Кроме того маленькое послабление себе обезоруживает каждого игрока и команду в отдельности. Идея «как?нибудь выберемся на классе» пагубна. Футбольная мудрость гласит: «Порядок бьет класс». Это указывает: отлично организованная, движимая энтузиазмом, стремящаяся к победе, в меру честолюбивая команда пускай кроме того средних возможностей в силах победить коллектив высококлассных мастеров, докторов наук мяча, в случае, если та отнеслись к игре несерьезно, спустя рукава. Это доказано практикой тысячи раз. Возможно только посочувствовать тренеру, втолковывающему игрокам, что соперник, не столь искусный, как они, в крепком отношении им не уступает и будет биться неистово. А игроки, кивая в знак согласия, остаются себе на уме: мол, мы виртуозы, чемпионы, состав у нас все тот же, значит, победа гарантирована.
Вспоминаю совсем, думается, недавние восьмидесятые годы, ответный матч столичного «Спартака» в борьбе с бременским «Вердером» за европейский клубный кубок. В столичной встрече этих команд у спартаковцев очень многое оказалось, на волне подъема были забиты четыре мяча, удались многие комбинации, было хорошее физическое состояние. «4:1. Вычисляйте, что мы вышли в следующий тур розыгрыша этого кубка, – говорили футболисты. – Отквитать три мяча мы бременцам не разрешим».
А я видел, как говорится, невооруженным глазом, что игроки «Вердера» сильны, технически умелы, в тактическом отношении на самом современном уровне – словом, это очень добротная опытная команда. Да, нам очень многое удалось в родных стенках, но такие состязания состоят любой раз из двух раундов; в своей квартире, в Бремене, «Вердер» даст нам ожесточённый бой, и к нему нужно готовься .
Игроки кивали в знак согласия. Кто?то кроме того брал слово и заверял, что приложит и без того потом… Но было видно: парни чересчур самоуверенны, запас в три мяча их как бы убаюкал. И это более чем тревожило.
Пробовал поболтать с некоторыми ведущими игроками тет?а?тет: дескать, ты?то уж какой стреляный воробей, тебя на мякине не совершишь, ты осознаёшь, какую кашу способен заварить на своем поле «Вердер»; потолкуй с ребятами, растолкуй им по?свойски. Команду нужно мобилизовать!
Все было тщетно. И конечно, где тонко, в том месте и рвется. Подтвердилось «правило бутерброда», что в случае, если падает, то обязательно маслом вниз. До Бремена мы добирались с таким трудом, словно бы он находится на берегу Магелланова пролива. тренеры и Команда страшно устали в пути. Большая часть футболистов были какие конкретно?то вялые. На разминку перед игрой вышли полусонными. И еще на протяжении разминки я нутром почувствовал, что нас на данный момент прочно обыграют.
Первые же 60 секунд матча продемонстрировали, что и «Вердер» совсем не тот, что выступал в Москве, и «Спартак» как будто бы подменили. 2:6 – это был разгром. И не «порядок бил класс» в этом матче, о котором горько вспоминать, а «порядок и класс били беспорядок».
Как тут не отыскать в памяти второй матч европейского кубкового турнира тех же восьмидесятых годов, в то время, когда спартаковцам достался в соперники мой давешний привычный – английский «Арсенал». Кроме того что данный клуб маститый сам по себе, так он еще и числился среди прошлых обладателей кубка, за что мы с ним планировали бороться. Британцы в Лужниках не стали обороняться, нет, они шли и шли в наступление и забили нам два гола, каковые, как мы знаем, при определенной ситуации ценятся дороже в этих турнирах, чем забитые на своем поле.
Перенеся два нокдауна и опомнившись, спартаковцы ринулись на штурм английских ворот. Была достигнута победа со счетом 3:2, но два гола, пропущенные на своем поле, не давали мне спокойствия. Я снова и снова напоминал о них спартаковцам.
Они были тогда энтузиастами – оптимистичные и старательные спартаковцы 1982 года. Они осознали, прочувствовали, приняли близко к сердцу скрытую внешним благополучием опасность, которая, став в ответном матче действительностью, имела возможность прекратить отечественные выступления в этом европейском турнире. Спартаковцы с задором и подъёмом приняли тренерский замысел: в Лондоне не уходить в глухую защиту, не играть на удержание минимального счета, что в любой момент – скользкая дорожка, а нападать и нападать (чего никак не ожидают от нас британцы).
– Мы, казалось бы, облегчили задачу «Арсеналу», пропустив дома два мяча, – сказал я на установке. – Так давайте усложним ему задачу сейчас. Застанем неожиданно собственной агрессивной игрой, не будем отсиживаться в защите, как того ожидают отечественные гостеприимные хозяева, забьем им больше, чем два!
В то время, когда между тренером и командой получен контакт, полдела сделано. Отечественный новый визит в Англию стал победным. Напористо нападали крайние защитники; завертели, запутали английскую оборону собственной неожиданными выпадами и каруселью игроки передних линий; в первые пятнадцать минут второго тайма Сергей Родионов, Федор Черенков и Сергей Шавло выполнили отечественную «программу максимум»: забили больше, чем два мяча. И затем спартаковцы не утихомирились, терзали защиту. Под овации британских зрителей, могущих ценить содержательную, результативную игру, забили четвертый мяч и покинули о себе отличную память в стране Шекспира.
Вот что такое головокружение от удач и вот что такое рассудительные головы. Вот что такое горе тренера и вот что такое его счастье.
«К Супружеской жизни В любой момент ОТНОСИЛСЯ Без шуток»
тренеру и Футболисту, как и представителю каждый профессии, серьёзен и нужен надежный тыл: дружная семья, домашний уют, хорошие отношения. Знаю много примеров, в то время, когда домашние проблемы, ссоры, в противном случае и скандалы, приводившие к разрыву, отрицательно сказывались на выступлениях игрока.
К супружеской жизни я – умозрительно – постоянно относился без шуток, не смотря на то, что о собственной женитьбе совсем не думал лет до двадцати четырех. Представления мои и правила были определенны и устойчивы: в случае, если жениться, то не чтобы скоро развестись; дом – это взаимное уважение и любовь, это дети, это порядок. Высокие требования необходимо предъявлять первым делом к себе, отношение к семье должно быть важным. Так я вычислял в юности, так считаю сейчас.
Осознавал я да и то, что мужик должен быть главой семьи и обеспечить ее материально.
В послевоенные годы мы дружили с Василием Карцевым. В «Динамо» он был приглашен из «Локомотива», немосквич (из подмосковного города Егорьевска), жил продолжительное время в отеле. Бытовая неустроенность сказывалась на его настроении и, само собой разумеется, на игре. Исходя из этого я убеждал Карцева: «Приезжай почаще ко мне». Наряду с этим осознавал, что отечественная шестнадцатиметровая помещение не ахти какие конкретно хоромы; что в квартире, не считая Бесковых, еще четыре семьи; но мама приготовит обед, приветит гостя, и Карцев почувствует себя хоть в какой?то степени дома, это его успокоит, уравновесит.
Со временем нам с Василием предоставили на двоих двухкомнатную квартиру в высотном доме на Котельнической набережной: мол, раз вы приятели, то приобретайте любой по помещению, а остальное и кухню дробите по?дружески (да, не так?то легко было в послевоенные годы взять отдельную квартиру в Москве кроме того игроку прославленной футбольной команды!). Скоро Карцев собрался жениться, и я, сознавая, что молодоженам нужны благоприятные условия, уступил приятелю собственную помещение в данной квартире.
Многие мои партнеры по «Металлургу» и «Динамо» были женаты. Мне, самым важным образом принимавшему рекомендации старших, врезалась в сознание фраза, сообщённая товарищами в «Металлурге», – Павлом Александровичем юрием и Кудрявцевым Васильевичем Логиновым: «Запомни, Костя, жениться нужно не раньше двадцати пяти…»
…Шли мы в один раз с другом Яшей Гениным, инженером (он стал в недалеком будущем лауреатом Сталинской премии), думается, около столичного сада «Эрмитаж». И навстречу – две девушки. Одна из них произвела на меня огромное чувство. Сходу, с первого взора! «Знаешь, Яша, – сообщил я, – вот на таковой девушке я бы женился…»
Еще два?три раза встречал эту юную незнакомку, но не только не решался подойти, но кроме того продолжительно наблюдать на нее вычислял неудобным. В момент одной из отечественных случайных встреч с данной девушкой я сообщил футболисту Александру Петрову, появлявшемуся рядом: «Познакомился бы ты, Саше, а после этого познакомил бы меня». Но Саша также не решился заговорить с этими девушками.
в один раз мы встретились в саду «Эрмитаж» с Владимиром Аркадьевичем Канделаки, большим любителем и известным певцом футбола; разговорились о матчах, игроках, соперничестве «Динамо» и ЦДКА. Внезапно подходят к Канделаки… эти самые девушки! Здороваются, передают от кого?то привет и уходят… Потом я выяснил, что Канделаки родом из Батуми, и Лера появилась в Батуми, ее мама была знакома с Владимиром Аркадьевичем в далеком прошлом. Эта встреча в «Эрмитаже» случилась летом сорок пятого года.
А в осеннюю пору, в последних числах Октября, в то время, когда мы стали чемпионами страны, подготовились к поездке в Англию, мы с Сашей Петровым по окончании тренировки пошли в коктейль?холл на улице Неприятного – забрать по порции мороженого. В то время, когда вышли и двинулись вниз по улице к станции метро, заметили идущих навстречу тех самых девушек. И опять я не решился подойти. Проехали под почвой до следующей остановки и спохватились: чемоданчики со своей спортивной амуницией оставили в коктейль?холле! Было нужно возвращаться. В этот самый момент я сообщил Саше: «Она мне весьма нравится. В случае, если еще раз их встретим – обязательно подойдем!» Забрав собственные чемоданчики, выходим из коктейль?холла и – будущее: они.
Мы культурно поздоровались, представились как футболисты столичного «Динамо», заявили, что пару дней назад полетим в Англию. Девушки держались отчужденно, но, услышав о «Динамо», нежданно задали вопрос: «А имеется у вас в команде холостой Женя?»
Позднее оказалось, что мать Леры дружила с женой моего товарища по «Динамо» Василия Трофимова Оксаной. Трофимовы были в гостях у Васильевых, разговор в том месте зашел и обо мне; это Лера перепутала – не Женя, а Костя.
Нет у нас для того чтобы Жени, – ответил я. – У нас в «Динамо» я холостой.
Основное – познакомились! Еще через пара дней, незадолго до отечественного отъезда в Англию, вся команда ужинала в ресторане «Динамо», и мы с Трофимовым пригласили в том направлении Леру и Оксану. Пришли с ними, сели за отдельный столик; нам подали ча^ с пирожными. Я сообщил Лере, что попытаюсь дать знать о себе из Лондона; забрал у нее фотографию (и частенько наблюдал на нее, в то время, когда оставался один, – и на протяжении британского турне, и по окончании).
Позвонить из Лондона в Москву в 1945 году было не так легко, как на данный момент. Я сохранял надежду, что, возможно, удастся через отечественное консульство либо еще как?нибудь. А помог мне в этом телефонном свидании отечественный радиокомментатор Вадим Синявский. Его «зафрахтовал» как особого обозревателя главред газеты «Столичный коммунист» (сейчас «Столичная правда») Семен Давыдович Индурский, рассчитывая приобретать эксклюзивную данные о матчах динамовцев в Англии. По моей просьбе Синявский уговорил Индурского пригласить на следующие переговоры Леру. Она явилась в редакцию газеты; Синявский, продиктовав собственный репортаж, вручил трубку мне, а Индурский в Москве – Лере. Разговор, не смотря на то, что и сбивчивый, неловкий, но все же состоялся!
Возвращаемся мы из британского турне, всех встречают: товарищей моих – друзья и родня, меня – лишь мама… Приехали мы с ней к себе; она пироги напекла, начала вспоминать, как соседи жаловались, что я мячом все бью и бью в стенке дома; тогда она мне за это начала выговаривать, а я ответил: «Напрасно злишься. Слышала, сравнительно не так давно группу футболистов наградили орденами? В то время, когда?нибудь и меня наградят!» Сейчас мать поверила, что меня и в действительности смогут в то время, когда?нибудь наградить…
А мне не сиделось. Побежал на улицу звонить Лере (в квартире у нас не было телефона). Стоял крепкий декабрьский холод, и в эту холодину я искал действующий телефон?автомат, что было делом нелегким. Наконец отыскал. Звоню: «По какой причине не встретила?» Она отвечает: «Я желала отправиться встречать, но, в то время, когда стали приглашать в автобусы, задали вопрос: «Бескова кто встречает?» – раздалось: «Мама», и я была лишней».
Я начал уговаривать: «Приезжай на данный момент же к нам. Я встречу». Лера легко поломалась, но дала согласие. Я стоял на морозе и впивался взором в любой доходивший трамвай; на третьем по счету она приехала. Я протянул руку, помогая сойти с площадки, с опаской поцеловал в щечку.
Познакомил с мамой, посидели у нас, а ближе к полуночи отправился провожать Леру. И мы чуть ли не через всю Москву в сумасшедший холод шагали до ее дома в Ананьевском переулке (наоборот Университета имени Склифосовского). Говорили, говорили… Ноги у нее замерзли до неосуществимости. Кое?как дошли. Тогда ходили слухи, что в Москве орудует банда «Тёмная кошка», и они с мамой не отпустили меня обратно, уложили на раскладушке.
Было это 7 декабря 1945 года, а 17 февраля 1946?го мы с Лерой расписались.
Надеюсь, я всю жизнь верен правилам, выработавшимся смолоду: семья – это дружба и любовь, это порядок, прочность, обоюдное уважение, домашний уют. Глава семьи берет на себя самое тяжёлое… До золотой свадьбы нам осталось крайне мало лет. Но, имеете возможность задать вопрос, что думает по этому поводу Валерия Николаевна, узнать ее точку зрения.
– Обязательно. Именно это и планирую сделать.
«И СООБЩУ ПРЯМО: Обожала ЕГО ВСЮ ЖИЗНЬ»
– Тогда, в сорок пятом, мы с подругой довольно часто ходили в сед «Эрмитаж», все пьесы Театра имени Моссовета пересмотрели – с Мордвиновым, Марецкой… К этому времени я уже танцевала в ансамбле Центрального дома культуры железнодорожников, над которым шефствовал Исаак Осипович Дунаевский. В большинстве случаев отечественный ансамбль так и именовали ансамблем Дунаевского.
– Простите, Валерия Николаевна, начнем чуть раньше. Как вы появились в ансамбле Дунаевского? Вы так как драматическая актриса, окончили ГИТИС.
– Ну, тогда придется совсем сперва. В первой половине 40-ых годов двадцатого века я, школьница, поступила в хореографический кружок Столичного Дома пионеров, что был на улице Стопани. Вела кружок Елена Романовна Россе, прекрасный балетмейстер. Мы ездили выступать в воинские части, а потому, что фронт был не так уж на большом растоянии от Москвы, то одно время мы танцевали перед бойцами прямо на передовой. У фронтовиков особенным успехом пользовался татарский танец, что мы выполняли втроем (кстати, мои тогдашние партнеры по кружку и этому танцу много лет трудились позже в Театре Немировича и имени Станиславского?Данченко). Я училась в школе, ходила в свободное время на фабрику (на Землянке), где мы укладывали готовые к отправке на фронт косынки – повязки для раненых (такая повязка поддерживала руку). За это на фабрике давали нам хлеб.
Танцевала в пионерском кружке, а ближе к концу войны поступила в ансамбль Дунаевского.
Значит, пришли мы в тот раз в «Эрмитаж», заметили Владимира Аркадьевича Канделаки, подошли поздороваться, передать привет от моей мамы. Владимир Аркадьевич знал меня очень небольшая. Обратила внимание на одного из парней, каковые находились с ним: занимательный таковой юный человек в щегольском макинтоше, в белых с желтым ботинках, какие конкретно не часто возможно было заметить в то время в Москве. Данный юноша по какой причине?то весьма внимательно на меня наблюдал. Но мы раскланялись с Канделаки и ушли. Знакомства не случилось.
Приятельница моей сестры Оксана была замужем за футболистом Василием Трофимовым. С нею была знакома и моя мама. Так что время от времени у нас заходил разговор о футболе. Я кроме того была в один раз на матче: игрались столичные «Крылья Советов» и «Динамо», динамовцы победили со счетом 10:0. Помимо этого, моя мама, Елизавета Павловна, была знакома с братьями Старостиными. В общем, мы не были чужды футболу
В первых числах Ноября сорок пятого года встречаю Оксану Николаевну Трофимову, и она взволнованно говорит: «Воображаешь, отечественные летят в Лондон!» Исходя из этого в то время, когда к нам с подругой подошли на улице Неприятного юные люди, одного из которых я видела уже не в первый раз, и заявили, что пару дней назад улетают на матчи в Англию, я смогла ответить: «А мы знакомы с женой Трофимова». Вечер незадолго до их вылета договорились совершить совместно; со стадиона футболистов не отпустили, и мы с Оксаной приехали на «Динамо».
А к 18 ноября я отправила поздравительную весточку по адресу: «Англия, Лондон, команде столичного «Динамо», Константину Бескову». Захотела ему счастья в сутки 25?летия.
Внезапно позвонил к нам к себе Семен Давыдович Индурский, редактор газеты «Столичный коммунист». Пригласил посетить редакцию в определенное время: Костя будет на проводе. Я приехала. Смущалась, ощущая себя как бы невестой, не смотря на то, что об этом и речи не было. Ко всему прочему Костя из Лондона задаёт вопросы: «Какой у тебя размер ноги?» Я закричала: «Не нужно! Прошу вас, ничего не нужно!» Но он все?таки привез в качестве подарка ботинки на каучуке. Возможно, имеется отличие в отечественных и британских номерах обуви, в силу того, что ботинки были мне малы. В них было нужно наливать кипяток, и вся отечественная коммуналка в Ананьевском переулке разнашивала их для меня…
Сейчас это смешно звучит, возможно. А тогда жилось нам, мало сообщить, тяжело. Зимний период сорок шестого года мы ходили с Костей на каток; придем с катка к нам к себе, и я бегу к соседям одолжить кусочек сала на вилке – не совсем забрать, а лишь попользоваться, поводить салом по сковородке, дабы макароны разогреть. А больше нечем было угощать.
Мы познакомились 2 ноября 1945 года, а в феврале Костя уже поставил мне условие: уйти из ансамбля. А кстати, я поступила в балетную труппу ансамбля Дунаевского по конкурсу, не так?то легко было его выдержать… Но я осознавала: в случае, если останусь в ансамбле, нам практически не нужно будет видеться. Ансамбль то и дело на гастролях, всегда в пути, и динамовцы на многие игры выезжают. Словом, послушалась я Костю, ушла из ансамбля.
Понимаете, по окончании я осознала, что не просто так, из прихоти либо из ревности, он настаивал на моем уходе из ансамбля. У него весьма правильный глаз, природное уровень качества сродни таланту – сходу заметить в человеке скрытые либо не через чур выраженные потенциальные возможности (как и недочёт, отсутствие таковых). Значит, он заметил, что я, скажем так, не вырасту в танцевальную звезду. А заметил, значит, сообщил по?бесковски напрямик: уходи из ансамбля.
В сорок седьмом у нас родилась девочка. Определив об этом, мой папа, Николай Никанорович Васильев, в письме дал совет назвать ее Любой. «Это, – писал он, – самое подходящее имя для вашей с Константином дочери: Любовь».
– В письме? Он был где?то вне Москвы?
– Он пребывал в заключении, в лагере недалеко от Жигулей, Его, инженера?электросварщика, выпускника училища имени Баумана, арестовали в сорок четвертом. У его приятеля, что сообщил что?то крамольное при осведомителе соответствующих органов, был в записной книжке среди вторых телефонов номер телефона моего отца. К моменту рождения Любы ему разрешили переписку.
– Выходит, Константин Бесков, известный футболист, обласканный всеми, а также разнообразным руководством, уже вспоминавший о тренерской работе, не остановился перед тем, дабы в ту пору жениться на дочери политзаключенного?
– Не только не остановился, но начал добиваться пересмотра дела. Да, на это нужно было решиться! Тогда имели возможность кого угодно репрессировать, несмотря на заслуги, не только футболиста. Костя добился разрешения на свидание с отцом, ему необходимо было лично поболтать, составить собственное чувство. В то время, когда динамовцы приехали на матч с куйбышевскими «Крылышками», Костю ночью на катере отвезли в данный лагерь. Папа был очень сильно болен, исходя из этого свидание должно было пройти в медицинском изоляторе.
Костю предотвратили, дабы он молчал до особенного распоряжения. Но вот в помещение вошел папа (смотрелся он плохо, а ведь был весьма прекрасным), закутанный в неотёсанное казенное одеяло. Его задали вопрос: «Фамилия, имя, отчество?» Он назвался. «Откуда родом?» – «Москвич». – «Домашний адрес?» – Он назвал. «Имеется родня?» – «Супруга Елизавета Павловна, дочь Валерия». – «Дочь замужем?» – «Да». – «За кем?» – «Ее супруг узнаваемый футболист Константин Бесков из команды «Динамо». – «Вы его понимаете? Виделись?» – «Нет».
Тогда эти люди продемонстрировали на Костю, сообщили: «Вот он, Бесков». И разрешили им с отцом общаться.
Они ринулись друг к другу. Папа сообщил: «Прошу вас, не обращайте внимания на мой вид…»
В общем, это была очень эмоциональная сцена, какую не заметишь ни в одном театре. Медсестра, находившаяся наряду с этим, плакала. А также те люди, каковые «находились на страже», были взволнованы.
Костя приложил довольно много упрочнений, перед тем как в сорок девятом папа возвратился к себе. А по окончании пятьдесят третьего был полностью реабилитирован… В данной истории – целый Константин Иванович. И сообщу прямо: обожала его всю жизнь. Больше никого не обожала. Не редкость, говорят люди: быт заедает, неустроенность, дефицит средств, разлуки – и люди охладевают приятель М приятелю и расстаются… Не знаю. Я , быт не быт, разлуки не разлуки. Вы видели в «Советском спорте» недавно его фотографию времен юности? Правда же, какой красивый, стройный, известный?
– Да легко прекрасный – той русской спортивной красотой, которую запечатлевают живописцы на полотнах, скульпторы – на бронзе и граните.
– И в любой момент спокойный, сдержанный. Довольно много упрочнений требуется, дабы вывести его из себя. Весьма сильный темперамент.
В сорок девятом я поступила в Музыкальное театральное училище имени Глазунова. Проучилась два года, и училище закрыли. Нас, студентов?глазуновцев, перевели в ГИТИС, создав в том месте отделение музкомедии. Но я с этого отделения перешла – по конкурсу! – на актерский факультет, где моими однокашниками были Люсьена Овчинникова, Марк Захаров, Лия Элиава, Юрий Горобец, Володя Васильев – тот, что сейчас играется в Театре имени Ермоловой.
– А Константин Иванович не был против ГИТИСа?
– Ну как же, был! Но пришел к нам на экзамен первого курса – Андрей Михайлович Лобанов поставил тургеневскую «Провинциалку» (я игралась Дарью Ивановну), – взглянул и сообщил: «Хорошо, обучайся дальше». Это меня весьма обрадовало, я уже тогда по отдельным его замечаниям, репликам почувствовала, что он страно совершенно верно реагирует на все хорошее внимания в мастерстве.
Был у нас в жизни таковой эпизод. Выходила замуж моя приятельница, актриса Театра на Таганке. Пригласила на свадьбу нас с Костей. Торжество устроили в ресторане «Арагви», в отдельном кабинете. И был в том месте совсем еще юный Володя Высоцкий. С гитарой. Пел, само собой разумеется, собственные песни. Константин Иванович послушал Высоцкого и сообщил: «Весьма рад, что определил вас. У вас громадное будущее…» В семьдесят четвертом, готовя олимпийскую сборную к отборочным матчам, он заметил на телеэкране Аллу Пугачеву, тогда еще не одержавшую побед на интернациональных конкурсах. Задал вопрос: «Как кличут? Алла? Нужно записать на видео ее «Арлекино» и иногда показывать игрокам – для снятия напряжения и поднятия тонуса. Хорошая растет певица».
У него артистичная натура. Дабы выслушать его замечания, я приглашала его на все собственные пьесы, начиная с дипломного в ГИТИСе – «овцы и Волки» Островского, где у меня была роль Глафиры. Ну и сама старалась не пропускать матчи. Вначале футбол был для меня зрелищем романтическим, кроме того феерическим, но, открыто говоря, шляпки интересовали больше. Не осознавала, по какой причине Костя так остро переживает поражение, не он же один проиграл – вся команда проиграла, полтора десятка людей… Разбираться начала, в то время, когда он начал работать тренером. Поражения возможно дробить на всех в команде, но, оказывается, виноват практически в любое время тренер. Вот в то время, когда я определила, почем фунт лиха!
Весьма не легко завершилась для него Столичная олимпиада: побеждали, побеждали, а в одной второй финала пропустили один мяч от сборной ГДР и не сумели отквитать. А все были на сто процентов уверенны, что на своем поле советская команда легко обязана победить Олимпийские игры. Кого винить? Само собой разумеется, старшего тренера… Спустя некое время я в каком?то шутливом беседе сообщила: «А ты на данный момент женился бы на молоденькой?» И он по окончании маленькой паузы, абсолютно поняв услышанное, ответил: «Боже сохрани: это все равно, что еще одна Олимпиада!»
– Вы сходу по окончании ГИТИСа вступили в труппу Театра имени Ермоловой?
– Да. И первая роль, которую мне, кстати, приятно вспоминать, – в спектакле «Вода с Луны» по пьесе Хентера. Андрей Михайлович Лобанов поставил данный спектакль во второй половине 50-ых годов XX века, внес предложение мне роль, а затем он в ермоловском театре уже ничего не ставил.
– Как я не забываю, а в театр ходил много, вы игрались во многих постановках ермоловской труппы. К примеру, запомнилась ваша Бетси в «Страшном повороте» Пристли: многоплановый, увлекательный образ. Вашу Ливию не забываю в «Укрощении укротителя» Флетчера…
– Ну, роли были. Джульянелла в пьесе Эдуардо де Филиппо «Суббота, воскресенье, понедельник». В «Трех товарищах» по Ремарку. В пьесе Михаила Светлова «С новым счастьем!» игралась Катю Бережкову. Игралась в «Дикарях» Михалкова – данный спектакль прошел 400 раз! Были, были роли. А партнеры какие конкретно! Всеволод Семенович Якут, Иван Иванович Соловьев, Валерий Петрович Лекарев, Владимир Алексеевич Андреев… С Юрием Медведевым игралась, со своим однокашником по ГИТИСу Володей Васильевым. С Иветтой Киселевой, Раисой Губиной, Софьей Павловой – хорошие партнерши.
– В конце пятидесятых годов я принимал участие в работе Студенческого театра МГУ. Одним из режиссеров у нас был Иван Иванович Соловьев, тогда еще не заслуженый артист СССР. Я задал вопрос его о вас (еще бы, супруга Бескова!). Иван Иванович отлично отозвался, он вас ценил как острохарактерную актрису… Видел я и фильмы с вашим участием: «Повесть о первой любви», «Июльский ливень», «По узкому льду», «Секундомер».
– Снималась иногда. Но, честно говоря, очень тяжело быть актрисой и в один момент женой футбольного тренера. Актриса не в силах посвящать себя дому в той степени, в какой следовало. К тому же подросла дочь, и она потребовала внимания. Я ушла из театра. Стала практически личным секретарем Константина Ивановича: ему довольно много звонили к себе по различным делам из самых различных организаций – и по хозяйственным вопросам, и представители прессы. Я записывала, передавала его ответы тем, кто не имел возможности его застать. Абсолютно переключилась на его жизнь, его дела и круг интересов. Само собой разумеется, никоим образом не вмешивалась в сферу, которая именуется «футбольная команда», – никаких попыток что?или подсказывать, как?или оказывать влияние на его футбольные дела. Да Константин Иванович этого и не разрешил бы. А вот секретарские обязанности (плюс к простым домашним) взяла на себя.
– В документальном фильме о Константине Ивановиче, вышедшем на экран во второй половине 80-ых годов двадцатого века, имеется характерный эпизод. У вас дома гостья, она наблюдает по телевизору матч с участием «Спартака», а вы то входите в помещение, то выходите (по?видимому, хлопочете на кухне). «Спартак» забивает гол, гостья радуется и восклицает: «Кто забил?» В данный миг вы вошли, кинули взор на экран и сходу ответили: «Мостовой». Вы что же, каждого спартаковца выясняли, даже в том случае, если его показывали не крупным планом, – по перемещениям, силуэту? Возможно, хорошо «просматриваете» игру?
– Более того, мне достаточно скоро делается ясна концепция игры. Достаточно взглянуть некое время, как действует совсем не знакомая мне команда, дабы выяснить ее уровень, спортивную форму игроков сейчас и схему их расстановки. Ну а спартаковцев я различала, как говорится, по контурам.
– Не жалеете, что покинули сцену, Валерия Николаевна?
– Пожалуй, сейчас уже не жалею. Какое?то время тянуло: иногда приняла участие в концертах с независимыми номерами (одна либо с партнерами) либо как ведущая программы. Вела концерты, к примеру оркестра имени Осипова. Но и это ушло. По какой причине? Возможно, я не так безумно обожала театр…
Перед тем как Константин Иванович продолжит повествование, разрешите, читатель, процитировать высказывания о нем известных экспертов футбола. Вы встретите в данной книге пара таких высказываний, относящихся к различным этапам деятельности К. И. Бескова. Создатель одного из них в силу событий собственной жизни имел возможность видеть игру Константина Ивановича лишь в предвоенные годы.
«Умно, расчетливо, как шахматист, опытный пара ходов вперед, игрался Константин Бесков.
Он строил собственную игру на узком блестящей технике и расчёте… Бесков беспрерывно изобретал, действовал на поле ювелирно. Он не прощал сопернику ни технических, ни тактических неточностей. Мельчайшая возможность употреблялась им для передачи либо неожиданного стремительного удара. Соперник не имел возможности предугадать, какой движение придумает Бесков, в силу того, что оружие, которым он пользовался, было разнообразным и он умело маскировал собственные намерения».
Так писал Николай Старостин в книге «Звезды громадного футбола».
И еще одно высказывание – Михаила Якушина, что был и партнером К. И. Бескова на футбольном поле, и его тренером в послевоенные годы. В книге «Вечная тайна футбола» он писал:
«…Это был высококлассный нападающий – техничный, изобретательный, умный. Он умел и превосходно организовывать атаки, и не меньше превосходно их завершать. В любой момент действовал разнообразно, не опасаясь брать игру на себя; хорошо владел обводкой. Все собственные лучшие качества Бесков продемонстрировал на протяжении отечественного турне по Англии, в частности в игре с «Челси», где он показал себя как отличный диспетчер.
…В характере Бескова уже тогда проявлялась тяга к знаниям, к совершенствованию. В жизни он встречал много увлекательных, умных людей, общение с которыми расширяло его кругозор. Бесков не был слепым исполнителем воли тренера и довольно часто предлагал собственные тактические ответы. У нас часто происходили с ним дискуссии на эту тему, каковые я старался поощрять, видя, что он уже готовит себя к тренерской деятельности. И вправду, Бесков стал тренером, причем одним из лучших в стране, много раз управлял сборную СССР…