Гипотетические умозаключения для того чтобы рода не были открытием Арисготеля, они были методом аргументации, довольно часто использовавшимся в беседах и научных спорах, и уже Платон пробовал выстроить их теорию.
Ввиду для того чтобы широкого потребления гипотетических умозаключений Аристотель счел нужным изучить их отношение к силлогизму. Но в особенности побудило Аристотеля заняться ими в «Первой Аналитике» отношение этих умозаключений к апагогическому доказательству. По силе демонстрации апагогический прием стоит наровне с дейктическим, т. е. наровне с самим силлогизмом, не обращая внимания на то, что по собственной логической структуре он принадлежит к гипотетическим умозаключениям. Так, апагогические доказательства, с одной стороны, примыкают к силлогистическим формам, с другой — к диалектическим гипотетическим умозаключениям.
ИНДУКЦИЙ
Особенное Место в логике Аристотеля и в его теории познания занимает индукция.
Аристотель различает умозаключения, в которых вывод осуществляется от общего к частному и в которых вывод осуществляется от единичного и частного к неспециализированному. Сопоставляя индукцию и дедукцию, Аристотель говорит, что дедукция отличается большей строгостью и есть «первой по природе», более соответствующей объективному порядку вещей и их зависимости, индукция же ближе нам, менее строга и более ясна и наглядна.
Отличие индуктивного умозаключения от «силлогизма через средний термин» Аристотель видит в следующем: индукция показывает отношение большего термина к среднему через меньший, а силлогизм — отношение большего термина к меньшему через средний. Иными словами, в индуктивном умозаключении доказывается присущность большего термина среднему через меньший: среднему термину свойствен в качестве предиката больший термин на основании того, что последний свойствен всем либо некоторым предметам, составляющим количество среднего термина. В том случае, если больший термин свойствен всем предметам, входящим в количество среднего термина, общеутвердительное заключение будет в полной мере точным и мы будем иметь тот вид индукции, что позднее стал называться полной.
Лишь полную индукцию Аристотель признает строго научной и относит ее к аподейктике, неполную же индукцию он относит к диалектическим и в большинстве случаев к риторическим умозаключениям. Отмечая доказательную силу полной индукции, Аристотель именует ее «силлогизмом по индукции».
По собственной логической структуре полная индукция является умозаключением по третьей фигуре окончательного силлогизма (по модусу Darapti), но с той изюминкой, что тут тот из терминов, что является предикатом меньшей посылки, по обьему сходится с субъектом данной посылки, которая заключает в себе все единичные вещи либо виды, входящие в понятие этого предиката, благодаря чего меньшая посылка обратима без ограничения; из этого получается силлогизм первой фигуры (по модусу Barbara) с нужным общеутвердитель-Ным заключением. Аристотель приводит следующий пример. Мы имеем две посылки: 1) «Все люди, лошади, мулы и т. д. долговечны» и 2) «Все люди, лошади, мулы и т. д. не имеют желчи». В том случае, в то время, когда меньшая посылка обратима без ограничения, т. е. в то время, когда виды, перечисленные в субъекте данной посылки, охватывают всех живых существ, не имеющих желчи, мы при помощи обращения меньшей посылки возьмём такое общеутвердительное суждение, которое в соединении с первой имеющейся посылкой даст первый модус первой фигуры силлогизма (Ваг-
bara). Следовательно, мы будем иметь полноценный точный вывод (аподейктическое умозаключение).
Но в случае, если меньшая посылка не обратима без ограничения, поскольку нет основания вычислять, что перечисленные виды сущность все виды живых существ, не имеющих желчи, то заключение (в соответствии с правилу первой фигуры) возможно лишь частным суждением. Следовательно, неполная индукция не имеет возможности дать точного неспециализированного заключения. В случае, если же мы в этом случае примем в качестве заключения неспециализированное суждение, то данный отечественный вывод будет лишь вероятным либо возможным, но отнюдь не нужным и точным.
Так, неполная индукция, по учению Аристотеля, не имеет возможности претендовать на аподейктическую достоверность, она может претендовать лишь на диалектическую либо риторическую возможность.
Так, Аристотель недооценивает познавательное значение неполной индукции. В данной низкой оценке неполной индукции — односторонность логики Аристотеля. Обстоятельство этого в большинстве случаев видят в том, что в то время умелое естествознание лишь зарождалось, но в конечном итоге обстоятельство содержится в идеалистическом понимании причинности, с которой теория индукции неразрывно связана.
Учение Аристотеля о четырех обстоятельствах — материальной, действующей, формальной и целевой — в конечном итоге признает, что форма есть обстоятельством всякой определенности вещей. Форма’ есть и обстоятельством всякого перемещения, материя же лишь движима. Материя, по Аристотелю, является причиной не закономерности, а случайности в природе, она противодействует той неспециализированной закономерности, которая свойственна форме. Исходя из этого законы природы не являются нужными, неспециализированными, а, наоборот, высказывают только то, что не редкость в большинстве случаев, в основном.
Базой же научной индукции помогает детерминизм, признание строгой общей закономерности всего ‘происходящего. Конкретно по причине того, что эти положения были правилами философии Демокрита, в его логике давалась высокая оценка индукции. Собственный предстоящее развитие индуктивная логика взяла в эпикурейской школе. У Аристотеля же в понимании законов природы мы видим колебание между идеализмом Платона и материализмом Демокрита. Аристотель в этом вопросе пробовал примирить Платона и Демокрита, но эта попытка была неосуществимой, потому, что по большому счету идеализм и материализм примирить запрещено. Аристотель имел возможность прийти лишь к дуализму. Противопоставляя форму и материю, он говорит, что от материи — все изменчивое, преходящее, случайное, а от формы — неизменное, пребывающее, нужное, закономерное.
Итак, мы приходим к выводу, что неудовлетворительное ответ Аристотелем неприятности научной индукции вытекает из
самого характера его философий, его индетерминизма, идеалистического учения о причинности, ошибочного понимания законов природы, а^в конечном счете из его дуализма, из колебания между идеализмом и материализмом, между метафизикой и диалектикой.
Случайность Аристотель осознаёт не диалектически, как форму проявления необходимости, а как ее ограничение и противоположность. Он метафизически противопоставляет случайность необходимости. С этим пониманием случайности и с индетерминизмом у Аристотеля стоит в связи и отмеченный нами выше его взор, что высказывания о вероятном будущем не смогут быть ни подлинными, ни фальшивыми и закон несоответствия не имеет силы в отношении суждений о будущем.
ПАРАДЕИГМА И ЭНТИМЕМА
Аристотелю был известен и тот вид умозаключения, что позднее стал называться «умозаключения по аналогии». Данный вид умозаключения у Аристотеля именуется «парадейгма» («пример») . Аристотель относит его к риторическим умозаключениям, не дающим точного заключения, но служащим для убеждения вторых. Характеризуя парадейгму, Аристотель говорит, что данный вид умозаключения является установлением присущности крайнего (большего) термина среднему через термин, подобный третьему, причем должно быть как мы знаем, что средний термин свойствен третьему, а первый — тому, что подобен третьему. Аристотель приводит следующий пример пара-дейгмы.
Война фиванцев с фокейцами имеется зло Война фиванцев с фокейцами имеется война с соседями
Война с соседями имеется зло Война афинян с фиванцами имеется война с соседями
Война афинян с фиванцами имеется зло.
Аристотель показывает, что парадейгма не есть умозаключение ни от общего к частному, ни от частного к неспециализированному, но она есть умозаключением от частного к частному, в то время, когда то и второе частное подходят под одинаковый термин.
Аристотель истолковывает умозаключение по аналогии следующим образом: вначале по неполной индукции выводится возможное неспециализированное суждение, а после этого из него силлогистически выводится суждение довольно данного частного случая.
Так, в отличие от принятого позднее понимания умозаключения по аналогии как умозаключения от одного частного конкретно к второму частному, Аристотель пони-
мает данный вид умозаключения как сложный движение мысли — вначале от частного к неспециализированному возможному (неполная индукция) и после этого от этого неспециализированного возможного к новому частному (силлогизм из неспециализированной возможной посылки).
В диалектике по индукции доказывается суждение, являющееся в ней заключением (при помощи сходных единичных инстанций), а в риторике ту же роль делает парадейгма (при помощи тех же инстанций). Парадейгма, как и индукция, владеет чувственной наглядностью. По Аристотелю, сходство между диалектической индукцией и парадейгмой и в том, что обе они от единичных инстанций приводят к неспециализированному суждению. Но в индукции неспециализированное суждение прямо высказывается в виде заключения, а в парадейгме оно только молчаливо подразумевается в качестве обоснования новой единичной инстанции. Согласно точки зрения Аристотеля, практически и парадейгма, подобно неполной индукции, из отдельных частных случаев выводит возможное неспециализированное суждение.
Так, Аристотель сближает умозаключение и неполную индукцию по аналогии. Логическим фундаментом, на котором основывается движение мысли в парадейгме, по учению Аристотеля, есть неполная индукция плюс силлогизм (как видно из вышеприведенного примера).
В сущности парадейгма не имеет настоящей доказательной силы, она так как сводится только к приведению отдельных примеров, более либо менее сходных с тем, что оратор желает доказать. Парадейгмы бывают неоднозначного рода. Или приводятся факты, случаи, относящиеся к прошлому, и от этих случаев умозаключают к будущему. Это — исторические аналогии. Или в парадейгме приводятся мнимые аналогии, к примеру прибегают к басням либо придуманным подобным случаям. Так, к примеру, Сократ чтобы доказать, что не нужно выбирать по жребию на наибольшие национальные должности, прибегает к мнимым подобным случаям (никто не согласится вверить управление кораблем по жребию и т. п.).
Аристотель думает, что в науке умозаключение по аналогии может иметь место только для объяснения (методом приведения примеров) и как эвристический принцип при изучении, потому, что аналогия может толкать идея на поиски решения вопроса в известном направлении. Самое же ответ научной неприятности, по учению Аристотеля, лежит полностью в области апо-дейктики (аподейктической индукции и аподейктической дедукции) , а не в области диалектики и близкой к последней риторики.
В качестве другого главного риторического умозаключения (наровне с парадейгмой) Аристотель признает «энтимему». Термин «знтимема» у Аристотеля имеет другой суть, чем в позднейшей логике. Аристотель определяет энтимему как силлогизм «из возможного» либо «из показателя», в котором пропущена, но под-
разумевается одна из посылок. Наряду с этим он говорит о различии этих двух видов энтимемы, То есть, возможное суждение, из которого исходит энтимема, имеется посылка, высказывающая общепринятое мнение, в котором находит собственный отражение, то, что происходит как правило. Что же касается суждения на основании показателя, то оно высказывает, что при существовании либо происхождении чего-либо существует либо появляется вторая вещь. Суждение на основании показателя возможно и нужной истиной, и лишь правдоподобным мнением.
Показатели бывают неоднозначного рода: нужные и не нужные. Помимо этого, Аристотель дает еще второе деление показателей: одни показатели относятся к тому, показателями чего они являются, как частное к неспециализированному, другие — как общее к частному. Примером энтимемы, в которой показатель относится к тому, показателем чего он есть, как частное к неспециализированному, может служить следующее умозаключение: «Эта дама родила, потому что у нее молоко». Лишь у таких энтимем смогут быть показатели нужные. В этих энтимемах получаются подлинные заключения, в случае, если действительно содержание посылок.
Примером энтимемы, в котором показатель относится к тому, показателем чего он есть, как общее к частному, может служить умозаключением; «А дышит не легко; следовательно, он болен лихорадкой». Тяжелое дыхание тут имеется показатель, от которого содержится к лихорадке, но тяжелое дыхание бывает и при вторых болезнях. Данный второй вид энтимем силлогистически несостоятелен кроме того в том случае, если заключение случайно окажется подлинным.
Проверка значимости разных видов энтимемы совершается через их редуцирование к фигурам силлогизма. В энтимемах «из возможного» неспециализированное правило используется к частным случаям и они протекают по первой фигуре, причем меньшая посылка пропускается как понятная сама собой. (Такие посылки будем заключать в квадратные скобки). Энтимемы из возможного имеют следующую форму:
В (в большинстве случаев) имеется А [С имеется В]
С имеется (возможно) А.
Что касается силлогистической формы энтимемы «из показателя», то и в ней пропускается одна из посылок, которая считается известной (тут в большинстве случаев пропускается громадная посылка). Вставляя эту пропущенную посылку, мы и тут имеем верный силлогизм, причем энтимемы из показателя смогут протекать по всем трем фигурам.
Пример энтимемы из показателя по первой фигуре:
[Всякая дама, которая имеет молоко, родила] Эта дама имеет молоко
Эта дама родила.
Пример энтимемы из показателя по второй фигуре: [Все родившие дамы бледны] Эта дама бледна
Эта дама родила. Пример энтимемы из показателя по третьей фигуре:
Питтак добродетелен [Питтак мудрец]
Мудрецы добродетельны.
В последнем случае пропущена меньшая посылка, в двух прошлых— громадная посылка.
Из приведенных примеров видно, что в энтимемах из показателя вывод не редкость точным, если он протекает по первой фигуре. Энтимемы из показателей по второй фигуре в любой момент логически несостоятельны, поскольку сама их силлогистическая структура неверна. В случае, если родившие дамы бледны, то из этого вовсе не нужно, что все бледные дамы являются родившими. Энтимемы из показателей по третьей фигуре не дают точного вывода, в них заключение носит только темперамент возможности: в случае, если Питтак умён и честен, то из этого еще не следут, что все мудрецы честны.
Аристотелевское деление риторических умозаключений на энтимемы из возможного (из возможно неспециализированных, а не из вправду неспециализированных суждений) и на энтимемы из показателя Г. Майер вычисляет логически несостоятельным.
Энтимемы смогут быть обосновывающими (дейктическими) и опровергающими (эленхическими). Пример опровергающей энтимемы: «Деньги не смогут быть благом, поскольку не может быть благом то, что возможно дурно использовать».
Аристотель использует энтимемы из показателей в физиогномике, которая исходит из положения, что психологические изюминки сопровождаются определенными телесными показателями. Так, для свойственной львам психологической черты — храбрости — внешним телесным показателем есть величина их конечностей.
Аристотель признает энтимему главным приемом аргументации в ораторском мастерстве. Оратор, показывает он, имеет дело с громадной аудиторией, которая неспособна смотреть за строго научным ходом доказательства, и потому ему приходится прибегать к другой аргументации, которая более пригодна для убеждения
слушателей. Не заключая в себе настоящей Доказательной силы, энтимемы владеют громадной убедительной силой. По учению Аристотеля, в риторике главными формами умозаключений и доказательства являются энтимема и парадейгма, подобно тому как в диалектике главными формами являются силлогизмы с возможными — принимаемыми простым мнением — посылками и неполная индукция.
Аристотель именует энтимему риторическим силлогизмом, а парадейгму — риторической индукцией.
УЧЕНИЕ О ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕ
Силлогистика Аристотеля ставит собственной задачей установить, какими методами из данных положений с достоверностью возможно выведено заключение. Для этого нужно было узнать все верные методы умозаключения и продемонстрировать ошибочные методы, по которым нельзя получить точных заключений.
Потому, что для осуществления задачи выведения частных суждений из неспециализированных нужно было иметь наивысшие неспециализированные положения, каковые имели возможность бы являться исходной базой для всей цепи дедуктивных умозаключений, Аристотель признает наличие самоочевидных, самодостоверных, самые общих положений.
По его учению, подобно тому как понятия имеют собственные пределы — внизу в единичных вещах и вверху в категориях, совершенно верно так же имеют собственный низший и верховный пределы доказательство и умозаключение. Подтверждение имеет своим самым низшим пределом эти чувственного опыта и своим высшим пределом — самые общие основоположения и определения, каковые являются недоказуемыми и вместе с тем самыми точными и нужными правилами знания. Эти правила познаются разумом конкретно. В отличие от мышления, оперирующего умозаключениями, которое может впадать в неточности, разум как верховная умственная свойство ни при каких обстоятельствах не заблуждается.
Конечно, появляется вопрос, что собой воображают эти наивысшие правила и как именно человек приходит к их познанию? На первый вопрос Аристотель отвечает, что такими недоказуемыми самоочевидными истинами являются логический закон несоответствия и другие неспециализированные положения, устанавливаемые «первой философией» (т. е. наукой об неспециализированных правилах всего существующего).
Но помимо этого, Аристотель признает, что любая наука имеет и собственные особенные неспециализированные положения, каковые являются недоказуемыми и самоочевидными. Так, к примеру, для логики таковой истиной помогает теорема силлогизма. Подтверждением истинности таких положений есть то, что они являются научным объяснением явлений определенной области знания. Признание Ари-
стотелем наличия особенных правил у каждой науки в известной мере говорит об эмпирическом характере его образа мышления.
Потому, что сущность вещей, по Аристотелю, находит собственный выражение в определении понятия о них, высшими началами знания являются в первую очередь дефиниции. Логическая форма науки в совершенстве — это, по Аристотелю, определения понятий о сущности вещей и последовательность силлогизмов, дедуцирующих из дефиниций все содержание науки. Сущности вещей, по Аристотелю, вечны и непреходящи, и потому настоящее знание (аподейктика) складывается из полных истин.
Разглядывая вопрос, как познаются недоказуемые начала знания, Аристотель противопоставляет «первое для нас» «первому по природе». Первичными для отечественного познания являются чувственные эти, каковые знакомят нас с явлениями и единичными предметами. Первое же по природе — это неспециализированная сущность вещей, являющаяся объективной обстоятельством определенности вещей и основанием научного познания их. К познанию данной сущности вещей мы приходим в следствии долгого процесса развития отечественного знания. То, что есть первым по природе, для нас имеется последнее, в противном случае, что для нас первое, имеется последнее по природе.
Сущность вещей, по учению Аристотеля, познается конкретно разумом, но чтобы разуму открылась эта сущность, познающей деятельности человека нужно пройти последовательность ступеней: чувственное восприятие, опыт и накопление знаний довольно данной группы явлений. В случае, если для Платона познание сущности вещей («идей») было прирожденной свойством людской души («анамнезом»), то для Аристотеля тут мы имеем долгий путь развития познавательной свойстве, только в конце которого достигается познание неспециализированной сущности.
Нужным условием для познания сущности вещей Аристотель вычисляет глубокое всестороннее и безграничное изучение фактического материала, относящегося к данной группе явлений. Тут Аристотель выступает как эмпирик. Но, согласно его точке зрения, обобщение фактического материала методом индукции не имеет возможности дать тех неспециализированных суждений, каковые являются последними высшими началами для научной дедукции. Индукция, по Аристотелю, бессильна дать точные неспециализированные положения. Их может дать лишь умозрение, интуиция разума.
Согласно точки зрения Аристотеля, эмпирическим умелым методом они добыты быть не смогут. Обобщение фактического материала, опыт, индукция только подготовляют интуицию разума, являются необходимым предварительным условием для нее. Так, начав с эмпирии, Аристотель заканчивает умозрением.
В. Виндельбанд высказывает мнение, словно бы обстоятельство этого в гом, что древняя наука не знала опыта. В действительности
опыт был известен и древней науке (не смотря на то, что, очевидно, не в таковой развитой форме, как в новое время). В древности такие практические дисциплины, как медицина, механика, оптика, акустика, металлургия, архитектура, бронетехника и т. д., не могли развиваться без опыта. Как мы знаем, что Демокрит выжимал соки разных растений и изучал их свойства (ядовитость, целебность и т. д.). Ясно, что тут имел место опыт. Как мог бы быть открыт закон Архимеда без опыта? Следовательно, дело тут не в отсутствии опыта, а в том, что Аристотель не сумел до конца преодолеть платоновский идеализм.
Учение Аристотеля о доказательстве неразрывно связано с его учением об умозаключении. Как мы видели выше, Аристотель для разных типов доказательства устанавливал разные виды умозаключений. В общем доказательства и используемые в них умозаключения, по Аристотелю, возможно отнести к трем главным областям: 1) к области строгой науки, аподейктики и аналитики, 2) к области диалектики, топики и риторики и 3) к области пейрастики, софистики и эристики. Пейрастику Аристотель время от времени разглядывает и как разновидность диалектики.
Настоящее в полной мере обоснованное подтверждение имеет место только в первой области. Только тут из нужно подлинных посылок с необходимостью выводятся новые нужно подлинные суждения. Это — область полных, вечных, неизменных истин о сущности вещей. Лишь тут мы имеем дело с доказательством в строгом смысле слова. К аподейктичеоким примыкают дидактические доказательства, которыми пользуется преподаватель при обучении наукам учеников. Что касается области диалектики и примыкающей к ней риторики, то тут посылки являются не-«еоб-ходимо подлинными, а только возможно подлинными. В диалектике исходят из того, что не редкость в большинстве случаев, «в основном» и что исходя из этого в большинстве случаев согласится за истину (т. е. тут исходят из общепринятого мнения), в риторике же, где целью есть лишь убеждение слушателей, исходят из тех точек зрения, взоров, предубеждений, каковые являются господствующими в той либо другой среде слушателей.
Диалектика подобно аподейктике использует силлогизм и выполняет его правила, но в отличие от аподейктики ее посылки только возможно подлинные; следовательно, в диалектических рассуждениях, в отличие от аподейктических, имеется только формальная правильность, но отсутствует нужная истинность и, так, тут нет настоящих доказательств в строгом научном смысле слова. И, наконец, что касается софистики и эристики, то в них имеется только видимость доказательства, так сообщить, игра в доказательства.
УЧЕНИЕ О ЛОГИЧЕСКИХ НЕТОЧНОСТЯХ
Вопросу о логических неточностях Аристотель посвятил особое произведение «О софистических опровержениях», которое возможно разглядывать как дополнение к «Топике» в качестве ее последней, девятой главы. Само заглавие этого произведения показывает, что Аристотель разглядывает софистические доказательства как «опровержения» истины. Он ставит задачу продемонстрировать, что софистические доказательства — мнимые доказательства и что софистические умозаключения в действительности не умозаключения, поскольку в них то, что выводится, в действительности вовсе не нужно из посылок. Аристотель показывает формальнологическую неправильность софистических умозаключений и ложность их доказательств. Родственными софистическим Аристотель вычисляет пейрастические доказательства, каковые использовал Сократ в спорах с софистами, в то время, когда он применял против софистов их же оружие!
Аристотель говорит, что фальшивые умозаключения бывают неоднозначного рода: одни из них формально верны, но исходят из фальшивых посылок, другие же формально неправильны. Софистические умозаключения воображают только особенную часть фальшивых умозаключений. Другие виды ошибочных умозаключений рассматриваются в «Аналитиках».
Аристотель, как и Платон, определяет софистику как кажущуюся, а не настоящую мудрость. Подобно тому, как не редкость настоящее и поддельное золото, так бывают подлинные и умозаключения и фальшивые доказательства. Аристотель в произведении «О софистических опровержениях» ставит задачу изучить все виды софистических уловок, изобретенных софистами в целях построения мнимых доказательств и кажущихся умозаключений.
Логические неточности Аристотель в первую очередь дробит на неточности, проистекающие из метода выражения мысли в речи, и на неточности мышления, не зависящие от метода выражения.
Логические неточности, основанные на словесном выражении, Аристотель подразделяет на шесть видов.
1. Омонимия содержится в том, что одно да и то же слово может иметь два либо более двух различных значений. Эта многозначность слов возможно использована для построения фальшивого доказательства либо умозаключения. Так, на базе неясности термина возможно нарушено правило силлогизма, требующее, дабы в силлогизме было лишь три термина: средний термин в одной посылке берется в одном смысле, в второй же — в другом. Как было сообщено выше, Аристотель показывал, что одно да и то же слово (к примеру, «благо» может иметь разные значения, смотря по тому, к какой категории оно в том либо
втором случае относится. Теория категорий, по Аристотелю, предохраняет от неточностей омонимии, пребывающих в отождествлении различных понятий.
2. Амфиболия содержится в том, что некая языковая
конструкция (т. е. соединение слов) употребляется в двух (либо
более двух) разных смыслах, что, так же как и омонимия,
ведет к отождествлению разного.
3. Неправильное соединение слов пребывает в соединении слов
при отсутствии логической связи в это же время, что обозначается
этими словами. Такова неточность в следующем софистическом умо
заключении: «Сидящий поднялся. Кто поднялся, тот стоит. Следователь
но, сидящий стоит».
4. Неправильное разделение слов пребывает в разъединении в
словесном выражении того, что логически разъединять запрещено.
Аристотель приводит следующий пример данной неточности: из того,
что пять имеется два (четное число) плюс три (нечетное число), де
лается софистическое заключение, что пять имеется четное и нечет
ное число.
5. Неправильное произношение порождает неточность, в случае, если при
этом изменяется суть слова (к примеру, при трансформации уда
рения).
6. Неясность других окончаний и флексий слов также
ведет к смысловым неточностям (к примеру, смешение мужского
рода с женским благодаря одинаковости окончаний слов).
Логические неточности, не зависимые от метода выражения в речи, Аристотель подразделяет на следующие семь видов.
1. Неточность на основании случайного пребывает в том, что пола
гают, словно бы вещи свойственно то же самое, что и ее акциденции.
Аристотель приводит как пример данной логической ошиб
ки следующее умозаключение: «Кориск — человек. Человек имеется
что-то иное, чем Кориск. Следовательно, Кориск имеется что-то иное,
чем Кориск».
В этом умозаключении во второй посылке о человеке высказывается не его сущность, а что-то случайное, что не может быть перенесено на подлежащее первой посылки. Второй пример данной неточности: «Кориск — второе лицо, нежели Сократ. Сократ — человек. Следовательно Кориск — не человек» (тут случайное будет в первой посылке).
2. Логическая неточность от сообщённого легко к сообщённому с
ограничением и напротив пребывает в том, что утверждение, при
знанное в ограниченном смысле (как довольно подлинное в
какой-либо части, либо в определенном месте, времени, отноше
нии), принимается как подлинное по большому счету либо, напротив, то, что
признано подлинным по большому счету, ограничивается, как словно бы бы оно
имеет силу лишь в каком-либо отношении, в определенном ме
сте либо времени. К примеру, негр темён, а зубы у него белые,
следовательно, он и темён и не темён, бел и не бел, в случае, если сказать
безотносительно, «легко». О нем же направляться заявить, что он темён либо бел в известном отношении (с ограничением).
Тут затрагивается вопрос о конкретности истины. Аристотель в 25-й главе произведения «О софистических опровержениях» ставит вопрос: «Благо здоровье либо достаток?» И тем и вторым человек может пользоваться дурно, следовательно, богатство и здоровье сущность благо и не благо, утверждает Аристотель. есть ли благом пользоваться в стране властью? Но не редкость время, в то время, когда лучше властью не пользоваться. Следовательно, то же самое для одного и того же человека бывает и благом и не благом, в зависимости от событий, времени и места.
3. Неточность, которая потом стала называться «ignora-
tio elenchi», пребывает в подмене предмета спора вторым, посто
ронним, имеющим только отдаленное сходство с тем предметом,
о котором идет обращение. Так, в этом случае обосновывает
ся либо опровергается не то, что требуется доказать либо опро
вергнуть.
4. Фальшивое подтверждение, взявшее потом назва
ние «предвосхищение основания» (petitio principii), пребывает в
том, что то, что требуется доказать, принимается как уже дока
занное. Иначе говоря тут обосновываемая идея выводится
сама из себя: за основание доказательства принимается то, что
необходимо доказать, либо то, что само основывается на том, что нуж
но доказать.