А. В соответствии с мотивам и, по которым эти слова будут считаться омонимами, выделяются в первую очередь те два типа, о которых уже шла обращение в предшествующем параграфе.
1. Бop1, бор2 и бор3, признаны омонимами ввиду отсутствия какой бы то ни было связи между их лексическими значениями. Такую омонимию конечно назвать «чисто лексической». Ср. еще примеры: топить1 ‘поддерживать пламя’ (в печи), ‘обогревать’ (помещение), ‘нагревая, расплавлять’ 1 и топить2 ‘заставлять тонуть’; кормовой1 ‘служащий кормом’ и кормовой2 ‘пребывающий на корме корабля, лодки’; англ. match /mQts/ 1 ‘спичка’ и match /mQts /2 ‘состязание, матч’; фр. louer /lu : e/1 ‘отдавать (либо брать) внаем, напрокат’ и на данный момент /lu : e/2 ‘хвалить’.
2. Течь1 и течь2 признаны омонимами, поскольку это различные части речи. Такую
омонимию назовем «грамматической омонимией слов»2. Ср. еще примеры: зло1 (сущ.) и
зло2 (наречие); англ. love /lГv /1 ‘обожать’ и low /lГv/2 ‘любовь’.
3. Имеется кроме этого смешанный тип «лексико-грамматическая» омонимия. В этом случае
омонимы и по лексическому значению никак не связаны, и к тому же принадлежат к
различным частям речи. К примеру, простой1 ‘не составной’ и простой2 ‘вынужденное
бездействие’; англ. light /laIt/1 ‘свет’ и light /laIt/2 ‘легкий’; нем. weiB /vaes/1 белый’ и weiB
/vaes/2 ‘знает’.
Б. По степени полноты омонимии выделяются: 1. Полная омонимия омонимы совпадают по звучанию во всех собственных формах. Так, ключ1 (от замка, гаечный и т. п.) и ключ2 ‘родник’ омонимичны во всех падежах ед. и мн. ч. (ср. кроме этого кормовой1 и кормовой2 либо match1 и match2).
2. Частичная омонимия омонимы тождественны по звучанию лишь в некоторых из собственных форм. а в второй части форм не совпадают. Так, глагол жать1 жму омонимичен глаголу жать2 жну лишь в инфинитиве, в прошедшем н будущем времени, в сослагательном наклонении, в причастии прошедшего времени; но эти глаголы не омонимичны в второй группе форм в настоящем времени, повелительном наклонении н в причастии настоящего времени. Омонимы бор1 (лес) и бор2 (зубной) пребывают в отношениях частичной омонимии, поскольку во всех формах мн. ч. имеют различное ударение (бор¿, бор³в… но б³ры, б³ров…), а в одной из форм ед. ч. и различное окончание (в бору
в боре). У омонимов течь1 и течь2 (либо знать1 и знать2) инфинитив глагола омонимичен им. (и вин.) п. ед. ч. существительного, все же остальные формы расходятся. Нем- weiss ‘белый’ и weiss ‘знает’ (и ‘знаю’) также омонимичны лишь в данной форме.
Г1 Как видим, омонимия может сочетаться с полисемией в том либо другом из омонимов (либо в каждом из!
[них). |
]2 Мы говорим о грамматической омонимии слов, поскольку термин «грамматическая омонимия» (без этого ]
!добавления) часто употребляется в смысле ‘звуковое тождество различных грамматических форм (одного!
[слова)’, например_турок—ям._ед.,_род. мн_и_вин. мн._____________________________________________ !
3. Неравнообъемная омонимия полная для одного из омонимов и частичная для другого. Так бор1 (химический) и бор2 (зубной) абсолютно совпадают во всех формах ед. ч.; но бор2 имеет еще и формы мн. числа, а бор1 таких форм практически не имеет. Так, для бор3 омонимия оказывается полной, а для бор2 только частичной. Подобны отношения между существительным ученый и прилагательным ученый, -ая. -ое; между наречием утром и существительным утро (ср. форму тв. п. ед. ч.).
В. По характеру их отображения на письме омонимы подразделяются на омографические и неомографические.
1. Омографические омонимы, либо омонимы-омографы 1, тождественны не только
по звучанию, но и по написанию. Все вышеприведенные примеры относятся к данной
группе.
2. Неомографические омонимы, либо «омонимы, различающиеся написанием»,
звучат одинаково, но пишутся по-различному *. Таковы полные омонимы кампания
(‘совокупность мероприятий’ и т. д., к примеру избирательная, посевная) и компания
(‘общество’ друзей либо акционерное), частичные омонимы рог и рок, волы и валы. В русском языке омонимов, различающихся написанием, относительно мало, но в некоторых вторых языках они представлены в изобилии. Ср. англ. night /nait/ ‘ночь’ и knight /nait / ‘рыцарь*, see /si:/ ‘видеть’ и sea /si:/ ‘море’; нем. Lied /li:t/ ‘песня’ и Lid /li:t/’веко’, Leib /laep/ ‘тело’ и Laib /laep/ ‘каравай’; фр. ou /и/ ‘либо’ и ou /u/ ‘где’. Во французском языке возможно встретить до 5 6 омонимов, дифференцируемых написанием.
Г. С позиций регистрации в словарях омонимы также неодинаковы: кое-какие фиксируются словарями как омонимы, другие же остаются неучтенными. Так как словари исходят из письменного вида слова, они отмечают лишь омографическую омонимию (неомографические омонимы по собственному алфавитному месту довольно часто кроме того не являются соседями). Так как словари исходят из «словарных форм» слова, они учитывают только те омографические омонимы, каковые совпадают в этих формах. Так, течь1 и течь2 даются в русских словарях как омонимы, потому, что тут совпадают инфинитив и им. п. ед. ч., но если бы словарной формой русского глагола считался не инфинитив, а, как в латыни, 1-е л. ед. ч., то слова эти в число омонимов не попали бы.
1 Омограф (от др.-греч. homos ‘тот же, однообразный’ и grapho ‘пишу’) — букв. ‘одинаково написанное. Не считая омонимов-омографов имеется омографы, не являющиеся омонимами (слова, каковые пишутся одинаково, но звучат по-различному), к примеру замок (дверной) и замок (дворец), уха (рыбный суп) н уха (род. п. от ухо}.
1 Время от времени такие омонимы именуют »омофонами», но это нельзя признать успешным: во-первых,
именовать «омофоиами» (т. е. ‘одинаково звучащими’) лишь иеомографи-ческие омонимы нелогично, так
как одинаковость звучания характеризует каждые омонимы; во-вторых, в теории письма омофоны —
разные_буквы, о_бозначающи до_р_еформы 1918 г.).________
§117. Рассмотренные классификации омонимов, как мы видели. пересекаются. Вероятна, помимо этого. классификация омонимов по их происхождению. Во многих случаях омонимы являются изначально различными словами, каковые или совпали по звучанию в ходе исторического развития (к примеру, англ. see и sea либо болг. чест ‘честь’ и чест ‘нередкий’), или пришли из различных языков (рядом
с исконно русским и общеславянским бор ‘лес’ показалось бор2, заимствованное из германского, и бор3, восходящее к арабскому источнику), или, наконец, снова образуемое слово совпало в момент собственного происхождения с уже существовавшим (кормовой1, и кормовой2). В других случаях омонимы являются так или иначе связанными по происхождению, к примеру производными от одного корня (течь1 и течь2) либо кроме того прямо один от другого (наречие утром от тв. п. существительного). Ко мне же относятся омонимы, появляющиеся в следствии распада полисемии, в то время, когда связь между значениями многозначного слова ослабевает так, что перестает ощущаться участниками языкового коллектива. К примеру, прилагательное дистрофичной на отечественных глазах распадается на два (либо кроме того три?) омонима: дистрофичной1 ‘худой’, худой2 ‘плохой’ и, возможно, худой3 (разг.) ‘дырявый’.
Последний пример говорит о том, что, не обращая внимания на важность полисемии и принципиального разграничения омонимии, между этими явлениями (как и везде в языке) имеются пограничные, переходные случаи. «Распад» полисемии возможно образно сравнить с делением клетки: изодного слова «рождается» два слова-омонима.
§ 118. Кое-какие лингвисты вычисляют критерий наличия/отсутствия смысловой связи между значениями, используемый для омонимии и разграничения полисемии, через чур неизвестным и субъективным и предлагают в качестве надежного и объективного критерия применять наличие/отсутствие каких-либо грамматических изюминок, которые связаны с отдельными значениями. С этим предложением вряд ли возможно дать согласие. При последовательном его применении в числе омонимов остались бы лишь частичные и неравнообъемные, а полные наподобие кормовой1, и кормовой2 было нужно
бы разглядывать как случаи полисемии, что было бы очевидно неправильно. И, наоборот, математическое значение слова угол (‘часть плоскости между двумя прямыми линиями, исходящими из одной точки’) было нужно бы обособить в качестве омонима от остальных значений этого слова лишь по причине того, что в математическом тексте говорят и пишут в угле («в этом угле 30°»), а в нематематическом тексте в углу («шкаф стоял в углу») 1. Думается, что, не обращая внимания на некую неопределенность в ряде пограничных случаев, все же критерий наличия/отсутствия смысловой связи между значениями есть решающим, потому, что речь заходит о размежевании полисемии слова и чисто лексической омонимии слов.
1 Те либо иные особенности в образовании форм слова бывают время от времени связаны не только с его
отдельными значениями, но и со стилистическими нюансами. Так, у слова лист форма мн. ч. страницы (вместо
листья} не только закреплена за переносными значениями (листы бумаги, железа), но видится и при
поэтически окрашенном потреблении в прямом значении. Ср.: «Воздушное пространство насыщен запахом молодых
смолистых страниц тополей, берез и цветущей ивы» (Пришвин).______________________________________
Громадные разногласия появляются и при отграничении грамматической омонимии слов от случаев, в то время, когда одно слово совмещает синтаксические функции различных частей речи. В этом вопросе четкие параметры, вправду, пока отсутствуют. Течь1 и течь2 все словари признают омонимами, поскольку вся совокупность форм говорит о том, что это различные слова. Но в отношении субстантивированных прилагательных отмечается непоследовательность: существительное ученый все словари вычисляют только одним из значений прилагательного ученый, -ая, -ое, а существительные русская и русский омонимами прилагательного русский, -ая, -ое (причем русская в значении ‘национальная пляска’ выделяется еще в отдельный омоним).
5. МОТИВИРОВКА СЛОВА
§ 119. Составной частью внутреннего содержания многих слов есть так
именуемая мотивировка заключенное в слове и осознаваемое говорящими
«обоснование» звукового вида этого слова, т. е. его экспонента, указание на мотив, обусловивший выражение данного значения конкретно данным сочетанием звуков, как бы ответ на вопрос «По какой причине это так названо?». К примеру, в русском языке узнаваемая птица именуется кукушкой по причине того, что кричит (примерно) «ку-ку!», а столяр именуется столяром по причине того, что (в числе другой мебели) делает столы. О таких словах мы скажем, что они «мотивированы в современном языке», либо имеют в нем «(живую) мотивировку». В противоположность этому орел, множество и слесарь других слов русского (почва, вода, хлеб, белый, нести, весьма, два, ты и т. д.) принадлежат к немотивированным, т. е. не имеют живой (= ясной для носителей языка) мотивировки: факты современного языка не дают никакого основания для ответа на вопрос, по какой причине птица орел именуется орлом, слесарь слесарем и т. д.
Любой предмет, каждое явление действительности имеет множество показателей. Кукушка не только кричит «ку-ку!», но имеет определенную окраску перьев, форму головы, клюва, определенные повадки. Но включить в наименование птицы указание на все эти показатели нереально, да и не к чему. Достаточно указать какой-то один показатель, и слово, выстроенное на его базе, закрепившись за предметом, будет вызывать в сознании представление о предмете «в его тотальности», в целом. В этом случае мотивирующим показателем, т. е. объективной базой наименования, послужил характерный крик, издаваемый птицей.
Имеется много примеров применения различных мотивирующих показателей при обозначении одних и тех же явлений и предметов действительности. Так, портной в
одних случаях обозначен как ‘режущий’ (‘кроящий’), к примеру во фр. tailleur (от tailler ‘резать, кроить’), в нем. Schneider (от schneiden ‘резать’), в других как ‘шьющий’, к примеру в болг. шив°ч, сербскохорв. шивач, ш°вац 1. Растение одуванчик в некоторых русских говорах именуется пухлянкой, в других летучкой, в третьих молочником (сок его стеблей по цвету напоминает молоко).
Время от времени наименование строится на сочетании двух мотивирующих показателей. Таковы, к примеру, британское наименование цветка колокольчика blue-bell букв. ‘светло синий колокол* (показатели формы и цвета) и германское наименование подснежника Schneeglockchen букв. ‘снежный колокольчик’.
§ 120. Мотивировка, опирающаяся на настоящий мотивирующий показатель, возможно названа настоящей (ср. приведенные примеры). В иных случаях видится фантастическая мотивировка, отражающая мифические представления, легенды и поэтические вымыслы. Так, в ряде языков заглавия дней семь дней связаны с именами всевышних языческой мифологии. Ср. англ. Sunday (и нем. Sonntag) ‘воскресенье’, букв. ‘сутки (всевышнего) солнца’, нем. Donnerstag ‘четверг’, букв. ‘сутки (всевышнего) грома’. Наконец, имеется примеры чисто формальной мотивировки; светло, от какого именно слова образовано данное слово, но неясно, по какой причине. Ср. такие заглавия, производные от имен собственных, как антоновка (яблоко), анютины глазки.
§ 121. Различными смогут быть и методы языкового выражения мотивирующего показателя. «Звуковая материя» языка формирует возможность «изобразительной мотивированности», разрешая в той либо другой мере имитировать характерное звучание предмета. Так появляются звукоподражательные слова наподобие вышеприведенного кукушка либо пинг-понг, мяукать, мычать, каркать, кудахтать, бренчать, хихикать и т. д. В этих словах, правильнее, в их корнях передача природного звучания носит, само собой разумеется, достаточно приблизительный темперамент, что легко обнаруживается при сравнении звукоподражательных слов в различных языках. Ср., к примеру, глагол, соответствующий русск. храпеть (во сне): лат. stertere, англ. snore, нем. schnarchen, фр. ronfler, венг. horkolni, эстон. norskama, либо имитацию собачьего лая в русском (гав-гав!) и в британском (bow-wow) языках.
Существенно чаще, чем «изобразительная», видится «описательная мотивированность», т. е. «описание» мотивирующего показателя посредством простого (незвукоподражательного) слова. Это возможно замечать 1) при потреблении слова в переносном значении, 2) в сложных словах и производных. Переносное значение мотивировано сосуществующим с ним прямым (переносное «второй степени» переносным «первой степени» и т. д.), как в словах окно, зеленый и др. (§110 и след.). сложные слова и Производные мотивированы связью с теми, от которых они образованы. Это видно в вышеприведенных столяр, одуванчик, диалектных пухлянка, летучка, молочник, в сложных существительных рыболов, пылесос, Белгород, в производных глаголах учительствовать, белить, в сложных числительных восемьдесят, пятьсот и т.д.
__’ Русск. портной не имеет мотивировки в современном языке (см._ниже §_173).______________________
«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном итоге она постоянно опирается на немотивированное слово. Так, столяр либо столовая мотивированы, но стол нет. И без того в любых ситуациях: все незвукоподражательные слова, непроизводные с позиций современного языка, употребленные в собственных прямых значениях, являются немотивированными.
§ 122. Мотивировку слова, кроме того в тех случаях, в то время, когда она совсем ясна и «прозрачна», направляться строго отличать т концептуального значения. Мотивировка имеется как бы метод изображения данного значения в слове, более либо менее наглядный «образ»
этого значения, возможно сообщить—сохраняющийся в слове отпечаток того перемещения мысли, которое имело место в момент происхождения слова. В мотивировке раскрывается подход мысли человека к данному явлению, каким он был при самом создании слова, и потому мотивировку время от времени именуют «внутренней формой слова», разглядывая ее как звено, через которое содержание (= значение) слова связывается с его внешней формой — морфологической звучанием и структурой.
Отличие мотивировки от значения светло видно в тех случаях, в то время, когда одно да и то же значение мотивировано в различных языках либо в словах-синонимах одного языка по-различному, как в ряде вышеприведенных примеров. Вместе с тем часто слова с различными значениями имеют однообразную либо весьма сходную мотивировку. К примеру, белок, беляк (заяц), бельё, бельмо, белка, белуга мотивированы одним и тем же показателем белого цвета; русск. полезный и сербскохорв. ценан мотивированы связью с ценой (сербскохорв. цена), но значения у этих прилагательных практически противоположные—русское значит ‘имеющий громадную цену’, а сербскохорватское—’недорогой, дешёвый по цене’. Отмечено, что значение, которое слово имело возможность бы иметь в соответствии со своей словообразовательной структурой и мотивировкой, практически в любое время шире того, которое оно практически имеет в языке. Так, слов’) молочник имело возможность бы в принципе обозначать любой предмет, имеющий то либо иное отношение к молоку либо к чему-то, похожему на молоко, практически же это слово в литературном русском языке закрепилось лишь в значениях ‘маленькой сосуд для молока’ и торговец молоком’ (словари соответственно выделяют два омонима); в некоторых говорях имеется еще молочник ‘одуванчик’; но, к примеру, бидон для молока, молокозавод, различные блюда, приготовленные на молоке, молочный буфет, грудного ребенка. Млечный путь и другое, что имело возможность бы именоваться молочником, так не именуют и ни при каких обстоятельствах не называли.
Мотивировка слова не редкость связана с его эмоциональными коннотациями. Это проявляется в сознательном отталкивании от слов с «неприятной» мотивировкой. Так были изгнаны из потребления прислуги и жалованье, заменившись соответственно заработной платой и домашней работницей.
§ 123. В ходе функционирования слова мотивировка имеет тенденцию забываться, утрачиваться. В следствии мотивированное слово понемногу переходит в разряд немотивированных. Конкретные обстоятельства потери мотивировки разнообразны.
В одних случаях выходит из потребления то слово, от которого произведено данное слово, или теряется прямое значение. Так, в русском языке прекратили использовать слово коло ‘круг, колесо’ (оно было вытеснено расширенными, суффиксальными формами того же слова, давшими современное колесо), в следствии немотивированными стали кольцо (первоначально уменьшительное образование от коло, т. е. ‘кружок, колесико’, ср. сельцо, словцо, письмецо и т. п.) и предлог около (фактически ‘около’). В украинском языке глагол лаяти сохранил лишь значение ‘ругать’, которое появилось как переносное, а сейчас есть немотивированным.
В других случаях предмет, обозначенный словом, изменяясь в ходе исторического развития, теряет показатель, по которому был назван. Так, современные города не огораживают стенками, и не смотря на то, что глагол городить существует и сейчас в русском языке, связь между этим существительным и глаголом город уже прекратила осознаваться большинством носителей языка. Равным образом сейчас стреляют, неиспользуя стрел, а современный мешок не имеет ничего общего с мехом, не смотря на то, что по происхождению это уменьшительное образование от мех (ср. смешок, грешок и др.), в слове чернила сообщение с тёмный еще достаточно очевидна, но мы о ней ни при каких обстоятельствах не вспоминаем, поскольку показатель тёмного цвета прекратил быть характерным для чернил. Показательно, что в сочетаниях типа красные чернила нормально не ощущается катахреза — потребление, противоречащее буквальному значению слова.
Время от времени слова, связанные по происхождению, очень сильно расходятся по собственной звуковой форме — объединению их в сознании говорящих мешает непривычность замечаемого в них чередования. Ср. оскомина и щемить, коса (волосы) и чесать, жердь и городить’, исторические чередования /sk/ Ґ /sc/ и тем более /k/ Ґ /c/ и /g/ Ґ /z/ видятся в русском языке систематично, но, в большинстве случаев, не в начале корня.
Существуют и другие конкретные обстоятельства, содействующие потере мотивировки в тех либо иных случаях. Но принципиально важно выделить, что не считая всех конкретных, частных обстоятельств имеется и неспециализированная предпосылка, делающая вероятной потерю мотивировки слова. Это — избыточность, кроме того ненужность мотивировки с того момента, в то время, когда слово делается привычным. Мотивировка нужна в момент рождения слова (либо в момент рождения переносного значения): без мотивировки слово (либо переносное значение), фактически, не имеет возможности и появиться. Но раз появившись, новое слово (либо новое значение слова) начинает «жить собственной судьбой»: повторяясь снова и снова в речевых актах, оно делается более либо менее общеизвестным в данном коллективе, запоминается, к нему привыкают, на нем, на его структуре перестают останавливаться мыслью. Мотивировка как бы «уходит в тень», по какой причине и становятся вероятными красные чернила, розовое бельё и т. д. Мы вспоминаем о мотивировке только в каких-то особых, редких случаях. В подобном «замороженном состоянии» она может сберигаться продолжительно, но небольшого трансформации в значении создающего слова, и она забывается совсем. Показательно, что самые простые и самые серьёзные слова языка принадлежат к немотивированным.
Конечно, что мотивировка теряется при заимствовании слов из другого языка (не считая случаев, в то время, когда заимствуется и слово, мотивирующее данное). Так, на земле древнегреческого языка слово atomos ‘небольшая частица вещества’ было мотивировано (отрицательный префикс а- + корень глагола temno ‘режу’, т, е. ‘неразрезаемое, неделимое’); в других языках и русском, заимствовавших слово атом, оно сначала не имеет мотивировки. Русск. студент восходит прямо к лат. studens (род. п. studentis) — причастию настоящего залога от глагола studeo ‘стараюсь, усердно занимаюсь, изучаю’, а восходящее к тому же латинскому глаголу русск. штудировать было заимствовано через германское посредство (откуда /sа/); то, что /s/ и /s/ в начальной позиции не чередуются, затрудняет объединение слов студент и штудировать в сознании носителей русского. Иное дело в немецком, где Student и studieren связаны и по звучанию (оба произносятся с /sа/), либо. к примеру, в британском с его student и study ‘изучать, изучить’ и ‘изучение, изучение’. Но слово революционер, не смотря на то, что и есть в русском языке заимствованным, в полной мере четко мотивировано связью с также заимствованным, но прочно вошедшим в язык словом революция.
§ 124. В громадном большинстве случаев слова с потерянной мотивировкой так же отлично делают собственные функции в языке, как и слова с «живой» мотивировкой. Немотивированное слесарь (заимствованное из германского, где соответствующее слово звучит Schlosser и мотивировано связью с Schloss ‘замок’) и немотивированное суббота (восходящее через греческое посредство к др.-евр. sabbath, связанному с глаголом, означавшим ‘заканчивать работу, отдыхать, праздновать’) так же отлично являются обозначением соответствующих понятий, как и мотивированные столяр либо пятница.
Но видятся случаи, в то время, когда слово, не имеющее мотивировки, оказывается не совсем эргономичным средством общения. Это не редкость со словами редкими, непривычными, каковые иногда кроме того тяжело запомнить, если не связать их в сознании с каким-то привычным словом, т. е. если не подыскать им подходящую мотивировку. Само собой разумеется, подобное р с и-мысливание мотивировки осуществляется на базе звуковых и смысловых ассоциаций, независимо от настоящих генетических связей данного слова; Так, слово колика, колики ‘резкие боли в различных частях тела, в основном (а раньше — только) в животе’ происходит от греч. kolon ‘кишка’, но в сознании современных
носителей русского связывается с глаголом колоть и воспринимается как ‘колющие боли’. В этом случае примысливание мотивировки не отразилось на внешней форме слова. В других случаях оно ведет к искажению звучания. Так, не имеющие в русском языке мотивировки заимствованные слова пиджак, тротуар, проспект преобразовывались в речи необразованных людей в спинжак (в отличие от русской рубахи наряжается не через голову, а «со поясницы»), плитуар (выложен каменными плитами), гульвар (где гуляют). Иногда искаженная форма входит в литературный язык: в следствии искажения слова ординарный ‘обычный, простой’ (ср. феноменальный ‘крайне необычный’) в русском языке показалось одинарный ‘не двойной, складывающийся из одной части’ (причем случилось и некое сужение концептуального значения).
Время от времени наблюдаются случаи переосмысления начальной мотивировки кроме того в полной мере употребительных слов, что не редкость связано с трансформацией значения их создающих. Так, была «перемещённой» мотивировка слова понедельник: сперва ‘сутки, идущий по окончании (по-) воскресенья’ (от др.-русск. недаля ‘воскресенье’ — значение, сохраненное вторыми славянскими языками), а после этого — ‘сутки, идущий по окончании (предшествующей) семь дней’.
§ 125. Выяснением забытых, потерянных мотивировок и, так, изучением происхождения соответствующих слов занимается особая отрасль лексикологии, то есть: этимология. Этимологией именуют кроме этого и каждую догадку о первоначальной мотивировке и происхождении того либо иного слова (в этом смысле термин этимология употребляют и во множественном числе). Наконец, этимология — это само происхождение слова и его (начальная) мотивировка (ср.: «Этимология такого-то слова не имеет возможности принимать во внимание узнанной»). Забвение мотивировки именуют деэтимологизацией (потерей этимологических связей). Примысливание же и переосмысление мотивировки стало называться народной (либо фальшивой) этимологии.
Последние термины противопоставляют Примысливание мотивировки в ходе применения на практике слова, переосмысление ее рядовыми носителями языка на базе употребляемых в данную эру, отлично морфем и известных слов — «настоящей», «научной» этимологии, опирающейся на особое изучение с привлечением фактов прошлых эр и других языков, с учетом закономерных звуковых соответствий н т. д. Не смотря на то, что термин «народная этимология» условен, он обширно употребителен, и отказываться от него вряд ли целесообразно. Термин же «фальшивая этимология» неудачен; он привносит осуждающую оценку, тут неуместную.
6. УСТОЙЧИВЫЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ Я ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ
§ 126- В каждом языке обширно употребляются устойчивые, традиционно повторяющиеся сочетания слов. Они противостоят переменным словосочетаниям, вольно создаваемым в ходе речи.
Разглядим вначале примеры переменных сочетаний: новый стол, долгий стол. отодвинуть стол. положить карандаш на стол, стол у окна. Само собой разумеется, эти сочетания образованы по определенным правилам, по заданным заблаговременно, до акта речи, синтаксическим моделям (ср. согласование, применение падежных форм и т. д.). Вместе с тем по конкретному лексическому составу, т. е. с позиций потребления конкретно данных, а не каких-либо других слов, все эти сочетания составлены совсем вольно, в зависимости лишь от высказываемой мысли и обрисовываемой ситуации, от рвения говорящего выделить, выделить те либо иные моменты данной ситуации. Переменные словосочетания направляться разглядывать как речевые комбинации языковых знаков — слов.
Приведем сейчас примеры устойчивых сочетаний с тем же словом стол: письменный стол, стол , накрыть на стол, убрать со стола, сесть за стол, сесть за один стол
(т. е. ‘начать переговоры’), положить на стол (в смысле ‘представить в готовом виде’ о исходниках, книгах и т. п.). Карты на стол! (т. е. ‘раскройте ваши замыслы’). В устойчивых сочетаниях заблаговременно, т. е. до акта речи, задана не только неспециализированная грамматическая модель, но и конкретный лексический состав всего сочетания. Оно не создается заново в момент речи, применительно к данной мысли, не планирует «на ходу» из слов, а уже существует, хранится в готовом, «собранном» виде в памяти носителей языка и, подобно словам, извлекается из памяти, в то время, когда в нем появляется потребность. Устойчивые сочетания время от времени именуют «языковыми клише» (либо «штампами»), они вставляются в отечественную обращение полностью. Устойчивые сочетания это не речевые комбинации знаков, а особенные сложные символы. Выше мы назвали их «составными лексемами».
§ 127. Условия, создающие устойчивость, классическую воспроизводимость словосочетания, смогут быть различными.
Имеется слова, владеющие весьма узкой, избирательной сочетаемостью с другими словами впредь до единичной сочетаемости. Так, закадычный нормально сочетается лишь с приятель, а заклятый лишь с неприятель; ни зги с полной гарантией предвещает или не видно, или не видно. В этих обстоятельствах устойчивость сочетания создается самим фактом единичной сочетаемости одного из компонентов.
Чаще. но, обстоятельство устойчивости содержится в другом в более либо менее отчетливом семантическом обособлении словосочетания, в том иди другом сдвиге значения. Устойчивые сочетания с подобным сдвигом (он светло обнаруживается при сравнении с теми же словами вне рамок данного сочетания) именуют фразеологизмами, а науку, их изучающую, фразеологией1.
§ 128. В некоторых фразеологизмах их время от времени обозначают термином «фразема» 1 -семантическое преобразование отмечается лишь в одном компоненте. Так, в составе сочетаний письменный стол, стол , холодное оружие существительное употреблено в собственном простом значении: так как письменный и столы разновидности стола, а холодное оружие разновидность оружия. Но прилагательное во всех трех сочетаниях обнаруживает больший либо меньший сдвиг значения: ср. письменный (стол) ‘предназначенный для занятия письмом, по большому счету для занятий и соответственно устроенный (имеющий одну либо две тумбы с коробками)’ и письменный (запрос) ‘письменно зафиксированный’; обеденный (стол) ‘специально предназначенный для обедов, ужинов, угощения гостей и т. п. и соответственно устроенный (не имеющий тумб, довольно часто раздвижной)’ и обеденное (время), обеденная (пора) ‘в то время, когда обедают’ ; холодное (оружие) ‘неогнестрельное’ и холодный (воздушное пространство, ветер, песок и т. п.) ‘имеющий