ОШО,
Гаутама Будда достиг просветления, сидя под деревом. Ты сказал, что Сократ, в то время, когда он стал просветленным, стоял под деревом, то же самое говорят и о Кришнамурти. Ты сам, в ночь, в то время, когда стал просветленным, вышел из дома и расположился под деревом. Существует ли некая тайная глубинная связь между просветлением и деревьями? И еще, не имел возможности бы Ты растолковать следующее: в случае, если просветление — это явление неожиданное, то как Ты осознал, что оно должно произойти, по окончании чего вышел из дома и сел под деревом?
Просветление никак не связано с какими-либо внешними объектами. Это нереально; просветление — внутреннее событие. Оно происходит с тобой и происходит из-за тебя. А также если оно не происходит — это из-за тебя. Обстоятельство того, что оно до сих пор не произошло, также в тебе. Никто второй не несет ответственности за твое невежество; совершенно верно так же — никто и нет ничего, что может стать обстоятельством твоего просветления.
И не забывай: в случае, если что-то является препятствием, оно же может и оказать помощь. Ни одно дерево не несет ответственности за твою непросветленность. Дерево бодхи не являлось препятствием к просветлению Будды, значит, и оказать помощь оно никак не имело возможности. Дерево за это не ответственно. Какие конкретно отношения смогут быть у Будды с деревом? Лишь Будда был обстоятельством того, что буддовость не случалась, и лишь он послужил обстоятельством того, что она случилась.
Так что усвой эту теорему: мы любим перекладывать ответственность на вторых, так устроен отечественный ум. В случае, если случается что-то нехорошее, мы считаем, что обстоятельство в ком-то либо чем-то еще, но никак не в нас. Может, так выстроились звезды, планеты, созвездия, может, события так сложились. В случае, если происходит что-то хорошее, мы решаем, что обстоятельство кроется не в нас, она вовне.
Таков склад отечественного ума, и на другими словами собственные обстоятельства. В случае, если ответственность лежит на ком-то втором, ты ни за что не отвечаешь и твой ум может отдыхать. Исходя из этого одни люди говорят о фортуне, другие о судьбе, о воле небес; еще говорят: как на роду написано, так оно и произойдёт. Как следствие, не появляется вопрос о твоих поступках, о том, какие конкретно упрочнения ты приложил, куда направился; все произойдёт, в то время, когда будет на то воля Сущего. На самом же деле, ни одна другая воля, не считая твоей собственной, не имеет возможности ни оказать помощь, ни помешать.
И все же это правда: Будда достиг самореализации, сидя под деревом, просветление Сократа случилось, в то время, когда тот стоял перед деревом, и Махавира также был недалеко от дерева. В чем же тут дело? Все это нельзя считать несложным совпадением. День назад я растолковывал, в чем тут обстоятельство: первый, внешний слой людской личности, ее оболочку образуют общество и культура с его ограничениями и условностями. Второй слой — это природа. А третий, самый глубинный уровень в человеке — его изначальная божественная сущность. Все это возможно представить следующим образом: культура — внешний слой, природа — более глубочайший внутренний уровень, а твоя сущность, ты сам — это стержень, база. Либо возможно сообщить по-второму: сущность, ты сам — это центр, окружает его природа, а паутина условностей — это внешняя оболочка.
Дерево — знак природы. Все эти люди, каковые, отвергнув общество с его ограничениями, уединились в глуши, в сердце природы, приняли дерево как знак. Все они отбросили сковывавшие их условности и отправились в лес. Все произошло в сердце природы. Это не имело возможности произойти в гуще так называемой цивилизации; это случилось в глуши — в том месте, где не ступала нога человека; в местах, не затронутых людскими обычаями и нравами, где их неестественная паутина еще не опутала все около. Да, все произошло под деревом, но обстоятельство не в нем. Легко эти люди покинули общество и отправились на природу.
Появлявшись среди природы, они задались целью отстраниться и от нее; они порвали и с природой. Возможно покинуть цивилизацию, променяв ее на лес, но куда ты уйдешь из леса? И природа, и цивилизация — это внешнее, наносное, так что можешь уходить из общества, уединяясь на природе, а из природы возвращаться обратно в общество. Но куда ты направишься, в случае, если тебе необходимо отказаться и от того, и от другого? Во внешнем мире идти тебе будет некуда; отныне твой путь — в глубь себя. Покинь общество и отправляйся в Гималаи; уезжай из Гималаев и возвращайся в социум — но все это внешнее. Тот, кто покинул общество для природы, а сейчас желает уйти и из нее, должен будет обратиться вовнутрь себя.
Так что первое путешествие — из так называемой цивилизации к природе, а второе — из внешнего к внутреннему. Просветление этих людей случилось на природе, потому, что второе путешествие может начаться лишь в том месте.
Природа — этап между внутренней сущностью и внешними условностями, и в этом месте необходимо сделать маленькую остановку. В сказании, гласящем, что будды достигали под деревьями, отражено предание о людях, каковые, порвав с так называемой ее ограничениями и цивилизацией, получили умиротворение в сердце природы. Тут, где все дышит покоем, начинается второе путешествие — в глубь себя. Состояние будды не случается под деревом, оно случается лишь в человека. Дерево было только этапом на пути.
Если ты осознаёшь это конкретно так, тебе будет легче справляться с трудностями твоего собственного странствия. Сначала необходимо стереть все, что во имя культуры начертано на твоих страницах людьми. В то время, когда ты станешь чистым страницей, ты окажешься под деревом, в сердце природы. Прийти к природе — значит наслаждаться детством в его первозданной чистоте, жить в невинной простоте, быть свободным от любых расчетов, от трезвого рассудка, которым наделило тебя общество. То, что рождается в это мгновение, — священно и совсем. Отныне ты не оптимален и не нехорош. Ни одно дерево сейчас не хорошее и не нехорошее. Ты уже не можешь совершить различие между деревьями, заявить, что вот эти деревья — священные, а эти — нечестивые. Если ты сидишь под деревом и прямо тебе на голову падает плод, ты не говоришь, что это дерево нехорошее. Кроме того в случае, если на тебя упадёт целое дерево и ты погибнешь, никто не сообщит, что дерево — убийца, поскольку сознание деревьев еще не делится на нехорошее и хорошее. Кроме того в случае, если дерево лишит тебя жизни, это будет только случайностью; дерево ни в чем не виновато, поскольку оно не планировало тебя убивать.
Слиться с природой — значит отказаться от представлений о хорошем и нехорошем, жить в царстве первозданной, нетронутой природы, где нет дуальности, где нет выбора, где принимается все, что бы ни произошло, где ты плывешь, кроме того не пробуя что-либо осуществлять контроль. Вот перед тобой дерево, и под таким же деревом происходит просветление Будды.
В то время, когда человек освобождается от бремени людских качеств, он делается светом. Возможно, ты об этом не вспоминал, но умиротворение, которое человек обретает, уединяясь в горах, дарят ему не сами горы, его источник — свобода от человечества. Вот ты гуляешь, совсем один, около — никого, и внезапно вдалеке ты подмечаешь человека, идущего тебе навстречу. В ту же секунду ты изменяешься, кроме того твоя походка делается второй, в силу того, что сейчас твой ум обременен новым грузом: на сцену вышел социум.
До сих пор ты был наедине с деревьями, с небом, со звездами; над тобой никто не нависал, никто не выносил суждений о твоем поведении, верно ты себя ведешь либо нет, соответствует твоя походка общепринятым нормам либо нет. Ты был один, себе, наслаждался , может, радовался, напевал какую-то мелодию и в собственном одиночестве стал похож на ребенка. Может, ты сам с собой говорил, размахивал руками, корчил рожи, приплясывал… внезапно вдалеке показался человек, и все изменилось. Детство исчезает, ты возвращаешься к трезвому и расчетливому состоянию ума — а что тот человек поразмыслит? В игру вступил социум. Сейчас вести себя ты будешь лишь так, как подобает в обществе; в противном случае тебя, пожалуй, примут за умалишенного. Сейчас ты будешь шествовать чинно. И общество, и все принятые в нем нормы вступили в собственные права. Счастье, подаренное тебе одиночеством, — это счастье свободы от социума, потому, что общество — это колония, которая в любой момент с тобой и в которой ты сидишь, куда бы наряду с этим ни направлялся.
Люди приходят ко мне и говорят, что в состоянии глубокой медитации они начинают чувствовать вкус счастья, но абсолютно погрузиться в него они себе не разрешают: «Так как на нас смогут наблюдать. Мы опасаемся, что о нас сообщат, исходя из этого и не погружаемся в медитацию до конца». Сама идея о погружении рождает в тебе беспокойство. Решающий фактор тут — чьи-то глаза, поскольку тот человек не только наблюдает на тебя, он еще и выносит суждение, верно ли ты себя ведешь. Он организует собственный представление о тебе — либо, в случае, если такое представление у него уже имеется, поменяет его. До сих пор он считал тебя джентльменом, культурным и уважаемым человеком, а заметив, как ты тут рыдаешь и кричишь, он собственный мнение поменяет. Мы строим собственную жизнь, опираясь на мнения вторых людей, эти мнения воображают для нас сокровище, поскольку нам приходится с ними жить. Быть может, на следующий день тебе от этого человека что-то пригодится, а он кроме того не разрешит войти тебя на порог собственного офиса. Ты можешь с ним поздороваться, а он от тебя отвернется, испугавшись, что другие поразмыслят про него, словно бы он водится с этим ненормальным. Конечно же, в нем также может скрываться какое-то помешательство.
Ужас перед чужим мнением весьма велик, а общество — это окутавшая нас паутина точек зрения. Одна дама мне сообщила: «Я приду и взглянуть на медитации, но принимать участие не смогу, поскольку в том месте будет сто либо кроме того двести человек, все они будут наблюдать на меня, а многие из них — мои привычные».
Те ищущие, каковые приезжают ко мне с Запада, значительно легче погружаются в медитацию, чем вы, индусы. Обстоятельство в том, что тут нет их привычных; и потому, что они никак с вами не связаны, им нет дела до того, что вы о них поразмыслите.
Тебе было бы так же в медитацию, появляйся ты в Англии либо Америке, потому, что то общество — не твое, те люди для тебя — никто. Какая отличие, что они заметят и что о тебе поразмыслят? Как это может отразиться на тебе и твоих заинтересованностях? Но если ты знаком с этими людьми, в случае, если тебе приходится с ними общаться, в случае, если у вас какие-то дела либо вы связаны как-то в противном случае, делается весьма страшно. Их влияние на тебя может оказаться достаточно важным. А вдруг их мнение о тебе изменится, ты внезапно почувствуешь, как растет твое беспокойство, поскольку ты не поймёшь себя. Ты принимал на веру, что ты таковой, каким тебя вычисляют окружающие. Если они говорят, что ты красив, ты также вычисляешь себя красавцем. В случае, если в глазах вторых людей ты — хороший, славный юноша, то конкретно так ты и будешь себя принимать. А вдруг другие считаюм, что ты ненормальный, то в недалеком будущем в тебе начнут шевелиться сомнения и в один прекрасный день ты уверуешь в то, что спятил.
Психологи утверждают, что мы мешаем интеллектуальному формированию большинства детей, потому, что с раннего детства вычисляем их несмышлеными. В случае, если все время сказать ребенку, что он глуп и бестолков, разве он обучится надеяться на собственный ум? Да ни при каких обстоятельствах! И запомни: данный грех на твоей совести, это ты делаешь из него тупицу. В то время, когда папа говорит ребенку, что тот глуп, в то время, когда школьные преподаватели опять и опять твердят ему, что он тупой, ребенок начинает думать: «Возможно, они правы! Если они так думают, я, должно быть, и правда тупой!» И тогда ребенок начинает обосновывать правоту их слов, поскольку, в соответствии с его логике, противиться тому, о чем говорит столько людей, — плохо. В случае, если в это верит столько народу, значит, так оно и имеется! И в случае, если ему и в самом деле произойдёт продемонстрировать себя не через чур умным, он сообщит себе: «Все так, как и должно было быть, поскольку я дурак, все об этом говорят».
Психологи говорят, что, в случае, если какое-то утверждение довольно часто повторять, оно в итоге закрепится в сознании и будет соответствующим образом влиять на поведение человека. Представление о самом себе ты организовал, опираясь на то, что говорит о тебе общество. Твоя идентичность заимствована, собственный образ ты нарисовал с оглядкой на мнение вторых людей. Только те, кто открыл собственный подлинное обличье, кто понял собственный «я», способен освободиться от данной псевдоидентичности. Только тот, кто себя познал, может освободиться от собственного заимствованного образа, а познать себя ты сможешь, лишь уничтожив данный образ.
Вот по какой причине Махавира и Будда отправляются в лес — не по причине того, что леса чем-то их притягивают, легко их отталкиваешь ты. Не то дабы их манили к себе горы, это ты их в том направлении гонишь! Горы притягательны, в силу того, что они их не делают выводы и не оценивают. Ни одна гора не посчитает тебя умалишенным, если ты пустишься в пляс от счастья. Деревья подобны святым; они о тебе не думают, они не формируют о тебе собственного мнения. Ты сидишь, вот и отлично; поднялся — также превосходно; плачешь, смеешься — никаких неприятностей! Деревья принимают тебя таким, какой ты имеется; дерево никоим образом не побеспокоит твою личность.
А вот человек весьма необычный. Человек не имеет возможности примириться с тем, что твоя личность владеет некоей свободой, что у тебя имеется право быть таким, какой ты имеется. Человек говорит: «Я обязан вмешаться, я планирую сделать тебя лучше». Все заняты лепкой, формированием личности ближнего. Супруг занят воспитанием жены, супруга пробует поменять мужа, папа лепит личности детей, дети также воздействуют на отца. Отечественные глаза — как надсмотрщики, каковые смотрят за окружающими. Это не просто глаза, они напоминают штыки. Мы взором высказываем собственный мнение, судим о том, правильно это либо неверно. похвала и Осуждение окружают нас со всех сторон. Мы запутались в данной паутине, и нам очень сложно найти себя.
Вот по какой причине люди уходят в места, где никого не встретишь. Вот по какой причине Будда должен был покинуть собственный дворец. Запомни, я это подчеркиваю: вопрос не в том, дабы уйти из дворца, не пустыни и леса манят тебя, легко опутавшая нас паутина, сеть ограничений и условностей так тесно связана с дворцом, что ее не порвать, пока ты не покинешь сам дворец. И что самое необычное — кроме того покинув дворец, возможно не избавиться от данной паутины. Она может преследовать тебя, кроме того в то время, когда дворец окажется на большом растоянии.
Будда покинул дворец, отправился странствовать, но в то время, когда он проходил через очередное княжество, его правитель задавал вопросы: «Что ты тут делаешь? В случае, если у тебя неприятности с отцом (а все эти князья были друзьями отца Будды), тогда мой дворец в твоем распоряжении, еще у меня имеется дочь — ты можешь на ней жениться. Ты можешь забрать себе половину княжества. Все эти леса — не для тебя. Наследнику престола не подобает скитаться, как будто бы бедному. Если ты не ладишь с отцом — не беда, тут ты в любой момент желанный гость. Я — приятель твоего отца, значит, буду тебе практически как папа».
Будда смеялся и отвечал: «Я не ссорился с отцом; не имеет значения, ушел я из дворца либо живу в нем и дальше. Вопрос в том, дабы поменять себя. И в случае, если я не могу достигнуть этого во дворце собственного отца, то трансформировать себя в твоем дворце мне будет значительно сложнее. В случае, если я не могу поменять себя в семейном кругу, то сделать это среди тех, с кем я не дружен и не близок, будет практически нереально». Так как твои родные смогут время от времени забыть обиду тебя, отыскать тебе оправдание, но для чего это делать тем, кто никак с тобой не связан?
Целых шесть лет Будда всегда получал подобные приглашения. В то время, когда папа Будды выяснил, что его сын побирается на улицах, он сделал вывод, что тот сошел с ума. «У нас имеется все, в чем он имел возможность бы нуждаться, — сказал он, — и никто из предков ни при каких обстоятельствах не нищенствовал. У нас в роду были одни правители. Что же обнаружило моего мальчика?» В глазах отца Будда, должно быть, смотрелся душевнобольным. И, дабы защититься от этих глаз, Будде необходимо было уйти в лес. Если бы папа смог принять сына таким, каков он имеется, если бы смог сообщить: «Ну что ж, так он устроен. Вот и хорошо», все было бы в противном случае.
Нескончаемы формы существования в нашем мире, и любая душа в праве стать таковой, какой она может и желает, что бы ни было в ней заложено и что бы ни предначертала ей будущее. Обожать — значит не вмешиваться, а просто позволить второму человеку достигнуть всего, на что он способен; разрешить семени превратиться в дерево и расцвести. Любовь не требует от лилии, дабы та стала розой, а от розы — превратиться в лотос. Любовь разрешает лилии быть лилией, дает ей питание, нужное конкретно для нее, заботливо поливает, давая ей воды ровно столько, сколько необходимо этому цветку, старается не причинять ей вреда. Вот что такое любовь.
И очевидно, что любви в нашем мире нет совсем. Для чего Будде уходить из дворца, в случае, если в нем царит любовь? Так как любовь принимает тебя таким, каков ты имеется, она не пробует тебя поменять. Рвение поменять вторых людей — это насилия и проявление ненависти. Это разновидность хирургического вмешательства: «Из тебя, как из каменной глыбы, я желаю вытесать изваяние; я вырежу твои черты; все, что в тебя, подгоню под собственный представление о тебе. И до тех пор пока ты не станешь таким, каким мне хочется тебя видеть, я буду впиваться в тебя своим резцом и бить по тебе молотком, растолковывая, где ты был не прав». Любой пробует сделать другого лучше, оставляя на его личности собственную насечку.
Но никакого улучшения не происходит, все искажается еще больше, поскольку в каждом человеке может раскрыться лишь то, что в нем заложено. Нет в мире силы, которая сделала бы его чем-то вторым, и, пробуя поменять человека, мы вредим ему вдвойне. Он не сможет стать тем, для чего был рожден, и, конечно же, ни при каких обстоятельствах не станет тем, для чего у него нет потенциала. Он станет калекой, зависнет посередине — и не на земле, и не в небе. Его будущее была поменяна, и сейчас он обречен на неудачу, он не сможет выполнить то, на что его обрекли. Вот по какой причине мы так увечны. Вот по какой причине наша жизнь столь некрасива, а смерть — некрасива, отечественные семена так и не становятся цветущими деревьями. В этом же кроется обстоятельство, по какой причине на свете так мало будд и махавир.
Любой человек рождается с возможностью стать буддой, но столько людей занято его формированием! Говорят, у семи нянек дитя без глазу. Столько людей, столько скульпторов и художников копаются с каждым из нас, что у данной статуи нет ни мельчайших шансов показаться на свет; ее на части. Мать желает, дабы ребенок стал таким-то, папа видит его кем-то еще, у дядюшек собственный мнение на данный счет; дедушки и бабушки желают чего-то совсем другого; преподаватели пробуют гнуть собственную линию; а у политиков на этого ребенка собственные виды. И любая попытка вылепить что-то из ребенка разрушает его.
Мы протягиваем ему руку помощи, но человек может только раскрыть собственный потенциал, развить то, что в нем заложено. И вот так как какая вещь: мы предлагаем собственную похмощь лишь чтобы применять. Отечественная помощь — собственного рода сделка, мы требуем, дабы человек согласился с отечественными условиями. Кроме того папа говорит сыну: «Если ты не готов меня выслушать, эти двери для тебя закрыты!» И раскрываются двери не из любви: заключая с сыном эту сделку, папа совершает акт насилия. «Если ты выполнишь мои пожелания, в случае, если будешь соответствовать тому, что решило мое «я», — в случае, если согласишься стать тем, кем я желаю, — тогда данный хлеб с маслом станет твоим, тогда данный дом будет принадлежать тебе. В случае, если же ты не можешь стать тем, кем я хочу, что нас тогда связывает? Если ты планируешь следовать своим жаждам, живи, как знаешь, без меня!»
Вечные раздоры между женой и мужем — простое дело везде в мире. Их корни — в такой же позиции. Супруга никак не имеет возможности допустить, дабы супруг был свободным; она хочет осуществлять контроль любой его ход, любой поступок…
Имеется такая история. Преподаватель написал письмо матери одного из собственных учеников. В нем говорилось:
«Я продолжительно пробовал усмирить вашего сына. Всем этим я уже сыт по горло. В школе он не пропускает ни одной юбки. У большинства девочек были из-за него неприятности. С каждым днем мне все сложнее его осуществлять контроль. Я не знаю, что делать!»
Мама мальчика ответила так: «Если вы отыщете метод, как держать моего сына в узде, прошу вас, сообщите мне, в силу того, что у меня та же неприятность с его отцом. В случае, если вам удастся усмирить его, сделать так, дабы он не приставал к девочкам, поделитесь, прошу вас, как вы этого добились, я применю ваш способ к его отцу. Я пробую вот уже двенадцать лет, но бесплодно!»
*
Каждая из жен всю жизнь пытается к этому, но ничего у нее не выходит. И не по причине того, что приятели — нехорошие, а по причине того, что еще никому и ни при каких обстоятельствах не получалось поменять поведение другого человека. Мужья также в любой момент настороже. Их глаза не смогут светиться любовью, поскольку любовь принимает, любовь доверяет. Доверие — это показатель любви. Но супруг, сидя на работе, переживает: что если его супруга на данный момент с другим другом? Болтает, смеется. Так как идея о том, что его супруга может кроме того улыбнуться в его отсутствие, для него невыносима. Без него ей в любой момент должно быть тоскливо и безрадостно. Всем мужьям хотелось бы, дабы их жены вели себя как персонаж одного стихотворения Калидасы: в том месте супруга от каждого проплывающего в небе облачка ожидала весточки от мужа. Она все по нему тосковала, все чахла и увядала. Ни один мужик в мире больше для нее не существовал. Без мужа дама должна быть сама не собственная, словно бы для нее вероятен только один источник эйфории — ее супруг. Вся радость обязана происходить от него, как если бы вся другая Вселенная опустела.
Это не назовешь ни доверием, ни любовью. Это только попытка подогнать другого к своим собственным требованиям, как будто бы он — инструмент, объект, которым ты обладаешь, что украшаешь, но никак не личность с собственной душой.
Такое рвение любым вероятным методом поменять другого человека — патентованное изобретение общества. Черта эта так глубоко в нас въелась, что Будда был должен уйти в лес. А где ему садиться в лесу? Под деревом, само собой разумеется! Вот по какой причине я говорю, что это легко совпадение. Будда сидит в тени дерева, дабы держаться подальше от общества, поскольку пламя, разожженный обществом, сжигает тебя дотла; яд социума убивает тебя. До сих пор нам не получалось создать на Земле общество, в котором было бы допустимо достигнуть буддовости. Общество я назову обществом, в то время, когда, дабы достигнуть буддовости, не требуется будет уходить в лес. Знай: до тех пор пока этого не случилось, все, что имеется на данный момент, — это псевдообщество, складывающееся из дикарей, группы ожесточённых убийц.
Но методы перерезать горло столь изысканны и доведены до для того чтобы совершенства, что человек, чье горло перерезают, этому кроме того радуется. Он живет под впечатлением, словно бы все, что с ним сделали, — в его заинтересованностях. Столетиями человеку внушалось, что общество все делает в его заинтересованностях: «Кроме того в случае, если мы тебя убьем, это для твоего же блага!» А как поступают с тобой окружающие, так и ты ведешь себя с ними. Необходимо уйти от всей неразберихи и этой суеты — это очень принципиально важно; исходя из этого все случается на природе.
Но запомни: когда Будда достигает буддовости, он возвращается в общество. В то время, когда случается самореализация Махавиры, он возвращается в общество. Об этом мало вспоминали. По какой причине они возвращаются? Да по причине того, что сейчас это неопасно. Сейчас ты не сможешь повредить Будде, ты его не сотрёшь с лица земли, перерезав ему горло либо как-то еще. В собственной буддовости он достиг чего-то для того чтобы, что стереть с лица земли запрещено. Отныне бессмертие — часть судьбы Будды, оно вечным потоком течет через него. Сейчас конкретно ты окажешься в затруднении, в случае, если приблизишься к Будде, а никак не он. Приближаясь к нему, сейчас рискуешь конкретно ты. Будда не пробует поменять тебя, но сама сущность состояния Будды такова, что в его присутствии ты изменишься.
Мастер — это не тот, кто пытается тебя поменять.
Мастер — это тот, в чьем присутствии изменение начинается само по себе.
Мастер — это не более чем катализатор, а вдруг это не верно, перед тобой шарлатан. Если он прилагает некие направленные упрочнения, дабы тебя поменять, он станет и подавлять тебя. Если он тебя хвалит либо осуждает, в случае, если старается в чем-то убедить, в случае, если его злит твое несогласие, а согласие радует, значит, в общении с тобой он прибегает к той же технике называющиеся «эдем-ад» либо «жадность-страх». Значит, он также начнёт изводить тебя, он тебя сотрёт с лица земли. Вот по какой причине большая часть так называемых мастеров в действительности — неприятели собственных последователей, рядом с ними ученики не подпитываются новой жизненной энергией, они только загнивают и разлагаются.
Высвободить тебя способен лишь тот мастер, что не пытается трансформировать тебя конкретно, которому по большому счету нет никакого дела до твоего освобождения. Его присутствие трансформирует тебя опосредованно. В то время, когда ты находишься рядом с ним, в тебе начинают происходить трансформации, — так в солнечных лучах распускается бутон, преобразовываясь в цветок. Солнце не начнёт горевать, в случае, если бутон не распустится. Ему нет дела до того, что его лучи смогут не раскрыть лепестки бутона. А бутон в лучах солнца откроется обязательно — он радостен, что солнце приласкало его, благодарен, что может выпивать солнечный свет. Из жизни в судьбу мечтой каждого бутона было станцевать в лучах солнца. Бутон раскрывается сам по себе, солнце не открывает его насильно. Совершенно верно так же солнце не стучится в двери птичьих гнезд и не говорит птицам, что пора подниматься, в силу того, что раннее утро — не самое подходящее время для сна. Птицы сами просыпаются. Стоит первым лучам солнца показаться из-за горизонта, и птицы начинают собственную утреннюю песню; они открывают глаза и принимаются щебетать. Настал весёлый момент, и они его празднуют. Птицы сами радуются мгновениям праздника. Солнце не воздействует на них напрямую, но оттого, что оно светит в небе, что-то происходит. Солнце ничего само не делает, но каким-то образом, в то время, когда оно выясняется над горизонтом, что-то случается. Кроме того в случае, если вся планета будет так же, как и прежде загружена в сон, в случае, если ни один бутон не распустится и ни одна птица не начнёт щебетать, солнцу будет все равно. Ближе к полудню солнце не почувствует себя несчастным, не запрячет собственные лучи и не начнёт лить слезы либо задаваться вопросом, всходить ему на следующий день либо нет, отправляться ли в это путешествие. «Какое мне дело до всех этих людишек, каковые меня отвергли?»
Мастер подобен солнцу. Ученики в его присутствии раскрываются, но он со своей стороны не прикладывает никаких упрочнений. Все ученики в его глазах равны, будь они хоть святыми, хоть безбожниками. Святые не услышат похвал, а безбожники не возьмут осуждения. Лишь в таком человеке заложен потенциал катализатора; лишь рядом с ним что-то может случиться. В то время, когда Будда возвращается в общество, он подобен солнцу: в его присутствии, рядом с ним все происходить.
Такое присутствие рядом с мастером было названо: сатсанг. Сатсанг свидетельствует «быть рядом с мастером». У нас в Индии имеется неповторимая священная книга. Именуется она Упанишады, это слово также свидетельствует «быть рядом с мастером», ничего не делать, около него, дабы лучи, исходящие от его непознанного существа, имели возможность раскрыть твой бутон. Применение глагола «раскрывать» в этом контексте пара некорректно, потому, что никакого раскрытия тут нет. Легко в присутствии мастера твой бутон внезапно начинает раскрываться. Он ничего не делает, но рядом с ним происходит очень многое. Около гуру, что руководит событиями, не происходит ничего.
Будда возвращается в общество. Отныне общества для него не существует. Перед тем как он достиг буддовости, общество существовало; оно было, потому, что имело возможность оказать влияние на него. Но сейчас никто не в силах его стереть с лица земли, и он может возвратиться. Яд общества больше для него не яд; уничтожить его сейчас нереально. Кроме того тот, кто явится убить будду, что-то от него возьмёт, ему дастся толика любви будды. Он возьмёт презент, что будет оказывать влияние на него еще многие жизни.
Мудрость обретается в лесу, но после этого она изобильным потоком проливается на общество. Ни один будда еще не остался в лесу. В случае, если же он в том месте остается, значит, буддовость еще не случилась, поскольку в то мгновение, в то время, когда случается счастье, в один момент рождается и рвение им поделиться. Отлично усвой вот что: мы стремимся поделить с другими то, что у нас имеется. В случае, если мы несчастливы, нам хочется выплеснуть собственный несчастье; в случае, если же испытываем счастье, то желаем поделиться блаженством. И чем бы мы ни владели, — делясь, мы это увеличиваем. В то время, когда ты источаешь уныние, оно растет и в тебя; в случае, если же ты даришь вторым счастье, в тебе его также делается больше. Все, чем ты делишься, — возрастает. Поделиться — надёжный способ расширить. Так что умный не начнёт выплёскивать собственный недовольство на вторых, поскольку недовольства в нем станет еще больше. Ты не будешь рыть яму второму, поскольку это яма для тебя — непременно ты сам в нее попадешь. В случае, если в тебе имеется хоть мало разума, ты ни при каких обстоятельствах не начнёшь заражать вторых своим несчастьем, в силу того, что твое собственное уныние от этого лишь увеличится, а если ты его не выплеснешь — оно растает. Если ты разумен, то постоянно будешь делиться эйфорией, поскольку от этого она возрастет, а неразделенная эйфория зачахнет. Деление — вот формула роста.
Удел скряги — смерть, он не живет. Скряга — это мертвец, труп. В его жизни нет места празднику, да и не может быть, в силу того, что праздник рождается, в то время, когда ты отдаешь, делишься. Вот по какой причине на праздничные дни принято дарить друг другу подарки. Кроме того в случае, если подарить нам нечего, мы говорим человеку хорошие слова, мы делимся той эйфорией, что живет у нас в душе. Каждые праздничные дни — это дни, в то время, когда люди делятся между собой. А скряга делиться не может, ни разу за всю собственную жизнь он так и не испытал удовольствия. В целом свете сложно найти человека мертвее, чем скряга. Кроме того самый окоченевший труп живее этого скряги.
Имеется такая история. Погиб один шотландец, и, дабы подтверждать его смерть, пригласили доктора. В то время, когда врач прибыл, дабы обследовать тело, он просто засунул руку в карман мертвеца, вытащил ее и заявил: «Данный человек вправду мертв».
Люди, замечавшие за действиями врача, удивились: «Это какой-то новый метод установления смерти. Мы видали многие из них, но что означают ваши действия?»