Либо второй пример анализа признаков: холостяк в собственные сорок лет страдает от навязчивого страха любой раз, в то время, когда уходит из дома, опасается, что имел возможность не отключить плиту и начнется пожар, что сотрёт с лица земли дом и особенно полезную библиотеку. Исходя из этого он должен возвращаться к себе любой раз, в то время, когда уходит, это – мания, которая, разумеется, нарушает его обычную деятельность.
У этого симптома имеется простое объяснение. Практически пять лет назад он оперировался по поводу рака, и его врач как?то отпустил замечание, что все нормально, за исключением возможности развития в последующие пять лет злокачественных клеток, «каковые смогут распространиться, как пожар». Мужик был так напуган данной возможностью, что абсолютно вытеснил эту идея из сознания и заменил ее страхом вероятного пожара в доме. Не смотря на то, что это его и тревожило, но данный ужас был значительно менее мучителен, чем ужас возвращения рака. В то время, когда же открылась подавленная сущность страха, то навязчивая мысль пожара прошла, а ужас перед заболеванием не возвратился, чему во многом помогло то событие, что по окончании операции прошло уже практически пять опасность и лёт предстоящих осложнений без шуток уменьшилась.
Данный процесс «конкретизации» в большинстве случаев приносит чувство облегчения а также эйфории, не смотря на то, что в нем как таковом может и не быть ничего приятного. Добавлю, что, каким бы ни был снова открывшийся суть, следующий за ним благодаря «полноте ощущения» в полной мере может привести к новым результатам и открытиям в тот же сутки либо позднее. Нужно только не попасть в ловушку сложных теоретических размышлений.
(2) Второй подход относится к способу свободных ассоциаций. Человек перестает осуществлять контроль своим мысли, разрешает оказаться любым мыслям и пробует шепетильно их изучить с целью отыскать между ними скрытые связи, точки сопротивления, в то время, когда он ощущает, что?то похожее на остановку потока мыслей – и без того , пока отдельные моменты, каковые раньше не были поняты, не выйдут на поверхность.
(3) Еще один подход – автобиографический. Под этим я осознаю размышления о вашей истории, начиная с раннего детства и заканчивая планируемым будущим развитием. Попытайтесь составить картину значимых событий, ваших ранних страхов, надежд, разочарований, событий, каковые уменьшили вашу веру в людей и самого себя.
Спросите себя: от кого я завишу? Каковы мои главные страхи? Кем я должен был быть при рождении? Каковы были мои цели и как они изменились? Какие конкретно были развилки на моем пути, где я выбрал неверное направление и отправился не той дорогой? Какие конкретно упрочнения я предпринимал, дабы исправить неточности и возвратиться на верный путь? Кто я сейчас и кем бы я был, если бы постоянно принимал верные ответы и избегал важных неточностей? Кем я желал быть раньше, сейчас и в будущем? Каково мое представление о самом себе? Какое чувство я желаю создавать на вторых людей? В чем несоответствие между этими двумя представлениями как самими по себе, так и в том, что я ощущаю в моем подлинном «я»? Кем я стану, в случае, если продолжу жить так, как живу на данный момент? На какие конкретно условия, содействующие моему формированию, я рассчитываю? Какие конкретно альтернативы для предстоящего развития на данный момент открыты для меня? Что я обязан делать, дабы реализовать возможности, каковые выбрал?
Автобиографическое изучение не должно складываться из абстрактных конструкций в терминах психоаналитического теоретизирования, а должно оставаться на эмпирическом уровне «видения», представлений и ощущений, сводя к минимуму теоретические размышления.
(4) Тесно связан с автобиографическим подход, пробующий вскрыть несоответствия, существующие между отечественными осознанными жизненными целями и теми, каковые мы не поймём, но каковые все же определяют нашу жизнь. У многих людей имеется два жизненных сюжета: осознанный, «официальный», что есть «заголовком на обложке», и тайный сюжет, что и определяет отечественное поведение. Несоответствие между тайным и сознательным сюжетами продемонстрировано во многих древнегреческих драмах, в которых «тайный сюжет» приписывается «судьбе» (moira). Moira – это отчужденная форма подсознательного сюжета людской судьбе, что находится в него и определяет его жизнь. Драма об Эдипе, например, показывает это несоответствие со всей ясностью: тайный сюжет Эдипа – это убить собственного отца и жениться на матери; его сознательный жизненный сюжет пребывает в том, дабы избежать правонарушения при всех событиях. Все же тайный сюжет выясняется посильнее; против собственного намерения и не осознавая, что делает, он живет в соответствии с тайному сюжету.
Размер несоответствия между сознательным и подсознательным сюжетами сильно варьируется у различных людей. На одном финише этого континуума люди, у которых нет тайного сюжета, в силу того, что человек достиг для того чтобы состояния, что стал единым целым с самим собой и не испытывает недостаток в подавлении чего?или. На втором финише может не быть тайного сюжета по причине того, что человек до таковой степени идентифицирует себя со своим «нехорошим я», что кроме того не пробует притворяться, что существует «лучший я». Первых время от времени именуют «подлинными личностями», «осознанными личностями». Последние – это не легко больные люди, для которых возможно применять множество формулировок их заключений – не додающих, но, ничего к их пониманию. Большинство людей возможно разместить на континууме между этими двумя крайностями, но кроме того в данной «средней» группе возможно подметить серьёзное отличие. Имеется люди, чей сознательный сюжет является идеализацией того, к чему они стремятся в действительности, и, так, оба сюжета, по сути, схожи. В то время как у других «заголовок на обложке» являет полную противоположность тайному сюжету; он помогает только для прикрытия, дабы значительно лучше направляться тайному сюжету.
В случаях больших противоречий между двумя сюжетами появляются важные конфликты, отсутствие безопасности, сомнения и трата энергии впустую, и в следствии развиваются разные симптомы. Как возможно в противном случае, в то время, когда человек неизменно обязан тратить довольно много энергии на то, дабы избегать осознания внутренних противоречий, дабы прекратить мучиться сомнениями в собственной идентичности и подавлять собственный собственное целостности и недостатка смутное ощущение искренности. Его единственная альтернатива: или продолжать быть в тревожном состоянии, либо пробраться к глубоко скрытым слоям собственного жизненного опыта, но второй процесс кроме этого неизбежно связан с возникновением громадной доли страха.
Вот пара примеров тайных сюжетов. Я не забываю человека – которого я отлично знал, но не занимался с ним психоанализом, – что поведал мне следующий сон:
«Я сидел за гробом, что сервирован как стол. На нем были расставлены блюда, каковые я ел. После этого мне продемонстрировали книгу, где расписались довольно много великих людей. Я видел имена Моисея, Аристотеля, Платона, Канта, Спинозы, Фрейда и Маркса. Меня просили подписаться последним, после этого, возможно, книгу закрыли окончательно».
Человек, видевший данный сон, имел чрезмерные амбиции; но, не обращая внимания на громадные знания, и красивый ум, у него были большие трудности в том, дабы самому написать книгу, а не брать идеи у кого?то еще. У него был садистский темперамент, что прятался за альтруистическими периодическими жестами и радикальными идеями помощи вторым. В первой части сна мы видим легко завуалированные некрофильские жажды – обед, поданный на гробе, высказывает, говоря прямым языком, желание съесть тело в гробу. (Это одно из нередких проявлений того, что Фрейд именовал «работой сна», которая переводит непозволительные скрытые мысли сонного человека в безобидно звучащий «видимый» сон.) Вторую часть сна трактовать тяжело полностью. Это и амбиции человека иметь славу одного из величайших мировых мыслителей; его эгоизм выражается в жажде, дабы им история философии закончилась бы; не должно быть больше никаких великих людей, каковые приносили бы пользу будущим поколениям. Данный тайный сюжет поедания трупов великих людей – другими словами превращение мастеров и поедание прошлого его через эту интроекцию в мастера – был малоизвестен сновидцу и скрыт от окружавших его людей, большая часть из которых восхищались им за его ум, великодушные идеи и доброту.
Вот второй тайный сюжет: спасти собственную мать от ожесточённого отца и через ее восторг стать самым великим человеком в мире. Либо второй: убить всех людей и остаться одному, дабы избавиться от страха и чувства слабости перед вторыми. И еще один: прилипнуть к кому?или богатому и могущественному, заслужить его размещение и ожидать его смерти, дабы унаследовать все, чем он обладал – материальными благами, престижем и идеями. И еще: чувствовать мир как колонию, сделанную из еды; цель судьбе – съесть стенки данной колонии; еда делается смыслом жизни; еда свидетельствует освобождение.
Возможно добавить еще довольно много сюжетов, но не до бесконечности. Так как все тайные сюжеты являются ответами на базисные потребности, укоренившиеся в людской бытии, то их количество лимитировано тем, что число главных людских потребностей ограничено.
Значит ли это, что все мы в действительности предатели, лжецы, садисты и т. д., и лишь скрываем это и не проявляем открыто? Может,и без того, в случае, если предавать, лгать, пытать – отечественные доминантные жажды, но лишь немногие люди соответствуют этому случаю. Конкретно они меньше всего сами захотят сделать такие открытия.
Но, как и многие другие, эти подавленные жажды не господствуют; в то время, когда они становятся осознанными, то вступают в конфликт с противоположными жаждами и обычно проигрывают в последующей схватке. Осознание – это условие, которое делает данный конфликт более острым, но оно не имеет возможности «растворить» в то время, когда?то подавленные жажды лишь за счет отечественных действий по их осознанию.
(5) Пятый подход пребывает в концентрации ваших чувств и мыслей около целей судьбы, таких, как преодоление жадности, неприязни, иллюзий, страха, нарциссизма, стяжательства, садизма, мазохизма, лживости, недочёта аутентичности, отчуждения, безразличия, некрофилии, мужской патриархальной доминантности либо связанного с этим женского подчинения, и достижение независимости, способности критически мыслить, отдавать, обожать. Данный подход содержится в попытке открыть неосознанное присутствие любых из этих «нехороших» качеств, как они устроены, как они формируют структуру вашего характера, условия их развития. Данный процесс обычно весьма болезненный и может привести к большому беспокойству. Он требует, дабы мы поняли собственную зависимость, в то время, когда верим в то, что влюблены и лояльны; дабы мы поняли собственную самовлюбленность (нарциссизм), в то время, когда верим, что в любой момент хороши и предупредительны; дабы мы поняли отечественный садизм, в то время, когда верим, что хотим вторым лишь хороша; собственную разрушительность, в то время, когда верим, что это отечественное чувство справедливости взывает к наказанию; дабы мы поняли отечественную трусость, в то время, когда верим, что действуем очень предусмотрительно и «реалистично»; дабы мы поняли собственную боязнь свободы, в то время, когда считаем, что всего лишь не желаем никого обидеть, дабы мы поняли собственную неискренность, в то время, когда считаем, что только не желаем быть ожесточёнными; дабы мы поняли собственный коварство, в то время, когда верим, что полностью объективны. Как сообщил Гете, лишь в случае, если мы сможем «представить себя авторами всех мыслимых правонарушений» и как это не хорошо, мы сможем быть достаточно уверены, что скинули маски и находимся на пути к осознанию того, кто же мы в действительности.
В то время, когда мы откроем элементы самолюбования в отечественной дружественности либо садистские наклонности в отечественной готовности оказать помощь, шок возможно таким сильным, что сейчас мы почувствуем себя абсолютно ненужными созданиями, о которых ничего хорошего сообщить запрещено. Но в случае, если мы не разрешим этому потрясению остановить нас и продолжим самоанализ, то сможем понять, что данный шок так велик – из?за отечественного нарциссического мнения о себе, – что является препятствием на пути предстоящего анализа и что не только негативные жажды, каковые мы в себе открыли, являются отечественными движущими силами. В тех случаях, в то время, когда это происходит, человек вероятнее отправится на предлогу у собственного сопротивления и прекратит анализ.
* * *
Коль не так долго осталось ждать мы обсуждаем способность и проблему осознания видеть прояснилась, отметим тут, что самоанализ обязан кроме этого заниматься осознанием настоящего в других людях равно как и в социальной и политике. Вправду, знание вторых обычно предваряет знание самого себя. Ребенок в раннем возрасте следит за взрослыми, уже смутно ощущая действительность за фасадом, и начинает осознавать личность за маской. Став взрослыми, мы довольно часто, перед тем как обучимся видеть неосознанные рвения в себе, замечаем их у других. Мы должны понять эти скрытые стороны в других, поскольку то, что происходит в нас, это не только интрапсихическоеявление и, следовательно, возможно осознано лишь за счет изучения происходящего в пределах четырех стен отечественной личности, вместе с тем и межличностноеявление, другими словами сеть взаимоотношений между нами и другими людьми; я могу заметить себя лишь с той степенью полноты, с какой я вижу себя в моем отношении к вторым и в их отношении ко мне.
Заметить себя без иллюзий не так и сложно для человека, в случае, если ему неизменно не промывают мозги, и он не лишен способности критически мыслить. Он думает и ощущает то, что онне думал бы и не ощущал, если бы не постоянные внушения и не сложные способы создания условных рефлексов. Если он не имеет возможности видеть подлинный суть двойных стандартов, действительность за иллюзиями, он не поймёт себя таким, как он имеется, а только сочтет себя таким, каким должен быть.
То, что я могу знать о себе, , пока я не познаю это сам, представляет собой во многом синтетический продукт. Большая часть людей – включая меня самого – обманываются, не зная, что «защита» свидетельствует «войну», а «должное» – подчинение; что «добродетель» свидетельствует «повиновение» и «грех» неподчинения; что мнение о том, что родители инстинктивно обожают собственных детей, – это миф; что слава лишь иногда основана на вызывающих уважение людских качествах а также на настоящих достижениях – не часто; что история – это искаженные записи, в силу того, что ее переписывают победители; что чрезмерная скромность не обязательно есть доказательством отсутствия тщеславия; что любовь есть противоположной стороной жадности и жажды; что все пробуют рационализировать собственные поступки и злые намерения и продемонстрировать их добропорядочными и хорошими; что рвение к власти свидетельствует преследование правды, любви и свободы; что современное индустриальное общество сконцентрировано около правил эгоизма, потребления и обладания, а не около уважения и принципов любви к судьбе, как говорят. В случае, если я не могу разбирать неосознанные нюансы общества, в котором живу, то и не могу знать, кто я таковой, в силу того, что не знаю, какая часть меня – это не я.
* * *
Потом я желаю сделать пара неспециализированных замечаний о способе самоанализа.
Очень принципиально важно проводить его, как и концентрацию и медитацию, систематично, а не только «в то время, когда вы в настроении». В случае, если кто?то говорит, что у него не достаточно для этого времени, он просто заявляет, что не вычисляет это серьёзным. В случае, если у него нет времени, он может его отыскать, и так разумеется, что это вопрос важности, которую он придает самоанализу, что безтолку растолковывать ему, как он может отыскать время. Возможно, я обязан добавить, что не имею в виду, что самоанализ будет ритуалом, не допускающим исключений. Бывают, само собой разумеется, случаи, в то время, когда совсем нереально им заняться и его необходимо сходу заканчивать. Помимо этого, процесс самоанализа не должен носить темперамент подневольной работы, обязанности, исполняемой с мрачным настроением, но все же нужной с целью достижения определенной цели. Равно как и итог, сам процесс должен быть освобождающим и весёлым, даже в том случае, если к нему примешиваются страдания, боль, разочарование и беспокойство.
Для каждого, кто не имеет возможности помогать страсти взойти на вершину, должно казаться, что восхождение – это легко дискомфорт и тяжёлая работа; и кое-какие думают (я слышал это кроме этого в психоаналитической интерпретации альпинизма), что лишь мазохист может добровольно захотеть пройти через все эти неприятности. Альпинист не будет отрицать упрочнения и напряжение, но это составная часть его удовольствия, и он ни за что не захочет их утратить. Не всякое «упрочнение» свидетельствует «упрочнение»; не каждая «боль» свидетельствует «боль». Боль работы отличается от боли заболевания. Значение имеет неспециализированная обстановка, в которой прикладываются упрочнения либо испытывается боль и которая придает им своеобразные качества. Это идея, которую очень тяжело осознать, в силу того, что в отечественной западной традиции добродетель и долг считаются строгими надзирателями; в конечном итоге лучшим доказательством того, что вы поступаете верно, помогает то, что это не очень приятно, а доказательством противоположного есть то, что вам нравится это делать. Восточная традиция абсолютно другая и значительно более идеальная в этом отношении.
Она избегает противопоставления твёрдой, жёсткой дисциплины и ленивого, мягкого «комфорта». Она нацелена на состояние гармонии, которая одновременно с этим структурированная, «дисциплинированная» (в настоящем смысле этого слова), живая, эластичная и весёлая.
В самоанализе, как и в психоанализе a deux,имеется лишь одна сложность, о которой нам направляться знать сначала: эффект вербализации.
Предположим, я поднимаюсь утром и вижу голубое небо и яркое солнце, я абсолютно пойму окружающее, оно делает меня радостным и более живым. Но мое чувство пребывает в осознании неба, моей реакции на него, а не слов, появившихся в мозгу, типа «Какой красивый солнечный сутки». Когда эти слова появляются, и я начинаю думатьоб окружающем этими словами, ощущения каким?то образом теряют собственную интенсивность. В случае, если вместо этого мне в голову приходит мелодия, высказывающая эйфория, либо картина, высказывающая то же чувство, то ничего не теряется.
Граница между выражением и осознанием чувства этого эмоции словами весьма подвижна. Существует абсолютно невербализированный опыт и близкий к нему опыт, в котором слова выглядят как сосуд, что «содержит» чувство и все же не вмещает его, поскольку чувство всегда течёт и переполняет сосуд. Слово «сосуд» скорее похоже на ноту в нотной записи, которая есть знаком тона, а не тоном как таковым. Чувство возможно тесно связано со словом, но пока слово остается «живым», оно не вредит эмоции. Но наступает момент, в то время, когда слово отделяется от эмоции, другими словами и от говорящего человека, и сейчас оно теряет собственную действительность, преобразовываясь в комбинацию звуков.
Многие люди чувствуют эту перемену. К примеру, они испытали сильное, красивое – либо страшное – переживание. На следующий сутки, в то время, когда они желают отыскать в памяти его и выразить словами, они говорят слова, каковые совершенно верно обрисовывают чувство, но звучат сухо; чувство такое, как словно бы эти слова в их голове и не имеют никакой связи с тем, что люди ощущали, в то время, когда это случилось[33]. В то время, когда так происходит, вам необходимо осознать, что что?то пошло не так, что вы начали жонглировать словами, а не чувствовать внутреннюю действительность; и вам необходимо начать разбирать сопротивление, которое провоцирует человека на осмысление эмоций. К таким мыслям о эмоциях необходимо относиться так же, как к вторым мешающим мыслям.
Самоанализ следует сделать как минимум тридцать мин. каждое утро, в случае, если быть может, в одно да и то же время и в одном месте, и категорически направляться избегать внешних действий. Его возможно делать и на протяжении прогулки, не смотря на то, что на улицах громадного города через чур неспокойно. Но самоанализ и особенно упражнения по осознанию и дыханию возможно делать в любой момент, в то время, когда вы не заняты чем?то вторым. Имеется довольно много случаев, в то время, когда вы вынуждены ожидать либо в то время, когда вам «нечем заняться», к примеру, в метро либо самолете. Все эти случаи направляться применять для самопознания того либо иного рода, а не для чтения издания, бесед либо мечтаний. В то время, когда у вас покажется привычка делать это, такие ситуации, в то время, когда вам «нечем заняться», станут долгожданными, в силу того, что они обогащают и приятны.
Страно, что самоанализ практически не обсуждается в литературе по психоанализу; возможно было ожидать, что Фрейд, что упоминает самоанализ в собственных интерпретациях снов, внес предложение бы вторым поэкспериментировать в этом же направлении. То, что это не верно, возможно растолковать, предположив, что образ Фрейда стал таким идолизированным, что, конечно, его самого никто второй не имел возможности разбирать, он был обязан собственными «откровениями» лишь самому себе; именно это не так у простых людей. Они не смогут существовать без «создателя», и сам Фрейд либо священники, действующие от его имени, должны просвещать их. Каковы бы ни были обстоятельства у Карен Хорни [34] последовать примеру Фрейда, если они были, она, как я осознаю, внесла предложение самоанализ как настоящий выход. В обрисованной ею ситуации речь заходит в основном об острой невротической ее решении и проблеме. Основной вывод из этого случая – это тёплая совет самоанализа, не смотря на то, что Хорни четко видела все его сложности.
Главная причина пренебрежения самоанализом как возможностью лечения лежит, быть может, в простых бюрократических взорах большинства психоаналитиков на их роль и на роль больного. Как и в классической медицине, больной преобразовывается в «больного», и поощряется убеждение, что ему нужен специалист, дабы выздороветь[35]. Он не должен лечить себя сам, поскольку это сломает сакральное бюрократическое различие между непрофессиональным больным и профессиональным целителем. Это бюрократическое отношение приносит довольно много вреда, и в ходе простого психоанализа, при котором психоаналитик, если он честно желает осознать «больного», будет больным, как самим собой, и забыть кроме того думать, что из них двоих лишь он «здоровый», «обычный», «разумный».
Быть может, самой ответственной обстоятельством непопулярности самоанализа есть мнение, что он весьма сложен. В психоанализе a deuxобратить внимание больного на его рациональность, нарциссизм и сопротивление может аналитик. В самоанализе же имеется опасность начать ходить кругами и поддаться собственному рациональности и сопротивлению, не отдавая себе отчета в том, что происходит. Самоанализ в действительности сложен – равно как и любой другой путь к благополучию. Никто не сформулировал эту сложность более сжато, чем Спиноза в конце собственной «Этики»(книга 5, часть 42): «В случае, если путь, что я продемонстрировал, думается весьма сложным, его все же возможно отыскать. Он и должен быть сложным, поскольку его весьма редко находят; потому что, в случае, если спасение рядом и его возможно достигнуть без особенной работы, как же возможно так, что его практически все не подмечают? Но все выдающиеся вещи сложны так, как редки»[36].
Сложность может остановить, в случае, если вопрос пребывает в том, достигнуть либо не достигнуть конечной цели. Но в случае, если, как мы говорили раньше, человек не пытается к совершенству, если он не заинтересован в конечной цели собственного пути, а лишь в движении в верном направлении, то сложности не кажутся столь непреодолимыми. Более того, самоанализ приведет к такому повышению внутренней ясности и благоденствию, что вам уже не захочется их потерять, не обращая внимания на все сложности.
* * *
Порекомендовав самоанализ как нужный способ на пути к самоосвобождению, я желаю добавить, что это не свидетельствует, что самоанализ – это необходимый ход, что обязан сделать любой. Мне он нравится, и я советовал его вторым, каковые применяют его с толком. Имеется довольно много людей, каковые практикуют иные способы концентрации, осознания и неподвижности, и они кроме этого нужны. Весьма хорошим примером есть Пабло Казальс, что начинал ежедневно, играясь один из концертов Баха для виолончели. Кто усомнится в том, что это был для него оптимальный способ самоосвобождения?
Что же касается конкретно способа самоанализа, я опасаюсь, что между мной и читателем имело возможность закрасться недопонимание. Процесс, что я обрисовал, возможно неправильно воспринят как ежедневный моральный поиск совести, которая должна быть базой стабильного добродетельной жизни и морального прогресса. В случае, если читатель осуждает меня за то, что я противостою этическому релятивизму, произвольности свободы, высшей ценности права каждого «делать собственный дело» независимо от того, чего оно стоит, то я обязан признать свою вину. Но я отказываюсь от для того чтобы заявления, в случае, если обвинения пребывают в том, что я излишне озабочен поиском страха и добродетели перед грехом и не признаю того факта, что грех обычно есть базой прогресса.
Дабы внести в данный вопрос ясность, нужно запомнить, что фундаментальной позицией, с которой я обрисовывал самоанализ, был взор на судьбу как процесс, а не последовательность фиксированных этапов. В грехе содержится семя для перемещения вверх, в добродетели может находиться семя для упадка. Как гласит мистический принцип «падение для подъема», грех это не вред, а всего лишь отдых и стагнация на достигнутом.
Имеется еще одно вероятное недопонимание, которое я желал бы исправить. Может показаться, что самоанализ усиливает тенденцию заниматься самим собой, другими словами чем?то абсолютно противоположным цели освобождения от эгоизма. Вправду, это возможно результатом, но лишь неудачного анализа. Самоанализ делается чем?то наподобие очищающего ритуала не по причине того, что вы озабочены своим «эго», а по причине того, что вы желаете избавиться от эгоизма, разбирая его корни. Самоанализ делается ежедневной практикой, которая разрешает вам минимально концентрироваться на себе целый другой сутки. В итоге, он делается ненужным, в то время, когда больше не остается препятствий на пути к полноценной судьбе. Я не могу обрисовать это состояние, в силу того, что сам еще не достиг его.
В конце дискуссии о психоанализе я считаю нужным сделать еще одно замечание, которое справедливо для всех психотерапевтических знаний. Если вы начинаете с психотерапевтического понимания какого именно?то человека, вас интересует его сущность, его индивидуальность. Но пока у вас нет картины собственной индивидуальности во всех подробностях, вы не имеете возможность осознать этого человека. В случае, если ваш интерес к человеку изменяется с поверхностного на более глубочайший, он неизбежно изменяется от частного к универсальному. Данный «универсальный» интерес не абстракция, не ограниченная универсальность, подобная инстинктивной природе человека. Это – сама сущность людской существования, «человеческие условия», вытекающие из этого потребности, разные ответы на эти потребности. Это – содержание бессознательного, которое общо для всех людей из?за идентичности их жизненных условий, а не из?за расового наследия, как полагал Юнг. Наконец, человек познает себя и окружающих как вариации на тему «человек», а человека, возможно, как вариации темы «жизнь». Имеет значение то, что общее у всех людей, в противном случае, чем они отличаются. В ходе глубокого проникновения в собственный бессознательное вы найдёте, что мы существенно отличаемся в количественном нюансе, но однообразны в качествах отечественных стремлений. Изучение глубин бессознательного – это путь открытия человечности в себе и в любом втором человеке; это открытие не теоретическое, а эмоционально практическое.
Но отрицание «одинаковости» людей не должно непременно вести к отрицанию факта, что человек – это личность; что практически любой человек – это неповторимая личность, не похожая ни на кого другого (быть может, за исключением однояйцевых близнецов). Лишь парадоксальное мышление, составляющее большую часть восточной логики, разрешает выразить истину: человек – это неповторимая личность, но людская личность – это нереальность и мистификация. Человек – это «то и это», но человек – это «и не то, и не это». Парадокс содержится в том, что чем глубже я проникаю в собственную либо чужую личность, тем яснее я вижу через себя и через него действительность универсального человека, свободного от всех личных качеств, «человека дзен?буддизма без титулов и званий».
Эти размышления ведут к опасности индивидуализма и проблеме ценности и связанного с ним психотерапевтического изучения индивидуальности. Разумеется, что в наши дни индивидуализм и индивидуальность высоко ценятся и поощряются как ценности и как индивидуальные и культурные цели. Но сокровище личности весьма расплывчата. С одной стороны, она содержит элемент освобождения от авторитарных структур, каковые блокируют независимое развитие человека. В случае, если самопознание помогает осознанию истинногосебя и его формированию, а не интроекции «чужого» себя, навязываемого властями, оно имеет огромное гуманитарное значение. Практически о психологии и позитивном аспекте самопознания так много говорится, что вряд ли к этому необходимо еще что?или додавать.
Но очень нужно сообщить кое?что о негативной его культа связи и стороне индивидуальности с психологией. Одна из обстоятельств этого культа очевидна: чем больше индивидуальность исчезает практически, тем больше она возвеличивается на словах. Промышленность, телевидение, привычки потребления есть высокого мнения индивидуальности людей, которыми они манипулируют: в виде имени банковского служащего в его окне и инициалов на сумке. Помимо этого, улучшается индивидуальность товаров: навязываемая отличие между автомобилями, сигаретами, зубной пастой, каковые по сути однообразны (в одной ценовой категории), помогают цели создания женщин индивидуальности и иллюзии мужчин, выбирающих личные вещи. Мало кто поймёт, что индивидуальность – это в лучшем случае одно из малых отличий, поскольку во всех серьёзных составляющих товары и люди утратили собственную индивидуальность.
Явная индивидуальность ценится как величайшее достояние. Кроме того в случае, если у людей нет денег, у них имеется их индивидуальность. Не смотря на то, что они и не являютсяличностями, у них имеется индивидуальность, которую они с гордостью и готовностью культивируют. Так как эта индивидуальность имеет маленькое значение, для них серьёзны мелкие тривиальные различия.