно из взаимоотношений, вплетающихся в эту другую систему. «В истории данной совокупности предшествуют другие системы , образующие материальную базу для менее совершенного развития цены» 15.
Иными словами, все элементы стоимостного отношения уже налицо, но выступают они до тех пор пока еще как абстрактные моменты совокупности, предшествующей капитализму. Абстрактны они тут кроме этого и в том прямом смысле, что функционируют столь же довольно часто раздельно друг от друга, как и в связи: «…меновая цена тут играется только побочную роль если сравнивать с потребительной ценой…» 16, а потребительная цена может функционировать и без всякой связи с меновой. Эти моменты не смотря на то, что и существуют уже, но еще не сплелись в тот неразрывный и конкретный образ, что предполагается развитым понятием цены.
Само собой ясно, но, что, чем чаще потребительная цена начинает производиться не для себя, а для меновой, т. е. все чаще начинает преобразовываться в форму проявления цены, тем более широкая и прочная база создается для происхождения капитала. В этом смысле для истории капитализма значительным выясняется именно данный момент: развитие формы цены подготавливает условие рождения капитала.
Конкретно исходя из этого цена и исторически представляет собой то абстрактно-общее условие, при наличии которого лишь и может реализоваться не развитая еще конкретность — появляющееся капиталистическое отношение между производителями. Цена и исторически обязана развивать все определения собственной формы раньше, чем по большому счету может появиться капитал. В обратном порядке процесс неосуществим не только логически.
Другое дело, что именно капитал превращает цена в реально-общее отношение, в конкретно-историческую общую категорию, развивая абсолютно все те моменты, каковые до него не смотря на то, что и существуют порознь друг от друга (абстрактно), но все-таки существуют (и качестве абстрактных моментов, в качестве сторон, фрагментов, «кусочков» исторически предшествующей капитализму совокупности).
В случае, если же дело осознать так, что логическое развитие должно воспроизводить только «структуру законченного целого», «ставшую конкретность», без всякого отношения к проблеме ее исторического генезиса, то и само логическое развитие упрется в тупик, в неразрешимую задачу.
Само собой ясно: так как в развитой, в уже сложившейся, в уже замкнувшейся в себе буржуазной совокупности капитал предполагает цена, но и цена предполагает капитал. И выхода из этого круга, правильнее, входа в него найти тут уже запрещено. Порвать логический круг и продемонстрировать, что несложнее, «абстрактнее», беднее определениями все же цена , может лишь настоящая история, но отнюдь не «концептуальная история», не история теоретических совокупностей и ее логический анализ. Потому что в истории науки более позднее и сложное отношение то и дело выясняется предметом внимания раньше, чем более простое, и простое изображается исходя из этого как следствие собственного собственного порождения.
В итого и получается та мистическая обстановка, в то время, когда в теории сын порождает отца, дух порождает материю, а капитал создаёт цена. Чисто логически, без обращения к настоящей временной последовательности эту мистику преодолеть нереально. Чисто логически она выстроена безупречно: человека делает отцом конкретно рождение сына, цена делается реально-общим (и конкретно исходя из этого абстрактно-несложным определением всей совокупности, т. е. исходным понятием буржуазной экономики) конкретно и лишь в следствии рождения капитала.
В второй же совокупности цена есть не несложным и не общим отношением целого, а всего-навсего частичным, особым и побочным продуктом социального организма, абстрактно-частичным образом (феноменом) данной совокупности и в один момент абстрактно-общим образом совокупности новой, лишь еще появляющейся. И потому, что теоретика интересует сначала историческая последовательность развития данной новой совокупности, цена сначала и рассматривается как абстрактно-общее условие ее предстоящей эволюции, как ее общая предпосылка, а не как абстрактно-частичный (т. е. более либо менее случайный) продукт отмирающей, разрушающейся совокупности.
Иными словами, в логических определениях цены выражается (отражается) конкретно ее конкретно-историческая роль в ходе настоящего становления капитализма. Но повторяем, не в истории по большому счету, которая в таком абстрактно-неизвестном понимании и в действительности преобразовывается в словесную фикцию, во фразу об «истории» 17.
Все отличия логически-мыслительного процесса от процесса реально-исторического — процесса мышления от процесса в бытии — ни в малой степени не колеблют того положения, что логическое имеется не что иное, как правильно осознанное историческое. Либо: историческое, схваченное и выраженное в понятии, и имеется логически верное отражение действительности в мышлении.
Самой собственной последовательностью процесса восхождения от абстрактного к конкретному логическое отражает, т. е. воспроизводит, в форме понятий настоящий исторический порядок генезиса исследуемого конкретно-исторического целого — порядок его самопорождения, его самодвижения, порядок саморазличений, появляющихся в структуре первоначально неразвитой конкретности, в составе того самого целого, которое сначала «витает в представлении» как совокупность одновременно существующих, рядоположных элементов. Логическое мышление развертывает эти сосуществующие элементы во временной последовательность, совпадающий с настоящей, а не мнимой последовательностью исторического становления, рождения, саморазрушения и расцвета исследуемой конкретности.
Это познание близко подводит нас к проблеме несоответствия как мышления и движущей силы, и той исторической действительности, которая этим мышлением воспроизводится. Любое конкретное целое лишь тогда и понимается как исторически саморазличающееся целое, в то время, когда выявляется имманентный ему принцип саморазличения — несоответствие, затаившееся уже в исходной, в самой абстрактной форме его конкретно-исторического бытия. Нет этого — не достигается и историческое познание, а исследуемое целое изображается ложно как застывшая «структура». Конечно, что все прошлое наряду с этим изображается так же ложно — только как последовательный последовательность ступеней, каковые ведут к настоящему, фиксируемому как собственного рода цель, в направлении которой бессознательно действовала предшествующая история.
Каждая прошедшая эра с таких позиций неизбежно начинает рассматриваться соответственно абстрактно — только с позиций тех тенденций, каковые ведут к сегодняшнему положению вещей, т. е. как «не до конца оформившееся настоящее». Эта часто видящаяся абстракция появляется, как продемонстрировал Маркс, не просто так: «Так именуемое историческое развитие покоится по большому счету на том, что последняя по времени форма разглядывает прошлые формы как ступени к самой себе и в любой момент понимает их односторонне, потому что только очень редко и лишь при совсем определенных условиях она не редкость способна к самокритике…» 18.
Это значит, что критически-революционное отношение к настоящему, к сложившемуся исторически положению вещей — это условие, без которого нет и не может быть подлинно объективного, исторического подхода кроме этого и к прошлому. Несамокритичность же эры к себе самой именно и выражается в том, что настоящее представляется без противоречий, составляющих пружину предстоящего развития. При таком абстрактно-самодовольном «самосознании» все предшествующее развитие и в действительности начинает рисоваться как процесс приближения к некоему идеально-предельному состоянию, каковым мнит себя это настоящее. В следствии любой образ прошлого освещается только в тех его абстрактных чертах, каковые удастся представить как «намеки» либо «зародыши» сегодняшнего положения вещей. Все другое начинает казаться несущественным, и в разряд этого «несущественного» именно и попадают те конкретно-исторические несоответствия, каковые эту пройденную ступень и породили, и уничтожили. Так история, осознанная односторонне-эволюционистски, преобразовывается в естественное и неизбежное дополнение к апологетическому воззрению на настоящее. Мышление замыкается в круг, из которого нет выхода ни в подлинно научное познание прошлого, ни тем более в научно обоснованное предвидение будущего.
Марксу удалось порвать данный замкнутый круг не только благодаря строгости теоретической мысли, но и благодаря собственному революционно-критическому отношению к современной ему действительности. действительности и Современное состояние, и ее отражения в понятиях рассматривается Марксом не как застывшая «структура», а в первую очередь как очередная преходящая фаза. Таковой подход и формирует совсем особенный — диалектико-материалистический угол зрения на прошлое, на историю. Исторически пройденные этапы истории уже не кажутся только «ступенями вызревания настоящего», они понимаются как необычные исторические этапы, как фазы общего исторического процесса, любая из которых появилась когда-то на развалинах ей предшествующей, пережила эру собственной юности, собственной зрелости и, наконец, пору заката, подготовив тем самым условия и предпосылки для рождения следующей исторически необычной эры с ее новыми, своеобразны свойственными ей несоответствиями.
Любая фаза развития (в природе, мышлении и обществе) и постигается так в ее собственных, имманентных ей закономерностях и противоречиях, вместе с ней рождающихся и вместе с ней исчезающих. Наряду с этим исчезновение понимается тут не просто как смерть, отрицание, а как «снятие», как отрицание с удержанием всего исторически выработанного предшествующей фазой содержания, стройматериала новой эры.
В таком понимании, и содержится отличительная изюминка вправду исторического подхода к вещам. В таком виде историзм логического способа анализа современности характерен полностью лишь материалистической диалектике.
Маркс показал всю силу так осознаваемого логического способа на примере капитализма. без сомнений, но, что данный способ, включающий продуманное отношение к историческому, имеет общелогическое значение, потому, что он связан с самими фундаментальными идеями Маркса в области философии — с материалистическим пониманием логического и диалектическим пониманием исторического.