Партизаны открыли спорадический огонь в ответ из кишлаков, поливая чахлыми пулеметными очередями отечественные заставы, сторожевые посты и боевую технику на автостраде. К десяти утра в Кабул пришли сообщения о первых раненых.
Практически сразу после начала военных действий мирные[41]стали выбрасывать из окон белые знамёна. Но из пробоин в соседних стенках как и раньше били снайперы. И в таких случаях оператор-наводчик БМП не успевал разобрать, кто имеется кто, сносил все без исключение. Тогда дамы, дети и старики, подняв руки, начали спускаться вниз к дороге. Они несли раненых и трупы, складывая их долгими штабелями на протяжении обочины.
Смуглые лица убитых еще больше почернели на солнце. Отечественные воины в первый раз порадовались холодам.
Недалеко от Чаугани мы развернули палаточный город для афганских раненых и тех, кто лишился крова, с раздачей и обогревом пищи. Но больные дамы не подпускали отечественных солдат к себе, предпочитая смерть, отвергая медпомощь «неверных»
Чистые горные ручьи в тот сутки окрасились в алый цвет.
Снег припух, стал ноздреватым и серым от тысяч разрывов и густой пороховой гари.
На востоке в тот сутки медлительно восходил зодиакальный символ Водолея.
***
самые ожесточённые боевые действия развернулись в восьмистах метрах от 42-й заставы недалеко от кишлака Калатак.
Именно там, согласно данным разведки, засел отряд Карима – всего человек сто двадцать. У повстанцев были автоматы, горная пушка, безоткатное орудие и ДШК. Из завала трудился снайпер. В ответ отечественные дали залп артиллерии, положив около его укрытия десять снарядов. Он умолк.
Начальник штаба второго парашютно-десантного батальона майор Юрасов с отрядом воинов окружили кишлак. В нем пребывало довольно много мирных. Юрасов знал об этом и потому внес предложение Кариму сдаться. Но тот начал уходить в горы со собственными боевиками, прикрываясь обитателями кишлака.
Юрасов постарался отсечь мирных от партизан, привёл к резервной группе с КП батальона. В ту самую 60 секунд из кишлака брызнула косая пулеметная струя, задела Юрасова, пробив ему пах и бедро, перерезав бедренную артерию. Хватаясь руками за воздушное пространство, он пара раз беспомощно взмахнул ими и медлительно повалился в снег. Рядовому Шаповалову, ринувшемуся Юрасову на подмогу, срезало пулеметной очередью ушанку Но он полз , вдавливаясь телом в снег. Побледнел лишь. Каримовского пулеметчика забросали гранатами.
В то время, когда подошли, Юрасов лежал, обширно раскинув руки, истекая кровью.
Через пятнадцать мин. он скончался.
С каримовцами и теми, кто их окружал, больше не нянчились – расстреляли в упор.
Тело Юрасова привезли на КП батальона. Доктор омыл его, одел в чистую форму, связал холодные, начавшие коченеть руки. Труп завернули в ОЗК и плед. Накрыв плащ-палаткой, положили на БМП У Юрасова в Костроме остались супруга и две дочери. В осеннюю пору он желал поступать в Военную академию имени Фрунзе.
Сейчас это сделает кто-то второй вместо него.
Через день после смерти Юрасова в батальон на его имя пришло письмо из Костромы. Писала супруга:
Здравствуй, дорогой отечественный папочка!
У нас все по-ветхому. С нетерпением ожидаем вашего окончательного вывода.
У нас на улице тепло. Вместо крещенских морозов – оттепель В субботу ожидаем дедушку Ваню.
Буров пролежит в военного госпиталь до конца января, а в том месте видно будет.
Аня сидит рядом и рисует.
У Кати начались трудовые будни: эта ее математичка меня доконает.
В голову никакие мысли не идут.
Что-то снова телевизор начал мудрить. Ощущаю, не так долго осталось ждать начнется беготня в мастерскую.
Анька плохо не обожает умываться. Ежедневно загоняю с боем Редко в то время, когда сама планирует.
Порошок и мыло сейчас будем по талонам приобретать раз в квартал.
Вот и все.
Насобирала тебе всего понемногу.
До свидания. Целую. Лена. 18.01.89 г..
Но Юрасов это письмо прочесть опоздал…
По окончании того как закончилась стрельба 23 января, трупы, раненых начали отправлять на юг. Женский вой стоял над дорогой, заглушая гул техники.
– Да, мрачный это был денек, что-то упало в меня, – говорил мне Валера Семахин, оператор-наводчик БМП № 504. – На всегда запомню. Поднялся я тогда в 4.30 утра. Начал готовить машину к бою. Проверил состояние пушки, крутится ли она, поднимается ли. Днем раньше я всю ее разобрал, вычистил, дабы не заклинило. В 5.30 моя машина была уже в боеготовности. Начальник батальона полковник Ушаков приказал стрелять лишь в «духов», мирных не трогать. Но я «духов» не видел. Стрелял по тем зданиям, в которых предполагал, что они имеется. Мне дали сектор и ориентир стрельбы. Я стрелял с 6.30 утра до 12.30 дня. В то время, когда все кончилось, первая рота принялась эвакуировать убитых и раненых. Их отправляли на барбухайках.
– Мне дали сектор – пара окон кишлака, – вспоминал друг Семахина, пребывавший в БМП несколькими сотнями метров ниже по дороге. – Мы старались стрелять выше людских голов, дабы не задеть их. Одно дело, в то время, когда ты лупишь легко по стенкам кишлака – это еще куда ни шло. А стрелять в людей… Ух, не готов я к такому, честное слово, не готов… Мирные спускаются и желают целовать тебя за то, что ты их не прикончил. Необычный народ.
Должны ненавидеть, а они благодарят. Жизнь тут ерунду стоит – два мешка гороха и один риса. Я не имел возможности наблюдать им в глаза. Да и вы бы не смогли. Что-то я в себе самом убил тогда. Само собой разумеется, всех позже представили к призам. Но от этого не легче.
Январские боевые длились с 23-го по 25-е. С раннего утра до первых сумерек. И без того все три дня.
офицеры и Наши солдаты проклинали войну, приказ, себя и Афганистан.
24 января радио и телевидение Афганистана передали заявление Главного руководства армии страны. В нем, например, говорилось:
«Ахмад Шах в течении последних полутора лет уклонялся от переговоров с правительством. Вооруженные формирования под его руководством препятствовали надёжному проезду транспортных средств по автостраде Хайратон – Кабул на участке перевала Саланг. Вооруженные Силы Республики Афганистан вынуждены были совершить операцию. В следствии стёрто с лица земли 377 экстремистов, три склада с оружием, четыре транспортных средства. Оппозиции предлагается не мешать прохождению по автостраде транспортных средств. В другом случае вся ответственность за последствия ляжет на нее».
Автобусы.
Советское военное руководство растолковало события на Южном Саланге следующим образом:
«…23-го числа текущего месяца афганские армии начали выставление застав и постов недалеко от Таджикистана. Но были обстреляны. Так, банды Ахмад Шаха Масуда спровоцировали боевые действия. Они длились на всем участке Южного Саланга не только против частей и афганских подразделений, но и против войск СССР…»
Советское руководство кроме этого сказало, что части и подразделения 40-й армии утратили с 23 января по 31 января в районе Южного Саланга четыре человека убитыми, одиннадцать – ранеными.
По слухам, Ахмад Шах Масуд охарактеризовал январские боевые действия на Саланге как одну из самые жестоких операций за все годы войны.
Через пара дней по окончании нее отечественный кабульский политработник задал вопрос меня, что мне известно о январской боевой операции: кто-то ему сказал, что я в том месте был. Не ждя ответа, он дружески дал совет: «В случае, если что и знаешь, то ты это уже забыл. Правильно?»
XXIV
Застава полковника Ушакова осунулась, постарела.
Не слышал я солдатского хохота, звонких лейтенантских голосов. Люди делали собственный дело без звучно, только иногда перекидываясь маленькими фразами. Казалось, я попал в дом, где незадолго до кто-то погиб, не смотря на то, что на протяжении последней операции никто на заставе не пострадал.
А тогда, вечером 23-го, комбат повалился на собственную койку и, запрятав в подушке лицо, плакал.
– на данный момент-то он малость отошел, – по секрету сказал мне замкомандира минометной батареи Слава Адлюков, – но семь дней назад к нему страшно подойти было.
Но, у всех на душе погано с того времени. Не у него одного… Практически сразу после операции отечественный комбат поцапался с замкомандиром дивизии Ан…енко. Так что тут у нас целая свора проблем. Проходи, раздевайся…
Ушаков сидел в собственной комнатушке. Сутулился у окна.
Упершись локтями в колени, сжимал широченными ладонями голову. Вид у него был побитый.
Комбат что-то насвистывал себе в усы.
За окном рябила метель. Знобкий ветер стучался в стекло.
– Яп-понский г-полицейский! Закрывай, Славк, дверь – сквозняк… – чертыхнулся Ушаков, не поднимая головы.
Адлюков потянул меня за рукав, и мы пошли в его помещение – рядом, за дощатой стенкой. Эргономичнее устроившись в находившемся на полу камазовском кресле. Славка сообщил:
– Раз как-то комбат уехал к особистам. Но на дорогу сошла лавина, и он задержался. В тот самый момент к ним пожаловал полковник Ан…енко. Стал нам говорить, кого и как бить на протяжении грядущей операции.
Славка ослабил ворот, покрутил в пальцах сигаретку. Закурил.
– Входе боёв, – Адлюков разрешил войти в потолок струю неприятного дыма, – Ан…енко собственноручно перестрелял пара десятков мирных. Не смотря на то, что в его обязанности входило руководить, а не бить из автомата людей.
…Потом я много раз слышал от многих очевидцев рассказ о действиях полковника Ан…енко 23 января.
О том, как, приехав к десантникам недалеко от 42-й заставы, схватил АК и начал косить с бедра спускавшихся на дорогу людей.
О том, как к нему подбежал особист капитан Морозов и закричал не своим голосом: «Товарищ полковник! Для чего???» «А Юрасов?! – огрызнулся Ан…енко, оттолкнув капитана. – Они Юрасова пощадили? Сейчас что ж – я буду их щадить?!»
Я повертел в руке полую гранату. Бросил ее на койку.
– Как словно бы, – шепотом сообщил Адлюков, – Юрасов ему был дороже и ближе, чем капитану Морозову. Как словно бы эта смерть означала для него больше, чем для всех нас. Также мне – ас-демагог… Тут, на Саланге, Ан…енко так и прозвали: «отечественный Рэмбо». Эдакий Тарзан Иваныч… А номер на своем БТРе все-таки стер: чтобы «духи» не опознали. Комбата же отечественного он возненавидел за то, что Ушаков дал приказ в мирных не стрелять. Лишь – по «духам». И вправду, в зоне ответственности ушаковского батальона кишлаки целы, мирные не пострадали. Ан…енко не желал, дабы комбат вышел чистеньким из бойни.
По всему Южному Салангу настойчиво ходили слухи о том, что Ан…енко приказал кому-то из собственных подчиненных снимать то, как он расстреливал мирных, на камеру. Для памяти. Но я тем слухам не верил. Не имел возможности верить.
…В начале Февраля Ушакова позвали на ДКП[42].
В то время, когда он приехал, Ан…енко был уже в том месте.
– По какой причине вы, – звучно задал вопрос Ан…енко, обратившись к Ушакову, не как в большинстве случаев – «товарищ полковник», – а на «вы» (осознавал, что по окончании 23-го между ними ничего товарищеского быть не имеет возможности), – по какой причине вы не выполнили приказа? По какой причине в зоне ответственности вашего батальона мало разрушений? Вы мне доложили, что расстреляли по 3 – 5 боекомплектов, но по местности этого не видно. Я предполагаю, что вы стреляли в горы и в атмосферу, не били по установленным целям.
– У меня на заставе 23-го был замкомполка полковник Ляшенко, – отвечал тогда Ушаков, стараясь сдержать дрожь в голосе, – и он может п-подтвердить, что мы д-действовали, как положено. Да, лишних разрушений и мародёрства в зоне ответственности моего б-батальона не было. Мы стреляли столько, сколько было нужно. А кишлаки с лица почвы не сметали, в силу того, что в этом мы н-не видели потребности. Мы били только в том направлении, где сидели г-главари банд, и по складам. Ответного огня соперник не открыл, в силу того, что мы стёрли с лица земли главарей и накрыли все склады с снарядами. Так что сопротивления не было. А уничтожать только для т-того, дабы уничтожать, для наслаждения – вот этого я не допустил. Помимо этого, старался, дабы среди ми-мирных лишних жертв также не было. И вы пробуете обвинить моих солдат в том, что они стреляли в атмосферу? Что они не выполнили приказа?!
– Мне надоело говорить со слабоумными, – отрезал Ан…енко.
– А мне, – выпалил Ушаков, – надоело дуракам подчиняться.
Ан…енко вызвал комполка полковника Кузнецова и приказал ему составить акт в связи с тем, что батальон на протяжении военных действий не выполнил поставленную задачу.
Ушаков, возвратившись к себе на заставу, разыскал Ляшенко.
– Слушай, то-товарищ по-полковник, – комбат от беспокойства заикался больше простого, – вы отправьтесь на ДКП и объясните им, как действовал 23-го мой б-батальон. В противном случае получается, что мы саботировали приказ, и м-мне что, т-т-трибунал сейчас?!
Отношения между комбатом командира и заместителем дивизии накалились до предела. Возможно было ожидать всего.
Приятели говорили Ушакову: Не лезь на рожон, комбат.
Схлестнулись – и будет. У Ан…енко связи аж до Москвы.
В том месте у него все схвачено. Чего ты прешь под танк, рванув рубаху на груди?! В случае, если на протяжении вывода в зоне ответственности твоего батальона раздастся хоть один выстрел по отечественным колоннам, он так как тебя в самом деле под трибунал пошлёт. Ушаков отворачивался, прятал под бровями глаза, упрямо отвечал: «Стрелять „духи“ б-будут. Но не на моем участке, а в том месте, где мы положили больше всего мирных, в том месте, где стрелял Ан…енко. „Духи“ этого нам не забудут обиду. Помяните мое слово. Без жертв не обойдемся».
Холодом веяло от этих слов. Финиш войны был прейдет скоро. Но не было человека, кто знал, каким он будет, данный финиш. Люди старались о нем не думать.
Как-то раз поздним вечером собрались офицеры в ком нате Ушакова. Выпивали крепкий грузинский чай, хрустели сахаром и печеньем, курили неприятный табак. Сизые медузы дыма медлительно плавали в спертом воздухе. Потрескивали сырые поленья в печке. В углу шипела рация. Комбат лежал на койке, свернувшись кольцом.
– У Ан..енко, – сообщил он, приподнявшись на локте, – руки по плечи в крови. И просто так это ему не сойдет. Я-я н-не разрешу. Его к ордену представили, толкают в Академию Генштаба. В случае, если такие будут нами руководить, лучше уж армию распустить. Что за пример они подают молодежи?! Вот Славка Адлюков – юноша хороший, дельный лейтенант. А армию решил покинуть. Жалко так как…
– Остынь, комбат, остынь, – прервал его полковник Ляшенко.
– Не са-сабираюсь, – сообщил Ушаков, сокрушая встречный подполковничий взор. – В то время, когда на протяжении последних боевых стало известно о расстрелах, я сказал об этом главе оперативной группы Якубовскому, особистам, полковнику Востротину…
– Востротину вы рассказали об Ан…енко? – не осознал я.
– Н-нет, – ответил Ушаков, – Востротину я сказал о действиях его десантников – они так как также порезвились на протяжении операции.
– Востротин принял меры? – задал вопрос я.
– Это меня не касается. Я сообщил ему об этом как коммунист коммунисту. Пускай он сам разбирается. Мы с ним по работе не связаны… К-также , я счел нужным сказать наверх не только о том, что тут учинил Ан…енко, но и о том, что он склонен к стяжательству в сверхкрупных размерах.
Кроме того п-по местным масштабам. Понятное дело, Ан…енко определил об этом. Начал цепляться ко мне по различным мелочам.
Но мне не привыкать.
Ушаков скупо улыбнулся. Закурил.
За окном так же, как и прежде мело. Ветер, срывая снег с гор, бросал его в отечественную заставу. Пригоршни ледяной муки со звоном ударялись о камни.
– Перед тем как уйти с комполка на пост замкомдива, – продолжал комбат, – Ан…енко организовал сбор средств с офицеров и прапорщиков части себе на презент. Так сообщить, любимому начальнику от любящих подчиненных. Все это может подтвердить замполит второго батальона капитан Шавлай. Деньги были собраны и переданы в штаб полка. На них приобрели видеомагнитофон и подарили Ан…енко. Он данный «видик» перепродал, сильно спекульнув.
Словом, Ш-Шавлай через чур много знал о д-деятельности Ан…енко. И это ему чуть было не стоило судьбе.
– Жизни?? – переспросил я.
– Конкретно – ж-изни… За пятнадцать мин. до начала операции 23 января полковник Ан…енко приказал капитану Шавлаю проехать по автостраде на одном чахлом БТРе – а у нас в целях безопасности принято ездить как минимум на двух автомобилях – и проверить о-обстановку. Шавлай задал вопрос:
«Как же я отправлюсь на одном?!» – «Ты замполит, – ответил Ан…енко, – ты обязан ехать и поболтать с людьми»… В то время, когда Шавлай возвратился, чудесным образом оставшись в живых, ан…енко, как говорят, был весьма н-обижен.
– Да, – увидел один из офицеров, – выжив, Шавлай здорово досадил полковнику.
– У него, – сообщил второй, – была привычка: заметит на дороге воина, остановит его, прикажет: «А ну продемонстрируй, что в карманах!» В случае, если в том месте обнаруживалось больше пятидесяти чеков, ан…енко забирал их себе, и взять деньги обратно было нереально. В целях страховки он запасся хорошим оправданием: дескать, у воина не может быть больше пятидесяти чеков. А вдруг имеется, значит, наворовал… Не подкопаешься.
XXV
За дверью послышались шумные, уверенные шаги. Она с треском распахнулась.
На пороге стоял полковник ан…енко. Резким перемещением руки он смахнул иней с усов.
Из-за его плеча показалось смуглое лицо начальника штаба дивизии полковника Д. Раздался громкий женский хохот.
– Мальчики, – игриво сообщила дама, просунув голову в дверь, – вот и мы. Не ожидали?
Она также была одета в военную форму. Из-под ее вязаной шерстяной шапочки выбивались пряди ярких волос.
В комнате непривычно запахло духами Все встали с коек. В воздухе застыло неловкое молчание. Комбат стоял, переминаясь с нога на ногу. Он был без ботинок. В одних шерстяных носках неотёсанной вязки. ан…енко прошел к столу, снял трубку. Зажав ее щекой и плечом, наблюдал на часы. Секунд десять ожидал связи.
– Слушаю!! «Перевал»? «Перевал», дай «Курьера»! – закричал он. – Как в том месте на 42-й? Отлично, доложите через десять мин.…
Расстегнув ворот бушлата, ан…енко устало опустился на ушаковскую койку.
– Организуй чай, – обратился он к Ушакову, дырявя глазами дощатый пол, – и закуску. Да стремительнее.
Дама и Д. сели рядом с ним.
– Тепло у вас! – улыбнулся Д. и потер руки.
– Комбатушка! – подмигнула Ушакову дама. – Что же ты тянешь с чаем? Видишь, намерзлись мы. С дороги. Устали.
Ушаков надел ботинки и вышел из помещения. Я услышал его сиплый голос из-за стены: он что-то сказал начальнику минометной батареи лейтенанту Климову. Через пара мин. комбат возвратился.
– на данный момент будет вам чай, – сообщил он, пряча глаза.
– Вот и умничка! – захохотала дама.
Не считая нее, ан…енко, Д. и комбата, в помещении остались замкомполка Ляшенко и я. Все остальные вышли в ту 60 секунд, в то время, когда ан…енко связывался с «Курьером».
Снова затрещал телефон, ан…енко, сняв трубку, без звучно выслушал доклад.
Ушаков сел на мою койку. Дотянувшись из тумбочки 12-й номер издания «молодость» за 88-й год, принялся просматривать. Я вытащил пачку сигарет. Закурил.
В помещение вошел лейтенант Климов с полотенцем, чайником и шестью железными кружками в руках.
Он поставил их на приземистый столик между двумя койками, наполнил каждую до краев крепчайшим чаем. Стёрши капли с поверхности стола, Климов вышел. Позже снова возвратился – принес миску душистого жирного плова из остатков и тушёнки риса.
Я старался не наблюдать Климову в глаза: было неудобно оттого, что лейтенант превратился в официанта. Да и сам Климов наблюдал в пол.
– Комбатушка! – позвала дама. – А, комбатушка-а…
– Что вам? – задал вопрос Ушаков, не отрывая глаз от издания.
– Комбатушка, что ты в том месте просматриваешь? – Она умело вскинула ногу на ногу.
– Вам обязательно надобно знать?
– Какой, но, хмурый, неприветливый сейчас комбат, – сообщила она с легкой обидой, рассматривая тлевший кончик сигареты.
– А и действительно, – задал вопрос дружелюбно направляться., – чего ж в том месте увлекательного в твоем издании, что ты все смотришь в него да смотришь, аж не оторвешься. Тут, осознаёшь, дама прекрасная сиди г, а ты – ноль внимания. Нехорошо-о!
– Я просматриваю, – сообщил Ушаков, стараясь сказать как возможно спокойнее, – отрывок из нити Антона Антонова-Овсеенко «Берия».
– И что же, – задала вопрос дама, затушив окурок с окровавленным фильтром в безлюдной консервной банке, – пишет данный ваш Фсеенко?
– Про сталинскую мафию, – ответил Ушаков. – Могу зачитать.
– Просматривай – да и то веселей будет, – сообщил Д. и недоверчиво улыбнулся, поглядев на Ан…енко.
Упершись спиной в стенке, а взором в комбата, Ан…енко закинул руки за голову. Он курил, перебрасывая сигаретку из одного уголка рта в второй.
– «…Каждый клан, – начал просматривать Ушаков, – п-предполагает наличие родственных связей. Их не было ни в лагере Берии-Маленкова, ни в г-группе Жданова. Любой клан действовал на здоровой базе бандитского братства, в то время, когда сообщников объединяют единая цель и неспециализированная опасность смерти от руки соперника…». Ч-просматривать дальше либо не желаете?
– Не нужно, – властно махнул рукой Ан…енко. – Распустили прессу – пишут, что желают. Всю отечественную историю дерьмом облили. Ничего святого не осталось. Мерзость целая. – Он враждебно взглянуть в отечественную с комбатом сторону.
– И верно сделали, – сообщил Ушаков, отрывая глаза от страницы и парируя мутный взор полковника, – что сняли засов со рта прессы. В противном случае мафия будет процветать.
– А что, – вмешался Д., – на данный момент, в то время, когда про мафию стали писать в каждой газетенке, ее разве поубавилось? Меньше ее на данный момент, чем во времена безгласия?!
– Нет, – процедил комбат, – не меньше. И з-знаете по какой причине?
– По какой причине? – переспросил Д.
– В силу того, что, – ответил Ушаков, – мафия пробралась везде. Она сидит кроме того в данной к-помещению.
Где-то за горой пара раз кашлянула безоткатка. Д. нервным перемещением руки схватил со стола кубик сахара.
Бросив его в рот, пара раз звучно хрустнул.
– Это какая же мафия? – задал вопрос он. – Поясни-ка!
– А т-такая! – огрызнулся комбат, вскакивая с койки.
В этот самый момент он сбивчиво, заикаясь, поведал про афганские КамАЗы, каковые ходили в Панджшер в сопровождении БТР № 209 и БМП без номера, место постоянной дислокации которых – КП полковника А.
– В Панджшер, к Ахмад Шаху, – хрипло выкрикивал комбат, – ма-автомобили шли доверху загруженные, обратно же возвращались п-порожняком. А один КамАЗ А, разрешил войти на б-бакшиш[43]старшему главе…
– Товарищ полковник, – Д. оборвал Ушакова, бешено вращая глазами, – вы только что всем нам нанесли оскорбление! Ваши обвинения беспочвенны! А потому, товарищ полковник, срочно выдь из этого! Срочно! Ты меня осознал?!
– П-п-осознал… – Ушаков махнул рукой, схватил «молодость» и вышел из помещения, хлопнув дверью.
В комнате снова установилась густая тишина. Полковник Ляшенко курил сигарету за сигаретой. Д. зачем-то .развязал шнурок на ботинке, а позже снова завязал.
Ан…енко потянулся, хрустнув лопатками.
– Понимаете, – сообщила мне, нарушив молчание, дама, – а отечественный комбатушка контуженный. И в психушке неоднократно сидел. Нервы у него сдали. Но мы так как об этом никому не поведаем, правда так как?
Она ласково улыбнулась, чуть опустив ресницы на глаза.
– Одно слово – псих! – мрачно, практически про себя сообщил .Ан…енко. – Полковника А, обвиняет в грабежах, меня – в расстреле мирных… Псих. Хорошо, хватит о нем – довольно много ему чести… Я вот только что из Термеза возвратился. Ездил наблюдать, что в том месте за город ожидает дивизию. Заодно с братом повидался.
Д. стучал пальцами по табурету.
Ан…енко нагнулся и дотянулся из сумки батон колбасы, виски, пара бутылок пива и копченую рыбу.
– В термезских озерах, – он чуть улыбнулся уголком рта, – прекрасные лещи. Вот пересечем границу, приглашу вас на рыбалку.
– Благодарю, – сообщил я, – Осознаёте, – Ан…енко принялся разрезать рыбину на пара равных кусков, – такие психи, как данный комбат, пробуют сейчас из меня сделать козла отпущения, эдакого советского лейтенанта Колли. А какой Колли преступник?!
На войне или ты убиваешь, или – тебя. Другого не дано…
Ан…енко налил в кружки пиво. Сдул со своей пену. Д. взглянул через рыбью чешуйку на электрическую лампочку.
– Красота! – улыбнулся он.
– Вот Ушаков, – продолжал по окончании недолгой паузы Ан…енко, – на протяжении последней операции не бил по кишлакам. А это правонарушение. В силу того, что на его участке «духи» смогут в любую секунду без риска для себя открыть огонь по нашим колоннам.
Он осушил кружку до дна. Стряхнул желтые капельки с усов.
Алые женские ногти впивались в жирное рыбье мясо.
– А что мне было делать, – задал вопрос сам себя Ан…енко, – в то время, когда все они из кишлака начали спускаться вниз к нашей заставе? Откуда я знал, кто в том месте скрывается под чадрой?! Так как то свободно могли быть переодевшиеся в женское платье «духи». Они подошли бы прикасаясь к заставе и всех отечественных перестреляли, выбили бы всех до единого. Солдатики и пискнуть бы опоздали. Так что я должен был открыть огонь. Действительно, сперва я все-таки дал очередь поверх голов. Но они спускались . У меня не оставалось выбора… Кстати, приказ был – стрелять. И я делал приказ. А комбат Ушаков – нет! В случае, если «духи» укроются в зоне ответственности его батальона и начнут лупить по отечественному арьергарду, виноват будет Ушаков, и никто больше! Он совершил правонарушение: тут не может быть никаких сомнений.
Я пристально взглянуть в глаза Ан…енко. Он был надежно прикрыт непроницаемой броней благих намерений.
– Вот сообщите, – Ан…енко встретил мой взор, чуть прищурив глаза, – что ответственнее для советского начальника: стереть с лица земли «духов» и вместе с ними мало мирных, но наряду с этим спасти собственных солдат, либо же показать пассивность и допустить уничтожение отечественной, советской заставы? Думаю, любой офицер в здравом уме изберет первый вариант. А позже – разве они пощадили Юрасова? За него нужно было отомстить. Хорошо… Святых больше нет и, по всей видимости, уже не будет. Выпьем за все хорошее.
Не редкость лак, на котором не остается царапин – хоть гвоздем скреби. Похоже, Ан…енко был покрыт таким лаком.
– Ой, мальчишки! – внезапно вскрикнула дама, и легкая скорбь прикоснулась ее ухмылку. – А что же вы станете делать, в то время, когда кончится война? Что вы станете делать, в то время, когда возвратитесь? Что вы, мои любимые, станете делать без войны? Без Афганистана? Бедные вы мои, бедные…
– Выпьем за Академию Генштаба! – внес предложение Д. и, обняв Ан…енко, поцеловал его в губы.
Дама протянула руку и включила радиоприемник на столе. Раздался далекий голос Софии Ротару. Мечтательно прислушиваясь, Ан…енко сообщил:
– У Софии началась вторая юность. Она налилась соком зрелости.
– В самый бы раз а? – подмигнул мне Д. и сделал перемещение руками, повторяя изгиб женских бедер.
– А вот Гурченко, – чуть поразмыслив, с печалью в голосе проговорил Ан…енко, – начала сдавать.
– Ой, мальчишки! – всплеснула руками дама, очевидно обиженная тем новым направлением, в каком шел разговор. – Неужто в Термезе снова будет холодно?
– Не опасайся, – успокоил ее Д., – нам с тобой будет тепло.
– А также жарко, – уточнил Ан…енко.
– Давайте выпьем за любимых дам! – практически выкрикнул Д. Глаза его блистали. – Выпиваем стоя!
Он зажал стаканчик между левой ребром и щекой правой ладони, отставив локоть. Сделал резкое перемещение, и стаканчик, пара раз повернувшись около собственной оси, был у самого рта. Д. быстро запрокинул голову и осушил его, чуть притопнув ногой.
Постучавшись в дверь, вошел начальник минометной батареи. Собрав со стола нечистую посуду, он без звучно провалился сквозь землю.
Проводив его тяжелым взором, Ан…енко сообщил:
– Вот мое семейство. – И протянул мне детей и цветную фотографию жены.
То была на уникальность прекрасная семья. Я желал сообщить об этом Ан…енко. Но внезапно отыскал в памяти 23-е января и промолчал.
– Я сравнительно не так давно ГАЗ-24 приобрел, – зачем-то добавил Ан…енко.
Д. снова прочно обнял его и поцеловал взасос. Позже внезапно, отпрянув, задал вопрос меня:
– Желаете, мы подарим вам видеомагнитофон?
– Благодарю, – ответил я, – надеюсь, что смогу сам когда-нибудь получить на эту штуковину.
– Бедный, но гордый! – захохотал Ан…енко.
– А оружие вы везете к себе? – не унимался Д.
– Я бы и рад, да так как в Хайратоне таможня всех нас перетрясет, – ответил я.
– Бедный, гордый, к тому же и простой! – Д. от души засмеялся.
– Полковник Д. шутить изволит, – сообщил Ан…енко, переместив брови. – Вы совсем правы: в Хайратоне таможня, и лучше не рисковать. Ну, а сейчас имеется суть соснуть минуток триста, а?
XXVI
На следующий сутки я встал рано. Разбудил стеклянный перезвон выстиранного незадолго до, но промерзшего за ночь белья.
– Ух, холодрыга… – издали донесся до слуха мой же голос.
В помещение вбежал Славка Адлюков.
– Ну что, – улыбнулся он, стреляя по сторонам сверкавшими глазами, – ноги в руки – ив горы?
В семь утра предстояло восхождение на высокогорный сторожевой пост «Тюльпан». Как сообщил Ушаков, по большому счету самое последнее восхождение на данной войне.
В то время, когда я побрился, караван уже готовься . Забив портфели дровами, углем, рисом, маслом, табаком и сахаром, снарядами для подствольных гранатометов, миномёта и автоматов мы бережно сложили их у адлюковской помещения.
– Держите между собой д-расстояние не меньше десяти шагов, – напомнил перед выходом Ушаков. – Сапер потопает первым. Караван – в двадцати шагах за ним. Идти в след: не забывать о минах. , если вас обстреляют и потребуется помощь снизу, п-пускайте красную ракету. Ясно?