Коран (по крайней мере в его известных переводах на русский[92]) пугает адом и предписывает опасаться Всевышнего, благодаря чего в богословии Русской цивилизации он не может быть признан в качестве записи Откровения либо богословского трактата, свободного от искажений и наваждений, каковые обусловлены настоящей нравственностью самого Мухаммада либо редакторов, организовавших канонический текст Корана спустя 2 десятилетия по окончании ухода Мухаммада в мир другой.
И к такому отношению к тексту Корана имеется основания в самой истории становления цивилизации исторически настоящего ислама. Вот что информирует И.Л.Климович в собственной монографии “Книга о Коране, его мифологии и происхождении” (Москва, «Политиздат», 1988 г., стр. 63-66, с малыми сокращениями с соблюдением написания цитируемого источника):
Первый халиф[93] Абу-Бекр, возглавивший мусульман по окончании ухода Мухаммада в мир другой в 632 г., поручил составить канонический текст, в будущем названный «Коран», «22?летнему мединцу Зейду ибн Сабиту, перед смертью пророка Мухаммеда состоявшему при нём в качестве писца.
Делая поручение халифа, Зейд, если судить по преданию, собрал и сличил разрозненные записи, делавшиеся им и другими лицами на плоских костях, камнях, коже, пальмовых страницах, на всём, что употреблялось тогда для письма. Помимо этого, он начал записывать рассказы современников Мухаммеда, тех, кто не забывал, сохранил в собственной памяти «откровения Аллаха»[94]. Всё это, заново просмотренное Зейдом и переписанное на отдельных страницах — ас?сухуф, составило первую редакцию Корана, которая поступила в распоряжение управления Халифата при халифах Абу Бекре[95] и Омаре[96], но не переписывалась, не размножалась.
В условиях проходившей в Халифате политической борьбы слух о составлении Зейдом по поручению халифа Абу-Бекра некоего «чтения»[97], Корана, в базу которых кладутся записи «откровений Аллаха», позвал, разумеется, появление и других списков и подобных записей. Но тексты этих записей, как выяснилось, не всегда совпадали. Они расходились между собой и с собранными Зейдом как по составу, последовательности и числу глав, так и по существу, по полноте и смыслу входящих в них сообщений. Потому, что распространение среди мусульман, живших на большой территории, разноречивых перечней — «чтений», которым придавалось религиозное и законодательное значение, могло быть угрожает большими проблемами, в политических заинтересованностях Халифата решено было заменить их одним перечнем, устраивавшим господствующие круги.
(…) С этим предложением (создать общепризнанный текст: отечественное пояснение при цитировании) Осман[98], происходивший из богатого и влиятельного курейшитского (наименование племени: отечественное пояснение при цитировании) рода Омейя, обратился к тому же Зейду ибн Сабиту. Ему и трудившимся под его началом ассистентам из бывших сохабов — соратников пророка Мухаммеда — было поручено подготовить требовавшийся единый текст. Для этого в первую очередь были отобраны все записи «откровений Аллаха», имевшиеся у отдельных лиц. Сличив конфискованные тексты с первой редакцией Корана, подготовленной Зейдом, и приняв либо отвергнув ту либо другую снова взятую запись, составители Корана по приказу халифа стёрли с лица земли все оригиналы насильно либо добровольно собранных текстов.
Полученная в следствии этого новая редакция сейчас уже зейдовско-османовского текста Корана, переписанная в четырёх экземплярах, была разослана в наиболее значимые центры Халифата — Мекку, Дамаск, Куфу и Басру. Данный текст начал считаться каноническим. (…) Зейд ибн Сабит был отмечен ими (его родственниками и Османом, управлявшими государственность) очень щедрым подарком: взял из казны Халифата 100000 дирхемов.
Скоро, но, обнаружилось, что утверждённый халифом Османом (было это в 652 г.: отечественное пояснение при цитировании) текст Корана принимался верующими за настоящий текст далеко не везде, не сходу и отнюдь не всеми[99]. Сожжение же по приказу халифа записей кроме этого не отыскало неспециализированной поддержки[100]. Наоборот, большую огласку взяли тексты, каковые, как выяснилось, удалось сохранить нескольким бывшим соратникам пророка. Сейчас, по окончании сожжения собранных, многие стали проявлять интерес к этим текстам. Характерно наряду с этим, что критика разосланной зейдовско-османовской версии шла, в случае, если прибегнуть к современной терминологии, снизу, из демократических слоёв[101].
Заметной фигурой среди подготовивших собственный текст Корана и осуждавших зейдовско-османовский перечень был Абдаллах ибн Мас’уд (ум. ок. 653), человек незаурядной несгибаемой воли и судьбы. В юные годы он был рабом, пасшим стадо курейшитов, после этого стал мухаджиром[102] и в сражении при Бедре снес саблей голову одному из самые ярых соперников Мухаммеда — курейшиту Абу Джахлю. Он же ценился как узкий умелый «откровений передатчик» и знаток Аллаха хадисов[103], от которого пошло 848 преданий. И не просто так, что данный человек был неугодным в Медине, но так же как и его современник, также сподвижник пророка, Абу Зарр аль-Гифари, высланный из Сирии, а после этого и из Медины за открытое возмущение произволом его наместника и халифа Османа, присвоением ими военной добычи и податей, ростовщичеством[104], приобретением богатых домов и прибыльных садов и стад, раздариванием казны Халифата своим родственникам. Обвиняя приспешников халифа, Абу Зарр, ссылаясь на «откровения Аллаха», давал слово им как и их господам, вечное нахождение в адском пламени.
Характерно, что не только тексты, расходившиеся с официальной зейдовско-османовской редакцией Корана, сохранялись века, но и потомки тех, кто сделал эти записи, кроме того спустя столетия приоткрывали социальные язвы, разъедавшие Халифат в первые десятилетия его существования. Так потомок Ибн Мас’уда, арабский историк Абу-ль-Хасан Али аль-Мас’уди (финиш IX в. — 956 либо 957), которого именуют «Геродотом арабов», писал, что в сутки убийства халифа Османа (656 г.) лишь в его личной казне насчитали 150 тысяч динаров и миллион дирхемов. И это как мы уже отмечали, при нищете большинства населения столицы, города пророка!»
Само собой разумеется, те, кто поддерживает мусульманскую традицию вероучения, снимают все для того чтобы рода упрёки в адрес Зейда и первых халифов по Османа включительно, под управлением которых был создан канонический текст Корана. Однако имеется одно событие, которое не находит освещения в мусульманской традиции и которое разрешает посмотреть с позиций, не характерной мусульманской традиции, на канонический текст Корана в его исторически сложившемся виде:
Сам Мухаммад, честно уверенный в том, что он — Посланник Всевышнего Всевышнего ко всем людям, проповедовал среди собственных соотечественников с 610 по 632 г. Он знал, что то, что он проповедует и характеризует как Откровение, ниспосланное ему от Всевышнего, фиксируется письменно вторыми людьми, среди которых смогут быть как его искренние сподвижники, так и затаившиеся соперники нового вероучения. Он знал из ниспосылаемого ему, что прошлые Откровения единобожия были изолганы людьми, как благодаря недопонимания их смысла, так и по злому умыслу (Коран многократно настаивает на том, что были изолганы вероучения, унаследованные и от Моисея, и от Христа). Он знал, что настанет сутки, в то время, когда он покинет данный мир, благодаря чего не сможет лично объяснять людям по Правде-Истине суть полученного им Откровения.
Но за 22 года проповеди Мухаммад сам не предпринял никаких действий к тому, дабы создать хотя бы один эталонный экземпляр Корана, что он перед уходом в мир другой вручил бы людям, дабы по окончании него данный экземпляр послужил неоспоримо авторитетной базой для тиражирования «священного писания» мусульманской цивилизации.
Изначально, будучи не обученным чтению и письму, он не предпринял упрочнений к тому, дабы лично записать ниспосланное ему Откровение, не смотря на то, что срок в 22 года в полной мере разрешал это сделать.
Мухаммад, как явствует из всего, что о нём известно, был хорошим и умным человеком, что исключает мнение о том, что он сам не имел возможности додуматься о якобы имеющейся необходимости создания эталонного экземпляра «священного писания». Но кроме того в случае, если и высказать предположение, что Мухаммад однако сам не додумался, то Ниспославший откровение Мухаммаду, лёгшее в базу Корана, кроме этого не посчитал нужным надоумить “недогадливого” собственного посланника к тому, дабы тот озаботился созданием неоспоримо авторитетных эталонных экземпляров «священного писания».
Более того, слушавшие проповеди Мухаммада домогались, дабы хартия, содержащая Откровение, была ниспослана с Небес в готовом виде. Удовлетворение их просьбы, казалось бы снабжало неоспоримую аутентичность эталонного экземпляра писания, но им в этом было отказано, с объяснением, что и в этом случае они не уверуют, но заявят «материализацию» книги колдовством[105].
Всё это показывает, что не в «священном Писании» сущность религии как обоюдосторонне направленного осмысленного диалога Бога и живого человека живого.
В случае, если же взглянуть, чем был озабочен Мухаммад при жизни, так это тем, дабы все люди были в искреннем ладу с Всевышним по совести, что обеспечило бы и лад между всеми ними в обществе. Он был обеспокоен тем, дабы любой поддерживал в себе самом осознанную сокровенную обоюдосторонне направленную сообщение, диалог с Всевышним. Он учил собственных современников этому так, как это имело место в его собственной жизни.
И потому, что все мы посланники Божии друг к другу, исходя из этого Вероучение из уст Мухаммада — вправду Откровение, о ниспослании которого он молил Всевышнего прежде, чем начал собственную проповедническую миссию. Но оно так вольно от искажений и наваждений — как свободна была от них нравственно обусловленная психологическая деятельность самого Мухаммада, честно стремившегося быть в ладу с Всевышним и привести в лад с Всевышним остальных людей, но остававшегося наряду с этим сыном собственной эры, и потому бывшего в чём-то ограниченным её спецификой.
И Всевышний отвечал Мухаммаду в соответствии со смыслом его молитв, как и всякому, кто обращается к Всевышнему. И он был водительствуем Всевышним сообразно его подчинённости помыслов и реальной нравственности и поведения его совести. Но в собственную эру, в собственном народе Мухаммад был единственным, кто смог принять и осуществить миссию наместничества Божиего на Земле и посланничества Божиего ко всем вторыми людям, дав тем самым начало формированию одной из региональных цивилизаций Почвы. И это — сокровенное между Мухаммадом и Богом совершенно верно так же, как оно сокровенно между каждым человеком и Богом.
Но эта же возможность к осмысленному диалогу по жизни и совести с Всевышним открыта перед всеми без исключения людьми: об этом информирует Коран каждому, кто просматривает его как послание, обращённое лично к нему.
Но не все мы готовимся к тому, дабы быть талантливыми сообщить окружающим что-либо нужное для них самих и их потомков: практически всем — благодаря того образа судьбы, которому они подчинились, — сообщить нечего; то же, что изрёк Мухаммад, дало начало и определяет судьбу одной из региональных цивилизаций планеты уже более 1300 лет, и в случае, если в унаследованном через него имеется неточности, обусловленные тем, что Мухаммад был не свободен от духа его эры, то вина за воспроизведение и тиражирование этих неточностей во многих поколениях, лежит на тех, кто почитает себя мусульманами. Мухаммад сделал всё, что было в пределах его возможностей для того, чтобы люди стали человеками.
И в случае, если все мы по предопределению Более — посланники Божии одни к вторыми, то человечество не имеет необходимости в «священных писаниях», но имеет необходимость в безбоязненной судьбе по совести с верой и доверием Всевышнему.
Соответственно этому о «священных писаниях» религиозных культов в Коране сообщается:
«Для всякого предела — собственное Писание. Стирает Всевышний, что хочет, и утверждает; у Него — мать книги» (Коран, 13:38, 39). И сам Коран много раз характеризуется как напоминание (в частности, суры 15:9; 38:1; 43:4; 73:19; 74:34, 50, 54; 80:11).
Из чего можно понять, что «священные писания», на которых основаны исторически настоящие религиозные культы, в истории подобны записной книжке с телефонами и адресами в кармане человека, к которой человек обращается лишь тогда, в то время, когда ему направляться отыскать в памяти то, что он забыл. В случае, если его память легкодоступна, то он в полной мере может обойтись без записной книжки, не превращая её в предмет собственной особенной заботы. Но для многих утратить записную книжку — значит утратить себя в нашем мире, потому, что с её утратой оборвутся многие связи с другими людьми, и многие связи оборвутся необратимо.
Так же и в культуре всякого многонационального человечества и национального общества: живая религия — двустороннее осмысленное общение живых Бога и людей живого по совести. «Священное писание» в этом общении Бога и людей — далеко не основное, потому что оно, в первую очередь, — напоминание о необходимости пребывать в живой религии для тех, кто не вошёл в неё по каким-то их личностным обстоятельствам. Но в случае, если писания, возведённые в ранг священных, изолганы, как об этом даёт предупреждение Коран многократно, то, приняв и придерживаясь их в качестве неусомнительной базы вероучения, заглушая голос совести в угоду записанному в них, нереально получить религию — общение с Всевышним живым в единстве эмоционального и смыслового строя души человека.
Возглавившие Халифат воспреемники наследия Мухаммада не осознали религии и этого смысла веры, благодаря чего и были обеспокоены созданием эталонного экземпляра «священного писания», на базе которого они сами, а позже и их преемники имели возможность бы программировать психику подданных[106]. Им было чуждо и неприятно дело распространения живой веры людей Всевышнему живому по совести, в которой все люди без исключения — посланники Божии один к вторым, а слова каждого к вторым должны быть сообразны миропониманию этих «вторых» и сообразны событиям.
Создание же «эталонного экземпляра» писания, возведённого в ранг священного, не разрешает неприятности единообразного понимания смысла жизни обществами и людьми в целом, потому, что одинаковые слова кроме того в одно да и то же время различные люди знают по-различному, что обусловлено их нравственностью, навыками и знаниями, личностной культурой психологической деятельности (в первую очередь, культурой и культурой чувств интеллектуально-рассудочной деятельности); и соответственно одинаковый человек, по мере собственного развития (и и деградации, если он идёт по этому пути) уходит от прошлого собственного понимания одних и тех же слов. И об одном и том же одинаковый человек различным людям говорит пара по-различному, соотносясь с их настроением и миропониманием, и собственные мысли для себя самого в различные периоды собственной жизни он высказывает по-различному, исходя из собственной реально изменяющихся с течением судьбы нравственности, освоенных им неформализованных навыков и знаний. Соответственно этим изюминкам выражения смысла в членораздельной речи и извлечения смысла из неё, хадис, гласящий: «Чтобы стать лжецом, человеку достаточно лишь передать дальше всё то, что он услышит», — владеет более широким и глубоким смыслом, нежели суть того контекста, в котором он приведён в цитированном источнике[107].
И в случае, если по существу, то создатели канонического текста Корана стали первыми извратителями той религии и веры, которым учил богослов-Мухаммад делами собственной жизни честно, допустимо в чём-то и ошибаясь[108]. Это так, кроме того в том случае, если бы воспроизведённая ими редакция воображала бы собой только полное собрание стенограмм всего того, что было сказано Мухаммадом и охарактеризовано им как Откровение, без каких-либо посторонних добавлений и изъятий, обусловленных жаждой удовлетворить политическим потребностям нарождающейся “элиты” мусульманской цивилизации.
И в одном нюансе обвинения, выдвигаемые против создателей зейдовско-османовской редакции Корана неоспоримы: суры-главы Корана приведены ими не в той последовательности, в которой они раскрывались Мухаммаду. Заберите любую книгу и переставьте местами её главы: вы получите повествование или с совсем иным смыслом, или затрудните читателю, что не знает подлинной последовательности глав, постижение её смысла.
Мы вычисляем нужным сопроводить сообщённое словами Имама Хомейни, потому, что, как заметил в собственных записных книжках историк В.О.Ключевский, «мы значительно более научаемся истории, замечая настоящее, чем осознали настоящее, изучая историю. Следовало бы напротив»[109].
Собственный завещание — напутствие не лицемерно верующим мусульманам — имам Рухолла Мусави Хомейни завершает словами:
«1. на данный момент, в то время, когда я жив, мне приписываются кое-какие заявления, которых не было в конечном итоге. И, быть может, что по окончании моей смерти их количество будет возрастать. Исходя из этого я заявляю, что всё, что приписывалось либо будет приписываться мне, не есть точным, за исключением того, что сообщено моим голосом либо записано моим почерком, либо заверено моей подписью, либо сообщённое мною удостоверено экспертами по телевидению Исламской Республики.
2. Кое-какие ещё при моей судьбы утверждают, что они писали заявления и мои выступления. Я категорически отрицаю эти утверждения. До сих пор никто не считая меня не готовил моих выступлений.
3. (…)[110]
4. На протяжении борьбы и революции я хвалил некоторых лиц, каковые притворством и лицемерием выдавали себя приверженцами Ислама[111]. Но позже я осознал, что они собственной хитростью одурачили меня. Эти похвалы были сделаны тогда, в то время, когда они выдавали себя преданными приверженцами Исламской Республики. И не нужно неправильно истолковывать это. О Каждом человеке нужно делать выводы по тому, каков он на данный момент» (Завещание, стр. 56. По тексту издания Свободного Информационного Центра «Тавхид», Москва, без года издания, ISBN 5-87298-127-9).
И нужно осознавать, что и во времена Мухаммада были люди, каковые при его судьбы приписывали ему поступки и те высказывания, которых он не совершал; а тем более были и такие, кто стал на данный путь по окончании его ухода в мир другой. И были те, кто утверждал, что Мухаммад проповедует с чужих слов, и отрицание для того чтобы рода утверждений зафиксированы в Коране. И раскол по окончании ухода Мухаммада в мир другой среди его сподвижников, которых он хвалил при жизни, это не выдумки, а действительность, зафиксированная в исторических хрониках мусульманской региональной цивилизации, и лишь данные об этом расколе привёл И.Л.Климович в цитированной нами книге.
И как показывает завещание Хомейни, история повторяется. Но не эти последние слова — основное в его завещании. Вот, что пишет Хомейни в предисловии к собственному завещанию, подводя в истории результат эре веры, обусловленной текстуально, а не совестью всех и каждого:
«деспотические правители и Себялюбцы применяли священную книгу (Коран) для антикоранических властей[112]. Под различными предлогами и путём заблаговременно спланированных заговоров они убрали подлинных толкователей Корана, тех, кто познакомился с истиной, почерпнутой в Коране от Пророка… (…) Они заложили фундамент для искажения Книги, Божественной Сунны и религии[113]. И дело дошло до того, что делается стыдно от одного упоминания всего этого. И чем больше ширились эти базы, тем больше становилось всяких искажений и извращений, пока Священный Коран, что был ниспослан Господом Всевышним Мухаммеду в его полном прозрении для объединения и улучшения человечества не только мусульман, но и всей людской семьи, для того, чтобы привести человечество в состояние, которое оно должно достигнуть, спасти этого носителя божественных качеств от деспотичных правителей и сатаны, установить справедливость в мире и передать власть в руки безукоризненных духовных правителей, дабы те передали её хорошим людям; был вытеснен из судьбы, как словно бы он и не имел назначения Наставления.
Дело дошло до того, что в руках продажных правительства и порочных ахундов, каковые были хуже деспотичных правителей, Священный Коран употреблялся как инструмент для насаждения насилия, жестокости и коррупции и врагов и оправдания угнетателей Господа.
К сожалению, в руках неприятелей, готовящих заговоры, и в руках неискушенных друзей, Коран, книга, призванная определять судьбы, не употреблялась и не употребляется нигде, не считая как на поминках и кладбищах. То, что призвано быть средством объединения мусульман и всего человечества и будет Книгой нашей жизни, превратилось в орудие раскола либо по большому счету ушло из повседневной судьбы» (Завещание. Предисловие, стр. 4, 5. По тексту издания Свободного Информационного Центра «Тавхид», Москва, без года издания, ISBN 5-87298-127-9).
Это свидетельство одного из самые чистосердечных начальников мусульман о том, что мусульманская цивилизация более чем за 1300 лет не осуществила кроме того того минимума благодетельности, что зафиксирован в каноническом тексте Корана.
Но сверх того, это и признание факта, что под управлением Хомейни в течение срока отпущенной ему жизни мусульманская культура в Иране не смогла сойти с пути деградации и выйти из тупика на путь бескризисного развития в Богодержавии.
И как продемонстрировало течение событий в жизни Ирана по окончании смерти Хомейни, данный кризис не может быть преодолён на базе попытки утверждения какой-либо одной традиции толкования писания, признаваемого священным, и споров о том, какие конкретно его толкования и толкователи являются подлинными, а какие конкретно фальшивыми.
Дело в том, что в писании более либо менее точно выражено богословие по совести давешней эры, с её задачами и проблемами, разрешение которых было начато под управлением Мухаммада на базе безусловной веры по совести его самого и его ближайших сподвижников. С уходом же Мухаммада в мир другой безусловную веру Всевышнему потеряла сперва правящая вершина, у которой благодаря этого появилась необходимость в «священном тексте», и она породила зейдовско-османовскую редакцию Корана. Позже веру по совести Всевышнему понемногу, по мере того как в ней побеждала вера в ритуал и писание, потеряла и мусульманская цивилизация в целом, за исключением немногих личностей.
В догматизации Правды-Истины имеют потребность богоотступники. Но эта потребность неосуществима, потому что истина, став бессовестно неусомнительной верой, вводит в заблуждение.
Обстоятельство этого в том, что Правда-Истина бесконечна в силу беспредельности Судьбы, а истина — конкретна и ограничена в собственном выражении, которому постоянно сопутствует некоторый неспециализированный контекст событий беспредельно разнообразной Жизни. Подтверждение данной причинно-следственной обусловленности, имеющей место в течении всей истории цивилизации, но уже в современности, кроме этого находим в завещании Хомейни:
«Сейчас сатанинские великие державы, через отошедшие от исламского учения режимы, каковые лгут, причисляя себя к Исламу, занялись изданием Корана, применяя это в собственных дьявольских целях и для уничтожения Корана[114].
Такие Кораны печатают прекрасным шрифтом и распространяют по всему свету. И таковой дьявольской уловкой вытесняют Коран из нашей жизни. Все мы видели Коран, что издал Мохамед Реза-Хан Пехлеви. Кое-кто обманулся на данный счёт а также кое-какие из духовенства, не осознавая целей Ислама[115], стали возносить ему хвалу.
Мы видим, что король Фахад[116] ежегодно расходует солидную часть народного достояния на печатание Священного Корана и финансирование пропаганды антикоранических целей. Как он распространяет полное предрассудков учение ваххабитов, склоняет несведущие народы на сторону сверхдержав и применяет священный Коран и Ислам для уничтожения того же Ислама и Корана[117]» (Завещание. Предисловие, стр. 5. По тексту издания Свободного Информационного Центра «Тавхид», Москва, без года издания, ISBN 5-87298-127-9).
И время, прошедшее по окончании ухода Хомейни в мир другой, продемонстрировало, что иранское общество не имеет возможности преодолеть неопределённость: строить ли собственное будущее по примеру западного «гражданского общества», или на базе канонической письменно зафиксированной мусульманской традиции, не отступая от неё ни в чём.
И оба варианта пути не ведут к исчерпанию кризиса, в силу того, что оба варианта исключают переход к господству человечного строя психики, как то предусмотрено Откровением Мухаммаду, отыскавшем ограниченное культурой того времени выражение в исторически настоящем тексте Корана.
В завещании Хомейни имеется обеспокоенность будущим и надежда на то, что потомки смогут последовать Правде-Истине и преодолеют кризис. И не смотря на то, что в конце собственного завещания Хомейни — один из самые достойных хорошей памяти людей ХХ века — пишет: «Мой завет всем: не забывая о Всевышнем, поднимитесь на путь самопознания, независимости и самообеспеченности во всём», — но нет у него понимания того, что:
- затяжной многовековой кризис мусульманской региональной цивилизации (частично взаимно положенной в Русскую региональную цивилизацию) обусловлен принятием в 652 году канонического текста Корана, культ которого более 1300 лет подменяет собой живую веру Всевышнему в осмысленном обоюдосторонне направленном диалоге Бога и верующего человека, которую Мухаммад нёс в себе и которой учил при жизни собственных современников;
- завет, высказанный самим Хомейни: «не забывая о Всевышнем, подняться на путь самопознания», — свидетельствует предложение всем:
O во-первых, обратиться к Всевышнему по совести;
O во-вторых, прекратить отгораживаться от Всевышнего 114?тью сурами суннитской (зейдовско-османовской) редакции Корана, также как и 115?тью сурами шиитской редакции;
O в-третьих, не делать из Корана собственного рода «танк», уединившись за бронёй которого с собственной трусостью, возможно “смело” ехать по судьбе, подавляя всё около его вправду изумительной мощью, назначение которой, но, не подавлять и порабощать, а раскрепощать и преображать.
Последние три утверждения — не предложение вычеркнуть Коран из культуры, стереть с лица земли либо предать забвению все его экземпляры; и тем более не предложение отбросить всё то хорошее, что призывает воплотить в повседневную судьбу Всевышний в Откровении Мухаммаду, лёгшем в базу Корана. Это предложение осознать суть сообщённого в самом Коране и последовать этому смыслу без страхов по совести:
«Если бы море сделалось чернилами для написания слов Господа моего, то иссякло бы море раньше, чем иссякли бы слова Господа моего, даже если бы Мы добавили ещё одно подобное ему море» (Коран, 18:109, на базе переводов И.Ю.Крачковского и М.-Н.О. Османова).
Иными словами, никакое писание, никакой текст не имеет возможности вместить в себя практически безгранично Жизнь во всей её полноте, детальности и разнообразии. Но восприятие полноты, разнообразия и детальности Судьбы доступно человеку конкретно, если он по совести устремлён к тому, дабы пребывать в ладу с Всевышним без конца. И Сейчас, как и в любой момент, преодоление всякого кризиса допустимо лишь на базе обретения свободной от страхов безусловной веры Всевышнему по совести. Фактически об этом слова Христа, передаваемые новозаветными текстами: «Лицемеры! лице неба и земли распознавать можете, как же времени этого не определите?Для чего же вы и ПО САМИМ СЕБЕ не судите, чему быть дoлжно?» (Лука, 12:56, 57). И у него же даётся объяснение:«Потому что Царствие Божие вовнутрь вас имеется» (Лука, 17:21).
Но направляться признать, что без оглядки на все сложные перипетии при создании эталонной редакции Корана во время первого двадцатилетия по окончании ухода Мухаммада в мир другой; без оглядки на несогласие с канонической редакцией среди них и сподвижников Мухаммада — в Коране в его исторически сложившемся виде в вопросах вероучения, на котором строится религия как сокровенная сообщение души человека с Всевышним, всё определённо и нет взаимно исключающих утверждений и взаимоисключающих двусмысленностей[118], как это имеет место в Библии.
Не обращая внимания на то, что канонический текст Корана был отредактирован по заказу уклонившейся от праведности вершины Халифата, и кое-какие сподвижники Мухаммада сразу же выступили против этого канона, социологическая теория, выраженная в нём, однако ориентирована на построение внутренне бесконфликтной совокупности взаимоотношений в глобальном многонациональном обществе.
База этого — уход всех и каждого от животного строя психики во всех его разновидностях к иному строю психики. Но эта теория возможно воплощена в судьбу лишь на базе безусловной веры Всевышнему, а не в следствии культового поклонения молитвенному коврику множества зомби, чем стал Ислам для большинства мусульман.
Строй психики, на что целеустремляет Коран каждого, кто просматривает его по совести как послание, направленное ему лично, в случае, если и не есть в полной мере человечным, благодаря искажения сокровенной религии Бога и человека культивируемым страхом перед геенной и Богом, то однако он — самый близкий к человечному строю психики[119]. Во вполне[120] человечном строе психики — и это отличает его от человечного в понимании на базе Корана — нет и не может быть места каким бы то ни было страхам; а тем более человек должен быть свободен от страхов перед Всевышним, дарующим Любовь всем, кто честно отдаёт себя Ему в устремлении к ладу с Ним в помыслах и в делах собственных.
Но в тех качествах судьбы, где властвуют страхи, — нет места целостности и полноте Любви. Страхи, в случае, если и не ликвидируют Любовь из судьбы абсолютно, то не дают места проявлению её полноты, делая её проявления ущербными, прерывистыми во времени либо извращая их.
Эта стратегия перехода общества к господству человечного строя психики, воспринятая Мухаммадом в Откровении, выходила за пределы понимания клиентов канонической редакции Корана; выходила и выходит за пределы понимания большинства, почитающих себя несложными правоверным мусульманами; тем более выходит она за пределы понимания самые крутых «исламских фундаменталистов»; выходит она и за пределы понимания большинства осуждающих Откровение, лёгшее в базу Корана.
Но эта стратегия и имеется то, что владеет непреходящей значимостью для нынешней глобальной цивилизации, и потому она не может быть отвергнута независимо от того, как религиозно-исторически реально появился текст, узнаваемый сейчас как Коран.