Классификация познавательных форм
Жан Пиаже (1965), обобщая физические, математические и другие стороны настоящего мира, каковые пробует познать интеллект, в двух главных, фундаментальных категориях – преобразование и состояние, соотносит с этими понятиями, касающимися объективного содержания познавательных процессов, самую неспециализированную классификацию самих познавательных форм. В логике, показывает Ж. Пиаже, имеется два вида главных инструментов познания: …с одной стороны, дескрипторы, характеризующие состояния либо преобразования, иначе, операторы либо комбинаторы, разрешающие воспроизводить преобразования и оперировать ими, учитывая их начальное и конечное состояния (в том месте же).
Подобная классификация, базирующаяся на фактическом материале экспериментальных изучений, согласно точки зрения Ж. Пиаже, существует и в психологии. И конкретно психотерапевтическую классификацию он кладет в базу собственных обобщений. В данной классификации дескрипторам соответствуют такие психологические процессы либо их нюансы, каковые …по существу, связаны с конфигурациями настоящего мира и смогут быть названы фигуративными… По большей части фигуративные функции охватывают состояния, а в то время, когда они направлены на преобразования, они высказывают их в виде фигур либо состояний (к примеру, в качестве так называемой хорошей формы) (Пиаже, 1965).
Второй класс психологических процессов, соответствующий в логической классификации операторам, и в психотерапевтическом обобщении воплощен в операторных психотерапевтических механизмах, потому, что эти процессы по большей части направлены уже не на конфигурации, а на преобразования. К фигуративным психологическим процессам Ж. Пиаже относит:
1. восприятие,
2. подражание и
3. тот вид интериоризованного подражания, что с громадным либо меньшим успехом воспроизводит перцептивные модели и что именуют умственным образом.
Легко видеть, что данный список включает в себя процессы, охватываемые понятием образов – первичных и вторичных. Что касается операторного нюанса познавательных процессов, то он, как вычисляет Ж. Пиаже, нужен для понимания преобразований, поскольку, не влияя на объект и не преобразуя его, субъект не сможет осознать его природу и останется на уровне несложных описаний (в том месте же).
Констатируя, так, самый факт наличия этих двух фундаментальных форм психологического отображения действительности, если не абсолютно эквивалентных, то хватает близких двум рассмотренным выше универсальным методам задания функций (и соответственно – отображения взаимоотношений), и относя к фигуративной форме перцептивные модели-образы, Ж. Пиаже обобщений и всей логикой фактов собственной концепции светло говорит о том, что сами по себе фигуративные нюансы познавательных процессов не разрешают растолковать специфику мышления и что последняя, будучи органически связанной с операторными механизмами, предполагает, но, органическое сотрудничество обоих главных способов отображения.
Данный вывод, базирующийся на широчайшем массиве экспериментально-психотерапевтических фактов, очень близок к эмпирическому обобщению, содержащемуся в приведенном выше списке эмпирических черт мышления, что, как было продемонстрировано, заключает в себе конкретно сочетание структурных пространственно-временных, т.е. фигуративных, компонентов с компонентами символически-операторными. Такая близость этих эмпирических обобщений и явная сообщение эмпирических обобщений Ж. Пиаже с двумя фундаментальными формами отображения, а последних – с двумя главными методами задания функции (взаимоотношений) говорит о том, что искомая специфика информационной структуры мышления вытекает из определенного закономерного соотношения этих двух универсальных форм отображения взаимоотношений.
Для предстоящего сужения территории поиска нужно узнать, как соотнесены конфигуративная и операторная формы с неспециализированными правилами организации информационных процессов, соответствуют ли эти две формы отображения каким-либо частным вариантам неспециализированных правил и в случае, если соответствуют, то каким конкретно. Следующий движение – уже прямо направленный на поиск того дополнительного ограничения к этим неспециализированным правилам, которое может обеспечить преодоление предела образ-мысль, обязан привести к ответу на вопрос о том, какое конкретно сочетание этих двух универсальных форм получения информации об отношениях (либо двух способов задания функций) формирует ту специфичность информационной структуры, из которой, со своей стороны, направляться вся неповторимая эмпирико-психотерапевтическая специфика людской мышления.
В самой концепции Ж. Пиаже, где так четко поставлен вопрос о соотношении двух главных форм отображения, первый из указанных ходов поиска, как мы знаем, по большому счету не был осуществлен. В собственных главных эмпирикотеоретических соотнесениях Пиаже, вопреки общебиологическим базам собственного подхода, не связывает нервные и психологические явления неспециализированными правилами организации, считая, что они находятся в отношениях психофизиологического параллелизма (Пиаже, 1961). Этим самым практически исключается информационный подход к анализу разглядываемых явлений, самое существо которого связано с общностью правил организации нервных и жадно-психологических процессов различных уровней сложности. А такое отсутствие неспециализированного и вместе с тем достаточно определенного принципа организации, объединяющего различные уровни жадно-психологической деятельности, неизбежно оборачивается недостатками в конкретном анализе соотношения двух главных способов отображения – фигуративного и операторного: адекватно соотнести их между собой возможно, только опираясь на следующую веху обобщения, которая разрешила бы представить оба эти метода как различные частные варианты единой закономерности.
Одним из самые общих правил, на базе которых строится анализ существующих соотношений между его источником и носителем информации, есть принцип изоморфизма, введенный в психологию, как уже упоминалось (см. главу 3), В. Келером.
Значительные ограничения, свойственные понятию изоморфизма в келлеровском изложении и не разрешающие применять потенциал этого принципа для анализа природы психологических процессов, удалось преодолеть на базе концепции иерархической организации психики (см. Веккер, Либин, готовится к печати).
Для попытки реализовать первый из намеченных ходов поиска, т.е. узнать, воображают ли фигуративный и операторный методы отображения взаимоотношений и графический и аналитический (символически-операторный) методы задания функции какие-либо частные формы изоморфизма как неспециализированного принципа организации информационных процессов, обратимся к иерархической шкале уровней пространственно-временной упорядоченности сигнала информации по отношению к его источнику (схема 9).
Схема 9. Шкала уровней пространственно-носителя информации
и временного изоморфизма источника
Изоморфизм пространственно-временной последовательности
Исходный уровень, отвечающий неспециализированным условиям пространственно-временного изоморфизма и имеющий своим инвариантом линейную последовательность элементов, есть в собственном смысле этого слова пространственно-временным. Из всей совокупности фактически пространственных черт упорядоченности сигнала по отношению к источнику он сохраняет инвариантной только одномерную последовательность, абстрагируя ее от двух остальных пространственных измерений, каковые тут только закодированы, и тем самым от пространственной непрерывности. Из совокупности временных черт упорядоченности данный общекодовый уровень оставляет инвариантной все ту же линейную последовательность, являющуюся неспециализированным компонентом пространства и времени, абстрагируя ее от вторых своеобразны временных черт, таких, к примеру, как фактически временная непрерывность.
В случае, если общекодовый уровень представлен одномерным пространственным рядом, то в нем нет инвариантного воспроизведения пространственной трехмерной непрерывности и, помимо этого, отсутствует инвариантное воспроизведение временной однонаправленности. В случае, если данный общекодовый уровень сигнала представлен временным рядом (к примеру, потоком дискретных импульсов в нервном волокне), то в нем, конечно, воспроизведена временная однонаправленность, но нет инвариантного воспроизведения временной непрерывности.
Так, на общекодовом уровне иерархической матрицы инвариантными остаются только те характеристики, каковые воплощают в себе неспециализированные черты пространственного и временного качеств упорядоченности. Такая структура исходного уровня делает его универсальным методом упорядоченности сигнала, адекватным и оптимальным для передачи информации, потому, что конкретно передача образовывает нужное условие реализации всех других функций информационных процессов, а необходимое инвариантное воспроизведение трехмерной пространственной и однонаправленной временной непрерывности источника значительно ограничивало бы настоящие возможности передачи твёрдыми и неоптимальными требованиями к каналу связи. Над исходным общекодовым уровнем иерархической шкалы форм упорядоченности информационных процессов надстраиваются ее фактически пространственная и фактически временная ветви. Как же смогут быть соотнесены с данной иерархической совокупностью форм изоморфизма два главных метода отображения взаимоотношений (фигуративный и операторный), каковые, с одной стороны, воплощены в универсальных методах задания функции, а с другой – в двух типах эмпирических черт мышления – в его пространственновременных символических компонентах и параметрах?
Что касается фигуративного метода отображения взаимоотношений и соответствующего ему графического метода задания функций, то его включенность в иерархический спектр форм изоморфизма, определенность его положения в этом кодовом дереве пространственно-временных структур достаточно очевидно детерминируется двумя соотношениями. Во-первых, уже исходный суть понятий конфигурация, фигура, график функций определяет прямую отнесенность этого метода отображения к пространственной ветке уровней изоморфизма, потому, что все это в первую очередь конкретно пространственные структуры. Во-вторых, отнесенность фигуративного метода к пространственной ветви шкалы имеет и более конкретные эмпирико-теоретические основания, пребывающие в том, что фигуративные психологические структуры воплощены в разных видах образов, а последние, в зависимости от меры их обобщенности, размещаются на различных уровнях шкалы инвариантов, занимая все горизонтали ее пространственной ветви – от топологического до метрического изоморфизма. И не смотря на то, что симультанная пространственность этих образных психологических структур (гештальтов) не есть изначально пространственной, а образуется на базе отображения перемещения и методом симультанирования сукцессивного временного последовательности, неповторимая специфичность, появляющаяся на пороговом минимуме организации ощущения как несложной уже жадно-психологической, а не чисто нервной структуры, связана с хроногеометрическим инвариантным воспроизведением конкретно пространственной метрики.
уникальность и Парадоксальность пространственной структуры этих конфигураций либо фигур, воплощенных в психологических гештальтах, пребывает в том, что потому, что эта пространственная упорядоченность есть не первичной (как полагал И. Кант), а производной по отношению к отображению временно-двигательных компонентов сотрудничества с источником информации, тут, в данной вторичной симультанированной пространственной структуре, выясняется вероятным инвариантное воспроизведение метрики физического пространства в определенных пределах независимо от собственной метрики носителя этих психологических фигур. Но какова бы ни была по механизму и происхождению пространственная упорядоченность психологических конфигураций, как бы ни была она органически связана с сотрудничеством пространственных и временных информационных компонентов, производный темперамент пространственной интеграции не исключает того, что в собственном итоговом выражении психологические фигуры владеют своеобразной, конкретно пространственной структурированностью. Тем самым они соотнесены в первую очередь с пространственной ветвью иерархии уровней изоморфизма, на всех строчках которой образные гештальтструктуры либо фигуры и находятся. Этим выяснено место первого из двух способов отображения взаимоотношений как определенной личной формы неспециализированного принципа организации информационных процессов. Как обстоит дело со вторым, символически-операторным, методом отображения взаимоотношений и соответствующим ему аналитическим методом задания функции?
Достаточно разумеется, что линейная последовательность символов-операторов и символов-операндов, высказывающая связь между размерами пути и времени по отношению к объективной зависимости между настоящими физическими размерами скорости и пути (измеряемыми соответствующими устройствами), представляет собой обычную общекодовую форму сигнала информации, т.е. форму обоюдной упорядоченности источника и сигнала, которая отвечает только неспециализированным условиям пространственновременного изоморфизма, сохраняющего инвариантным конкретно линейную последовательность элементов обоих изоморфных множеств.
В случае, если мы имеем дело не только с записью операций с операндами, но с настоящим осуществлением этих операций с знаками, т.е. с фактическим ответом соответствующей задачи, выраженным той чистой формой оперирования знаками, которая не требует инвариантного воспроизведения временной и пространственной непрерывности объективных размеров, обозначенных этими знаками, в случае, если в записи аналитического задания функции воплощен общекодовый уровень хранения информации об отношениях, то ответ соответствующих задач на уровне элементарных информационных процессов, т.е. на таком символическиоператорном уровне, воображает общекодовый уровень извлечения информации об отношениях.
В то время, когда речь заходит о языке как интериндивидуальном ходе передачи информации в форме звуковых сигналов, либо о хранении языковых сигналов в форме письменных текстов, либо о социально-историческом ходе развития языковых структур, то эти структуры естественного языка, как и знаковые совокупности математического языка, воплощающие аналитическое задание функции, воображая символически-операторные линейные последовательности, относятся к общекодовому уровню организации сигналов. Исходя из этого языковые структуры и фигурируют в современной литературе под именем языковых кодов. Это обычные одномерные последовательности, упорядоченность которых отвечает неспециализированным условиям пространственно-временного изоморфизма.
Произведенное выше рассмотрение говорит о том, что оперирование знаками на уровне элементарных информационных процессов, в общем случае имеющих непсихическую форму, в которой осуществляется межиндивидуальная ее преобразование и передача информации в информационных технических устройствах (ИИ), относится к общекодовому уровню организации сигналов, упорядоченному по отношению к источнику информации в соответствии только с самыми неспециализированными условиями изоморфизма. Что же касается воплощения символически-операторного метода отображения взаимоотношений в структурах естественного языка, интраиндивидуально функционирующих в форме речевых психологических кодов, то тут имеет место та личная форма общекодового уровня, которая относится к временной ветви иерархии уровней изоморфизма (потому, что речевые временные последовательности воспроизводят не только одномерную структуру источника, но однонаправленную временную непрерывность).
Опираясь на сделанные выше заключения, возможно уже сформулировать догадку по поводу искомого своеобразного информационно-психотерапевтического принципа организации мыслительного процесса, разрешающего прочертить четкий структурный предел между мыслью и образом.
Языки мышления
Догадка эта пребывает в следующем. В случае, если психологический процесс представляет собой фигуративную форму отображения, соответствующую графическому методу задания функции и воспроизводящую отношения средствами симультанно-пространственных гештальтов, то он находится по ту сторону границы между мыслью и образом, воплощая в себе какую-либо из форм образов – первичных, вторичных либо производных от мышления. Но фактически мыслительного процесса в его своеобразных информационно-психотерапевтических структурных чертях в этом случае нет. В случае, если психологический процесс, напротив, представляет собой раздельно забранную символически-операторную форму отображения, соответствующую аналитическому методу задания функции, то тут вероятны два случая. В первом из них отношения раскрываются методом оперирования сигналами общекодового уровня (т.е. без инвариантного воспроизведения пространственной и временной непрерывности объектаисточника) по жестко алгоритмической программе. Таковой метод ответа задач реализуется в электронновычислительных устройствах.
Во втором случае соответствующие отношения раскрываются человеком в чистой символически-операторной форме на уровне психологических кодов, воплощенных в речевых знаках. Тут кроме этого вероятны два варианта. В первом из них речевые знаки являются пустотелые словесные оболочки, воспроизводящие соответствующие информационные структуры без оперирования символамиоперандами. В этом случае не смотря на то, что процесс и происходит на психологическом уровне, но это не мыслительный, а мнемический и к тому же механически-мнемический процесс, т.е. работа механической памяти – воспроизведение и хранение психологических кодов. Тут нет раскрытия взаимоотношений, а имеется только хранение информации о них в форме, отличающейся от любого другого кода, к примеру представленного магнитной записью, только тем, что речевой код сохраняет инвариантной чёрта временной непрерывности, что по отношению к предметному содержанию не имеет какое количество-нибудь значительного значения.
Во втором варианте символически-операторного метода отображения, забранного в чистом виде, имеет место уже не только воспроизведение и хранение соответствующих речевых знаков, но настоящее оперирование ими. Тут ответ задач происходит методом оперирования психологическими кодами по твёрдым методам. И тогда имеет место настоящее ответ задачи человеком.
В следствии возможно сделать заключение, что во всех вариантах работы символически-операторного метода (как машинном, так и психологическом) нет мыслительного процесса в его фактически психотерапевтических качествах.
Так, догадка исходит из того, что ни сам по себе фигуративный, ни сам по себе символическиоператорный методы отображения (и раздельно забранные соответствующие методы задания функций) не смогут обеспечить специфичности информационно-психотерапевтической структуры мышления если сравнивать с образным отображением. Эта психотерапевтическая специфичность мыслительного процесса, в соответствии с догадке, создается непрерывностью взаимодействия и обязательностью участия обоих способов отображения – фигуративного, воплощающего отношения и связи в структуре симультанно-пространственных гештальтов, и символически-операторного, расчленяющего эти структуры и раскрывающего и высказывающего отношения и связи между объектами методом оперирования соответствующими этим объектам знаками. Наряду с этим обращение тут идет не о том, что образно-пространственные структуры, пребывав вне либо под мышлением, играют роль сопровождающих и подкрепляющих компонентов, и не о том, что символически-операторные речевые компоненты, кроме этого находящиеся вне собственной внутренней организации мышления, играют роль средств его выражения либо – в лучшем случае – внешних опорных орудий его протекания и становления. В отличие от таковой достаточно обширно распространенной трактовки, принципиальная Сущность предполагаемой своеобразной закономерности пребывает в том, что обе формы отображения составляют нужные компоненты собственной внутренней структуры мыслительного процесса как такового и динамика и организация последнего реализуются конкретно на протяжении постоянного сотрудничества обеих форм. Это сотрудничество именно и образовывает ту специфику, которая снабжает переход через качественноструктурную границу между мыслью и образом.
Мышление как межъязыковой обратимый перевод
Оба эти дополняющие друг друга хода мысли влекут за собой предположение о конкретной сущности сотрудничества двух способов отображения и двух языков, которое, по-видимому, определяет информационную психотерапевтическую специфичность мыслительного процесса. Потому, что тут речь заходит не о сотрудничестве языков как межиндивидуальных, социальных явлений, а о сотрудничестве двух языков в индивида, т.е. о сотрудничестве двух разноуровневых психологических структур, воплощающих в себе различные языки, то неспециализированный тип для того чтобы внутрииндивидуального и интрапсихического межъязыкового сотрудничества нам известен. Правильнее говоря, нам известен, по существу, единственный тип для того чтобы интрапсихического сотрудничества языков – перевод с одного языка на другой. И лишь таковой тип интрапсихического межъязыкового сотрудничества отвечает психотерапевтическому смыслу и психотерапевтическому (а не нейрофизиологическому либо механическому – по примеру, к примеру, интерференции) Уровню межъязыковой связи. Исходя из этого, имеется основания высказать предположение, что искомая информационно-психотерапевтическая специфичность организации мышления содержится в том, что оно является процессом непрерывно совершающегося обратимого перевода информации с фактически психотерапевтического языка пространственно-предметных структур (и связанных с ними модально-интенсивностных параметров), т.е. с языка образов, на психолингвистический, символическиоператорный язык, представленный речевыми сигналами.
Потому, что оба языка находятся в рамках иерархии уровней психологических инвариантов (см. Веккер, Либин, готовится к печати) с преимущественной отнесенностью одного из них к ее временной, а другого к ее пространственной ветви, таковой предполагаемый перевод обязан, по-видимому, осуществляться методом оперирования знаками и воплощающими в себе их значение симультаннопространственными гештальтами, т.е. образами, относящимися к разным уровням данной информационной матрицы. В ходе для того чтобы перемещения по различным горизонталям иерархии уровней происходит, в соответствии с догадке, преобразование соответствующих пространственных структур, символическое обозначение и вычленение их элементов, раскрытие взаимоотношений между последними и обратный процесс перехода от выделенных и символически выраженных межэлементных взаимоотношений к их симультанно-пространственному воплощению в целостных структурах, относящихся к различным уровням упорядоченности информации.
Приведя, так, кое-какие значительные теоретико-эмпирические основания выдвигаемой догадки об информационной специфичности мыслительных процессов, отличающей их организацию от формы упорядоченности первосигнальных образных психологических структур, возможно сейчас в более полном виде сформулировать еще раз эту догадку следующим образом. Мышление как процесс представляет собой постоянный обратимый перевод информации с языка симультанно-пространственных предметных гештальтов, представленных образами различных уровней обобщенности, на символически-операторный язык, представленный одномерными сукцессивными структурами речевых сигналов. Отдельная же идея как результат и структурная единица мыслительного процесса в ее психотерапевтической специфичности воображает психически отраженное отношение как инвариант обратимого перевода с одного языка на другой.
Обратимость, понимание и инвариантность
Фактически мыслительная операция в соответствии с обсуждаемой догадкой отличается от других более неспециализированных форм межъязыкового перевода тем, что она осуществляет таковой обратимый межъязыковой перевод, инвариантом которого есть психически отображенное отношение между объектами мысли. Конкретно исходя из этого структурной единицей речевой формы мысли, являющейся результатом данной операции перевода, помогает не раздельно забранное слово, а предложение, имеющее трехкомпонентный либо минимум двухкомпонентный состав.
При описании экспериментальных фактов, характеризующих феномен понимания, было продемонстрировано, что соответствующая совокупность фактов образуется сочетанием символических, операционных и образно-предметных компонентов. На протяжении эмпирического рассмотрения фазовой динамики мыслительного процесса было распознано, что продвижение от вопроса к ответу, от неприятности либо задачи к ее ответу воплощает в себе постепенную динамику понимания, начинающуюся его недостатком, т.е. недостаточной понятностью либо полной непонятностью соответствующего отношения между объектами мысли, и заканчивающуюся полной понятностью этого отношения, составляющего содержание мысли-ответа либо мыслирешения. Непонятность формирует субъективный сигнал и мотивационную пружину старта динамики мыслительного процесса, а завершающая понятность либо понятость соответствующего искомого отношения образовывает субъективный сигнал и объективную основу финиша данного отрезка процесса, завершающегося мыслью-ответом.
Теоретический анализ этого процесса стал причиной заключения, что стоящий у его старта исходный недочёт понятности проблемной обстановке, воплощенный в большинстве случаев в непонятности искомого отношения, а после этого вся последующая динамика промежуточных фаз понимания по ходу поиска ответа вытекают из организации мыслительного процесса как обратимого межъязыкового перевода. Тогда исходная непонятность имеется выражение рассогласованности языков, а последующая динамика понимания определяется их нарастающим согласованием, которое на каждом этапе определяется мерой обратимой переводимости. За последней, со своей стороны, прячется составляющая ее объективную базу инвариантность соответствующего искомого отношения. Так, обратимость заключает в себе не только индикатор и меру инвариантности перевода, но вместе с тем а также тем самым она содержит в себе и меру понятности соответствующего отношения, раскрываемого на протяжении мыслительных операций поиска ответа.
Понятность, так, имеется субъективное выражение обратимости и вместе с тем инвариантности перевода. Но на промежуточных фазах процесса мера данной обратимости (которая, как было продемонстрировано, относится к продольной и к поперечной осям его динамики), пока не отыскано искомое ответ, ни при каких обстоятельствах не бывает полной. Конкретно по причине того, что фазы остаются промежуточными, тут сохраняются рассогласования в ходах мысли по продольной и поперечной осям процесса перевода. И лишь достигаемая конкретно в следствии процесса инвариантность перевода и вытекающая из данной инвариантности полная мера обратимости создают объективные основания субъективного феномена окончательного понимания, появляющегося в ответе-ответе. Процесс понимания завершается одномоментным состоянием понятности либо понятости.
Состояние понятости есть субъективным знаком строго объективного факта полной обратимости продольных и поперечных ходов перевода, в котором раскрытое отношение между объектами мысли сохраняется инвариантным. Неизбежным следствием данной двуязычной природы феномена понимания есть его деструкция при патологических нарушениях в области хотя бы одного из языков-участников, и в эмпирическом описании было продемонстрировано, что так это и происходит.
Нарушение понимания взаимоотношений проявляется как при семантической афазии – речевом нарушении, так и при симультанной агнозии – деструкции предметнопространственных структур. Но и в том и другом случае нарушение понимания имеется следствие разлаженности сотрудничества и взаимоперевода пространственно-предметных и символических элементов мышления. Конкретно в инвариантности перевода, по-видимому, состоит объективное содержание того субъективного состояния, которое фиксируется в таких словах, как эврика!, ага!, схвачено, отыскано. Конкретно тут, как возможно думать, скрыты объективные основания усмотрения, озарения, интуиции, инсайта. По смыслу сделанного вывода, что интерпретирует феномен понятности либо понятости как выражение обратимой переводимости раскрытого отношения с одного из языков мышления на другой, за всеми этими эмоционально насыщенными словами стоит кажущийся сухой констатацией суть: Удачно и совершенно верно переведено. Самый же темперамент высказываемого этими словами субъективного состояния и острого интеллектуального эмоции ясности, понятности, обладания и овладения объектом мысли определяется свободной вариативностью вероятных обратимых ходов от образной предметно-пространственной схемы, графически высказывающей соответствующее отношение, к его отображению в знаках внутренней либо внешней речи.
В этом пункте теоретический анализ феномена понимания как процесса и понятости как его результата близко подводит к рассмотренному в эмпирическом списке сочетанию символических и предметно-образных компонентов мысли с ее операционным составом. При описании экспериментальных и общеэмпирических фактов было продемонстрировано, что умение самостоятельно выполнять операции выделения взаимоотношений, отображаемых мыслью, и мера свободной вариативности этих операций, не нарушающей адекватности отражения (т.е. не нарушающей смысла), может служить надежным объективным показателем субъективного состояния понятности соответствующих соотношений, составляющих содержание данной мысли (это выражается, как было продемонстрировано, возможностью выразить одну и ту же идея в различных формах). Вышеприведенный теоретический анализ представил понятность мысли как следствие полной обратимости межъязыкового перевода. Сама же обратимость, как кроме этого было продемонстрировано, есть выражением стоящей за ней инвариантности перевода соответствующего отношения (функции) с языка на язык. Но именно это сохранение инвариантности отраженного мыслью отношения, будучи скрытой подосновой обратимости, образовывает вместе с тем структурный источник той самой вариативности мыслительных операций, реализующих межъязыковой перевод, которая является объективным критерием субъективно-понятности и психологических феноменов понимания. И тут снова обнаруживается общность закономерностей соотношения информационно-структурных и операционных черт в образном и мыслительном отражении (mutatis mutandis).
Как мы знаем, что чем выше полнее форма и мера инвариантности образа, тем более развернут состав сенсорно-перцептивных действий, участвующих в его построении. Совершённые ранее экспериментальнотеоретические изучения распознали, что этому более большому уровню инвариантности образа по отношению к объекту и операций и большей степени соответствует и более высокая мера их вариативности (Веккер, 1964; Бернштейн, 1947). Подобное соотношение, по-видимому, имеется и в области мышления. И и в том и другом случае это соотношение структурных и операционных черт воображает различные частные следствия неспециализированного организационного принципа, пребывающего в том, что устойчивый инвариантный состав информации об объекте формирует рамки и пределы допустимых вариаций тех операционных маршрутов, средствами которых эта инвариантность устанавливается и поддерживается. Так, сохранность и общность смысла, которая констатируется в различных словесно-операционных вариантах одной и той же мысли и которая разрушается при клинической картине расстройств понимания (к примеру, при семантической афазии либо симультанной агнозии), по природе собственной имеется выражение инвариантности межъязыкового перевода, реализовать которую может целое семейство операционнословесных и симультанно-пространственных вариантов и которая вместе с тем формирует пределы психологической нормы познавательного процесса.
Существует и вторая сторона соотношения инвариантности отображения с вариативностью операционного состава процесса. Вариативность есть не только следствием и выражением инвариантности, но и одним из средств ее успехи. И эта сторона дела делается тем более явной, чем ближе мы подходим к раскрытию самих психофизиологических механизмов сохранения инвариантности. Но по-видимому, вариативность есть конкретно одним из механизмов инвариантности, дополняющим собою более скрытые, глубинные автоматизированные методы, снабжающие инвариантность объективно-предметного психологического отражения и удержание последнего в пределах психологической нормы.
Границы в мыслительной сферы
Последовательный движение анализа подводит в этом пункте к очередному пределу, отделяющему различные уровни организации познавательных психологических процессов. Выше уже были рассмотрены трудности и принципиальные проблемы, с которыми связан переход через психофизиологическое сечение, располагающееся у самого внешнего предела сферы психологических процессов, отделяющего несложные психологические процессы от психически неосложненных сигналов нервного возбуждения. Анализу были кроме этого подвергнуты коллизии и противоречия той эмпирико-теоретической ситуации, которая сложилась у следующего межуровневого барьера, находящегося уже в сферы психологических познавательных процессов, но составляющего внешний предел мышления – образномыслительное сечение. Проанализированные закономерности организации и эмпирические характеристики мыслительных процессов, появляющиеся при переходе через предел образ-мысль, относятся ко всей сфере мыслительных процессов. Конечно, но, что и в данной сферы имеется собственные пограничные линии.
Род мышление имеет собственные виды, своеобразные закономерности и эмпирические характеристики которых остались за пределами предшествующего анализа конкретно по причине того, что он был посвящен тем неспециализированным, родовым особенностям мышления, каковые распространяются на его виды. В экспериментальной психологии многосторонне изучены главные виды мышления. Отлично известна следующая их классификация: мышление практическое, либо предметное, мышление образное и мышление понятийное.
Что касается чисто предметного мышления, представляющего собой раскрытие взаимоотношений методом оперирования вещами, не опосредствованного сверху понятиями и образами, то, как было продемонстрировано в первой главе, оно образовывает историческую и онтогенетическую переходную форму, располагающуюся еще по ту сторону границы фактически мыслительных процессов. Практическое же мышление современного взрослого человека, как и его образное мышление, непременно есть понятийно опосредствованным и понятийно регулируемым. Исходя из этого все три вида мышления – предметное, образное и понятийное, как и любой из них в отдельности, воображают сплав закономерностей и характеристик, относящихся к различным уровням организации, в котором личные особенности каждого из уровней замаскированы и еле поддаются обнаружению.