В то время, когда в пятницу 18 мая 1291 года армии мамелюков штурмом забрали Акру и поубивали практически всех ее жителей, на Венецию обрушился удар посильнее, чем на ее коммерческих соперников, С уничтожением Заморья — по окончании падения Акры более небольшие христианские города утратили надежду выстоять и скоро последовали за ней — Венеция в один момент утратила не только самые полезные рынки, но и большую часть складов для караванов, идущих на Восток. Не обращая внимания на энергичные попытки папы затеять новый крестовый поход и на угрозы любому христианскому стране, осмелившемуся иметь дело с неверными, Венеция практически срочно вступила в переговоры с султаном, и потом он предоставил ей весьма удачные условия, но в скором времени ее торговле в Центральной Азии угрожала важная опасность. Все сейчас зависело от северного пути через Крым и черноморские порты, и это опять столкнуло Венецию с ее ветхим неприятелем — Генуей.
Практически половину XIII века на берегах Черного моря было неспокойно, и это мешало торговле. Западные торговцы в большинстве случаев разгружались в Константинополе, но с 1242 года в западных степях показались монголы, и торговле было нужно совсем не хорошо. По окончании возвращения Константинополя Михаил Палеолог предоставил генуэзцам необыкновенные права на черноморскую торговлю, и, не смотря на то, что через семь лет он разрешил венецианцам возвратиться, Генуя, с ее растущими факториями в Галате на Босфоре, все еще господствовала в этом регионе. Под ее влиянием Тралезунд вытеснил Египет и Левант (в том месте скоро исчезали последние страны крестоносцев) и сам стал перевалочным пунктом для индийских караванов с пряностями. Крымская Каффа (современная Феодосия) выращивала зерно, добывала соль, ловила рыбу, и реализовывала рабов и меха из Новгородской почвы. Другими словами, у венецианцев показался грозный соперник. В первой половине 70-ых годов тринадцтаго века две республики вынужденно подписали контракт о перемирии, после этого два раза его продлевали, но в первой половине 90-ых годов XIII века, перед падением Акры, прервали его воздействие. В этом случае о продлении не могло быть и речи, Генуя собиралась сохранить собственный контроль, а Венеция так же решительно не желала ей этого разрешить.
Ни та ни вторая сторона не спешили объявлять войну. Изготовление длились три года. Венеция вступила в альянс с Пизой, составила перечень здоровых жителей от семнадцати и до шестидесяти лет — их поставили в известность готовься для немедленного выступления — и обратилась к самым богатым семействам города прося о подготовке и финансировании одной, двух либо кроме того трех галер.[115] Наконец 4 октября 1294 года флот вышел в поход. На северо-востоке Средиземного моря, около Александретты, случилась трагедия. Генуэзцы, увидев, что они в меньшинстве, выбрали любопытную тактику: принайтовили друг к другу все собственные суда, так дабы оказалась огромная плавучая платформа. Их не смущало практически полное отсутствие маневренности, в силу того, что они быстро уменьшили боевое пространство собственному сопернику, а сами имели возможность вольно переходить с одного судна на второе и сосредоточивать силы в том месте, где сейчас того потребовала обстановка. Венецианский адмирал Марко Баседжо допустил кардинальную неточность: недооценил соперника. Отказавшись от брандеров, предпринял прямую атаку, но генуэзская «платформа» не разломалась, и в битве, которая после этого последовала, венецианцы утратили двадцать пять галер из шестидесяти восьми, и многих лучших людей, среди них и самого Баседжо.
Генуя не замедлила воспользоваться своим преимуществом. Ее флот атаковал Крит, сжег и разграбил Канею, после этого, в 1295 году, хитроумно увел эскорт галер и стёр с лица земли венецианскую эскадру, которая со времен падения Акры вместе с генуэзцами в Галате действенно блокировала Босфор. Сейчас венецианцы вынуждены были разгружаться в мелких портах в южной части береговой полосы Малой Азии, на пол-пути к Модоне. Следующий год принес еще более важные новости, В этом случае из Константинополя. В городе опять вспыхнуло противостояние между республикой Сан-Марко и генуэзцами, и на протяжении боев погибло довольно много венецианцев. Те, кому удалось спастись, включая и байло, были срочно арестованы и заключены в под стражу императором Андроником II, сыном Михаила (он очевидно унаследовал от отца свойство переходить на сторону победителя).
Последнее поражение, наверное, вывело Венецию из летаргического сна. Она скоро собрала флот из сорока судов. Руководил ими адмирал Морозини по прозвищу Малабранка, что свидетельствует «Не добрый коготь». Скоро пройдя Дарданеллы, сжигая на своем пути любой греческий и генуэзский корабль, он напал на Галату и уничтожил ее. После этого кинул якорь под стенками Влахернского дворца и стёр с лица земли галеру императора, находившуюся на берегу. Лишь по окончании того как Андроник заплатил ему огромную компенсацию за понесенные убытки, он возвратился в лагуну с громадным числом генуэзских пленников. Приблизительно одновременно с этим еще одна венецианская флотилия под руководством Джованни Соранцо прорвала генуэзскую блокаду в Босфоре, вошла в Черное море, захватила Каффу и выдержала яростную атаку татар, пока наступление зимы не вынудило венецианцев уйти.
Война продолжалась еще три года. Два флота виделись в Центральном Средиземноморье, в пространстве от Сицилии до Кипра. Во второй половине 90-ых годов XIII века венецианцы потерпели еще одно сокрушительное поражение от генуэзцев у далматского побережья около Курзолы. Генуэзцы опять были в меньшинстве, но им помогал ветер. Руководил ими Ламба Дориа, один из самых блестящих адмиралов собственного времени. Венецианские суда были окружены и без того прижаты друг к другу, что пламя скоро переходил с одного судна на второе. Команды из Кьоджи сражались героически, но, в то время, когда битва была окончена, из девяноста пяти венецианских судов шестьдесят пять было захвачено либо потоплено. Девять тысяч людей убиты либо ранены, и вдобавок пять тысяч попали в плен к генуэзцам. Один по крайней мере, не был схвачен. Венецианский адмирал Андреа Дандоло — не нужно его путать с историческим дожем — словно бы бы наложил на себя руки: разбил голову о мачту. Второй человек, более удачливый и разумный, совершил год в генуэзской колонии, диктуя сокамернику отчет о собственных путешествиях на Восток. Эта работа прославилась и стала известна как «Книга о разнообразии мира» Марко Поло.
Создатель, быть может, самой большой книги о путешествиях. Марко Поло происходил из обычной семьи торговой венецианской аристократии. Его папа, Николо Поло, был одним из трех братьев, бывших к тому же партнёрами по бизнесу, из которых по крайней мере один, Марко-старший, жил в Константинополе, но все трое систематично ездили в Крым и за его пределы. Нам как мы знаем, что приблизительно в первой половине 60-ых годов тринадцтаго века Николо и третий брат, Маффео, ездили на восток, в Бухару. Тут они случайно повстречали вестников от монгольского хана Кублая, и те пригласили братьев Поло сопровождать их ко двору Кублая, что в то время размещался в Пекине.
В отличие от своих предшественников, хан Кублай владел на удивление открытым умом в сочетании с бесконечной интеллектуальной любознательностью. На него произвело такое сильное чувство то, что поведали ему о Европе братья Поло, в особенности христианская религия, что он решил послать послов к Клименту IV прося, дабы и отец со своей стороны отправил ему группу грамотных людей, каковые поведали бы его народу о свободных искусствах и христианстве. В то время, когда братья возвратились в Акру, то поняли, что Климент только что скончался, и преемник еще не избран. Дабы не ожидать в Акре неизвестно какое количество, решили возвратиться в Венецию.
Если бы они этого не сделали, если бы не погиб отец, если бы они опять отправились на Восток, как и предполагали, то вряд ли кто-нибудь услышал бы имя Марко Поло. Но, в то время, когда Николо в первой половине 70-ых годов тринадцтаго века приехал к себе по окончании десятилетнего отсутствия, то понял, что его супруга погибла, а сын практически вырос. В будущем году, по окончании самого продолжительного безвластия в истории папства, братья Поло наконец-то выполнили собственную миссию: приехали к новому папе Григорию X — ветхому личному приятелю — и сразу же опять пустились в продолжительное путешествие в Азию. Они забрали с собой юного Марко.
О пути, которым они следовали — через Персию, Оксиану, Памир, Кашгар и пустыню Тоби — Марко даст последнее описание и первое, дошедшее до Запада. Путешествие было продолжительным и тяжелым, заняло четыре года. Наконец венецианцы добрались до летнего дворца Кублая в Шангту. Марко исполнился двадцать один год. Хану он сразу же понравился. Кублай с восхищением внимал рассказам парня о диковинах и приключениях, каковые тот заметил на протяжении путешествия. Кублай сразу же забрал его к себе на работу. Через маленькое время Марко сделался одним из доверенных людей хана. Он объездил его империю на протяжении и поперек, побывал с поручениями в Южной Индии.
Сопровождали ли его в этих миссиях дядя и отец, неизвестно. светло, но, одно: вся троица показалась Кублаю таковой увлекательной, либо нужной, либо и тем и вторым, что много лет он их от себя не отпускал. Лишь в первой половине 90-ых годов XIII века, в то время, когда монгольской принцессе, обещанной в жены персидскому хану, пригодилось сопровождение, венецианцам разрешили наконец уехать.
История об их возвращении стала частью легенды Поло: о том, как практически через четверть века они вошли в громадный венецианский дом, как не определили их друзья и родные, и неожиданная развязка, в то время, когда они скинули дряхлые восточные одежды, отпороли подкладки, и на пол высыпался каскад изумрудов, рубинов и жемчуга. Но, не обращая внимания на недоверие, с которым приняли рассказы Марко, на преувеличения, в которых его обвиняли (он заслужил насмешливое прозвище Миллион, в силу того, что говорил о миллионных доходах хана), книга, которую он продиктовал в Генуе собственному сокамернику, ни за что не есть несложным собранием небылиц, как это продолжительно считалось.
Многие его описания очень правильны. Пара из них спустя столетия подтвердили китайские архивы. Он говорит не только о блестящем дворе Кублая в Пекине, но и обо всей его империи — от дальнего севера, с северными оленями и собачьими упряжками, и до Цейлона, Бирмы, Сиама, Явы, японии и Суматры, — о почвах, о которых до него не слыхали, а также о христианской империи Абиссинии, о Занзибаре и Мадагаскаре.
Марко Поло погиб в первой половине 20-ых годов четырнадцатого века и был похоронен в церкви Святого Лоренцо. К несчастью, его саркофаг был потерян, в то время, когда в первой половине 90-ых годов XVI века церковь перестроили. В библиотеке Марчиана, но, сохранилось его завещание. Сохранилось и кое-что от ветхого дома Поло, включая прекрасную византийскую арку, под которой Марко, должно быть, проходил многочисленное число раз. Все это находится в отдаленном углу, под церковью Сан Джованни Крисостомо, все еще именующемся в честь самого известного средневекового путешественника — Corte Seconda del Milion.[116]
По окончании Курзолы война между Генуей и Венецией вошла в конечную фазу. Большие схватки закончились, Генуэзцы напали на Маламокко. В ответ венецианец Доменико Скьяво, за год либо два до этого отличившийся при атаке на Каффу, пробрался во внутреннюю гавань Генуи с тремя галерами и перед уходом, в качестве последнего оскорбления, отчеканил пара венецианских монет. Но, обе стороны, очень, готовься к заключению мира. В случае, если подводить итоги, то венецианцы, несомненно, избежали нехорошего. Их репутация в Средиземноморье и за его пределами выдержала тяжелый удар, и их самоуважение очень сильно пострадало. И Генуе, не обращая внимания на прекрасные победы, также не поздоровилось. Не смотря на то, что ее престиж еще ни при каких обстоятельствах не был столь высок, неспециализированные утраты не намного уступали венецианским, а ресурсов для поправки положения практически не было. Венецианцы же, какими бы усталыми ни были, кроме того на данный момент готовили еще один флот из 100 судов и набирали наемников-каталонцев на место собственных погибших гребцов.
Мирный соглашение был подписан в мае 1299 года. В качестве третьей стороны выступил Маттео Висконти, сравнительно не так давно пришедший к власти в Милане. Соглашение не унизил никого из сторон, потому, что обращение не шла о победившем и побежденном. Однако условия мира были необыкновенными — и это говорит о размытости различий между морским сражением национального флота и обычным пиратством. Обе стороны посчитали недостаточным заявить о обоюдном ненападении. Любой венецианский капитан обязан был лично поклясться в том, что не начнёт атаковать любое генуэзское судно, и напротив. Генуэзцам, но, дано было обратиться за защитой к любой крепости греческой империи при атаки венецианцев. В любой войне между Пизой и Генуей венецианцам не разрешалось вступать в альянс с Корсикой. Сардинией либо иным районом Лигурийского побережья между Чивитавеккией и Ниццей, кроме саму Геную. Таким же образом, при боевых действий в Адриатике генуэзцы обязаны были обходить все порты, не считая Венеции. Контракт должен был быть заверен не только обеими заинтересованными сторонами, вместе с тем Вероной и Падуей со стороны Венеции и Асти и Тортоной со стороны Генуи.
Ссылка на греческую империю обосновывает, что ссора Венеции с Андроником Палеологом была все еще не разрешена. Пройдет еще три года, совершится еще один карательный поход в Константинополь и показательная порка греческих военнопленных на палубах венецианских судов под стенками Влахернского дворца, перед тем как император должен будет дать согласие на условия венецианцев. К тому моменту Венеция радикально переменится.
Глава 13
УСПЕХ ОЛИГАРХИИ
(1297–1310)
Таковой город, как Венеция, обладавший огромной и удаленной империей, имел возможность бы быть неспособным править, если бы университеты власти в республике были демократическими. Как и британская аристократия, с которой они схожи, венецианский патрициат дал городу Святого Марка семьи, где мастерство управления было в некоем роде наследственным, и люди имели возможность сменять друг друга, оставляя неизменными правила политического духа. Конкретно исходя из этого данный олигархический режим завоевал доверие и уважение среди тех, кого подчинил, светло явив им собственные базы: честность, гордое стремление и мудрость при любых условиях трудиться во величия отечества и имя безопасности. Вот по какой причине в XIV–XV столетиях венецианское правительство стало одним из лучших в мире и смогло самый успешным образом содействовать расцвету города Святого Марка.
Шарль Диль. Венеция: патрицианская республика
Маттео Висконти, самозваный «глава Милана», был только одним — не смотря на то, что и самым властным — из множества жестоких правителей, каковые приблизительно с середины XIII столетия начали захватывать власть в городах Северной Италии, В Вероне уже обосновались Скалигери, в Модене и Ферраре — д’Эсте; в Мантуе готовы были встать Гонзага. Не смотря на то, что в строгом хорошем смысле все они были тиранами, правление их не было тяжелым. Чаще они пользовались авторитетом у собственных подданных, в силу того, что жизнь людей стала намного спокойнее и надежнее, чем во времена их отцов и дедов.
Для венецианцев однако они были проклятием. От таковой власти республика защищалась всеми силами. Клятва дожа включала все более строгие пункты с целью предотвращения тирании. Запрет Реньеро Дзено на митинг гербов; сложная процедура выборов: отказ третьему Тьеполо в должности дожа — к началу нового века все эти симптомы переросли в манию. Опасность в действительности очень сильно преувеличили. Материковые правители придерживались традиций, чуждых Венеции. Они были порождением высокоразвитой феодальной совокупности Западной Европы, гибеллинов и долгой борьбы гвельфов. Ссоры и стычки содействовали формированию итальянских коммун.
Венеция была дочерью Византии, где о феодализме — по крайней мере до Четвертого крестового похода — никто не слыхал. До договора Карла Великого с императором Никифором Западная империя важных претензий к ней не предъявляла. В Венеции не было ни гвельфов, ни гибеллинов. Она жила сама по себе среди городов Северной Италии. Никто ее не завоевывал а также не вторгался на ее территорию. Тогда как остальные, в то время, когда не через чур следили приятель за втором, привычно наблюдали на север, за Альпы, в сторону императора, или на юг, в Рим, в сторону папы, Венеция попросту повернулась к Италии спиной и наблюдала на Восток. Тот мир ее организовал и давал слово яркое будущее. Политическое развитие Венеции происходило совсем вторым методом, не тем, которому следовали другие города. Те избрали дорогу публичного самоуправления, а в то время, когда из этого ничего не получилось, быстро свернули к автократии. Венеция неуклонно двигалась в одном направлении — к олигархии, добилась этого, и олигархи руководили ею большей частью разумно и отлично. Так длилось практически 500 лет, пока не пришел финиш.
На вершине политической пирамиды власть дожа медлительно убывает. Процесс начался в первой половине 30-ых годов XI века, при Доменико Флабьянико, при котором положили финиш практике назначения дожем преемников и чиновников. К нему приставили советников и pregadi. По окончании убийства Витале Микеле в первой половине 70-ых годов двенадцатого века показался Громадной совет, и, как доказала клятва дожа, этим дело не кончилось.[117] В основании той же пирамиды простые венецианцы утратили, как мы уже заметили, собственный влияние на политическую судьбу и во второй половине 80-ых годов XIII века не сумели его вернуть. На первое место вышел Громадной совет. Членство в нем было первой ступенью к политической власти. Без громадных денег либо домашних связей вступить в него было практически нереально. Сначала совет стал самоизбираемым. С годами он неизбежно превратился в закрытое общество. В первой половине 90-ых годов тринадцтаго века он складывался из десяти Фоскарини, одиннадцати Морозини и не меньше восемнадцати Контарини. Теоретически, но, да и до некоей степени на практике двери его были открыты.
Сейчас XIII века Пьетро Градениго закрыл эти двери окончательно.
Еще во второй половине 80-ых годов XIII века, при правлении Джованни Дандоло, было предложено ограничиться избранием тех, чьи отцы или родственники по отцовской линии были когда-то участниками совета. Это предложение было отвергнуто большинством, включая и самого Дандоло. Десять лет спустя Градениго опять поднял данный вопрос, и итог был тот же. Но юный дож — ему было сорок пять лет — был известен решительностью и энергией, и в последний сутки февраля 1297 года[118] предложение разглядели и одобрили. Отныне члены совета должны были избираться Советом сорока. Преимущество приобретали те, кто заседал в совете в течение последних четырех лет. Им требовалось взять не меньше двенадцати голосов до Михайлова дня (простое время выборов) 1298 года. В то время, когда это время наступило, новшество пролонгировали до следующего года. Во второй половине 90-ых годов XIII века проект переработали и сделали законом Венеции.
Для тех, кого эти условия покинули за бортом, осталась одна лазейка. С согласия и его советников и одобрения дожа трое выборщиков, выполнявших обязанности всего один год, воображали имена кандидатов, ранее не владевших правами. Теоретически эта оговорка открывала двери в совет. В действительности имеется обстоятельство подозревать, что умный дож пробовал так одурачить оппозиционеров. Пользуясь правом veto в отношении ко всем новым именам, он такую возможность дезавуировал. В последующие годы дож светло разрешил понять выборщикам, что на практике такое право осуществлялось в пользу тех, кто заседал в совете ранее, или тех, кто имел возможность доказать, что их родственник по отцовской линии был когда-то участником совета.
Эти меры не поспособствовали уменьшению численности участников совета. Наоборот, чем больше венецианцы старались доказать собственный право на избрание, тем стремительнее возрастало количество его участников. Тогда как во второй половине 90-ых годов тринадцтаго века в нем состояло лишь 210 участников, к 1311 году их стало уже 1017, а к 1340-му — 1212. Конечно, не все они заседали в один момент. Венеция была маленькой, а ее аппетиты — огромными. Большая часть аристократии пребывала за рубежом на дипломатической работе, или занималась коммерцией. Однако к 1301 году зал совещаний стал через чур тесен,[119] и его перенесли в второе место, на восточную сторону строения.[120] В глазах важных людей новый закон послужил не столько ограничению, сколько очищению политического органа. Неожиданно и скоро сформировавшуюся олигархию узким кругом назвать было нельзя. То, что венецианские историки потом назвали «закрытием доступа» (serrata), помогло Громадному совету одним росчерком пера создать в республике закрытую касту, складывавшуюся из заседавших в совете в четыре критических года, между 1293 и 1297-м. Они должны были к тому же иметь патрицианское происхождение или достигнуть чего-то собственными силами. Эти условия давали им право на членство. Для борьбы с фальшивыми притязаниями преграды подняли еще выше. В 1315 году составили перечень венецианских граждан, бывших в праве на избрание. Из него исключили всех незаконнорожденных или рожденных от матери неблагородного происхождения. Перечень, ставший базой для регистрации добропорядочных рождений и браков, потом был известен как «Libro d’Oro» — «Золотая книга».
А что же другие венецианцы, составлявшие большая часть? Многие из них были богаты, умны и образованны, но в столь избранное общество войти были не хороши. Конечно, сначала они возмущались, но прошло поколение, и они привыкли к новому порядку вещей: их досада как правило стала не таковой острой, как того возможно было ожидать, Нельзя сказать, как продолжительно, потому, что все происходило понемногу, в течение многих лет, но в Венеции сформировалась вторая несколько избранных. Это был класс cittadini, граждан. Не смотря на то, что и не всесильные, в отличие от патрициев, граждане однако гордились превосходством над толпой. Быть может, это было сродни гордости, которую испытывал святой Павел как гражданин Римской империи. Потом они повысили собственный статус, став чем-то наподобие баронетов, что примерно соответствовало сословию наездников в Риме, но кроме того прежде, чем несколько стала «закрытой», они вынудили собственные права уважать. Доказательством этому может служить 1268 год, в то время, когда в Венеции была создана национальная канцелярия во главе с великим канцлером. Наряду с этим было выставлено условие, что канцлер обязан принадлежать к сословию граждан. Великий канцлер был действенным главой не только канцелярии дожа, но и всей национальной работы республики. Он носил пурпур и рангом был выше сенаторов. Подчинялся лишь дожу, синьории и прокураторам Сан Марко. У него были все прерогативы аристократии, за исключением права участия в голосовании. Обязанности он выполнял пожизненно, а в то время, когда умирал, хоронили его с теми же почестями, что и самого дожа.
Другие посты были менее влиятельными, но однако достаточно серьёзными, и занять их имели возможность как граждане, так и патриции. Венеция в то время проявляла политическую мудрость: граждане становились оплотом олигархической совокупности, а не разрушительным элементом вне ее, в особенности с того времени, как были выяснены привилегии граждан. Чужестранцам, желающим стать гражданами, требовалось прожить в Венеции либо ее владениях не меньше двадцати пяти лет. Стать гражданами de extra было еще тяжелее. Приобретшим данный статус обеспечивалась протекция за пределами республики. Кое-какие счастливцы — выдающиеся ремесленники или те, кто выполнил особенное поручение, — могли быть вознаграждены вступлением в это сословие. Но затаенной мечтой каждого гражданина было выслужиться перед страной и занять место среди патрициев.
Это не свидетельствует, что против реформы Пьетро Градениго никто не выступал. Кое-какие из тех, кого лишили права голоса, восставали, как некоторый Марино Бокконио, что в 1300 году организовал заговор с целью свержения правительства и убийства дожа. Он был из тех людей, кто особенно осуждал новые порядки. Человеком он был богатым, амбициозным, талантливым собрать большую народную помощь. Увы, он был не через чур гениальным заговорщиком, а с венецианской охраной порядка уже следовало принимать во внимание. Бокконио и десять его соратников были арестованы и повешены в классическом месте — между двумя колоннами на Пьяцетте.[121] Его попытка обезопасисть права соотечественников потерпела фиаско. И данный случай не стал последним.
Тридцать первого января 1308 года в Ферраре погиб маркиз Адзо д’Эсте VIII. в течении двухсот лет дом д’Эсте был одним из самых влиятельных в Северной Италии. В различное время под его влиянием пребывали Верона и Падуя, Мантуя и Модена, а в Ферраре в начале XIII века он деятельно выступал на стороне гвельфов против фаворита гибеллинов Торелли-Салингуэрра. В то время, когда в первой половине 40-ых годов тринадцтаго века город сдался венецианцам и Торелли-Салингуэрра забрали в плен, у д’Эсте показался шанс забрать власть. Оставаясь приверженцами гвельфов, они практически являлись венецианскими ставлениками, и это иногда являлось причиной неудовольствия сменяющих друг друга пап.
Смерть Адзо, но, создала проблему. Он не покинул законного наследника, лишь двух братьев. Был, но, и сын, Фоско, у которого, со своей стороны, имелся сын Фолко. Вот этого внука Адзо и назвал своим наследником. Это распоряжение привело к беспорядкам. Возмущенные братья оспорили завещание. Пробуя обезопасисть наследство сына, Фоско обратился с просьбой о помощи к Венеции. Республика направила армейские силы, а отец Климент V в собственной новой резиденции в Авиньоне[122] решил не смотря ни на что предотвратить захват Венецией Феррары и возобновил забытое папское распоряжение о сюзеренитете над городом, по окончании чего решил спор в пользу братьев. Фоско оробел. Его позиция ни при каких обстоятельствах не была сильной, и он не готовься выступить против папы. Разместив венецианский отряд в замке Тедальдо, он бежал в Венецию, переуступив республике права собственного сына.
Папское войско вошло в Феррару, и легат, кардинал Пелагруа, направил дожу консульство с требованием немедленного отвода его армий. Венецианцы находились твердо. Они не искали данной неожиданной конфронтации и не ожидали ее. Но удачное расположение замка Тедальдо и мост через реку По давали им стратегическое преимущество, а потому они не желали поддаваться на угрозы, откуда бы те ни исходили. Легат внес предложение компромисс, в соответствии с которому Венеция имела возможность держать у себя город в качестве папского феода, за что они должны были выплачивать ежегодную ренту в 20 000 дукатов. Венецианцев такое предложение не устроило. Все права на Феррару, сообщили они, им вольно уступил д’Эсте, так что о чем-то втором и речи идти не имеет возможности.
Кардинал Пелагруа не дал согласие. 25 октября 1308 года он отвел венецианцам десять дней на размышления. Если они будут упорствовать в собственном ответе, республика, дож, его советники и все те, кто в нарушение папского распоряжения поддерживал их каким-либо образом, будут отлучены от церкви. Все венецианские товары и дома в Ферраре будут конфискованы, торговые соглашения отменены, транспортные дороги перекрыты. Венеция и Кьоджа, чьи суда особенно мешали папским судам на реке По, будут блокированы, а привилегии, дарованные Венеции папой, отобраны.
Второй раз за двадцать пять лет Венеция стояла перед угрозой отлучения от церкви, но в первой половине 80-ых годов тринадцтаго века все ограничивалось духовными санкциями, а В этом случае новое распоряжение затрагивало политическую и экономическую судьбу. На ранних стадиях неприятность Феррары была доверена особому комитету Громадного совета, насчитывавшему двадцать человек, а позднее, с ухудшением обстановки, возросшему до сорока пяти участников. Дабы разобраться с нынешним кризисом, и этого числа было слишком мало, а потому собрался Громадной совет, пара сотен людей. Мнения быстро разделились. Большая часть представителей casa vecchie, под предводительством Якопо Кверини, настаивали на капитуляции: правительства, говорили они, так же как и отдельные люди, должны опасаться Всевышнего и уважать наместника Христа на земле. Помимо этого, по окончании продолжительного периода войн Венеция не абсолютно оправилась, как в денежном замысле, так и в материальном. Не время на данный момент вступать в новую войну: она может оказаться еще более разрушительной, чем прошлые.
Дож Градениго, как и возможно было ожидать, придерживался противоположного мнения. Это был политический, а не духовный вопрос. С политической точки зрения самым ответственным для каждого человека — будь он принц либо простой человек — есть долг перед страной. Оно должно расширять собственные владения, усиливать собственный влияние, получать славы. Для этого редко представляются возможности. Умные национальные мужи должны не потерять их. на данный момент был именно таковой шанс: при успехе Венеция имела возможность получить возможность и превосходство свободного продвижения на всей реке По. Права республики на Феррару неопровержимы. Что до папы Климента, пребывавшего далеко за Альпами, то его легко неправильно информировали. Когда ему все растолкуют, он сходу заметит, что венецианцы — верные сыны церкви и желают ими оставаться впредь.[123]
Дебаты были продолжительными и яростными и не исчерпывались залом совещаний. Опять вспыхнули противоречия между двумя главными фракциями: с одной стороны — ветхими родами (case vecchie), складывавшимися из приверженцев папы, гвельфов, во главе с семьями Кверини и Тьеполо, а иначе — фракцией олигархов, хотевших территориальной экспансии и представленных семьями Градениго и Дандоло. драки и Стычки стали простым явлением. Без оружия жители на улицу не выходили. Приверженцы дожа были посильнее. Феррара была венецианской собственностью, таковой она и останется. В город прописали венецианского подесту, а феррарцам предоставили все права венецианцев.
Последствия проявились не сходу. Пришла зима, и сообщение с Авиньоном стало затруднительным. К началу весны 1309 года решили отправить делегацию к папе Клименту — растолковать «почтительно, но с преимуществом» позицию венецианцев. Увы, делегация прибыла через чур поздно. В тот самый сутки, в то время, когда послы собрались выехать, в четверг 27 марта, отец провозгласил отлучение республики от церкви. Условия были кроме того ужаснее, чем возможно было ожидать. В дополнение к ранее заявленным санкциям подданные дожа освобождались от данной ими клятвы в лояльности. Им не разрешалось давать показания либо составлять завещания. Любой человек имел возможность покуситься на их свободу либо кроме того забрать их в рабство, и за это его не привлекли бы к ответственности ни на этом свете, ни на том. Наконец, всем священникам надлежало покинуть владения республики в течение десяти дней по окончании месяца отсрочки.