И солдат, сложивший почтительно руки,
Чьи выпали стрелы, кольчуга разбилась,
Готовый сопернику сдаться на милость, –
Пощады, пощады хороши те трое,
О Арджуна, в них не стреляют храбрецы!
Не ищет храбрец для убийства предлога,
А ты же храбрец, – так помедли мало!
Ослаблен, подбитой подобен я птице,
А ты возвышаешься на колеснице.
Меня пощади ты, покуда из праха
Не извлеку я колесницу без страха.
Я знаю, – ты рода великого витязь.
И Кришна и ты – оба к благу стремитесь.
Долга и Закона припомни веленье, –
Помедли мгновенье, помедли мгновенье!»
Битва. Индийская миниатюра. Раджастханская школа, XVI в.
[Гибель Карны от руки Арджуны]
Санджайя сообщил: «Кришна, умный вожатый,
Вскрикнул: «Сын Радхи, смятеньем объятый!
Наказан судьбою на данной равнине,
И Закон и Долг вспоминаешь ты сейчас.
Как мы знаем, что низкий, в злодействе повинный,
Винит не себя, а напасти судьбины.
В то время, когда Драупади в одном покрывале
Тащили вы, платье с безукоризненной срывали
С Духшасаной, с глупым Дуръйодханой совместно, –
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
В то время, когда ты рекомендовал, чтобы кауравы
Едой, что полна была ужасной отравы,
Кормили Бхиму, – на погибель бедняге, –
Ты думал о Долге, Благе и Законе?
В то время, когда для пандавов блужданья лесного
Окончился срок и ты не дал им опять
Воссесть на отцовском наследственном троне, –
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
В то время, когда пятерых постарался ты братьев
В жилище поджечь смоляном, честь потеряв, –
Их сон да вовеки не кончится продолжительный, –
Ты думал о Правде, Долге и Законе?
В то время, когда царь Шаку?ни, столь наглый от злобы,
Игравшийся с огромным умением в кости,
Юдхиштхиру, кроме того не знавшего правил,
С собою играться в царском доме вынудил,
В то время, когда обыграл его в нечистой забаве, –
Ты думал о Долге, Праве и Законе?
В то время, когда, в пору месячного очищенья,
Пришла Драупади, дрожа от смущенья,
А ты издевался над нею без меры, –
Ты думал о Веры и святости Долга?
В то время, когда ты сообщил ей, страдающей тяжко:
«Другого супруга отыщи, о бедняжка, –
В чистилище скрылись пандавы без вести», –
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
В то время, когда, добропорядочному предан деянью,
Сын Арджуны, юный храбрец Абхиманью,
Был вами убит на истоптанном лоне, –
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
А если не знаешь Долга и Закона,
Для чего языком ты болтаешь без толка?
Теперь-то Закону ты отыскал в памяти служенье,
Но поздно: погибнешь ты в этом сраженье!
Как Нала, обыгранный в кости Пушкарой,[141]
Снова царство добыл себе доблестью ярой,
Так, доблестью все стёрши с лица земли коварства,
Пандавы снова получат собственный царство.
Им сомаки в битве окажут помощь всеправой,
И отчей они овладеют державой,
Сынов Дхритараштры они сотрут с лица земли:
Их Долг поведет и Закон им окажет помощь.
Ты царство забрал, – по какому же праву
Взываешь сейчас о пощаде к пандаву?
В то время, когда твоя работа Дуръйодхане продолжалась, –
Где был твой Закон? Где была Справедливость?»
Так задавал вопросы Кришна, блюститель завета.
Сын Радхи, пристыженный, не дал ответа,
Но губы храбреца от бешенства дрожали.
Таким же он яростным стал, как сначала,
И с Арджуной опять повел он сраженье.
Сын Кунти от Кришны услышал реченье:
«О мощью обильный, Закону мы служим,
Срази же неприятеля богоданным оружьем!»
И Арджуна отыскал в памяти, пылая от бешенства,
Все то, что Карне сказал Васудева,
И огненный блеск, – невиданное дело! –
Тогда излучило воителя тело.
Из лука, что был им от Брахмы взят,
Сын Радхи метнул в него стрелы, измучен,
Поднять колесницу подбитую силясь, –
Но Арджуны стрелы в храбреца вонзились.
Из лука, что дал ему семиязыкий
Огня повелитель, – сын Кунти великий
Метнул в него стрелы, – и огненно-ало
Оружие Агни тогда запылало,
Но стрелы направил Карна солнцеликий
Из лука Варуны, всей жидкости владыки,
И Агни оружье они усмирили, –
Вселенную тёмные облака закрыли!
Но стрелами Вайю сын Кунти могучий
Развеял, как ветром, огромные облака,
Тогда-то сын Радхи решил: непомерной,
Угрожающей недругам смертью верной,
Сразит сына Кунти стрелой огневою!
И лишь он сблизил стрелу с тетивою,
Как сдвинулась, движение мирозданья наруша,
кипучая – влага и Земля, и суша.
Нагрянула буря, песок поднимая,
Вселенную тьма поглотила густая.
«О, горе нам, горе!» – в небесном чертоге
Кричали, о царь, потрясенные всевышние.
Одни только пандавы сейчас не кричали:
Замолкли в смятенье, замолкли в печали.
Сверкнула стрела, о возмездье взывая,
Как замечательного Индры стрела громовая,
И в грудь сына Кунти вошла, свирепея,
Как в глубь муравейника – детище змея.[142]
И Арджуна содрогнулся, стрелою пробитый,
Гандиву он выронил – лук известный, –
Иль это почва затряслась без причины,
А с ней – и горы высочайшей вершина?
Сын Радхи вселил в неприятеля кошмар,
И на землю спрыгнул он, и, поднатужась,
Решил, напрягая упрочнения опять,
Извлечь колесницу из праха земного,
Но снова неудачею кончилось дело, –
Будущее ему, видно, оказать помощь не желала!
Сын Кунти пришел сейчас в сознанье.
Он вынул стрелу, чье плохо блистанье.
Казалось ее острие заостренней
Двух крепких, двух сложенных совместно ладоней, –
Иль Яма всеправый собственный скипетр уставил?
И сына Панду Васудева наставил:
«Карну обезглавь: да погибель обрящет,
До тех пор пока из почвы колесо собственный тащит!»
Внял Арджуна слову его, как приказу.
Собственной стрелой всегубительной сходу
Он стяг сына Радхи низверг с колесницы, –
Бриллиантом украшенный, цвета денницы,
Усыпанный золотом и жемчугами,
Встречаемый с кошмаром всеми неприятелями,
Армиям придававший отваги в боренье,
Умельцев, живописцев лучших творенье,
Сверкающий блеском сиянья живого,
Пугающий видом льва боевого,
Стрелой сына Кунти повергнутый сейчас, –
Во прахе лежал данный стяг на равнине:
Грезы о победе, о славе и чести
Повергнуты были со знаменем совместно!
Заметив повергнутый стяг величавый,
«О, горе!» – вскричали твои кауравы,
Уже не сохраняя надежду, что в схватке великой
Одержит победу Карна солнцеликий.
Сын Кунти извлек в это же время из колчана
Стрелу, что разила неприятеля невозбранно,
Как жезл многогневного Индры, блистала,
Как луч многодневного Солнца, сжигала,
Людей, лошадей и слонов низвергала,
Любое дыханье на смерть обрекала!
Она, шестиперая, прямо летела,
Как Индры стрела громовая, сверкала,
Взвивалась, насыщена мясом и кровью,
Ужаснее становясь с каждым мигом и часом, –
Не диск ли Нараяны смертоточивый?
Иль это – страшная палица Шивы?
Иль это имеется демон – кровавый Кравьяда,
Для коего мясо сырое – отрада?
Стрелу, наполнявшую дрожью и страхом
Не только бесовскую рать, но и божью,
Сын Кунти извлек, быстроту ее зная, –
И сдвинулась разом поверхность земная
Со всем, что в покое на ней пребывало
Иль было в перемещенье, росло и плодилось.
Сообщили святые на небе высоком:
«Да мир не погубит она ненароком!»
Извлек ее Арджуна славолюбивый
И сблизил стрелу с тетивою Гандивы,
И лук натянул, и с уверенностью, властно
Он, сведущий в мантрах, сообщил громогласно:
«Да будет стрела, что сработана прочно,
Дыханье неприятеля унести правомочна!
Наставникам преданный, в чащу густую
Ушел я, отшельника долю святую
Познал и услышал друзей наставленья.
Во имя для того чтобы ко благу стремленья,
Пускай эта стрела супостата низложит,
Карну, всепобедная, пускай сотрёт с лица земли!»
Стрелу, что похожа была на творенье
Того, от кого происходит горенье,
Стрелу, что собственной сверкающей сутью
И смерть наполняла жутью и смятеньем, –
Сын Кунти метнул и вскрикнул, ликуя:
«Да радость победы стрелой извлеку я!
Как месяц – пылая, как солнце – блеща,
Карну да повергнет стрела боевая,
Пускай мне над Карною победу доставит,
Карну в обиталище Ямы пошлёт!»
Обладатель гирлянды и яркой короны,
Огнем торжества изнутри озаренный,
Метнул он, победы ища над Карною,
Стрелу, что и солнцем зажглась и луною.
Стрела полетела – и грозное пламя
Объяло всю почву – с лесами, полями,
И Арджуна, гневом гневной богатый,
Карну обезглавил стрелою заклятой:
Так Индра от зла все живое избавил,
Он Лги?тру стрелой громовой обезглавил.
Так был обезглавлен на поприще бранном
Сын Солнца, Карна, – сыном Индры, Багровым!
С тех плеч голова на равнину слетела,
Упало после этого и могучее тело.
Как солнце в зените на небе осеннем,
Наполнив сердца храбрецов потрясеньем, –
Упала во прах голова: наступила
Пора, чтобы за гору скатилось светило,
И вот его диск, цветом крови окрашен,
Горит за горой среди пашен и пастбищ…
Познавшая благо, душа не желала
Покинуть прекрасное, замечательное тело, –
Вот так покидает собственный дом нехотя
Обладатель дворца, где достаток – бессчетно.
А тело лежало, безгласно, безглаво,
Потоки из ран извергались кроваво, –
Не горный ли кряж ниспровергнут большой
И, охрой окрашены, льются потоки?
Сиянье из тела Карны излучалось,
Рожденное Солнцем, к нему возвращалось,
Сливалось с закатным свечением алым…
Остановились пред зрелищем столь невиданным
В молчании две потрясенные рати:
О, так еще сутки не пылал на закате!
Но сомаки, скоро и шумно воспрянув,
Содеяли радостно бой барабанов,
В литавры ударили перед армиями,
Плащами размахивали и руками,
И в раковины затрубили пандавы:
Их недруг лежал мёртвый, безглавый.
Довольны и Кришна и Арджуна были
И весело в раковины затрубили.
Так Солнца достигло сияние тела,
А тело – в пыли – как будто бы Солнце горело!
В нем стрелы торчали, и ток постоянный
Струился из каждой зияющей раны.
Восславили Арджуну солдаты рати,
Гремели веселье и восторг объятий,
Сейчас для пандавов не стало печали,
Плясали одни, а другие кричали:
Сын Радхи, внушавший им кошмар дотоле,
Лежал распростертый на воинском поле!
Его голова – предвечерней порою –
Горела, как солнечный шар за горою.
Она, как будто бы жертву принявшее пламя,[143]
Сейчас отдыхала, насытясь дарами.
А тело со множеством стрел красовалось, –
Иль Солнцем сиянье лучей создавалось?
Те стрелы-лучи, среди пыли и праха,
Пандавов легко только огнем опалили.
Был Временем срезан Карна, и светило
За кряжем закатным собственный свет закатило.
Был Временем-Арджуной супруг обезглавлен,
Судьбой венценосной за гору послан.
Сраженного в битве узрев великана,
Узрев отсеченную голову сына,
Померкло печальное Солнце в лазури,
Замолкли и флейты, и трубы, и турьи[144],
Поникла и армий Дхритараштры гордыня:
Умер на – их твердыня и оплот!
Не демон ли Раху похитил светило,
И тьма побежденную рать обступила?»
Ободренные смертью Карны, пандавы ринулись на кауравов и обратили их в бегство; и тщетно пробовал Дуръйодхана остановить бегущих. Шалья и Ашваттхаман, собрав сохранившихся солдат, повели их на отдых на плоскогорье у подножья Гималаев. К ним присоединился Дуръйодхана. Утром, по совету царя кауравов, солдаты опять вступили в битву под предводительством Шальи, царя мадров. Шалья в данной битве погиб. Из 100 сыновей Дхритараштры в живых осталось одиннадцать, не считая Дуръйодханы, но и они скоро погибли от руки Бхимасены. Сахадева, младший из пандавов, обезглавил Шакуни, царя Гандхары.
От войска кауравов остался маленькой отрядпод руководством царем Дуръйодханой, а пандавы насчитывали две тысячи колесниц, семьсот слонов, пять тысяч наездников и десять тысяч пеших. Дуръйодхана укрылся от неприятелей в камышах на берегу озера Двайпаяна, к востоку от Курукшетры.
Битва при Курукшетре. Фрагмент барельефа из Ангкор-Вата. Камбоджа, XII в.
[Поединок Бхимасены с Дуръйодханой]
Шалья Парва, главы 29, 57, 61, 64.
Задал вопрос Дхритараштра: «Сообщи, о Санджайя, –
В то время, когда, сыновей моих рать поражая,
Пандавы ее разгромили в той схватке, –
Что сделали солдат отечественных остатки?
Храбрец Критава?рман и сын Гаутамы[145],
Сын Дроны[146], Дуръйодхана, в бешенстве упрямый, –
Что сделали, бившиеся неустанно?»
Санджайя: «В то время, когда из армейского стана
Бежали подруги отважных и жены,
И стан опечалился опустошенный,
И стали слышны победителей крики,
И горсть кауравов была без владыки,
И к озеру за царем неразумным
Те трое помчались по тропам бесшумным, –
Пять братьев-пандавов, кружа по равнине,
Решили: «Покончим с Дуръйодханой сейчас!»
Но где же был сын твой, от взглядов сокрытый?
На раджу три витязя были сердиты:
Он, с палицей замечательной, своим не внимая,
Бежал с поля битвы, и фальшивая майя[147]
Ему помогла: прыгнул в озеро с ходу,
Принудив к покорству озерную воду,
А в стан кауравов пандавы вступили, –
Утомившихся коней удальцы торопили.
Тогда Критаварман, и славный сын Дроны,
И Крипа примчались на берег зеленый,
Сообщили царю, что улегся на отдых
В озерных, ему покорившихся водах:
«О раджа, поднимайся, не роняй собственной чести,
Давай на Юдхиштхиру двинемся совместно!
Живой – на земле насладись ты победой,
А мертвый – на небо со славой последуй!
О раджа, соперник разгромлен тобою, –
И довольно много ли в том месте приспособленных к бою?
Не выдержит натиска стан поределый,
Поднимайся же и дело сражения делай!»
А царь: «Эту ночь совершу я в покое,
А на следующий день на поле возвращусь боевое…»
…Охотники, мучимы жаждой, случайно
С добычею к озеру вышли, и тайна
Царя кауравов открылась им сходу.
На витязей глядя, внимавших приказу,
И услышав неумные речи
Царя, что в воде укрывался от сечи,
Те люди решили: «Пандавам поможем,
К Юдхиштхире мы поспешим и доложим,
Что сейчас Дуръйодхана, царь непоборный,
Уснул, окруженный водою озерной,
Поведаем агрессивному Бхимасене,
Что в озере скрывается царь от сражений, –
И нас наградит он, являя величье…
Что пользы в охотничьей отечественной добыче, –
А какое количество было нужно одолеть нам препятствий!»
Охотники, с давешней мечтой о достатке,
К пандавам отправились, чтобы донесенье
Доставить Юдхиштхире и Бхимасене…»
Санджайя сообщил: «О владыкой рожденный!
В то время, когда Критаварман, и славный сын Дроны,
И Крипа ушли от царя, опечалясь, –
На берег озерный пандавы примчались.
Царю, потрясенному рати разгромом,
Двайпа?яна-озеро сделалось домом.
Юдхиштхира Кришне сообщил: «Чародея
Дуръйодхану видишь ли? Майей обладая,
Неприятелей не страшась, воду сделав покорной,
Получил он приют среди жидкости озерной.
Он посредством майи достиг собственной цели,
Но, лживый, живым не уйдет он отселе.
Сам Индра ему пускай подмогу окажет,
А все-таки мертвым Дуръйодхана ляжет!»
А Кришна: «О Бхаратов сын известный,
Обманную майю сейчас устрани ты
И, более сильною силой обладая,
Убей чародея, низвергни злодея!»
Юдхиштхира с берега крикнул с насмешкой
Дуръйодхане: «Поднимись, многомощный, не мешкай!
Для чего собственный войско до битвы позорной
Довел ты? Для чего убежал и в озерной
Воде, полон страха, получил ты обитель?
Поднимайся же и с нами сразись, о властитель!»
Юдхиштхиры, братьев-пандавов обидна
Насмешка была, стало больно и стыдно,
О царь, твоему венценосному сыну,
И, силою лжи загружённый в пучину,
Он шумно и продолжительно вздыхал то и дело,
А влага над ним и под ним голубела.
Но радже сражаться приказывал разум.
Юдхиштхире царь не ответил отказом.
Он крикнул, таясь под водой от погони:
«Вас довольно много, у вас колесницы и кони,
Несчастный, могу ли я с вами сразиться?
Где кони мои? Где моя колесница?
Как в битву вступлю я, неприятелем окруженный,
Друзей, и коней, и оружья лишенный?
Один на один я убью полководца, –
Один против многих не стану бороться!»
Юдхиштхира: «Вижу, тобою усвоен
Закон, по которому действует солдат.
Великий, ты солдатом создан Судьбою,
И сейчас Судьбою направлен ты к бою.
Любое ты выбери оружии,
С любым из пандавов начни ты сраженье.
Сражайся с одним, проявляя проворство, –
Для нас будет зрелищем единоборство!
Коль ты победишь – я даю тебе слово,
Что царствовать станешь с величием опять,
А будешь убит – возродишься на небе:
И тот и второй многорадостен жребий!»
Дуръйодхана: «В случае, если даешь ты мне право
Сразить в поединке любого пандава,
Оружье избрать мне даешь разрешенье, –
То с палицей в это вступлю я сраженье.
Из братьев с одним буду биться, но с пешим,
И палицей вооружиться успевшим.
Пускай нет колесниц и пускай рати распались, –
Сейчас сразимся мы посредством палиц:
Как пищу, оружие разнообразим,
Кому суждено, пускай и упадёт наземь.
Вдвоем – я и палица – мы угрожаем
Тебе, твоим братьям, панчалам, сринджайям!»
Юдхиштхира: «Поднимись, устремившийся к бою!
Один на один мы сразимся с тобою,
Хоть Индру ты кликнешь на помощь, – заметишь:
Сейчас из битвы живым ты не выйдешь!»
Не снес данной речи твой сын отличный,
От злости шипел он змеею подводной,
Его, как будто бы лошадь тяжелые плети,
Слова эти били, нуждаясь в ответе.
Восстал он, озерную гладь рассекая,
И неприязнь в нем закипела такая,
Что стал он дышать, жаждой битвы объятый,
Как буйный слонового стада вожатый,
А палица, кольцом из злата блистая,
Была тяжела, как гор вековая.
Как солнце, восстал он из вод ранней ранью,
Сжимая металлическую палицу дланью,
Восстал, расколов примиренные воды,
Как словно бы на государства злясь и народы,
С трезубцем явился разгневанный Шива,
Как словно бы гора встала горделиво,
Как словно бы не палицу – скипетр металлический
Всевышний смерти взметнул над погибельной пропастью,
Как словно бы бы Индры стрела громовая
Взлетела, всему, что живет, угрожая!
Изранен, а все же не сломлен бедою,
Восстал он, и кровью покрыт и водою,
Казалось, что кряж низвергает большой
И крови, и жидкости прозрачной потоки.
Так сын твой, о раджа, восстал перед всеми
В доспехах из злата, в сверкающем шлеме, –
Казалось, что, золотом всех ослепляя,
Из жидкости восстала гора золотая!
Промолвил Дуръйодхана братьям-пандавам:
«Готов я сойтись в поединке кровавом
С Бхимой, либо с Накулой, иль с Сахадевой,
Иль с Арджуной, дланью вести войну левой,
Иль, может, с тобой, – среди трав этих росных, –
Юдхиштхира, лучший из всех венценосных!»
Как слон со слоном из-за самки, – мгновенно
С Дуръйодханой биться решил Бхимасена.
Как словно бы двух львов раззадорила львица, –
Решил с Бхимасеной Дуръйодхана биться.
Он позвал Бхиму своим гласом жёстким, –
Так бык приводит к быку продолжительным ревом.
Ужасные знаменья люди узрели:
Для того чтобы еще не бывало доселе!
Песчаных дождей началось изверженье,
Бураны подули, неся разрушенье,
Великие громы упали на воды,
Во тьму погрузились небесные своды,
Почувствовал мир, что убьет его мороз,
И метеоритами был он расколот,
И солнце с небес устремилось ко праху,
И стало добычею демона Раху,
Почва, не сохраняя надежду уже на спасенье,
Тряслась в постоянном и ужасном трясенье,
Вершины рассыпались – груда на груду,
И различные животные сошлись отовсюду,
Пугая обличьем, завыли шакалы, –
Несчастье сулил данный вой невиданный,
От страха в колодцах вода содрогнулась
И шумно везде наружу взметнулась,
Из тел-невидимок, о раджа великий,
Везде исходили страшные крики…
Страшны были символы для слуха и взора, –
Юдхиштхире молвил Бхима, Волчье Брюхо:
«Дуръйодхана грозен, но духом ничтожен.
Я верю, что будет он мной стёрт с лица земли.
Я знаю, – сожжет его бешенство мой всеправый,
Как Арджуны пламя – деревья Кхандавы.
О брат мой, мне оторвать будущее наказала
Колючку, что сердце твое истерзала.
Сейчас потомка сквернейшего Куру
Рассечь постараюсь я палицей шкуру!»
Дуръйодхана, с яростной бодростью духа,
Напал, закричав, на Бхиму, Волчье Брюхо.
Всем кошмар внушало той схватки величье,
Друг друга бодали рогами по-бычьи.
От шума их палиц всю землю раскололся, –
Не Индра ли с бесом Прохладой боролся?
На теле их рана зияла над раной,
И все они рдели киншу?кой[148]багряной.
Их палицы, искры взметая, сшибались, –
И сто светляков отлетало от палиц!
Им тяжёлая битва на долю досталась,
Испытывали многократно усталость, –
Тогда, отдохнув, напрягаясь в упрочненье,
Удары друг другу снова наносили.
Как бы из-за самки, соития для,
Дрались два слона, наизлейшие в стаде!
И обитатели неба, и бесов скопленье,
Встретившись с ними гнев, пришли в изумленье.
Бхима, словно бы Индры стрелой громовою,
Вращал собственной палицей над головою,
Была эта палица суровым орудьем,
Жезлом всевышнего смерти казалась всем людям!
Твой сын, поединок ведя рукопашный,
Стал также вращать собственной палицей ужасной,
Он поднял ее, – и затрясся от шума
Всю землю, и страшное пламя сверкнуло.
Кружась, приближаясь к неприятелю понемногу,
Был сын твой прекраснее, чем Бхимасена,
Чья палица грохотом почву стращала,
Казалось, – и огонь и дым извергала.
Дуръйодханы палица опять и опять
Вращалась со скоростью ветра морского,
Она как гор нависала громадная,
Пандавам и сомакам кошмар внушая.
Неприятели, как слоны, приближались, и ливни
Их крови текли, и стучали их бивни!
Ударил Дуръйодхану в бок Бхимасена,
И сын твой упал на колени мгновенно.
Сринджайи взревели тогда в исступленье:
Глава на данный момент упал на колени!
Твой сын разъярился от этого рева,
В глазах его пламя блеснуло багряно,
И, поднявшись, он дышал, как будто бы змей с ужасным ядом,
Он сжечь Бхимасену желал своим взором.
Решив раздробить его голову разом,
Он ринулся в битву, сверля его глазом.
Бхиму он ударил в висок, но вознесся
Над полем Бхима наподобье утеса,
Как слон в пору течки, стоял он, могучий,
А кровь из виска – как будто бы мускус пахучий.
Напряг собственные силы Бхима, Волчье Брюхо,
Владыку ударил он палицей глухо,
Упал твой сын, – словно бы буря напала
И ствол повалила огромного шала.
Пандавы были рады, возопили,
Неприятеля увидав среди пыли и праха,
Но сын твой встал, выполнен отваги,
Как слон – из озерной взволнованной жидкости.
Он поднялся и ударил пандава с размаха,
И тот, обессилен, упал среди праха:
Доспехи разбиты ударом великим,
И сын твой рычит на него львиным рыком!
И вскрикнули сонмы всевышних и апсары,
Услышав той палицы ужасной удары,
И скоро извергли небесные склоны
На витязей ливневой дождь цветов благовонный.
Узрев, что упал Бхимасена в сраженье,
Заметив металлических доспехов крушенье,
Губители армий задрожали от страха,
Но тут Бхимасена встал из праха,
Облитое кровью лицо утирая, –
И стойкость к нему возвратилась прежняя.
Он вывернутые вперил собственные очи
В того, кто сражался все жарче, ожесточённее.
И Арджуне Кришна сообщил: «без сомнений,
Хоть оба отважны, – сильней Бхимасена,
Но бьется Дуръйодхана с огненным пылом,
И, видно, Бхиме с ним борьба не по силам.
Он функционировать обязан хитро и лукаво,
А в честном бою не убьет каурава.
Мы знаем, что, а?жёсток рать разгоняя,
Всевышним помогала обманная майя.
Мы знаем, что Индра на поприще бранном
Виро?чану-беса низвергнул обманом.
Мы знаем, – он справился с демоном Вритрой