Прошлое обсуждение касалось лишь верхней части политических организаций. Но в полной мере разумеется, что во всех обществах существует слой ниже этого уровня, другими словами слой всех остальных граждан. А также среди самих граждан юридически и практически существуют различные страты изменяющихся степеней, ответственности и привилегий. на данный момент нам нужно будет вернуться к анализу вертикальной диспозиции и профиля целостной политической организации снизу доверху.
Догадка исчезновения политической стратификации и политического неравенства. Преобладающее мнение экспертов содержится в признании постоянной тенденции к исчезновению политического неравенства. В соответствии с этому представлению, с течением времени политический конус уплощается, а последовательность его слов и вовсе исчезает. Так как противоположная тенденция сейчас фактически никем без шуток не поддерживается, мы исходя из этого можем сконцентрировать отечественное внимание на этом мнении, обычном для политической мысли XVIII—XX столетий. При первом приближении догадка думается неоспоримой. Вправду, рабство и крепостное право, иерархия каст и бессчётных феодальных социальных рангов — все это фактически провалилось сквозь землю в этом цивилизованном обществе. Главный лозунг современности: Люди рождены и живут с равными правами (Французская Декларация прав гражданина и человека 1791 года); либо в второй редакции: Мы признаем очевидным, что все люди сотворены равными и наделены создателем базисными неотъемлемыми правами, среди которых право на судьбу, свободу и право на счастье (Американская Декларация независимости 1776 года).
В течение последних столетий мы замечаем громадную волну демократизаций, распространяющуюся по всем континентам. Равенство практически устанавливается до введения закона о равенстве, избирательное право понемногу делается общим, ниспровергаются монархии, уничтожаются юридические отличия и классовые барьеры.
Отменены чрезмерные привилегии мужчин и право лишения дам наследства. Правительство, созданное по воле всевышнего, заменяется правительством, созданным по воле людей. Волна равенства распространяется все дальше и дальше и пробует вытеснить все расовые и национальные отличия, опытные и экономические привилегии. Другими словами, тенденция к политическому равенству за последние два столетия была столь заметной и явной, столь стремительной, что не осталось места для сомнения, а тем более оснований для данной неспециализированной точки зрения1.
Но более близкое изучение неприятности, в особенности если оно основывается не на речевых реакциях, а на реальном поведении и действительных фактах людей, придает обстановке громадную сомнительность. В первую очередь допустим, что волна выравнивания в XIX—XX столетиях была вправду таковой, какой она изображается. Нельзя исключать, что это было всего лишь временным явлением, частью цикла, что будет вытеснен противоположной волной! Касательно этого В. Брайс недвусмысленно утверждал:
Свободные кабинеты министров существовали и в прошлом, но все их попытки править не увенчались успехом. Более успешными всегда были деспотические монархии… Народы, познавшие и чтившие свободу, отрекались от нее, не сожалея, и совсем забывали о ней… Так было в прошлом, а что было, то в полной мере может повториться снова2.
На данный момент внимательный наблюдатель событий может узреть последовательность признаков угрозы народовластия и парламентаризму, политическому равенству, политической свободе и вторым главным ипостасям равенства и демократии. Среди них в первую очередь упомянем угрозу большевизма, коммунизма, нацизма, гипертрофированного социализма, классовой борьбы, ку-клукс-кла-низма, разного рода диктатур и т. д. Те, кто отлично знаком с этими явлениями, не сомневаются относительно природы этих социальных их последствий и движений. Имеется надежда, что в скором времени они станут довольно безвредными. Но успех, которым они располагают в разных социальных государствах, бессчётные Ave, Caesar3 *, с которыми они были встречены интеллектуалами и массами, говорят о том, что корни настоящей народовластии еще весьма не сильный, что желание людей, дабы ими руководили (кроме того у тех, кто изначально не познали рабства), как это произошло в РФ, никоим образом не погибло и еще достаточно очень сильно. К сожалению, не существует обеспечений, что тенденция к политическому равенству не вытеснится противоположной тенденцией. Одно-два столетия — через чур маленький исторический период, дабы возможно было дать безотносительное добро утверждению о наличии какой-либо постоянной тенденции. Но, достаточно об этом.
1 В качестве примера аналогичных оптимистических суждений см.: Hall G. S. Сап the Masses Rule the World // Scientific Monthly. 1914. Vol. 18. P. 456-^66.
2 Bryce J. Modern Democracies. N. Y., 1921. Vol. 2. P. 599; Ср.: Maine H. Popular Government. L., 1886. P. 13 ff., 70 ff., 131.
3 * Здравствуй, Цезарь! (лат.). Приветствие римских гладиаторов, обращенное к императору.
Существуют и другие более веские обстоятельства чтобы усомниться в правильности данной догадки. Они смогут быть совсем ясными, но для этого направляться отбросить всю эту высокомерную фразеологию, часто искажающую реальность. В действительности эта фразеология с соответствующей ей идеологией равенства, народного правления, социализма, демократии, коммунизма, общего избирательного права, политического и экономического права не новы и известны в далеком прошлом, по крайней мере за многие столетия до Рождества’. Точны лишь реальное поведение и реальная ситуация людей. Посмотрим на проблему с данной точки зрения.
Рабство. В случае, если общепринятое мнение правильно и указанная тенденция универсальная, то в истории всех социально-политических организаций мы должны заметить, как рабство, показавшись на ранних ступенях эволюции, понемногу отмирало бы. Правильно ли это утверждение, претендующее на подлинное, универсальное? Конечно же нет! И в первую очередь по причине того, что на самых ранних ступенях истории рабства фактически не существовало. Более того, в течение продолжительного периода, например, истории Китая рабство по большому счету не было известно, за исключением порабощения преступников. Оно обширно распространяется не ранее IV века до нэ. Позднее его много раз отменяли, но оно появлялось снова, в особенности в то время, когда наступал голод. И без того возрождение и исчезновение рабства случалось пара раз кряду2. В долгой истории Китая подобные трансформации никоим образом не подтверждают названную тенденцию. То же возможно сообщить и об эволюции рабства в Греции и Риме. В архаическую эру было мало рабов. К ним относились как к участникам семьи, их статус и достоинство не имели ничего общего с кошмарами рабства более поздних ступеней развития1. С политической эволюцией социально-политических организаций рабство усиливалось как следует и количественно. В Риме оно достигло собственной кульминационной точки только в конце республики (II—I вв. до н. э.), в Греции же — в V—IV столетиях до нэ. В случае, если в последние столетия Греции и истории Рима и отмечается качественное числа смягчение и сокращение рабов рабского законодательства (эдикты Клавдия, Антония и Петрония Пия), то это компенсировалось за счет закрепощения свободных граждан и другими законами, ограничивающими их освобождение (законы Элия Сентия, Фуфия Каниния)4. Взятая в целом, история этих политических сообществ не нужно ожидаемому курсу. Они, не упоминая о вторых организациях, где эволюция рабства была схожей, говорят о том, что упомянутая выше тенденция не была универсальной и обычной для политической эволюции любой большой политической организации5.
1 Для Рима и античных государств Греции см.: Pohlman R. Geschichte der Antike Communismus und Socialismus; для средневековья: Carlyle R. W., and A. J. History of Medieval Political Theory. Edinburgh, 1903—1922. Vol. 1—4; Beer M. Social Struggles in Antiquity. L., 1921; Beer M. Social Struggles in the Middle Age. L., 1924.
2 Chen Huan Chang. The Economic Principles of Confucius. Vol. 2. P. 374—379.
3 Г. Шмоллер справедливо подмечает, что общераспространенная неточность исследователей — обрисовывать древнее рабство в чёрных красках. На ранних фазах развития оно мало напоминало ужасающее рабство позднего периода. Условия судьбы рабов в примитивных культурах мало чем отличались от условий простых участников патриархальной семьи. См.: Schmoller G. Die Tatsachen der Arbeitsenteilung. P. 1010 ff.
4 Meyer E. Die Sklaverei im Altertum. В., 1898; Guiraud P. La main-на данный момент’oeuvre industrielle dans l’ancienne Grece. P., 1900.
5 Spencer H. Principles of Sociology. Vol. 3. Ch. 15. :
Мне смогут возразить, что история , взятая в целом, показывает исчезновение рабства: оно существовало, но больше так как не существует! На это я бы ответил, что лишь немногим более полувека прошло с того времени, как оно было отменено в самой демократической стране — США; что крепостное право, которое было не лучше, чем рабство, было упразднено в РФ лишь в первой половине 60-ых годов XIX века. История, как выяснилось, выжидала весьма долго, подчас многие тысячелетия, перед тем как отважилась продемонстрировать тенденцию к равенству в этом отношении. На основании для того чтобы маленького промежутка времени нереально с уверенностью заявить, что данный ‘исторический акт есть конечным и необратимым. Более того, рабство, если не юридическое, то фактическое, существует и распространяется самыми цивилизованными нациями в их колониях среди диких и безжалостных туземцев. Отношение к ним и условия их жизни благодаря присутствию цивилизаторов обычно такие, что им вряд ли позавидовали бы рабы прошлого. И это отлично всем известно. Конкретно на данный момент доктор наук Э. Росс в собственном официальном докладе Лиге Наций указал на существование настоящего рабства в африканских колониях. Подобные открытия сделаны кабинетами министров Венесуэлы и Колумбии1. Об этих явлениях, касающихся миллионов, довольно часто забывают, поскольку порабощены не белые люди, они не принадлежат к культурным нациям2. Два-три десятка тысяч афинян гордились собственной демократией и свободой, умалчивая о том, что они эксплуатируют десятки, в противном случае и много тысяч рабов. Совершенно верно так же мы хвалимся отечественной равенством и демократией, забывая, что под властью 30—40 миллионов граждан Англии находится 300 миллионов подвластных английской короне, каковые отнюдь не вкушают всех благ демократии и к каким относятся так же, как к рабам в далеком прошлом. Мы довольно часто упрекаем Платона и Аристотеля за их классовую ограниченность по отношению к рабству. Но мы кроме этого гордимся равенством малой группы людей, утаивая условия судьбы тех, кто находится вне данной группы. А это значит, что социальная расстояние между самые развитыми народовластиями Англии и Франции (африканские и индо-китайские колонии), Бельгии (Конго), Нидерландов (Ява), не говоря уже о вторых европейских державах, и их колониальным туземным миром чуть ли меньше, чем расстояние, существовавшая между афинянами, их рабами и спартанцами, илотами и полусвободными слоями населения.
1 В сообщениях из Боготы (Колумбия), показавшихся в Mineapolis Journal (1925, 11.ЬИ), читаем: Кабинетами министров двух государств, Венесуэлы и Колумбии, установлено узаконенное существование работорговли индейцами в пограничной территории, которой сопутствуют принудительный труд аборигенов на каучуковых плантациях и продажа индейских девушек белым торговцам. Работорговля, о которой продолжительное время ходили слухи, отмечена теми же ужасающими чертами, что и бельгийская каучуковая торговля в Конго… Белые господа, берущие женщин и мужчин, имеют над ними полные права, включая право на смерть и жизнь. Торговцы, потерявшие гуманистический вид, бессердечно относятся к бедным индейцам. Последние выращивают заррапию, основной продукт земледелия в этом районе, торговцы же отбирают у них солидную часть урожая в обмен на горстку соли либо коробок спичек. Обычно продукт и вовсе отбирается силой…
2 И в случае, если в течение нескольких последних декад их положение улучшилось, то оно все равно не идет ни в какое сравнение с соответствующими трансформациями судьбы европейского населения. Отличие между ними все столь же громадна, как и в прошлом.
Среди 400 миллионов населения Индии рабство в виде низших каст все еще существует, не обращая внимания на то что в истории этого народа было много возможностей, чтобы показать освобождающую тенденцию. Более того, социальная растояние от самого низкого слоя империи до полноправных граждан Британии отнюдь не меньше, чем от рабов до граждан Рима. Социальная растояние от коренного обитателя Конго до рабочего Бельгии, от аборигена нидерландских, французских, португальских колоний до статуса гражданина этих государств чуть ли меньше, чем социальная растояние от слуги до его хозяина в отдаленном прошлом. Рабство свидетельствует полное подчинение одного индивида второму, что владеет правом распоряжаться судьбой либо смертью собственного раба. В этом смысле рабство существует во многих государствах. Одним из источников рабства было совершение правонарушения. И эта категория рабов еще существует в лице преступников, чье поведение абсолютно контролируется вторыми, кого в некоторых случаях смогут подвергнуть экзекуции, и с кем практически обращаются как с рабами; преступник подчас должен заниматься изнурительным трудом и фактически не распоряжается самим собой. Заключенных в колониях возможно не именовать рабами, но сущность явления от этого не изменится.
Вторым источником рабства в прошлом была война. Приводит ли опыт всемирный войны к убеждению, что времена изменились? Наоборот, обращение с пленными было столь же нехорошим, как и обращение в прошлом с рабами. Более того, практически на отечественных глазах несколько авантюристов поработила и лишила собственности миллионы людей России во время с 1918 по 1920 год. Они стёрли с лица земли много тысяч людей, замучили вторых и навязали миллионам необходимый тяжелый труд, что не легче труда рабов в Египте на протяжении возведения пирамид. Другими словами, они лишили население России всех прав и свобод и создали в течение четырех лет настоящее национальное рабство в его нехорошей форме. Это положение в смягченном виде сохраняется а также приветствуется многими свободными мыслителями современности.
Величаются ли указанные категории людей рабами либо нет — дела не меняет. Что же вправду имеет значение, так это тот факт, что в современных европейских их колониях и странах еще существуют миллионы людей, каковые по сути собственного положения являются рабами. Многие туземцы были высвобождены до их колонизации, дабы утратить это право на свободу по окончании нее. И данный нижний слой во многих государствах весьма велик. Всех фактов, думается, достаточно, дабы убедиться в том, что ни условия рабства, ни взаимоотношения между хозяином и рабом, ни психология хозяина и раба, ни рабские лишения, ни привилегии хозяина, ни социальная расстояние между ними практически и полностью не провалились сквозь землю. Очарованные речами, мы чрезмерно приукрашиваем сущее, преувеличивая кошмары прошлого1. Другими словами, я пологаю, что кроме того по отношению к рабству обстановка не столь блестящая, какой в большинстве случаев преподносится.
1 Г. Спенсер правильно пишет: Свобода современного труженика на деле вряд ли значит больше, чем возможность обмена одной формы рабства на другую. См.: Spencer H. Principles of Sociology. N. У., 1912. Vol. 3. P. 464—465.
Высшие классы.Обратимся к противоположным, верхним слоям политических организаций. Подобно детям, мы хвалимся тем, что самодержавные монархии и деспотизм ликвидированы, что избирательное право стало общим, что аристократии больше не существует, что социальная растояние от низших слоев до высших существенно уменьшилась. Кое-какие социальные мыслители сформулировали последовательность закономерностей, исторических тенденций, такие, как законы исторического перехода 1) от монархии к республике, 2) от самодержавия к народовластию, 3) от правления меньшинства к правлению большинства, 4) от политического неравенства к равенству и т. п. Правильно ли все это? Подтверждается ли все это историческими фактами? Хотелось бы, дабы все это было правдой, но отечественное желание не подкреплено фактами. Разрешите мне коротко остановиться на главных категориях аналогичных упрямых фактов, каковые противятся тому пути, о котором мы грезим.
I. Во-первых, не существует постоянной исторической тенденции от монархии к республике. Заберём ли мы Старую Грецию либо Рим, средневековую Италию, Германию, Англию, Францию, Испанию, не говоря уж о неисправимых в этом отношении азиатских державах, и мы заметим, что в истории этих государств республика и монархия поочередно вытесняли друг друга без какого-либо определенного направления, уступая место одна второй. Греция и Рим начинали собственную историю как монархии, позднее стали республиками и закончили собственную историю опять монархиями. Теории приверженцев циклического развития прошлого, таких, как Конфуций, Платон, Фукидид, Аристотель, Полибий, Флор, Цицерон, Сенека, Макиавелли, Вико, были более научными и схватывали реальность значительно лучше, чем многие спекулятивные теории современных тенденциозных законодателей. Подобные повороты мы находим в истории всех вышеперечисленных и многих других государств. Часть средневековых итальянских республик, как мы знаем, потом стали монархиями. Франция с конца XVIII века и на всем протяжении XIX века пережила пара аналогичных поворотов. Многие европейские республики, завоеванные на протяжении революций, и вовсе провалились сквозь землю. В Испании установленная в первой половине 70-ых годов XIX века республика просуществовала очень недолго. В Греции за последние пара лет мы замечали такие переходы много раз. Нет необходимости в нескончаемом повторении известных фактов1. Лишь человек, мало разбирающийся в истории и предпочитающий иметь дело с фикцией, а не с действительностью, может поверить в существование вышеупомянутой тенденции2.
1 Об увлекательных мыслях на эту тему см.: Main H. Popular Government. P. 13—20, 70—71.
2 Для оценки степени свободы граждан и государственного деспотизма значительно более ответственным критерием есть темперамент вмешательства и государственного контроля, чем другая пара монархия — республика. Кривая вмешательства и государственного контроля столь же непостоянна, она варьируется от страны к стране, а в рамках одного и того же общества зависит от времени (подробнее см.: Сорокин П. Совокупность социологии. Т. 2. С. 125—145). И анархисты, дающие слово его вмешательства и исчезновение государства в судьбу общества, и коммунисты либо социалисты, пророчащие бесконечный госконтроль в форме всерегулирующего правительства (в экономике, в сельском хозяйстве, образовании, домашних отношениях и т. п.) с совокупностью общей передачи в госимущество, в равной мере заблуждаются. История шарахалась в этом отношении во все стороны, и нет резона вычислять, что отныне она прекратит собственные обоюдонаправленные метания, чтобы угодить коммунистам либо анархическим законодателям. Все это представляется подлинным, кроме того вопреки нынешнему буму коммунизма, социализма, иной диктатуры и фашизма. Эти факты отечественной действительности тленны, пройдет время, и они будут отменены вторыми формами национального правления.
II. Нет исторической тенденции смены правления меньшинства на правление большинства. Тут снова концепции мыслителей прошлого более валидны, чем многие популярные теории современных политических писак. Во-первых, наивно считать, что так называемый безотносительный жестокий правитель может себе позволить все, что ему хочется, независимо от давления и желаний его подчиненных. Верить, что существует такое всемогущество жестоких правителей и их полная свобода от публичного давления. — нонсенс. Герберт Спенсер в свое время продемонстрировал, что в большинстве деспотических обществ политическая власть — это чувство сообщества, действующего через посредника, что формально либо неформально установлен… Как показывает опыт, личная воля жестоких правителей сущность фактор малозначительный, его авторитет пропорционален степени выражения воли остальных. А сам жестокий правитель, хоть и номинально всемогущий, в конечном итоге менее свободен, чем его подчиненные’. Отыщем в памяти и Ренана, разъяснившего, что ежедневно существования любого социального порядка в конечном итоге представляет собой постоянный плебисцит участников общества, и в случае, если общество существует , то это значит, что более сильная часть общества отвечает на поставленный вопрос немногословным да. С того времени это утверждение было установлено много раз и на данный момент стало банальностью. Но это, но, не подразумевает, что в деспотических обществах правительство — инструмент большинства. Не смотря на то, что тяжело дать однозначный ответ на данный вопрос. Истина содержится в том, что жестокие правители — не всевышние всемогущие, каковые смогут править так, как им хочется, несмотря на волю сильной части общества и на социальное давление со стороны подчиненных. Это правильно и по отношению к любому режиму, как бы он ни именовался. Если бы насилие был бы чем-то наподобие правления большинства, то значительно чаще это — правление более сильного меньшинства, а народовластие, как правление большинства, чаще правление более сильного меньшинства. Это утверждение чуть ли испытывает недостаток в доказательстве по окончании тщательных изучений на эту тему Д. Брайса, М. Острогорского, Г. Моска, Р. Мичелса, П. Кропоткина, Г. Сореля, В. Парето, Дж. Стивена, Г. Мэна, Г. Воласа, Ч. Мерриама и многих вторых компетентных исследователей. Не обращая внимания на отличие в политических приемах, они единодушны в признании того, что процент людей, быстро и неизменно интересующихся политикой, так мелок и, наверное, останется таковым навеки, что управление делами неизбежно переходит в руки меньшинства и что свободное правительство не может быть ничем иным, не считая как олигархией в демократии2. И это справедливо не только в отношении народовластия, но и коммунистических, социалистических, синдикалистских либо каких угодно иных политических организаций3.
1 Spencer H. Principles of Sociology. Vol. 2. P. 253, 321.
2 Bryce J. Modern Democracies. Vol. 2. P. 549—550. Кроме того Конституция США была ратифицирована квотой не более одной шестой части всего взрослого населения. См.: Beard С. A. An Economic Interpretation of the Constitution of the United States. N. Y., 1913. P. 324.
3 Об олигархичности правления в аналогичных политических организациях см.: Michels R. Political Parties. N. Y., 1915. P. 93 (Г., 239 ff.; Michels R. La crisi psicologica del socialismo // Revista Italiana de sociologia. 1910. P. 365 376; Fourniere E. La crise socialiste. P., 1908. P. 365, 371; Fourniere E. La Sociocratie. P. 117. На русском опыте мы видим, как страной с населением в 130 миллионов руководит несколько коммунистов числом в 600 тысяч. Вот оно воистину правление большинства!
Формальный критерий общего избирательного права, как было доказано М. Острогорским, а сравнительно не так давно Ч. Мерриамом и X. Гознеллом, не гарантирует вовсе управления большинства. Гражданин, заявленный свободным и суверенным в демократических организациях, практически имеет в политике нулевое значение и не играет роли повелителя. Он не оказывает никакого влияния на избрание людей, каковые правят его именем и за счет его авторитета. Таково настоящее состояние дел1. Политологический анализ доктора наук Ч. Мерриама говорит о том, что в Соединенных Штатах партийное меньшинство формулирует солидную часть законов2. Все это правильно и по отношению ко всем народовластиям. Настоящая обстановка может стать ясной из следующей таблицы3.
| год и Страна выборов | Население в возрасте старше 20 лет | Численность электората | Число принявших участие в выборах | Процент проголосовавших | Процент принявших участие в выборах от общей численности населения в возрасте старше 20 лет |
| Швейцария: | 2410 125 | 985 651 | 500 751 | 50.6 | 20.7 |
| Дания: | 19000004*4 | 1217 080 | 76.7 | 64.0 | |
| Нидерланды: | |||||
| 3 376 9655*5 | 97.7 | ||||
| 1 352 508*5 | 63.2 | ||||
| 935 6656*6 | 13.1 | ||||
| Лондон: | |||||
| 4488 1204*4 | 2129 790 | 1 228 838 | 60.3 | 28.04*4 | |
| Бавария: | |||||
| 82.5 | |||||
| Франция: | 220000004*4 | 8 818000 | 79.0 | 40.04*4 | |
| Австралия: | |||||
| 31401374*4 | 1 646 863 | 57.95 | 52.04*4 | ||
| США: | |||||
| 630000004*4 | 52.36 | 42.07*7 |
1 См : Ostrogorskv M. La democratic et les parties politiques. P. 1912. P.
614-615.
2Merriam C. E., Gosnell H. F. Non-voting: Causes and Methods of Control.
Chicago, 1924; Lippman W. The Phantom Public. N. Y., 1925. Ch. 1—4.
3Вес включенные в таблицу цифры заимствованы из статистических ежегодников упомянутых ниже государств. Среди них: Statistische Jahrbuch der Schweiz, ‘Statistik Aarbog (Denmark), Jaarcijeers voor Nederland, London Statistics, Statistischcs Jahrbuch fur den Freistaat Rayern. Official Year Book of the Commonwealth of Australia, Statistical Abstracts of the United States.
4 *Примерно {прим. авт.).
5 *Население в возрасте старше 25 лет (прим. авт.).
6 *Дамы не принимали участия в выборах (прим. авт.).
7* Население в возрасте старше 21 года взято на 1921 год (прим. авт.).
К этому направляться добавить, что во французских колониях процент неголосующих, каковые есть в праве, пускай кроме того и формальное, колеблется от 72,74% до 40,09%; в Египте данный процент и того больше — около 98%. Эти цифры во многих отношениях поучительны. Они говорят о том, что кроме того в самых развитых народовластиях, в случае, если исключить белых граждан и все другое коренные жители колоний, процент граждан, полноправно принимающих участие в выборах в парламент, в среднем не превышает 50% от общего числа граждан в возрасте от 20 лет и старше. В случае, если к этому добавить, что из голосующих часть вынуждена голосовать, как ей приказано боссами либо теми, кто берёт их голоса, то делается ясным, что правительство и вводимые им законы не есть итог единодушного жажды всех избирателей, а в большинстве случаев, в особенности в Европе, итог воли лишь малого группы из парламентариев, имеющих относительное большая часть среди вторых партий и парламентских фракций и каковые исходя из этого воображают лишь один сектор населения благодаря искусным махинациям и разнообразным ухищренным методам боссов, подкомитетов и комитетов, что в конечном счете позволяет меньшинству одержать победу над большинством. Исходя из этого никакое общее избирательное право и никакие другие демократические уловки нельзя принять за правление большинства.
Но и это еще не все. Большинство современных европейских держав имеет собственные колонии, каковые формально являются анклавами соответствующих демократических республик, королевств и империй. Первые управляются последними. Что является населением колоний? Принимает ли оно участие в избрании правительства, которое ими правит? Принимает ли оно участие в законотворчестве? Вовсе нет! Ими правят самым автократическим методом. Следующую цитату из книги Дж. Брайса возможно отнести на счет населения любой колонии. В Английской Индии, он пишет, правительство провинций и центральное правительство, люди, каковые что-то означают, другими словами те, от кого исходят ответственные политические ответы, не превышают одной тридцатой населения. В олигархии английских официальных лип правит эта. внутренняя олигархия1. Разумеется, что эти назначенные, а не избранные правители Английской Индии с населением около 300 миллионов не смогут принимать во внимание правительством большинства. Так же обстоят дела практически во всех колониях2. Так, правительство большинства в современных народовластиях — это, в большинстве случаев, правление меньшинства, в случае, если принимать к сведенью население колоний. Среди всего населения Англии в возрасте от 21 года и старше чжло тех, кто имеет привилегию избирательного права и вправду ею пользуется, не превысит, наверное, 8—10% всего населения.
На базе приведенных выше разрешённых правильно сделать следующее заключение: наличие исторической тенденции от правления меньшинства к правлению большинства очень спорно. Брайс был прав, говоря, как мало в действительности людей, каковые руководят миром!3
1 Bryce J. Modern Democracies. Vol. 2. P. 543.
2 Этим я не воздаю ни хвалы, ни хулы нынешней обстановке, а только устанавливаю факты, какими они являются в действительности.
3 Bryce J. Modern Democracies. Vol. 2. Ch. 80.
III. Политическая стратификация современных политических организаций не меньше, чем она была в прошлом. Вышеприведенное отступление от главной темы сделано именно чтобы развеять миф, мешающий верному видению настоящей обстановке в области политической стратификации. Сущность вопроса: как бы ни была измерена социальная расстояние, доходом ли, уровнем судьбы, психотерапевтическим либо культурным критерием, единомыслием, образом судьбы, юридическими либо фактическими привилегиями, настоящим политическим влиянием либо чем-то вторым, будет ли эта расстояние между высшими и низшими слоями первобытного либо римского общества больше, чем социальная расстояние между высшими и низшими стартами Англии? Дадим отечественный предварительный ответ: в однообразной степени он будет и хорошим, и отрицательным. Во всех указанных отношениях британский пэр либо вице-король Индии не ближе к шудре либо африканскому негру, чем римский патриций к рабу. Это значит, что политический конус современной Англии никак не ниже и не меньше стратифицированный, чем конус многих древних и средневековых политических организаций. Выравнивание английского общества, которое происходило в последние пара столетий, компенсируется возвышением за счет купленных колоний и колониальных низших страт. То же возможно сообщить и о Франции, Нидерландах и других европейских государствах, каковые имеют колонии. Раз дело обстоит так, то тенденция, которую мы обсуждаем, делается очень спорной. В случае, если к этому добавить утверждение, что первобытные группы были менее стратифицированными, чем современные европейские политические организации, то наличие данной тенденции делается еще более спорным. Более того, принимая к сведенью, что в других частях света (в Индии, неколониальной Африке, Китае и среди коренных обитателей Монголии, Маньчжурии, Тибета, среди аборигенов Австралии и многих островов Океании) политическая стратификация такая же, какой она была многие века назад, то если сравнивать с этими инертными слоями европейкое население выясняется в безотносительном меньшинстве. Среди государств-членов Евросоюза, к примеру в РФ, политическая стратификация скорее усилилась за последние пара лет, а потому имеется все основания оспаривать существование постоянной тенденции к выравниванию политической стратификации.