Это три различные специализации телевизионного журналиста. Вдумчивый и пытливый интервьюер, динамичный и остроумный шоумен, спокойный до кажущегося равнодушия модератор. Выбор одного из трех амплуа возможно продиктован природным темпераментом журналиста, изюминками его характера. Но в базе всех трех разновидностей экранной работы лежит общение с людьми. Имеется еще одна очень важная неспециализированная черта. Интервьюер, модератор и шоумен воздерживаются от высказывания собственных суждений. В этом противоположность их роли обрисованным выше обозревателю и комментатору. В случае, если корреспондент, принимая гостя в студии, может пуститься в пространные рассуждения (особенно это было характерно ведущим «Кинопанорамы» – от А. Каплера до Э. Рязанова), то шоумен и интервьюер проявляют собственную индивидуальность только в продуманной постановке вопроса – для того чтобы, до которого не додумался бы обычный телезритель, но направленного на получение занимательной для всех информации. А модератор может многого добиться только последовательностью и настойчивостью, в случае, если кто-то из собеседников пробует увернуться от невыгодной для него темы.
Но начнем по порядку. Интервьюер – независимая журналистская специализация, не смотря на то, что нет журналиста, что не занимался бы интервьюированием. Любой репортер непременно задает вопросы. Но громадное портретное либо проблемное интервью как следует отличается от репортерского, информационного. Об этом было уже упомянуто в разделе о жанре интервью. Тут же, говоря о журналистских амплуа на экране, напомним: репортера интересует факт либо мнение; если он внезапно заинтересуется чем-то иным (а кстати, поведайте о…) – это будет вовсе некстати. Информационное интервью не редкость кратким и «по делу»: психотерапевтические характеристики собеседника играются только второстепенную, запасного роль. В портретном интервью конкретно психология выходит на первый замысел. А в проблемном собеседник подчас ставится в непростое положение, интервьюер тогда может напоминать следователя прокуратуры. Ясно, что уровень подготовки к интервью и методика его проведения (а интервью-портрет может продолжаться и 30 и 60 мин.), принципиально отличаются от репортерской работы.
О том, что с одним собеседником возможно сказать битый час а также больше, отечественная аудитория определила из работ Урмаса Отта. Данный эстонский диктор применял опыт мирового телевидения (в Эстонии финское телевидение в далеком прошлом играло роль «окна в Европу»). Книга Урмаса Отта дает представление о способах его работы, но чуть ли кому-либо удастся повторить данный опыт: Отт с его выговором постоянно воспринимался как чужестранец, с которым говорят не совсем так, как с соотечественником. Расцвет Отта пришелся на период так называемой гласности и перестройки, в то время, когда очень многое говорилось с экрана в первый раз и воспринималось как откровение. Более глубокими были портретные интервью Андрея Караулова, сперва освоившего данный жанр в печатной публицистике (сборник интервью «Около Кремля» он выпустил еще до собственного прихода на телевидение). И не смотря на то, что Караулов в одной из телепередач уверял, что не подготавливается к интервью, сам его жизненный опыт уже солидная подготовка. Вопросы Караулова выдают знание биографии собеседника и всего того, что последнему хотелось бы скрыть от широкой аудитории, – для того чтобы без подготовки достигнуть нереально.
В американских книжках тележурналистики подготовка к громадному интервью сравнивается с разработкой замысла сражения. В случае, если в информационном интервью его собеседник и репортёр выступают как сотрудники, которым нужно решить неспециализированную задачу, т. е. в доходчивой форме поведать что-то аудитории, и такое интервью возможно отрепетировано, то проблемное и портретное интервью постоянно содержат «ловушки», что-то неожиданное для партнера. В этом драматургия настоящего интервью. В этом секрет популярности жанра. В этом, наконец, объяснение, по какой причине хороших интервьюеров так мало, а тем, каковые достигают успеха, обеспечены известность и высокие гонорары. Дабы добиться эмоционального накала и откровенности интервью, журналист пускает в движение все психотерапевтические и актерские ресурсы собственной личности; он обязан передать взглядом и своим обликом величайшую заинтересованность, время от времени сочувствие, в нужном месте – сомнение; время от времени полезно притвориться непонимающим, дабы собеседник яснее выразил собственную позицию. Юные журналисты опасаются этого и механически кивают, даже в том случае, если от беспокойства не хорошо слышат собеседника.
Как и во всякой телевизионной деятельности, хорошее интервью – плод мгновенного реагирования и длительного планирования. Интервьюер должен быть так «в теме», дабы разрешить собственному собеседнику каждые отклонения, но наконец-то мягко и неотвратимо подчинить его собственному стратегическому замыслу, применять как материал для волнующего зрелища. атмосфера и Тон интервью не меньше ответственны, чем содержание: ваш собеседник обязан чувствовать постоянный контакт с вашими глазами, а не с телевизионной камерой. Умелые интервьюеры говорят о «флюидах», каковые исходят из глаз, об необъяснимой связи и интуиции людей в настоящем диалоге. Вот что пишет об этом создатель известного пособия по мастерству речи П. Сопер: «Понаблюдайте пристально двух-трех культурных людей, занятых дискуссией увлекательной темы. Тут нет и следа застенчивости; тут прямолинейность и полная серьёзность, один наблюдает второму прямо в глаза, фигуры склоняются друг к другу; вспыхивающий взгляд, мимика, перемещения головы, рук, кистей подчеркивают их замечания. Чувство общения, связывая собеседников подобно электрическому току, поддерживает их обоюдное внимание». Конкретно так должно смотреться и телевизионное интервью, не обращая внимания на всю искусственность его обстановки (камеры, студия, осветительные устройства, технический персонал и т. п.). Преодолеть эту искусственность, забыть о ней собеседнику оказывает помощь поведение интервьюера, как будто бы не подмечающего окружающей суеты и полностью сконцентрированного на ходе общения. А вдруг контакта глаз нет – значит, нет и интервью, имеется только серия более либо менее связных высказываний.
Позиция интервьюера высшего класса по отношению к собеседнику возможно различной – от глубокого сочувствия до шутливого «пикирования», но в любом случае с первых фраз обязана устанавливаться некая база для общения: если не киплинговское «мы одной крови – ты и я» (наилучший вариант для психотерапевтического портретирования), то российское «я тебя уважаю». Данной закономерностью пренебрег Урмас Отт в интервью с Евгением Евстигнеевым – и провалил все дело, задав нетактичный вопрос на первой же минуте: «А вы согласны с тем, что актеры весьма во многом обязаны журналистам собственной популярностью, что во многих случаях конкретно пресса «делает» известных актеров?» Сам Отт характеризует данный вопрос, всего лишь как «неосторожный». Но на экране было видно, что прекрасный актер Евстигнеев тут же потерял каждый интерес к важничающему гостю. Людской контакта не получилось. Данный интервьюер привык, что деятели мастерства «выкладывались» перед ним и перед телекамерой независимо от качества вопросов – всем было лестно в годы наступившей гласности поведать миру о себе. Западные телестанции кроме этого практикуют пара пренебрежительное обращение с людьми, жаждущими рекламы. Актуальный писатель, актуальный парикмахер, попав, скажем, в парижскую телестудию, может «нарваться» на мрачного интервьюера, что, буркнув что-то, отвернется от них; но гость уже ловит миг успеха, он в эфире, он блещет заготовленными остротами и старается создать о себе наилучшее чувство. И все же верховный класс интервьюирования, как подчеркивают настоящие мастера, основан на узкой связи интеллектов. Брайен Мейджи сравнивает мастерство интервьюера с мастерством дирижера, что не просто так размахивает собственной палочкой: «Мастерство дирижирования, в конечном итоге, покоится на какой-то загадочной, необъяснимой форме связи между членами оркестра и дирижёром, не ограничивающейся лишь жестами и словами. Я думаю, именно это мы имеем в виду, говоря о «глубине» интервью. Меня довольно часто просили написать, чем достигается такая сообщение, но я постоянно отказывался, в силу того, что я вправду не знаю этого. Могу сообщить лишь, что в течении всего интервью я ощущаю, как мои симпатии окутывают собеседника. Он в моих руках, и я практически чувствую волны увещевания, идущие от меня. Иногда мой собеседник относится ко мне, как ребенок к родителям, к врачу либо священнику, но с значительной и очень ответственной отличием: я избегаю осуждения, наказания и не причиняю ему боли. Он может сообщить все, что думает либо ощущает…»
Юрий Черниченко кроме этого считает, что в ходе интервью всем своим видом журналист высказывает (либо талантливо играется) понимание собеседника и величайшее внимание: «Что делает журналист на протяжении интервью? Толково слушает. Испускает флюиды. Необходимо иметь этакие флюиды подчинения и журналистского привлечения собственной воле». направляться добавить, что в такое особенное состояние умелый журналист приводит себя кроме того при исполнения самой несложной работы в диалогических формах, к примеру, в «уличном» интервью-анкете, которое пригодилось для телефильма. Вот как трудился на вокзальном перроне узнаваемый эстонский репортер Валдо Пант: «Он подавал символ оператору, звуковику и шел навстречу молодому человеку. Нежданно изменялось выражение его лица, изменялась осанка, лицо преобразовывалось из обыкновенного в незаурядное, вместо равнодушия и вялости – покоряющая, спокойная властность, вместо тусклого, бесцветного взора – тот интерес да и то предвосхищающее ответ одобрение, которое не имеет возможности не расположить того, к кому оно обращено, – и останавливаемый останавливался, отвечал с радостью и непринужденно…» (из воспоминаний редактора телефильма Т. Эльманович).
Природные эти плюс актерский талант вывели в число заметных интервьюеров Матвея Ганапольского с рубрикой «Бомонд» (Останкино, 1993 год). «Мне ответствен процесс игры, а не итог, – сказал Ганапольский в одном из газетных интервью, – я не выясняю истину, а делаю прекрасный, живой портрет человека. Практически все мои гости утверждали, что я с ними говорю не так и не о том, как и о чем, говорят вес остальные… Это полузнание, полуинтуиция, полубожий большой – опыт и дар из прошедшей судьбы…»
На Западе сейчас профессией телеинтервьюера – традиционно мужской, требующей «металлической» логики и волевых качеств, не без успеха овладевают дамы. Самая узнаваемая из них – Барбара Уолтерс (си-и-Эн), «наждачная личность», по словам газетчиков, каковые сначала не принимали ее серьезно и вычисляли «простой домохозяйкой». Уолтерс доказала, что даме в интервью собеседники смогут разрешить и забыть обиду куда больше, чем парню. Автомобильный король Генри Форд, 18 лет отказывавшийся давать телевизионные интервью, дал согласие встретиться с Уолтерс, с условием сказать лишь о проекте перестройки центра Детройта. Она же ухитрилась между делом и под конец беседы задать вопросы и о качестве машин, и о его личной жизни – и узнать ответы. Ее правило: в случае, если какие-то вопросы смогут разозлить человека, лучше покинуть их подводя итог, поскольку в случае, если настроение сломано в начале интервью, вернуть его нереально (тут напрашивается сравнение с диалогом Отт – Евстигнеев, сломанном конкретно в начале). Еще один любимый прием Барбары Уолтерс, используемый и другими интервьюерами: задавать атакующие вопросы не от собственного имени, а ссылаясь на чье-то мнение. Вопрос ее шаху Ирана смотрелся так: «Ваше величество, имеется люди, каковые говорят, что вы диктатор – быть может, дружественный, но все равно диктатор. Я думаю, вы слышали эти критические заявления. У вас имеется возможность ответить на них».
Ведение больших интервью – дело так личностное, что категоричные советы тут чуть ли уместны: что «к лицу» одному интервьюеру, то приведёт к раздражению в адрес другого. Ларри Кинг, данный «обыватель на экране», исповедует правило: ни при каких обстоятельствах не задавать вопросов, на каковые он заблаговременно знает ответ. Другие интервьюеры, напротив, сознательно «наводят» собеседника на увлекательный ответ, содержание которого им в общем известно. К примеру, Юрий Черниченко вспоминает: «Что бы я ни задавал вопросы в передаче о картошке – я знал больше, чем возьму в ответ». Дабы услышать то либо иное признание – о картошке либо об интимных моментах – из уст собеседника, приходится идти на кое-какие ухищрения в формулировке вопросов. «Чего вы опасаетесь больше всего, думая о сыне?» – задал вопрос Брайен Мейджи собственного собеседника в эфире, зная ответ точно. «Что он на всегда останется преступником», – отозвался собеседник, и это вовсе не смотрелось как «подсказка» либо «наводящий вопрос», не смотря на то, что второй интервьюер, пожалуй, имел возможность выполнить то же самое с меньшей проникновенностью (отыщем в памяти: «волны увещевания, идущие от меня…») и быть обвиненным в жестокости.
Разработка уникальных вопросов – наиболее значимый этап в работе каждого журналиста, даже если он сохраняет имидж «неподготовленного» интервьюера. «В то время, когда представитель Ирака давал интервью в вечернем выпуске новостей, ведущий Тед Коппел засыпал его вопросами о политике ООН и о военной авиации. Но в то время, когда на той же семь дней представитель Ирака показался в передаче Си-эн-эн, Кинг задал вопрос, каково ему жить в стране, находящейся в состоянии войны с Соединенными Штатами: «Я желаю сообщить, в личном замысле – тяжело?» Разговаривая с бывшим главой своевременного отдела Комитета глав штабов генерал-лейтенантом Томасом Келли, Кинг не стал задавать технических вопросов о войне в Персидском заливе. «С какого возраста вы осознали, что желаете стать генералом?» – задал вопрос он. У Ричарда Никсона он спросил, не бывает ли тому не по себе, в то время, когда он проезжает мимо гостиницы «Уотергейт», а у Рональда Рейгана – не приходит ли тот в отчаяние, в то время, когда не имеет возможности что-то отыскать в памяти. Такие вопросы чуть ли смогут явиться прямо в эфире как некое озарение более, не напрасно Кинга кличут «королем беседы», и сравнение с ним очевидно не в пользу большинства отечественных, и в действительности неподготовленных интервьюеров. Критик издания «ТВ – ревю» Ю. Богомолов справедливо сетовал, что ему не доводилось слышать с экрана таких вопросов, какие конкретно он не имел возможности бы придумать и сам: «Мне неинтересно наблюдать на штангиста, толкающего вес, что могу поднять сам. Хочется видеть рекорды. И специалистов… Безнравствен: обожаю прекрасные вопросы. До тех пор пока они столь же редки, как прекрасные голы в отечественном футболе, страдающем той же заболеванием – хроническим любительством». Основная заповедь интервьюера формулируется так: «Желаете взять увлекательный ответ – поломайте голову над занимательным вопросом». И, наконец, еще одно замечание (по Б. Льюису): «Интервьюер должен быть умным человеком, отлично осознающим людей… Высококлассные интервьюеры только редки».
не меньше редкий талант – шоумен, ведущий «ток-шоу», либо, по отечественной ветхой терминологии, «массовой передачи». Слово «шоу» напоминает о том, что из словесной ткани искусно плетется что-то цельное, разговор делается зрелищем. В «ток-шоу» возможно перевоплощено обсуждение подготовки большого города к зиме либо конкурс архитектурных проектов. «Шоу Фила Донахью» – программа, показавшаяся на одной из провинциальных телестудий США, стала потом известной во многих государствах мира. Телезрители нашей страны познакомились с самой эффектной, но отнюдь не самой распространенной формой этого шоу – имя Донахью связано у нас с телемостами, соединившими в прямом эфире несложных граждан из американских и русских городов. Эти передачи остаются неповторимыми в тележурналистике. В это же время Донахью со своей группой производит по пять «рядовых» шоу в неделю, обычно записывая их в различных точках планеты.
В то время, когда столичные школьники пришли в студию Останкина для принятие участия в шоу Донахью, они были разочарованы, не заметив громадных экранов. Они рассчитывали на прямой разговор со сверстниками в Соединенных Штатах (телемост), их совсем не интересовал седой человек, скоро перемещавшийся с микрофоном по студии. В рекламных материалах, распространявшихся тут же, отмечалось, что Донахью вел собственные передачи из колонии штата Огайо и из луна-парка Уолта Диснея, с парохода «Миссисипи Квин» и из пятитысячной аудитории, обсуждающей проблему равенства прав женщин и мужчин. «Гостями ведущего являются, в большинстве случаев, выдающиеся эксперты, знаменитости и герои дня, а яркими участниками полемики становятся зрители – как в телестудии, так и у домашних экранов. Зрители прямо с мест (либо по телефону) задают собственные вопросы гостям, комментируют их мнения, выступают с собственными и подчас спорят между собой, что придает программе спонтанный темперамент совершает ее разнообразной». В рекламных проспектах отмечалось, что «в выступлениях Донахью видится что-то и от психотерапевтической драмы, и от уличного театра, и от сеанса коллективной терапии». По крайней мере, Национальная академия наук и искусств США восемь раз присуждала ему премию «Эмми» как выдающемуся ведущему в серии развлекательно-воспитательных программ. Возможно передачи из Москвы были самыми тяжёлыми для Донахью из-за непривычной реакции аудитории. За детьми его встретила практически так же, без всякого энтузиазма, аудитория, складывающаяся из иудеев – выдающихся ученых, деятелей антисионистского комитета и т. п. На расспросы Донахью о препятствиях, чинимых властями по отношению к тем иудеям, каковые желают выехать на Запад, собравшиеся отвечали: мы-то не желаем уезжать, у нас никаких препятствий нет…
Терпели неудачу в жанре ток-шоу и кое-какие русские журналисты, привыкшие вести интервью с одним-двумя собеседниками и почувствовавшие неуверенность, появлявшись перед двумя сотнями незнакомых людей. «Держать» такую многочисленную группу, формируя из людских характеров, темпераментов, пристрастий единое зрелище, – особенная профессия. Это, так сообщить, «массовик-затейник» высшего класса. Быть может, эта работа требует больше актерских, нежели журналистских, навыков: ведущая известных когда-то передач «От всей души» заслуженый артистка СССР Валентина Леонтьева замечательно трудилась с аудиторией на документальном материале, подготовленном группой журналистов-исследователей.
Владимир Познер стал известен телезрителям как партнер Фила Донахью по телемостам (с советской стороны); по окончании этих памятных передач 1986 г., ставших прорывом к искренности и правде, к согласию рядовых России и граждан Америки, Познер совершил еще десятки разных ток-шоу с участием сотен людей различных национальностей, возраста и профессий. Всегда передачи поражали широтой возможностей ведущего: его эрудиция, такт, доброжелательность в сочетании с сильной волей и ясным пониманием цели приводили к тому, что напряженное коллективное искание истины через диалоги Познера с собравшимися в студии людьми оказывало огромное духовное действие на телезрителей. Эти передачи не сводятся к звучащей в них вербальной (словесной) информации, тут все принципиально важно: выражения лиц, сомнения, паузы – и скрепляющая все печально-оптимистическая ухмылка ведущего. Нужно было иметь большую смелость, дабы в разгар межнациональных распрей, в осеннюю пору 1992 г., собрать в студии подростков из всех «тёплых точек» бывшего СССР. В следствии бесед с ведущим школьники пришли к великой и несложной истине: выше всех национальностей то, что все мы люди; нужно видеть в другом в первую очередь человека. Возможно лишь догадываться, сколь шепетильно подготовился журналист к данной передаче, как просчитывал вероятные варианты ответов на линию и свои вопросы собственного поведения в спонтанно появляющихся противоречивых диалогах.
Внешняя легкость перемещений Познера по студии с микрофоном в руке обманчива: всегда, подходя быстро к поднявшему руку человеку, журналист делается так, дабы не заслонить его и других участников передачи от объектива телекамеры, не выпячивать собственную персону на первый замысел (как обожают это делать кое-какие другие ведущие). Познер выступает не перед собственной аудиторией, он трудится в нее. Это – «верховный пилотаж», дешёвый только немногим.
Разглядим сейчас так именуемые «круглые столы», за которыми планируют приверженцы противоположных точек зрения. Эти передачи бывают достаточно острыми, в случае, если ведущий заблаговременно продумал собственную тактику, изучил опубликованные высказывания будущих собеседников и вероятное развитие событий в их споре. Глубокое – по возможности – знание сути неприятности имеется наиболее значимое условие работы в таковой передаче. Ведущий (в некоторых государствах его именуют модератор) смотрит за честным распределением времени высказываний (но не обязательно делать это с секундомером в руках, преобразовываясь из журналиста в хронометриста). Его задача – не «утратить тему», не давать участникам уходить от предмета спора, что возможно очерчен и в предварительной беседе, до эфира. В любой момент имеется и вторая опасность – утратить спонтанность и горячность, т. е. именно то, что есть изюминкой передачи. Наиболее значимый принцип: ведущий дискуссии не есть ее участником, не делается на сторону кого-либо из собеседников. Непременно, он в праве высказывать сомнение либо ставить под вопрос чье-то мнение – все это нужный арсенал ведения передачи. Довольно часто делают выводы о личности ведущего по тому, как он держится с влиятельными гостями. Отрицательную реакцию аудитории вызывает как грубость и невоспитанность, так и льстивое заискивание. В интервью и ток-шоу любого вида первостепенное значение имеет быстрота реакции ведущего, остроумие, дружелюбие, контактность.
Сейчас у нас появилась серьёзная разновидность дискуссии – предвыборные теледебаты, где мировая практика предписывает кроме заявлений претендентов их словесную «дуэль»: один отвечает на нелицеприятные вопросы другого, после этого роли изменяются. Ведущий (модератор) наряду с этим непременно сохраняет нейтральность. Если он начнёт «подыгрывать» какой-либо стороне (как это делали столичные партийные журналисты в 1989 и 1990 гг.) – это станет финишем его журналистской карьеры.
Журналиста – организатора общения в студии время от времени сравнивают с катализатором химического процесса. Как мы знаем, это вещество само не участвует в реакции, но без него реакция не идет. Сравнение достаточно правильное. Какой бы служебной ни казалась роль администратора, но одно только присутствие того либо иного из видных журналистов в корне меняет сам темперамент телевизионной передачи. Для молодого журналиста амплуа администратора чуть ли уместно: любое замечание из его уст (кроме того о необходимости выполнять время и завершать высказывание) выглядит как нарушение этических норм по отношению к старшим.
Ведущий новостей
Телевизионный журналист, начинавший репортером в информационной программе, может со временем занять высшую в иерархии престижности должность ведущего таковой программы. Престиж обеспечивается ежедневным возникновением на экране с самыми ответственными новостями дня. Студенты-первокурсники отделения тележурналистики МГУ грезят конкретно об амплуа ведущего новостей, но только нескольким из них в течении десятилетий удалось осуществить эту мечту.
В книге К. С. Станиславского «Работа актера над собой», очень нужной каждому, чья деятельность связана с публичным самопоказом, имеется эпизод с несложным, казалось бы, заданием: тихо посидеть на сцене перед зрительным залом. Только немногие из студентов театральных училищ достойно справляются с этим упражнением. Вступает в воздействие то, что прежде именовалось «магнетизм личности» и чему современная наука не подобрала заглавия. На одно лицо возможно наблюдать продолжительно, стремясь разгадать приятную и внушающую самообладание личность. Второе же необъяснимо злит, и данный эффект усугубляется, в случае, если «лицо» заговорит. Один из проницательных театральных критиков А. Свободин справедливо увидел: «Дабы стать телевизионным ведущим, не то дабы необходимы какие-то особенные черты личности, скорее нужно отсутствие некоторых линия, каковые телеэкран неизменно обнажает».
Ведущий новостей заменил в данной роли диктора вовсе не чтобы изрекать собственное мнение и поучать зрителей. По сути, журналист делает то же, что и диктор: просматривает строки, бегущие по телесуфлеру. Но зрителю передается чувство, что данный человек осознаёт то, что просматривает. В пору демократической эйфории 1992–1993 гг. кое-какие ведущие новостей посредством сотрудников из прессы пробовали отстаивать собственный право на импровизацию. Но ничем, не считая конфуза, такая импровизация не кончалась. К примеру, вместо «применение армейского самолета для служебных командировок» было сообщено «пользование армейским самолетом в личных целях» – и, потому, что обращение шла о спикере парламента, для ведущей последовали проблеме.
Строгая научная терминология неприменима к феномену ведущего, исходя из этого обратимся снова к выражению К. С. Станиславского. Он писал об «излучении», идущем от хорошего актера в зал. По-видимому, конкретно свойство «излучать» отличает хорошего ведущего от несложного чтеца. Ведущий новостей, в большинстве случаев, не красивый мужчина, но обязательно внушает симпатию. Он вольно держится, но не развязен. Демократичен, но не пошл. Не принадлежит к «высоколобым» интеллектуалам, но излучает сочувствие и понимание. Все знают, что не сам ведущий добывал новости, но его обязанность – умело и тактично подать их. Он – сама уверенность, но не самоуверенность. У него выразительные интонации и чёткая дикция. Неуловимым образом он заботится о том, дабы зрители почувствовали себя единым сообществом. Но ведущий не претендует на то, что он выше и умнее всех: легко он поставлен у источника новостей и старается приобщить к нему всех. Конкретно всех, что обычно приводит к недовольству интеллектуалов.
Известнейший автор Америки Норман Мейлер величает тележурналистов «благовонщики и лакировщики» – по американским стандартам ведущий в любой момент стабильности и олицетворение спокойствия. С позиций отечественного соотечественника эти качества кроме этого вызывающи большие сомнения. «Высочайший профессионализм Кронкайта, его телевизионный талант, его эрудиция и интеллигентность разрешали ему не только «сохранять лицо» в произвольных событийных политических обстановках, сколь бы сложны и неясны они ни были, но и давать зрителям уверенность в том, что они приобретают самую объективную, самую правдивую, самую свежую, самую нужную информацию». Так писал в годы идеологического противостояния известный коммунистический журналист Г. Оганов о ведущем новостей компании Си-би-эс. Очевидно, ему нравилось не все в американских новостях: «Эти наглядные, впечатляющие картины отнюдь не содействуют ни организации весов на борьбу за собственные права, за социальную справедливость, ни кроме того закономерному возбуждению публичного мнения. Скорее, напротив. Они «беспристрастны», это «честные свидетельства». Мы не имеем права высказывать собственный мнение, собственные эмоции по поводу того, что мы показываем, обозреваем, – говорили нам в отделах новостей телевизионных компаний, в противном случае это будет вмешательство, это нарушит объективность картины!»
Одвременно с этим дикторам советской программы «Время» не возбранялось высказывать почтительный восхищение по поводу очередных ответов умного Политбюро. Но «организация весов на борьбу» не входила в задачу теленовостей ни в Соединенных Штатах, ни в Советском Альянсе. Новости не должны быть оружием в политической борьбе, и журналисту с борцовским темпераментом лучше вести особые телерасследования, чем новостную программу.
Одно время телекомпании США пробовали сделать ставку на молодых ведущих, но позже было нужно возвратиться к женщинам и мужчинам средних лет: выяснилось, в них аудитория видит более надежный «якорь». Напомним упомянутое в начале главы жаргонное наименование амплуа ведущего: «человек-якорь», anchor man (woman). Тот, на кого возможно положиться. Кто «зацепляет» зрителя и притягивает к экрану.