Понятие «гротеск» обязано своим происхождением археологическим раскопкам, каковые велись в Риме в XV–XVI вв. на месте, где некогда пребывали публичные бани (термы) императора Тита. В засыпанных почвой помещениях известный итальянский живописец его ученики и Рафаэль нашли необычную живопись, названную гротеска (от итальянского слова grotta — грот, подземелье). После этого термин «гротеск» был распространен на другие виды мастерства — на литературу, драматургию и музыку.
Гротеск — это мир невиданный, особенный, противостоящий не лишь обыденному и повседневному, но и настоящему, настоящему. Тут гротеск граничит с фантастикой, к которой он с радостью прибегает, но ей не тождествен. В гротеске отношения и естественные связи уступают место алогичным, сталкиваются и обнажаются сами моменты перехода одной формы в другую. Таков мир гоголевской повести «Шнобель», где допустимо необъяснимое исчезновение носа майора Ковалева, бегство его от законного хозяина, а после этого столь же необъяснимое возвращение на собственный место; где эта злополучная часть лица майора Ковалева существует одновременно и в виде его носа, и в виде статского советника, служащего «по ученой части»; где, наконец, неслыханные, «неординарные происшествия» вызывают подчас более чем обычную реакцию персонажей. Цирюльник Иван Яковлевич, к примеру, швыряет тряпку с собственным носом в Неву, дабы его никто не уличил в членовредительстве; милицейский, доставивший шнобель хозяину, шантажирует у того взятку и т. д. Нелогичность помогает более рельефной обрисовке персонажей, более глубокому раскрытию публичных противоречий. К нему в полной мере применимы слова В. Скотта, сообщённые о втором гротескном произведении — «Путешествии Гулливера» Дж. Свифта: «Допущение чудес в этом случае подобно плате при входе в лекционный зал; это вынужденная уступка автору, за которую читатель приобретает возможность духовного обогащения». В гротеске «плата» за «допущение чудес» — это в конечном счете признание её необходимости. От первого впечатления: «Этого не возможно!» — читатели неизбежно приходят к выводу: «Это, к сожалению, бывало либо не редкость» (отыщем в памяти лукавую концовку «Носа»: «А все, но же, как поразмыслишь, во всем этом, право, имеется что?то»), потому что раскрывается глубочайший суть самых храбрых гротескных построений.
Но с второй стороны, конкретно по причине того, что гротеску принципиально важно передать нелогичность новосозданного художественного мира, он способен обходиться и без фантастики. Повесть А. И. Герцена «Врач Крупов» выстроена на парадоксальном сопоставлении «глупорожденного» крестьянского мальчика Левки с вторыми, обычными людьми. Оказывается, что те не имеют перед ним никаких преимуществ. К примеру, жизнь помещика Федора Григорьевича «…проходит в большей пустоте, нежели жизнь Левки…»; госслужащие города ведут себя как «поврежденные»; не уступают им и обитатели вторых городов и других эпох и других стран: «Куда ни посмотришь в старом мире, везде сумасшествие практически так же разумеется, как в новом». Словом, Левка благодаря собственной незлобивости, доброте, любви к природе выясняется более обычным, чем остальные. Идея о повальном сумасшествии человечества доведена в повести до предела, и именно она порождает особенный, гротескный мир. В то же время мы четко чувствуем оправданность для того чтобы приема, поскольку он рождает сильнейший сатирический эффект, ведет к трезвому взору на публичные несоответствия, социальную несправедливость, извращение главных людских понятий.
Гротеск в любой момент двупланов, а восприятие его двойственно: то, что на первый взор имело возможность показаться случайным и произвольным, на самом деле выясняется глубоко закономерным. «Настоящий гротеск — это внешнее, самоё яркое, храброе оправдание огромного, всеисчерпывающего до преувеличенности внутреннего содержания» (К. С. Станиславский).
Гротескное начало возможно решающим для произведения в целом, определяя все его компоненты, от фабулы и сюжета до стиля. К таким произведениям не считая вышеназванных относятся «Крошка Цахес» Э. Т. А. Гофмана, «Мир наизнанку» Л. Тика.
Ключевую роль играется гротеск в таких произведениях, как «Мертвые души» Н. В. Гоголя, «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина, «Хулио?Хуренито» И. Эренбурга, «Процесс» и «Замок» Ф. Кафки, «Баня» и «Клоп» В. В. Маяковского, «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова, «Теркин на том свете» А. Т. Твардовского. Но гротескное начало может находиться и в негротескных произведениях, придавая им только определенную гротескную окраску. Это достигается методом привнесения в текст некоторых гротескных мотивов, таких, как мотивы марионеточности, алогизма, слухов.
В мотиве сплетни имеется что?то неистовое, то, что потом взяло воплощение в известной гротескной картине П. Вебера «Слух» (змееобразное чудовище проносится на фоне стенки огромного дома, из бесчисленных окон которого высовываются пораженные «слухом» мелкие фигурки).
Таково в «Горе от ума» А. С. Грибоедова развитие слуха о «сумасшествии» Чацкого, пушенного ненароком Софьей. Он мгновенно подхватывается; происходит, по словам Ю. Н. Тынянова, «рост, развитие выдумки», лишенной под собой всякой разумной земли. Как писал в 1830 г. в издании «Столичный телеграф» один из первых критиков комедии — В. Ушаков, в ней представлен «миниатюрный и весьма верный портрет стогласной молвы, дающей похожое на правду самым нелепым и вздорным слухам». Мотив сплетни отзывается в последнем монологе Чацкого, упоминающего «старая женщина ужасных, стариков, дряхлеющих над выдумками, бредом» и возвращающего обвинение в «сумасшествии» тому, кому оно вправду подходит — миру Фамусовых и Молчалиных.
Гротеску довольно часто характерно рвение к предельному обобщению, в основном сатирическому. Он ставит перед собой цель осознать саму сущность явления. При этом диапазон обобщения может расширяться до бесконечности: от отдельных сторон публичной судьбе до целой эры либо кроме того всей предшествующей человечества и истории страны. Так, «История одного города» Салтыкова-Щедрина, по признанию автора, содержала обобщение «тех характеристических линия русской судьбы, каковые делают её не в полной мере эргономичной». «Путешествие Гулливера» Дж. Свифта стало «подведением итогов» всей истории , эволюции её публичных форм, концепций и идеологических представлений. Обобщенность исторического содержания разрешает гротеску совмещать в себе противоположные черты: сатиру и лиризм, сарказм и юмор, ужасное и комическое, а кроме этого включать в возможность нашей жизни моменты утопии (Телемское аббатство в «Гаргантюа и Пантагрюэле» Ф. Рабле, страна Эльдорадо в «Кандиде» Вольтера, общество будущего в романе «Что делать?» Н. Г. Чернышевского).