В отечественную эру нет более острой темы и для познания и для жизни, чем тема о цивилизации и культуре, о их взаимоотношении и различии. Это — тема об ожидающей нас судьбе. А нет ничего, что тревожит так человека, как будущее его. Необыкновенный успех книги Шпенглера о закате Европы разъясняется тем, что он так остро поставил перед сознанием культурного человечества вопрос о его судьбе. На исторических перевалах, в эры катастроф и кризисов приходится задуматься над перемещением исторической культур и судьбы народов. Стрелка часов всемирный истории показывает час роковой, час наступающих сумерек, в то время, когда пора зажигать огни и подготовиться к ночи. Шпенглер признал цивилизацию роком всякой культуры. Цивилизация же кончается смертью. Тема эта не новая; она в далеком прошлом нам знакома. Тема эта особенно близка русской мысли, русской философии истории. самые значительные русские мыслители в далеком прошлом уже познали различие между типом цивилизации и типом культуры и связали эту тему с взаимоотношением Европы и России. Все отечественное славянофильское сознание было проникнуто неприязнью не к европейской культуре, а к европейской цивилизации. Тезис, что «Запад гниет», и означал, что умирает великая европейская культура и торжествует европейская цивилизация, бездушная и безбожная. Хомяков, Достоевский и К. Леонтьев относились с настоящим энтузиазмом к великому прошлому Европы, к данной «стране святых чудес», к священным ее монументам, к ее ветхим камням. Но ветхая Европа поменяла собственному прошлому, отреклась от него. Безрелигиозная мещанская цивилизация победила в ней ветхую священную культуру. Борьба Европы и России, Запада и Востока представлялась борьбой духа с бездушием, религиозной культуры с безрелигиозной цивилизацией. Желали верить, что Российская Федерация не отправится методом цивилизации, что у нее будет собственный путь, собственная будущее, что в РФ лишь и вероятна еще культура на религиозной базе, настоящая духовная культура. В русском сознании весьма остро ставилась эта тема.
Но чужда ли она сознанию западному, не возвышалась ли и сама европейская идея до ее постановки; один ли Шпенглер подошел к ней? Явление Ницше связано с острым сознанием данной роковой для западной культуры темы. Тоска Ницше по ужасной, дионисической культуре — имеется тоска, появляющаяся в эру торжествующей цивилизации. Лучшие люди Запада чувствовали эту смертельную тоску от торжества мамонизма в ветхой Европе, от смерти духовной культуры — священной и символической — в бездушной технической цивилизации. Все романтики Запада были людьми ранеными, практически смертельно, торжествующей цивилизацией, столь чуждой их духу. Карлейль, с пророческой силой, восставал против угашающей дух цивилизации. Пламенное восстание Леона Блуа против «буржуа» в его очень способных изучениях «буржуазной» мудрости — было восстанием против цивилизации. Все романтики католики — и французские символисты бежали в средневековье, на далекую духовную отчизну, дабы спастись от смертельной тоски торжествующей цивилизации. Устремленность людей Запада к прежним культурным эрам либо экзотическим культурам Востока свидетельствует восстание духа против окончательного перехода культуры в цивилизацию, но восстание через чур утонченного, упадочного, ослабленного духа. От надвигающегося небытия цивилизации люди поздней, закатной культуры бессильны перейти к настоящему бытию, бытию вечному, они спасаются бегством в мир далекого прошлого, которого запрещено уже вернуть к судьбе, либо чуждого им бытия застывших культурных миров Востока.
Так подрываются базы очевидной теории прогресса, в силу которой верилось, что будущее в любой момент идеальнее прошедшего, что человечество восходит по прямой линии к высшим формам судьбы. Культура не начинается вечно. Она несет в себе семя смерти. В ней заключены начала, каковые неотвратимо влекут ее к цивилизации. Цивилизация же имеется смерть духа культуры, имеется явление совсем иного бытия либо небытия. Но необходимо осмыслить данный феномен, столь обычный для философии истории, для осмысления истории. Шпенглер ничего не дает для проникновения в суть этого первофеномена истории.
Во всякой культуре, по окончании расцвета, утончения и усложнения, начинается иссякание творческих сил, удаление и угашение духа, убыль духа. Изменяется все направление культуры. Она направляется к практическому осуществлению могущества, к практической организации судьбы в сторону все большего ее расширения по поверхности почвы. Цветение «искусств и наук», утонченность и углублённость мысли, высшие подъемы художественного творчества, созерцание гениев и святых — все это перестает ощущаться как настоящая, настоящая «судьба», все это уже не воодушевляет. Рождается напряженная воля к самой «жизни», к практике «судьбы», к могуществу «судьбы», к удовольствию «судьбой», к господству над «судьбой». И эта, через чур напряженная воля к «судьбе» портит культуру, несет за собой смерть культуры… Через чур желают «жить», строить «жизнь», организовать «жизнь» в эру культурного заката. Эра культурного расцвета предполагает ограничение воли к «судьбе», жертвенное преодоление жадности к судьбе. В то время, когда в весах людских через чур распространяется жадность к «судьбе», тогда цель перестает надеяться в высшей духовной культуре, которая в любой момент аристократична, в любой момент в качествах, а не в количествах. Цель начинают полагать в самой «жизни», в ее практике, в ее счастье и силе. Культура перестает быть самоценной, и потому умирает воля к культуре. Нет более воли к гениальности, не рождаются более гении. Не желают уже незаинтересованного созерцания, творчества и познания. Культура не имеет возможности оставаться на высоте, она неизбежно обязана спускаться вниз, обязана падать. Она бессильна удержать собственную высшую качественность. Начало количественное должно ее одолеть. Происходит социальная энтропия, рассеяние творческой энергии культуры. Культура срывается и падает, она не имеет возможности всегда развиваться по причине того, что не осуществляет задач и целей, зародившихся в духе творцов ее.
Культура не есть осуществление новой судьбе, нового бытия, она имеется — осуществление новых сокровищ. Все успехи культуры символичны, а не реалистичны. Культура не есть осуществление, реализация истины судьбы, хороша жизни, красоты судьбы, могущества судьбы, божественности судьбы. Она осуществляет только истину в познании, в философских и научных книгах; добро — в нравах, общественных установлениях и бытии; красоту — в картинах и книгах стихов, в архитектурных памятниках и статуях, в театральных представлениях и концертах; божественное — только в культе и религиозной символике. Творческий акт притягивается в культуре вниз и отяжелевает. Новая судьба, высшее бытие дается только в подобиях, образах, знаках. Творческий акт познания формирует научную книгу; творческий художественный акт формирует общественные учреждения и нравы; творческий религиозный акт формирует культ, догматы и символический церковный строй, в котором дано только подобие небесной иерархии. Где же самая «жизнь»? Настоящее преображение как словно бы бы не достигается в культуре. И динамическое перемещение в культуры с ее кристаллизованными формами неотвратимо влечет к выходу за пределы культуры, к «судьбе», к практике, к силе. На этих дорогах совершается переход культуры к цивилизации.
высшее цветение и Высший подъём культуры мы видим в Германии финиша XVIII и начала XIX века, в то время, когда Германия стала прославленной страной «философов и поэтов». Тяжело встретить эру, в которой была бы осуществлена такая воля к гениальности. в течении многих лет мир заметил Лессинга и Гердера, Гете и Шиллера, Канта и Фихте, Гегеля и Шеллинга, Шлейермахера и Шопенгауэра, Новалиса и всех романтиков. Последующие эры с завистью будут вспоминать об данной великой эре. Виндельбанд, философ эры культурного заката, вспоминает об этом времени духовной гениальности и духовной цельности, как об утерянном эдем. Но была ли настоящая верховная «судьба» в эру Гете и Канта, Гегеля и Новалиса? Все люди той превосходной эры свидетельствуют, что тогда в Германии «жизнь» была бедной, мещанской, сдавленной. Германское государство было не сильный, жалким, раздробленным на небольшие части, ни в чем и нигде не было осуществлено могущество «судьбы», культурное цветение было только на самых вершинах германского народа, что пребывал в достаточно низком состоянии.
А эра Ренессанса, эра невиданного творческого подъема, — была ли в ней вправду верховная, настоящая «судьба»? Пускай романтик Ницше, окруженный ненавистной ему цивилизацией, влюбленно влечется к эре Ренессанса, как к настоящей, могущественной «жизни» — данной «жизни» в том месте не было; «жизнь» в том месте была страшной, не добрый судьбой, в ней ни при каких обстоятельствах не была осуществлена красота в земном ее совершенстве. Жизнь Микеланджело и Леонардо была целой мукой и трагедией. И без того в любой момент, в любой момент бывало. Культура в любой момент бывала великой неудачей судьбы. Существует как бы противоположность между жизнью и «культурой». Цивилизация пробует осуществлять «жизнь». Она формирует могущественное германское государство, могущественный капитализм и связанный с ним социализм; она осуществляет волю к мировому могуществу и всемирный организации. Но в данной могущественной Германии, империалистической и социалистической, не будет уже Гете, не будет великих германских идеалистов, не будет великих романтиков, не будет великой философии и великого мастерства — все станет в ней техническим, технической будет и философская идея (в гносеологических течениях). Способ завоевания во всем возобладает над интуитивно-целостным проникновением в бытие. Неосуществим уже Байрон и Шекспир в могущественной цивилизации Англии. В Италии, где создан раздавивший Рим монумент Виктора Эммануила, в Италии движения социалистов, неосуществим уже Микеланджело и Данте. В этом — трагедия цивилизации и трагедия культуры.
Во всякой культуре, на известной ступени ее развития, начинают обнаруживаться начала, каковые подрывают духовные базы культуры. Культура связана с культом, она из религиозного культа начинается, она имеется итог разделения культа, разворачивания его содержания в различные стороны. Философская идея, научное познание, архитектура, живопись, скульптура, музыка, поэзия, мораль — все заключено органически целостно в церковном культе, в форме еще не развернутой и не дифференцированной. Старейшая из культур — культура Египта, началась в храме, и первыми ее творцами были жрецы. Культура связана с культом предков, с традицией и преданием. Она полна священной символики, в ней даны подобия и знаки другой, духовной действительности. Любая культура (кроме того материальная культура) имеется культура духа; любая культура имеет духовную базу — она имеется продукт творческой работы духа над природными стихиями. Но в самой культуре обнаруживается тенденция к разложению собственных религиозных и духовных баз, к низвержению собственной символики. И культура древняя и культура западноевропейская переходит чрез процесс «просвещения», которое порывает с религиозными истинами культуры и разлагает символику культуры. В этом обнаруживается роковая диалектика культуры.
Культуре характерно, на известной стадии собственного пути, как бы сомневаться в собственных базах и разлагать эти базы. Она сама готовит себе смерть, отделяясь от своих жизненных истоков. Культура духовно истощает себя, рассеивает собственную энергию. Из стадии «органической» она переходит в стадию «критическую».
Чтобы выяснить судьбу культуры, необходимо разглядывать ее динамически и пробраться в ее роковую диалектику. Культура имеется живой процесс, живая будущее народов. И вот обнаруживается, что культура не имеет возможности удержаться на той серединной высоте, которой она достигнет во время собственного цветения, ее устойчивость не вечна. Во всяком сложившемся историческом типе культуры обнаруживается срыв, спуск, неотвратимый переход в такое состояние, которое не имеет возможности уже быть наименовано «культурой». В культуры обнаруживается через чур громадная воля к новой «судьбе», к власти и мощи, к практике, к наслаждению и счастью. Воля к могуществу, не смотря ни на что, имеется цивилизаторская тенденция в культуре. Культура благородна в собственных высших достижениях, цивилизация же в любой момент заинтересована. В то время, когда «просвещенный» разум сметает духовные препятствия для наслаждения «и» использования жизни «судьбой», в то время, когда воля к организованному овладению и могуществу судьбой достигает высшего напряжения, тогда кончается культура и начинается цивилизация. Цивилизация имеется переход от культуры, от созерцания, от творчества сокровищ к самой «жизни», искание «судьбы», отдание себя ее стремительному потоку, организация «судьбы», упоение силой жизни. В культуре обнаруживается фактически утилитарный, «реалистический», т.е. цивилизаторский, уклон. большое искусство и Большая философия, как и религиозная символика, не необходимы более, не представляются «судьбой». Происходит изобличение того, что представлялось высшим в культуре, главным ее достижением. Разнообразными дорогами вскрывают не священный и не символический темперамент культуры. Перед судом настоящей «судьбе» в эру цивилизации духовная культура согласится иллюзией, самообманом еще неосвобожденного, зависимого сознания, призрачным плодом социальной неорганизованности. Организованная техника судьбы обязана совсем высвободить человечество от обманов и иллюзии культуры; она обязана создать в полной мере «настоящую» цивилизацию. Духовные иллюзии культуры поражены были неорганизованностью судьбы, слабостью ее техники. Эти духовные иллюзии исчезают, преодолеваются, в то время, когда цивилизация овладевает техникой и организует жизнь. Экономический материализм — весьма характерная и обычная философия эры цивилизации. Это учение выдает тайну цивилизации, обнаруживает внутренний ее пафос. Не экономический материализм придумал господство экономизма, не учение это виновно в принижении духовной судьбы. В самой действительности обнаружилось господство экономизма, в ней вся духовная культура превратилась в «надстройку», и разложились все духовные действительности раньше, чем экономический материализм отразил это в собственном учении. Сама идеология экономического материализма имеет только рефлекторный темперамент по отношению к действительности. Это — характерная идеология эры цивилизации, самая радикальная идеология данной цивилизации. В цивилизации неизбежно господствует экономизм; цивилизация по природе собственной технична, в цивилизации любая идеология, любая духовная культура имеется только надстройка, иллюзия, не действительность. Призрачный темперамент всякой духовности и всякой идеологии изобличен. Цивилизация переходит к «судьбе», к организации могущества, к технике, как настоящему осуществлению данной «жизни». Цивилизация, в противоположность культуре, не религиозна уже по собственной базе, в ней побеждает разум «просвещения», но разум данный уже не отвлеченный, а прагматический разум. Цивилизация, в противоположность культуре, не символична, не иерархична, не органична. Она — реалистична, демократична, механична. Она желает не символических, а «реалистических» достижений судьбы, желает самой настоящей жизни, а не подобий и знаков, не знаков иных миров. В цивилизации, и в капитализме, как и в социализме, коллективный труд вытесняет личное творчество. Цивилизация обезличивает. Освобождение личности, которое как словно бы бы цивилизация обязана нести с собой, смертельно для личной оригинальности. Личное начало раскрывалось только в культуре. Воля к мощи «судьбы» уничтожает личность. Таков парадокс истории.
Переход культуры в цивилизацию связан с радикальным трансформацией отношения человека к природе. Все социальные перемены в судьбе человечества связаны так как с новым отношением человека к природе. Экономический материализм подметил эту истину в форме дешёвой сознанию цивилизации. Эра цивилизации началась с победного вхождения автомобилей в людскую судьбу. Жизнь перестает быть органической, теряет сообщение с ритмом природы. Между природой и человеком делается неестественная среда орудий, которыми он пробует подчинять себе природу. В этом обнаруживается воля к власти, к настоящему применению судьбы в противоположность аскетическому сознанию средневековья. От созерцания и резиньяции человек переходит к овладению природой, к организации судьбы, к увеличению силы судьбы. Это не приближает человека к природе, к внутренней ее жизни, к ее душе. Человек совсем удаляется от природы в ходе технического овладения природой и организованного властвования над ее силами. Организованность убивает органичность. Жизнь делается все более и более технической. Машина налагает печать собственного образа на дух человека, на все стороны его деятельности. Цивилизация имеет не природную и не духовную базу, а машинную базу. Она в первую очередь технична, в ней торжествует техника над духом, над Организмом. В цивилизации само мышление делается техническим, всякое искусство и всякое творчество получает все более и более технический темперамент. Футуристическое мастерство так же характерно для цивилизации, как символическое мастерство — для культуры. Господство гносеологизма, методологизма либо прагматизма кроме этого характерно для цивилизации. Самая мысль «научной» философии порождена цивилизаторской волей к могуществу, жаждой купить способ, дающий силу. В цивилизации побеждает начало специализации, в ней нет духовной цельности культуры. Все делается экспертами, от всех требуется специальность.
Машина и техника порождены еще умственным перемещением культуры, великими ее открытиями. Но эти плоды культуры подрывают ее органические базы, умерщвляют ее дух. Культура обездушивается и переходит в цивилизацию. Дух идет на убыль. Качества заменяются числом. Человечество духовное падает в собственном утверждении воли к «судьбе», к мощи, к организации, к счастью, потому что без резиньяции и аскезы не может быть высшей духовной судьбы. Такова катастрофа исторических судеб, таков рок. Познание, наука преобразовываются в средство для осуществления воли к счастью и могуществу, в необыкновенное средство для торжества техники судьбы, для удовольствия процессом судьбы. Мастерство преобразовывается в средство для той же техники судьбы, в украшение организации судьбы. Вся красота культуры, которая связана с храмами, усадьбами и дворцами, переходит в музеи, наполняемые только трупами красоты. Цивилизация — музейна, в этом единственная сообщение ее с прошлым. Начинается культ судьбы вне ее смысла. Ничто уже не представляется самоценным. Ни одно мгновение судьбы, ни одно переживание судьбы не имеет глубины, не приобщено к вечности. Всякое мгновение, всякое переживание имеется только средство для ускоряющихся жизненных процессов, устремленных к плохой бесконечности, обращено к всепожирающему вампиру будущего, будущей мощи и будущего счастья. В стремительном, все ускоряющемся темпе цивилизации нет прошлого и нет настоящего, нет выхода к вечности, имеется только будущее. Цивилизация — футуристична. Культура же пробовала созерцать вечность. Это ускорение, эта необыкновенная устремленность к будущему созданы техникой и машиной. Жизнь организма более медлительна, темп не столь стремительный. В цивилизации жизнь выбрасывается изнутри вовне, переходит на поверхность. Цивилизация эксцентрична. Цивилизация имеется подмена целей судьбы средствами судьбы, орудиями судьбы. Цели судьбы меркнут, закрываются. Сознание людей цивилизации направлено только на средства судьбы, на технику судьбы. Цели судьбы представляются иллюзорными, средства будут считаться настоящими. Техника, организация, производственный процесс — настоящи. Духовная культура не настояща. Культура имеется только средство для техники судьбы. Соотношение между средствами жизни и целями перемешивается и извращается. Все для «судьбы», для ее нарастающей мощи, для ее организации, для удовольствия судьбой. Но для чего сама «жизнь»? Имеет ли она цель и суть? На этих дорогах умирает душа культуры, меркнет суть ее. Машина взяла волшебную власть над человеком, она окутала его волшебными токами. Но бессильно романтическое отрицание автомобили, простое отвержение цивилизации, как момент людской судьбы, как опыт, умудряющий дух. Неосуществима несложная реставрация культуры. Культура в эру цивилизации в любой момент романтична, в любой момент обращена к прежним религиозно-органическим эрам. Это — закон. Классический стиль культуры неосуществим среди цивилизации. И все лучшие люди культуры в десятнадцатом веке были романтиками. Но настоящий путь преодоления культуры только один — путь религиозного преображения.
Цивилизация — «буржуазна» по собственной природе в глубочайшем, духовном смысле слова. «Буржуазность» и имеется цивилизованное царство мира этого, цивилизаторская воля к наслаждению и организованному могуществу судьбой. Дух цивилизации — мещанский дух, он внедряется, прикрепляется к тленным и переходящим вещам; он не обожает вечности. «Буржуазность» и имеется рабство у тлена, неприязнь к вечному. Цивилизация Америки и Европы, самая идеальная цивилизация в мире, создала индустриально-капиталистическую совокупность. Эта индустриально-капиталистическая совокупность не была лишь могущественным развитием экономики, она была и явлением духовным, явлением истребления духовности. Индустриальный капитализм цивилизации был истребителем духа вечности, истребителем святынь. Капиталистическая цивилизация новейших времен убивала Всевышнего, она была самой безбожной цивилизацией. Ответственность за правонарушение богоубийства лежит на ней, а не на революционном социализме, что только усвоил себе дух «буржуазной» цивилизации и принял отрицательное ее наследие. Действительно, индустриально-капиталистическая цивилизация не совсем отвергла религию: она готова была признать нужность религии и прагматическую полезность. В культуре религия была символической, в цивилизации религия стала прагматической. И религия может оказаться нужной и действенной для организации судьбы, для нарастания мощи судьбы. Цивилизация по большому счету так как прагматична. Не просто так прагматизм так популярен в хорошей стране цивилизации — в Америке. Социализм отверг данный прагматизм религии; он прагматически защищает атеизм как более нужный для развития жизненного наслаждения и жизненного могущества громадных весов человечества. Но прагматически-утилитарное отношение к религии в мире капиталистическом было уже настоящим духовной опустошённости и источником безбожия. Всевышний, нужный и действенно-нужный для удач цивилизации, для индустриально-капиталистического развития не может быть подлинным Всевышним. Его легко разоблачить. Социализм отрицательно прав. Всевышний религиозных откровений, Всевышний символической культуры в далеком прошлом уже ушел из капиталистической цивилизации, и она ушла от него. Индустриально-капиталистическая цивилизация на большом растоянии ушла от всего онтологического, она антионтологична, она механична, она формирует только царство фикций. Механичность, техничность и машинность данной цивилизации противоположна органичности, духовности и космичности всякого бытия. Не хозяйство, не экономика механичны и фиктивны, хозяйство имеет подлинно бытийственные, божественные базы, и имеется у человека долг хозяйствования, императив экономразвития. Но отрыв хозяйства от духа, возведение экономики в главный принцип судьбы, придание всей жизни вместо органического темперамент технический превращает хозяйство и экономику в фиктивное, механическое царство. Похоть, лежащая в базе капиталистической цивилизации, формирует механически фиктивное царство. Индустриально-капиталистическая совокупность цивилизации разрушает духовные базы хозяйства и этим готовит себе смерть. Труд перестает быть духовно осмысленным и духовно оправданным и восстает против всей совокупности. Капиталистическая цивилизация находит себе заслуженную кару в социализме. Но социализм кроме этого продолжает дело цивилизации, он имеется второй образ той же «буржуазной» цивилизации, он пробует дальше развивать цивилизацию, не внося в нее нового духа. Индустриализм цивилизации, порождающей фикции и привидения, неизбежно подрывает духовную духовную и дисциплину мотивизацию труда и этим готовит себе провал.
Цивилизация бессильна осуществить собственную мечту о вечно возрастающем мировом могуществе. Вавилонская башня не будет достроена. Во всемирной войне мы видим уже падение европейской цивилизации, крушение индустриальной совокупности, изобличение фикций, которыми жил «буржуазный» мир. Такова ужасная диалектика исторической судьбы. Ее имеет культура, ее имеет и цивилизация. Ничего нельзя понять статически, все должно быть осознано динамически. И только тогда обнаруживается, как все в исторической судьбе имеет тенденцию переходить в собственную противоположность, как все угрожает внутренними несоответствиями и несет в себе семя смерти. Империализм — техническое порождение цивилизации. Империализм не есть культура. Он имеется оголенная воля к мировому могуществу, к всемирной организации судьбы. Он связан с индустриально-капиталистической совокупностью, он техничен по собственной природе. Таков «буржуазный» империализм XIX и XX века, империализм британский и германский. Но его необходимо отличать от священного империализма прежних времен, от священной Римской империи, от священной Византийской империи, каковые символичны и принадлежат культуре, а не цивилизации. В империализме видна непреодолимая диалектика исторической судьбы. В империалистической воле к мировому могуществу разлагаются и распыляются исторические тела национальных стран, которыми владел эре культуры. Англия имеется финиш Англии как национального страны. Но в пожирающей империалистической воле имеется семя смерти. Империализм в безудержном собственном развитии подрывает собственные базы и готовит себе переход в социализм, что кроме этого одержим волей к мировому могуществу и всемирный организации судьбы, что свидетельствует только предстоящую ступень цивилизации, явление нового ее образа. Но и социализм и империализм, столь родственные по духу, означают глубочайший кризис культуры. В индустриально-капиталистическую эру саморазлагающегося империализма и появляющегося социализма торжествует цивилизация, но культура склоняется к закату. Это не означает, что культура умирает. В более глубоком смысле — культура вечна. Древняя культура пала и как бы погибла. Но она живёт в нас как глубокое наслоение отечественного существа. В эру цивилизации культура живёт в качествах, а не количествах, она уходит в глубину. В цивилизации начинают обнаруживаться процессы варваризации, огрубения, потери идеальных форм, выработанных культурой. Эта варваризация может принимать различные формы. По окончании греческой культуры, по окончании римской всемирный цивилизации началась эра безжалостного раннего средневековья. Это было варварство, которое связано с природными стихиями, варварство от прилива новых людских весов с свежей кровью, принесших с собой запах северных лесов. Не таково варварство, которое может появиться на вершине европейской и всемирный цивилизации. Это будет варварство от самой цивилизации, варварство с запахом автомобилей, а не лесов, варварство, заложенное в самой технике цивилизации. Такова диалектика самой цивилизации. В цивилизации иссякает духовная энергия, угашается дух — источник культуры. Тогда начинается господство над людскими душами не природных сил, сил безжалостных в добропорядочном смысле этого слова, а волшебного царства машинности и механичности, подменяющей настоящее бытие. Цивилизация появилась из воли человека к настоящей «судьбе», к настоящему могуществу, к настоящему счастью в противоположность символическому и созерцательному характеру культуры. Таков один из дорог, ведущих от культуры к «судьбе», к преображению судьбы, путь технического преображения судьбы. Человек должен был пойти этим методом и раскрыть до конца все технические силы. Но на пути этом не достигнется настоящее бытие, на пути этом погибает образ человека.
В культуры может возгореться и другая воля к «судьбе», к преображению «судьбы». Цивилизация не есть путь перехода от культуры, с ее ужасной противоположностью «судьбы», к преображению самой «жизни». Имеется еще путь религиозного преображения судьбы, путь успехи настоящего бытия. В исторической судьбе человечества возможно установить четыре эры, четыре состояния: варварство, культура, религиозное преображение и цивилизация. Эти четыре состояния нельзя брать только во временной последовательности; они смогут сосуществовать, это — различные направленности человеческого духа. Но одно из этих состояний, в ту либо иную эру, преобладает. В эллинистическую эру, в эру господства римской всемирный цивилизации, должна была появиться из глубины воля к религиозному преображению. И тогда в мир явилось христианство. Оно явилось в мир в первую очередь как преображение судьбы, оно окружено было чудесным образом и совершало чудеса. Воля к чуду в любой момент связана с волей к настоящему преображению судьбы. Но, в исторической судьбе собственной, христианство прошло через варварство, через культуру и через цивилизацию. Не во все периоды собственной исторической судьбы христианство было религиозным преображением. В культуре христианство было по преимуществу символично, оно давало только подобия, образы и знаки преображения судьбы; в цивилизации оно стало по преимуществу прагматичным, превратилось в средство для возрастания процессов судьбы, в технику духовной дисциплины. Но воля к чуду ослабела и начала совсем угасать на вершине цивилизации. Христиане эры цивилизации продолжают еще исповедовать тепло-прохладную веру в прежние чудеса, но чудес более не ожидают, не имеют верующей воли к чуду преображения судьбы. Но эта верующая воля в чудо преображения судьбы, не механико-технического преображения, а органически-духовного, обязана явиться и выяснить другой путь от угасающей культуры к самой «жизни», чем тот, что испробован цивилизацией. Религия не может быть частью жизни, загнанной в далекий угол. Она обязана достигать того онтологически-настоящего преображения судьбы, которое, только символически, достигает культура и только технически достигает цивилизация. Но нам предстоит еще, возможно, пройти через период воздушной цивилизации.
Российская Федерация была страной таинственной, непонятой еще в судьбе собственной, страной, в которой таилась страстная мечта о религиозном преображении судьбы. Воля к культуре в любой момент у нас захлестывалась волей к «судьбе», и эта воля имела две направленности, каковые часто смешивались, — направленность к социальному преображению судьбы в цивилизации и направленность к религиозному преображению судьбы, к явлению чуда в судьбе людской общества, в судьбе народа. Мы начали волноваться кризис культуры, не изведав до конца самой культуры. У русских всегда было недовольство культурой, нежелание создавать серединную культуру, удерживаться на серединной культуре. александровская и Пушкин эра — вот где вершина русской культуры. Уже русская русская и великая литература идея XIX века не были культурой; они устремлены к «судьбе», к религиозному преображению. Таков Гоголь, Толстой, Достоевский, таков В. Соловьев, К. Леонтьев, Н. Федоров, таковы новейшие религиозно-философские течения. Предания культуры у нас всегда были через чур не сильный. Цивилизацию мы создаем ужасную. Безжалостная стихия всегда была через чур сильна. Воля же отечественная к религиозному преображению была поражена какой-то больным мечтательностью. Но русскому сознанию разрешено понять кризис культуры и катастрофу исторической судьбы более остро и углубленно, чем более успешным людям Запада. В душе русского народа, возможно, сохранилась громадная свойство обнаруживать волю к чуду религиозного преображения судьбы. Мы нуждаемся в культуре, как и все населения украины, и нам нужно будет пройти путь цивилизации. Но мы ни при каких обстоятельствах не будем так скованы прагматизмом цивилизации и символикой культуры, как населения украины. Воля русского народа испытывает недостаток в укреплении и очищении, и народ отечественный обязан пройти через великое покаяние. Лишь тогда воля его к преображению судьбы даст ему право выяснить собственный призвание в мире.
Бердяев Н.А. Суть истории. Париж: Ymca-Press, 1969. С. 3, 29-54, 249-269.