Возвратимся сейчас к вторым возражениям м?ра Майварта. В целях защиты насекомые довольно часто сходны с разными предметами, как к примеру с зелеными либо опавшими страницами, сухими сучками, кусочками лишайников, цветками, иглами, живыми насекомыми и экскрементами птиц; к последнему я еще возвращусь позднее. Это сходство часто бывает поразительно родным и, не ограничиваясь окраской, распространяется на форму а также на манеру держать себя. Гусеницы, свешивающиеся без движений, подобно сухой веточке, с кустарника, на котором кормятся, являются превосходным примером аналогичного сходства. Случаи подражания таким предметам, как фикалии птиц, редки и необыкновенны. По этому поводу м?р Майварт подмечает следующее: «Так как, в соответствии с теории м?ра Дарвина, существует постоянная тенденция к неизвестной вариации и без того как небольшие зарождающиеся вариации происходят во всех направлениях, то они должны нейтрализовать друг друга и сначала образовывать такие нестойкие модификации, что тяжело а также нереально осознать, как такие неизвестные колебания бесконечно малых зачатков смогут в то время, когда бы то ни было привести к заметному сходству с страницей, тростником либо каким?нибудь вторым предметом, так, дабы Естественный Отбор применял и увековечил их».
Но во всех прошлых случаях насекомые уже в собственном исходном состоянии, несомненно, владели некоторым неотёсанным и случайным сходством с каким?или предметом, в большинстве случаев видящимся в их местообитании. Это совсем нельзя считать немыслимым, принимая к сведенью практически нескончаемое количество окружающих предметов и отличие в окраске и форме множества существующих насекомых. Так как неотёсанное сходство нужно уже сначала, нам делается понятным, по какой причине большие и высокоорганизованные животные (как я знаю, за исключением одной рыбы) сходны в целях защиты не с отдельными предметами, а только с фоном в большинстве случаев окружающей их местности, и лишь по окраске. Допустим, какое?то насекомое первоначально выяснилось случайно похожим на сухой сучок либо опавший лист и что это насекомое слабо варьирует в различных направлениях; тогда все те вариации, каковые делают его более похожим на таковой предмет и тем самым помогают его защите, будут сберигаться, а другие вариации будут пребывать в пренебрежении и в итоге утратятся; в случае, если же вариации делают насекомое по большому счету менее похожим на предмет, которому оно подражает, то они будут элиминированы. Возражение м?ра Майварта имело бы, но, силу, если бы нам удалось растолковать вышеприведенное сходство, независимо от естественного отбора, при помощи несложной колеблющейся изменчивости; но настоящее положение вещей таково, что это возражение не имеет значения.
Я не могу кроме этого придавать значения трудности, которую м?р Майварт усматривает в «последних степенях совершенства мимикрии», как к примеру в приводимом м?ром Уоллесом случае с палочковидным насекомым (Сегохуlus laceratus), похожим на «покрытую ползучим мхом, либо Jungermannia, палочку». Сходство это так громадно, что туземец даяк утверждал, что листоподобные выросты воображают собою вправду мох. Насекомые являются добычей для других врагов и птиц, чье зрение, возможно, острее отечественного, и каждая степень сходства, помогающая насекомому не быть увиденным либо открытым, содействует его сохранению; а чем сходство полнее, тем лучше для насекомого. Изучая своеобразие различий между видами в той группе, к у которых в собствености упомянутый выше Ceroxylus, мы не находим ничего немыслимого в том, что у этого насекомого подвергались модификации неправильной формы наружные выросты, каковые получали более либо менее зеленую окраску; по большому счету во всякой группе показатели, разные у различных видов, самый склонны варьировать, в то время как родовые показатели, т. е. неспециализированные всем видам, самый постоянны.
Гренландский кит – одно из самых превосходных животных на свете, и так называемый китовый ус воображает одну из его самые выдающихся изюминок. Китовый ус складывается из последовательности пластинок, каковые, пребывав примерно в числе 300 на каждой стороне верхней челюсти, расположены весьма тесно друг к другу поперек продольной оси ротовой полости. С внутренней стороны главного последовательности находится пара добавочных. внутренние края и Концы всех пластинок расщеплены в крепкие щетины, каковые покрывают все огромное нёбо и помогают для просасывания либо процеживания воды и для задержания небольшой добычи, которой питается это огромное животное. Средняя и самая долгая пластинка гренландского кита достигает 10, 12 а также 15 футов в длину, но у разных видов Cetacea наблюдаются градации в длине пластинок; по Скорсби (Scoresby), у одного вида средняя пластинка достигает четырех футов, У другого – трех, у третьего – 18 дюймов, у Balaenoptera rostrata – лишь около девяти дюймов в длину. Уровень качества китового уса кроме этого отличается у различных видов.
Довольно китового уса м?р Майварт подмечает, что, «в один раз достигнув таковой такого развития и величины, при котором он по большому счету стал нужен, он имел возможность сберигаться и возрастать в нужных размерах уже методом одного лишь естественного отбора. Но как могло быть получено самое начало для того чтобы нужного развития?». В ответ на это возможно задать вопрос, по какой причине бы отдаленные предки китов, владеющих китовым усом, не могли иметь рта, выстроенного более либо менее сходно с клювом утки, снабженным пластинками? Утки, подобно китам, кормятся, процеживая грязь и воду, и это семейство время от времени именовали Criblatores, т. е. цедильщики. Я надеюсь, что не буду ложно осознан в том смысле, словно бы я говорю, что предки китов имели в конечном итоге рот с пластинками, подобно клюву утки. Я желаю лишь заявить, что это нельзя считать немыслимым и что огромные пластины китового уса гренландского кита имели возможность развиться из таких пластинок методом градуальных небольших шагов, из которых любой был нужен для их обладателя.
Клюв шпроконосной утки (Spatula clypeata) по собственному строению превосходнее и сложнее, чем рот кита. Верхняя челюсть снабжена с каждой стороны (у изученного мною экземпляра) рядом либо гребнем из 188 узких эластичных пластинок, срезанных наискось, так что они заострены и расположены поперек продольной оси рта. Они отходят от нёба и эластичной перепонкой прикреплены к бокам челюсти. Находящиеся посредине самые долгие достигают около одной трети дюйма в длину, выдаваясь на 0.14 дюйма из?под края. При их основании находится маленький дополнительный последовательность из косо поперечных пластинок. В этом отношении они сходны с пластинками китового уса во рту кита, но к концу клюва они очень резко отличаются от него, поскольку направлены вовнутрь, а не прямо свешиваются вниз. Вся голова широконоски, не смотря на то, что неизмеримо менее объемистая, образовывает около одной восемнадцатой длины головы средней величины Balaenoptera rostrata, у которого китовый ус имеет лишь девять дюймов длины; следовательно, если бы мы представили себе голову широконоски одной длины с головой Balaenoptera, то ее пластинки имели бы шесть дюймов в длину, т. е. составляли бы две трети длины китового уса у данного вида кита. Нижняя челюсть широконоски снабжена пластинками той же длины, что и верхняя, но более узкими, и в этом отношении сильно отличается от нижней челюсти кита, которая лишена китового уса. Иначе, края этих нижних пластинок расщеплены на узкие щетиновидные выросты, чем они превосходно будут похожим пластинки китового уса. У рода Prion, принадлежащего к особенному семейству буревестников, лишь верхняя челюсть снабжена пластинками, каковые отлично развиты и спускаются ниже края, отчего клюв данной птицы походит в указанном отношении на рот кита.
От высокоразвитого клюва широконоски мы можем без громадного перерыва перейти [как показывают образцы и сообщение, отправленные мне м?ром Салвином (Salvin)], как это относится приспособления для процеживания, через клюв Merganetta armata и в некоторых отношениях через клюв Aix sponsa к клюву обычной утки. У последнего вида пластинки значительно неотёсаннее, чем у широконоски, и прочно приросли к бокам челюсти; с каждой стороны их всего около 50, и они не спускаются ниже ее края. Квадратные вершины этих пластинок переходят на краю в прозрачную жёсткую ткань, годную для размельчения пищи. Края нижней челюсти покрыты бессчётными узкими поперечными ребрами, каковые выдаются мало. Не смотря на то, что клюв при таком устройстве стоит в качестве сита значительно ниже, чем клюв широконоски, но эта птица, как всем известно, всегда пользуется им с целью этого. У других видов, как мне сказал м?р Салвин, пластинки развиты кроме того намного меньше, нежели у обычной утки, но я не знаю, пользуются ли они своим клювом для процеживания воды.
Обратимся к второй группе того же семейства. У египетского гуся (Chenalopex) клюв очень похож на клюв обычной утки, но его пластинки не так бессчётны, не так быстро отделены друг от друга и не так вдаются вовнутрь; но данный гусь, как мне сказал м?р Бартлетт (Bartlett), «пользуется своим клювом как утка, пропуская воду через углы рта». Но основной пищей ему помогает трава, которую он щиплет, подобно обычному гусю. У последней птицы пластинки верхней челюсти значительно меньше, чем у обычной утки, практически сливаются, их около 27 с каждой стороны, и они оканчиваются зубоподобными холмиками. Нёбо кроме этого покрыто округлыми холмиками. Края нижней челюсти покрыты зазубринами, выступающими посильнее, более неотёсанными и более острыми, нежели у утки. Обычный гусь не процеживает воды, но пользуется своим клювом только чтобы щипать либо срезывать траву, к чему данный клюв приспособлен так отлично, что гусь может ощипывать им траву тщательнее практически любого другого животного. У других видов гусей, как мне сказал м?р Бартлетт, пластинки менее развиты, нежели у обычного гуся.
Так, мы видим, что одни члены семейства утиных с клювом, устроенным подобно клюву обычного гуся, адаптированным только для ощипывания травы, либо кроме того имеющие клювы с менее развитыми пластинками, смогут методом маленьких трансформаций преобразоваться в таковой вид, как египетский гусь, последний – в вид, подобный обычной утке, а данный, наконец, в вид с клювом широконоски, годным практически только для процеживания воды; последнее подтверждается тем, что эта птица чуть ли может использовать собственный клюв, не считая его загнутого кончика, для размельчения и схватывания жёсткой пищи. К этому я могу прибавить, что методом маленьких трансформаций клюв гуся может превратиться в клюв с выдающимися, загнутыми назад зубцами, подобный клюву Merganser (представитель того же самого семейства), служащему для совсем особенной цели – схватывать живую рыбу.
Возвратимся к китам. Hyperoodon bidens лишен настоящих, пригодных для работы зубов, но его нёбо затвердело и снабжено, по Ласепеду (Lacopede), маленькими неравными твёрдыми роговыми выступами. Исходя из этого нет ничего немыслимого в предположении, что какая?нибудь из ранних форм Cetacea имела нёбо, покрытое подобными же ороговевшими выступами, пара более верно расположенными, каковые, подобно буграм на клюве гуся, помогали схватывать и размельчать пищу. Но в случае, если так, то чуть ли возможно отрицать, что указанные выступы при помощи естественного отбора и вариаций имели возможность превратиться в пластинки, столь же развитые, как у египетского гуся, каковые могли быть в один момент пригодны как для схватывания предметов, так и для процеживания воды; после этого – в пластинки, похожие на пластинки домашней утки, и без того потом, пока они стали столь же идеальными, как у широконоски, в форме аппарата, годного только для процеживания. Начиная с данной стадии, на которой пластинки имеют две трети длины пластинок китового уса Balaenoptera rostrata, постепенные градации, замечаемые у сейчас существующих Сetacea, приводят нас к огромным пластинам китового уса гренландского кита. У нас нет ни мельчайшего основания сомневаться в том, что любой ход в этом последовательном последовательности мог быть нужным некоторым древним Cetacea при постепенной смене функций, медлительно перестраивающихся в ходе их поступательного развития; эти шаги развития нужны так же, как нужны градации клювов у различных существующих сейчас участников семейства утиных. Мы должны не забывать, что любой вид утиных подвержен ожесточённой борьбе за существование и что строение каждой части тела птицы должно быть отлично приспособлено к условиям ее жизни.
Pleuronectidae, либо камбалы, превосходны асимметричностью собственного тела. Они лежат на одной стороне: большая часть видов на левой, кое-какие на правой; время от времени видятся взрослые особи с обратным против нормы положением тела. Нижняя сторона, на которой рыба лежит, на первый взгляд будет похожим брюшную сторону обычной рыбы: она белого цвета, во многих отношениях развита менее верхней, с боковыми плавниками часто сниженного размера. Но самую большую изюминку составляют глаза, поскольку оба находятся на верхней стороне головы. Но в раннем возрасте они расположены друг против друга, и тогда все тело симметрично, с одинаково окрашенными обеими сторонами, скоро глаз, соответствующий нижней стороне, начинает медлительно перемещаться около головы на ее верхнюю сторону, но не проходит прямо через череп, как думали раньше. Разумеется, пока нижний глаз совершает данный собственный круговой переход, рыба, лежа в собственном простом положении на одном боку, не имеет возможности им пользоваться. Пребывав на нижней стороне, данный глаз, помимо этого, подвергался бы трению о песчаную землю. Pleuronectidae по собственной асимметричному строению и плоской форме превосходно приспособлены к их образу судьбы; это доказывается тем, что многие виды, к примеру морской язык, речная камбала и др., весьма просты. самые важные преимущества, проистекающие из этого, по?видимому, пребывают в защите от неприятелей и в благоприятных условиях питания на дне. Но, по замечанию Шиёдте (Schiodte), различные члены этого семейства образуют «долгий последовательность форм, воображающих градуальный переход от Hippoglossus pinguis, что не меняет какое количество?нибудь заметно собственный вид, в каком он оставляет яйцо, до морского языка, совсем перевернутого на одну сторону».
М?р Майварт останавливается на этом случае и подмечает, что неожиданное самопроизвольное превращение в размещении глаз чуть ли ясно, в чем я совсем согласен с ним. К этому он прибавляет: «В случае, если такое перемещение было градуальным, то на большом растоянии неясно, в чем проявлялась польза для особи от для того чтобы перемещения глаза на малое расстояние с одной стороны головы на другую. Кроме того представляется, что такое неуловимое перемещение скорее должно быть вредным». Но ответ на собственные возражения он имел возможность бы отыскать в красивых наблюдениях Малма (Malm), размещённых в 1867 г. Pleuronectidae в весьма раннем возрасте еще симметричные, с глазами, расположенными на противоположных сторонах головы, не смогут оставаться продолжительно в вертикальном положении благодаря необыкновенной высоты их тела, малого размера их боковых плавников и отсутствия плавательного пузыря. Исходя из этого, скоро утомляясь, они опускаются на дно на один бок. Пребывав в таком положении, они довольно часто, как замечал Малм, поворачивают нижний глаз кверху, дабы наблюдать над собой, и делают это так энергично, что прочно прижимают глаз к верхнему краю глазницы. Легко возможно видеть, что наряду с этим передняя часть головы, находящаяся между двумя глазами, временно уменьшается в ширину. В одном случае Малм видел, как юная рыбка подымала и прижимала нижний глаз, причем угловое смещение достигало 70°.
Мы должны не забывать, что череп на собственной ранней стадии есть хрящевым и эластичным, отчего легко поддается действию мышц. Известно кроме этого, что у высших животных, кроме того по окончании периода их ранней юности, череп претерпевает трансформации в собственной форме, в случае, если кожа либо мускулы неизменно сокращены под влиянием заболевания либо какой?или второй случайности. У длинноухих кроликов, в случае, если одно ухо свешивается вперед и вниз, его тяжесть оттягивает вперед все кости черепа той же стороны, что я продемонстрировал на рисунке. Малм говорит, что только что вылупившиеся мальки окуней, лососей и различных вторых симметричных рыб имеют привычку иногда отдыхать, лежа на дне на одном боку, и он замечал, что они довольно часто поворачивают наряду с этим собственный нижний глаз кверху, вместе с тем череп делается пара искривленным. Но эти рыбы не так долго осталось ждать становятся талантливыми держаться неизменно в вертикальном положении и их временная привычка не вызывает никаких последствий. Pleuronectidae же, иначе, с возрастом все более лежат на боку благодаря возрастающего сплющивания их тела, и этим определяется постоянное воздействие на положение глаза и форму головы. Если судить по аналогии, наклонность к искривлению, несомненно, улучшается по закону наследственности. Шиёдте думает, в противоположность некоторым вторым натуралистам, что Pleuronectidae не бывают совсем симметричны кроме того в зародышевом состоянии, и, в случае, если это правильно, мы можем осознать, по какой причине в раннем возрасте рыбки одних видов в большинстве случаев опускаются и лежат на левой стороне, а вторых – на правой. Малм в подтверждение приведенного выше мнения додаёт, что взрослая Trachypterus arcticus, не принадлежащая к семейству Pleuronectidae, лежит на дне на левом боку, а плавает в косом положении: у данной рыбы обе стороны головы, как говорят, пара несимметричны. Отечественный выдающийся авторитет по рыбам, д?р Гюнтер, заключает собственный резюме статьи Малма замечанием, что «создатель дает весьма простое объяснение ненормального состояния».
Из этого возможно видеть, что первые стадии перемещения глаза с одной стороны головы на другую, которое м?р Майварт вычисляет вредным, смогут быть приписаны привычке, без сомнений нужной для особи и для вида: пробовать наблюдать вверх обоими глазами, лежа на дне на одном боку. Мы можем и второе приписать унаследованным последствиям потребления: рот у различных плоскотелых рыб обращен к челюсти и нижней стороне крепче и посильнее на данной лишенной глаз стороне головы, чем на другой, с целью более легкого, как предполагает д?р Траукер (Traquair), добывания пищи на дне. Иначе, неупотребление растолковывает недоразвитие всей нижней половины тела, с боковыми плавниками включительно, не смотря на то, что Яррель (Yarrell) думает, «что уменьшение этих боковых плавников полезно для рыбы, поскольку для их действия на нижней стороне значительно менее места, чем на верхней». Возможно, уменьшение числа зубов до 4–7 в верхних половинах челюстей камбалы относительно с 25–30 в нижних кроме этого возможно растолковано неупотреблением. Из того факта, что брюшная сторона большинства рыб и многих вторых животных лишена окраски, с полным основанием возможно высказать предположение, что отсутствие окраски на одной стороне у камбал, будет ли нижней правая либо левая сторона, вызывается отсутствием света. Но нельзя думать, что необычная пятнистая окраска верхней стороны морского языка, столь напоминающая песчаное морское дно, и сравнительно не так давно доказанная Пуше (Pouchet) свойство некоторых видов поменять собственную окраску в зависимости от окружающего фона либо присутствие костяных бугорков на верхней стороне камбалы обязаны влиянию света. Тут, возможно, действовал естественный отбор, так же как и в приспособлении неспециализированной формы тела этих рыб и многих вторых изюминок к их образу судьбы. Мы должны не забывать, на чем я настаивал ранее, что унаследованные результаты усиленного потребления органа, а возможно, и их неупотребления, усиливаются под влиянием естественного отбора. Этим методом сохраняются все спонтанные вариации, идущие в надлежащем направлении, и те особи, каковые в громаднейшей степени унаследовали результаты усиленного и нужного потребления какого именно?нибудь органа. Но нереально в каждом отдельном случае сделать вывод, что направляться приписать итогам потребления и что – влиянию естественного отбора.
Я могу привести и второй пример для того чтобы органа, что, по?видимому. обязан своим происхождением только потреблению либо привычке. Финиш хвоста некоторых американских мартышек перевоплощён в страно идеальный орган хватания и служит в качестве пятой руки. Наблюдатель, до мелочей сходящийся во взорах с м?ром Майвартом, говорит об этом органе следующее: «Нереально думать, что в течение последовательности столетий первая чуть уловимая наклонность к хватанию имела возможность помогать к сохранению судьбы особей, владеющих ею, либо помогала их возможности иметь и вырастить потомков». Но в этом предположении нет никакой необходимости. По всей видимости, в этом случае хватает привычки, которая уже сама по себе заставляет предполагать, что с ней связана громадная либо меньшая польза. Брем (Brelim) видел, что детеныши африканских мартышек (Cercopithecus) цеплялись руками за нижнюю часть тела матери, охватив в то же самое время ее хвост собственными мелкими хвостиками. Проф. Хензло (Henslow) держал в неволе пара полевых мышей (Mus messorius), у которых нет настоящего цепкого хвоста; но он довольно часто видел, что они обвивали собственными хвостами веточки поставленного в их клетке куста и так помогали себе лазить. Подобное наблюдение было сказано мне д?ром Гюнтером, что видел, как мышь подвешивалась так. Если бы полевая мышь была более древесной по собственному образу судьбы, то, возможно, ее хвост сделался бы цепким по строению, что мы замечаем у некоторых участников того же самого отряда. Тяжело сообщить, по какой причине Cercopithecus, при его привычках в раннем возрасте, этого не купил. Но, быть может, что долгий хвост данной мартышки больше является ей в качестве органа равновесия при ее необычных прыжках, нежели в качестве органа хватания.
Млечные железы характерны всему классу млекопитающих и нужны для их существования, исходя из этого они должны были развиться в весьма отдаленный период, и мы не знаем ничего хорошего о методе их развития. М?р Майварт задает вопрос: «Возможно ли допустить, что детеныш какого именно?нибудь животного в то время, когда?нибудь спасся от смерти тем, что случайно высосал каплю чуть питательной жидкости из случайно гипертрофированных кожных желез собственной матери? И в случае, если так произошло в один раз, то каковы шансы, что подобное изменение повторится?». Но данный пример изложен тут неправильно. Большая часть эволюционистов допускает, что млекопитающие случились от сумчатых; а вдруг так, то млечные железы сперва развились в мешке сумчатого. У одной рыбы (Hippocampus) вылупление из яиц и выращивание молоди в течение некоего времени происходит в подобном же мешке, и американский натуралист м?р Локвуд (Lockwood) на базе собственных наблюдений над развитием мальков считает, что они питаются выделением кожных желез мешка. Что же касается отдаленных предков млекопитающих (еще перед тем, как они заслужили это наименование), то разве нереально по крайней мере, дабы их детеныши выкармливались подобным же образом. И в этом случае кое-какие особи имели возможность выделить жидкость до некоей степени более питательную, так что она владела особенностями молока; они имели возможность в течение продолжительного промежутка времени воспитать большее число отлично выкормленных потомков, нежели особи, выделявшие менее питательную жидкость; таким методом кожные железы, гомологичные млечным, имели возможность усовершенствоваться, т. е. сделаться более производительными. Железы, находящиеся на некоем участке мешка, имели возможность развиться более вторых, и это находится в полном согласии с обширно распространенным принципом специализации; они имели возможность после этого образовать и грудь, сперва без соска, как у Ornithorhyncus, стоящего у основания последовательности млекопитающих. Я не берусь решать, по какой причине железы на одном месте стали более специальными, чем на вторых местах: при посредстве ли компенсации роста, результатов потребления либо естественного отбора.
Развитие млечных желез не имело бы значения и не подпало бы под действие естественного отбора, если бы новорожденные не могли в то же самое время пользоваться их выделением. Как новорожденное млекопитающее обучилось инстинктивно сосать грудь, осознать не тяжелее, чем растолковать, как невылупившиеся цыплята обучились разбивать яичную скорлупу, стуча по ней своим специально для этого адаптированным клювом, либо как они обучились клевать корм спустя пара часов по окончании того, как покинули скорлупу. В аналогичных случаях самое возможное решение вопроса состоит, по?видимому, в том, что та либо вторая привычка была куплена сперва на практике в более позднем возрасте, а позже передана потомку в более раннем возрасте. Но новорожденный кенгуру, как говорят, не сосет, а лишь присасывается к соску матери, которая владеет свойством впрыскивать молоко в рот собственного беззащитного, полусформированного детеныша. Довольно этого м?р Майварт подмечает: «Если бы не существовало особенного защитного приспособления, новорожденный детеныш возможно погиб бы от проникновения молока в дыхательное горло. Но такое приспособление существует. Гортань удлинена так, что она доходит до заднего финиша носового прохода, что дает воздуху возможность вольно попадать в легкие, тогда как молоко свободно стекает по бокам данной удлиненной гортани и так благополучно проходит в пищевод сзади нее». После этого м?р Майварт задаёт вопросы, как естественный отбор стёр с лица земли у взрослого кенгуру (и у других млекопитающих, в случае, если допустить, что они случились от сумчатых) «эту по крайней мере совсем невинную и безвредную изюминку строения?». В ответ на это возможно высказать предположение, что голос, что, само собой разумеется, имеет громадное значение для многих животных, чуть ли имел возможность достигнуть полной силы, пока гортань вдавалась в носовой проход; а проф. Флауэр (Flower) высказал мне то мысль, что такое строение служило бы громадной помехой для животного, питающегося жёсткой пищей.
Сейчас мы обратимся ненадолго к низшим подразделениям животного царства. Echinodermata (морские звезды, морские ежи и пр.) снабжены превосходными органами, именуемыми педицелляриями, каковые во в полной мере развитом виде воображают собою щипцы с тремя ветвями, т. е. три зазубренные ветви, прочно соединенные между собой и укрепленные на вершине эластичного ствола, что приводится в перемещение мышцами. Эти щипцы смогут прочно схватывать различные предметы, и Александр Агассиц (Alexander Agassiz) видел, как Echinus, морской еж, скоро переправлял частицы экскрементов от щипцов к щипцам вниз в определенном направлении по собственному телу, дабы его поверхность не была загрязнена. Но, вне всякого сомнения, кроме удаления различных частиц грязи эти образования несут и другие функции; одной из них есть, по?видимому, защита.
Довольно этих органов м?р Майварт, как и во многих вторых прошлых случаях, задаёт вопросы: «Какого именно рода польза могла быть от первого рудиментарного зачатка этих органов и как именно эти ничтожные зачатки имели возможность сохранить жизнь какому?нибудь одному морскому ежу?», и он додаёт: «Кроме того неожиданное развитие хватательного перемещения не принесло бы пользы без в полной мере подвижного стебля, совершенно верно так же, как последний не имел бы значения без хватательных щипцов; но никакие небольшие и притом неизвестные вариации не могли бы в один момент привести к образованию для того чтобы рода сложных координации в строении; отрицать это – значит как минимум защищать идеальнейший парадокс». Но сколь парадоксально ни казалось бы это м?ру Майварту, щипцы с тремя ветвями, без движений прикрепленные к собственному основанию, но способные к хватательному перемещению, без сомнений существуют у некоторых морских звезд; и это ясно, если они хотя бы частично являются орудием защиты. М?р Агассиц, любезности которого я обязан многими сведениями по этому вопросу, сказал мне, что у некоторых морских звезд одна из трех ветвей щипцов редуцирована до отметки подставки для двух вторых, а существуют и такие роды, у которых третья ветвь вовсе потеряна. У Echinoneus, по описанию г?на Перриера (Perier), панцирь образует двух родов педицеллярии: одни, похожие на педицеллярии Echinus, другие – на педицеллярии Spatangus; такие случаи в любой момент занимательны, поскольку они воображают средство для объяснения кажущихся неожиданными переходов методом потери одного из двух состояний органа.
Что касается промежуточных шагов, которыми шло развитие этих любопытных органов, то м?р Агассиц, на основании собственных исследований Мюллера и собственных исследований, заключил, что как у морских звезд, так и у морских ежей педицеллярии без сомнений должны рассматриваться как модифицированные иглы. В этом возможно убедиться как из хода их развития у отдельной особи, так и из долгой идеальной серии градаций у родов и разных видов от несложных бугорков к простой игле и от нее к в полной мере развитой трехветвистой педицеллярии. Градация распространяется кроме того на метод, которым простые иглы и педицеллярии с поддерживающими их известковыми пластинками причленяются к панцирю. У некоторых родов морских звезд мы находим «конкретно такие сочетания линия строения, каковые говорят о том, что педицеллярии являются легко модифицированные ветвичные иглы». Так, мы встречаем неподвижные иглы с тремя равноудаленными зазубренными подвижными ветвями, поделёнными равными промежутками и сочлененными у собственного основания, а выше, на той же самой игле, сидят три другие подвижные веточки. В случае, если последние отходят от вершины иглы, то они вправду образуют примитивную трехветвистую педицеллярию, которую возможно видеть на одной и той же игле в один момент с тремя нижними веточками. В этом случае идентичность ветвей педицеллярии и подвижных ветвей иглы не подлежит сомнению. В большинстве случаев считают, что простые иглы помогают для защиты; а вдруг так, то нет основания сомневаться, что и те иглы, каковые снабжены зазубренными и подвижными ветвями, помогают для той же цели; но они сделаются еще более действенными, когда, соединившись, начнут функционировать как хватательный и защелкивающий аппарат. Так, все градации от несложной неподвижной иглы до неподвижной педицеллярии нужны животному.
У некоторых родов морских звезд эти органы, вместо того дабы быть прикрепленными к неподвижному основанию, находятся на вершине маленького, но глубоко мускулистого основания; в этом случае они, возможно, делают, кроме защиты, еще какую?нибудь дополнительную функцию. У морских ежей возможно проследить все шаги того, как без движений сидящая игла получает сочленение с панцирем и делается так подвижной. Я жалею, что не могу привести тут более полного обзора увлекательных наблюдений м?ра Агассица над развитием педицеллярии. Он говорит кроме этого, что всевозможные градации смогут быть равным образом отысканы между педицелляриями морских звезд и крючками офиур, второй группы иглокожих, и между педицелляриями морских ежей и якорями голотурий, кроме этого принадлежащих к тому же громадному классу.