В случае, если я не сделаю этого — кто сделает?
И в случае, если я не сделаю этого прямо на данный момент — то в то время, когда же мне это сделать?
Но в случае, если я сделаю это лишь для себя самого — то кто я?
Гиллель, иудейский мудрец
Поведаю о поездках в кабинет сурдопедагога, пребывавшего в областном центре. Старались оказаться в том месте систематично, но не всегда получалось. Не желаю обидеть педагогов, но отечественные поездки были практически бесплодными. Дабы растолковать, по какой причине,— нарисую всю цепочку, предшествующую 30-минутному занятию. Пускай сурдопедагоги осознают меня и забудут обиду.
Любая поездка в областной центр была настоящим опробованием отечественных сил. Трудности появлялись с самого утра. Малыша необходимо пораньше разбудить. Для чего? Не — способен мелкий глухой ребенок осознать, что сейчас нужно ехать на занятия. И самый очень способный педагог не имел возможность донести в дешёвой форме до глухого крошки цель и необходимость поездки.
И позже, став постарше, в то время, когда, наподобие, и внял отечественным объяснениям, в его поведении мало что изменилось: какому ребенку нравится пребывать весь день в различных видах транспорта, в людской и спешке сутолоке.
Поднялись, необходимо наряжаться. Сын был весьма щепетилен в одежде. Понравится что-то — с него не снимешь. Постираешь на ночь, а утром одеваешь его в любимые брюки и рубашку. Но случалось, не успевала приготовить. На занятия в нечистом не отправишься, а его безтолку убеждать («Желаю вчерашнее»). А погодные трансформации? Все дни стояла теплая погода, бегал в резиновых сапожках; они ему понравились, он к ним привык. Утром — холод; добываю теплую обувь, поскольку ехать на большом растоянии. Но ему обязательно хотелось одеть ветхие, привычные и полюбившиеся сапоги.
«Холодно», «тепло» — растолковать это глухому крохе сложно. Возможно, но необходимо время. А у меня его нет в это утро, я не рассчитывала на дополнительные неприятности. К тому же в отечественной семье так сложились отношения с детьми, что с давления и позиции силы мы ни при каких обстоятельствах не действовали. Не растолковав, вынудить — для того чтобы не было раньше, нет и по сей день. Лишь убедить, привести аргументы, дабы осознал: так нужно.
Исходя из этого всякое бывало. И по морозу в резиновых сапогах, и по жаре в горячей куртке, и в ветхой, затрапезной, но любимой одежде. Само собой разумеется, все это не столь принципиально важно грубо говоря. Но какая-то часть сил на преодоление сопротивления уходила. Не смотря на то, что, иначе, предположительно, так мы и закалялись: перемерзли в резиновых сапогах, пропотели в горячей куртке — но пронесло, не заболели. Экстремальные условия нескончаемых поездок приучали малыша приспособиться к любой обстановке.
Наконец, оделись. Сейчас бы поскорее дойти до вокзала. Но и тут все не так легко. В то время, когда гуляем, сыну весьма интересно и пробежаться, а в то время, когда торопимся, хочется идти медлительно и почему-то в противоположную сторону. До вокзала я добиралась, взвинченная от мысли, что опоздаем, а ребенок, которому не было и двух лет,— страшно обиженный, что посягают на его свободу. Он протестовал. И протесты смотрелись далеко не безобидно.
Следующее звено в цепочке: билет в кассе. Очередь в любой момент необъятная. на данный момент, в то время, когда с промежутком в пара мин. курсируют маршрутные такси, тяжело представить, что когда-то было в противном случае. Взять билет без очереди желающих довольно много: и пенсионеры, и калеки, и беременные, и такие же, как я, мамы с мелкими детьми. Кого-то очередь пропустит, выдержит, на ком-то сорвется…
Наконец-то мы едем в автобусе (чуть больше часа), рисуем пальчиком на стекле, разглядываем книжку, катаем машинку. Все нужное (книжки, игрушки, сладости, питье) с вечера лежало в сумке, т. к. я знала, какой сутки мне предстоит. Приехали. Но до желанной цели до тех пор пока на большом растоянии. Необходимо ехать еще двумя видами транспорта. Снова огромные толпы людей. Мелкому ребенку не осознать, за что мучает его мама, для чего притащила в это неприветливое, если не сообщить — злое, место. Он начинает капризничать с утроенной энергией.
Особенная история с автобусом № 20, что обязан довезти нас до областной поликлиники. Автобус не баловал нередким возникновением, масса людей накапливалась еще больше, чем на вокзале. И ехали-то мы в любой момент в «часы пик». А отечественный кабинет трудится до 15часов и в том месте также собственная очередь.
Ожидаем продолжительно, и довольно много соблазнов рядом — киосков со всякой всячиной. Ребенок начинает потребовать честного вознаграждения за все собственные мучения. Отлично, в случае, если его жажды совпадали с моими материальными возможностями. К тому же у меня был принцип: не брать всегда по требованию ребенка то, что ему захочется. Лишь нужное.
Я довольно часто замечала, как дети постарше и попонятливее тянут из своих родителей все, кроме того те копейки, каковые отложены на хлеб. Я не желала, дабы у отечественного сына развивалось неправильное отношение к труду своих родителей и к домашнему бюджету. На первых порах мои правила стоили мне дорого, лишь через годы я смогла оценить их правильность.
Мелкий сын, конечно, не догадывался о моих педагогических опытах. На остановке где останавливаются автобусы он шел на штурм моей принципиальности с применением крика, слез, кулаков (было и такое, чего греха таить) и бега на маленькие расстояния. Я выдерживала осаду.
Подъезжал автобус. какое количество раз получалось так, что он, долгожданный, оказался, а мой сын, не осознавая важности момента, удирал. Я гналась за ним и, в следствии, автобус уезжал без нас.
Наконец, поликлиника. На территории ее красиво: елочки, скамьи, какие-то древесные фигуры. Ребенку хочется расслабиться, побегать, посидеть, подышать воздухом. Но я тороплюсь. С упрочнением (не физическим, а используя артистические и педагогические свойства) я завожу мелкого мученика в строение. В первую очередь веду в туалет, позже присаживаемся в столовой, дабы перекусить. Сын жует, я отдыхаю, посматриваю на часы. Следующий этап — фильтр. Ребенка взвешивают, наблюдают кожу, контролируют голову на наличие насекомых. Ему процедуры не нравятся: не через чур ли довольно много неприятного за один сутки для мелкого мальчика?
Добрались до кабинета. Ожидаем собственной очереди, разговариваю с родителями. Замечаю за детьми и как будто бы сыплю соль на рану. До тех пор пока общалась с простыми людьми, моя боль как бы отодвигалась, я не думала, правильнее, старалась не думать о самом ужасном и тяжёлом. Но когда я виделась с себе подобными родителями, мои личные неприятности проступали чудовищно четко. Растравив собственную душу, я входила в кабинет.
Желаемый кабинет, куда мы добирались полдня! До тех пор пока со мной разговаривают, делают записи в карточке, сыну предлагают пустячное задание. Он милостиво соглашается— с подобным он дома справляется, не глядя. Выполнил — и на этом его внимание, силы и интерес исчерпываются. В то время, когда педагог начинает трудиться с ребенком, кроха уже сошел с дистанции. Он устал, по своим возрастным изюминкам не готов к подобным нагрузкам. Те удачи, которых мы еле добивались дома, тут никто не видит — он их не показывает. Но показывает нехорошее, на что был способен: отворачивается от тети в белом халате, удирает за дверь, тянет меня за собой, капризничает, канючит. Я волновалась, краснела. Что-то мне говорили, советовали, я записывала. Но глазами смотрела за ним, стараясь одновременно с среагировать и не допустить компрометирующей выходки, пресечь зарождающийся каприз, угрожающий перейти в бурю. И сама уже сидела уставшая, отупевшая. Слова педагога проходили мимо ушей, мимо понимания.
Занятие? Пародия. Я никого не виню, так сложились события, что к единственному человеку, талантливому нам оказать помощь, мы добирались утомившимися и измученными.
Позже обратная дорога. Она была чуть легче, в силу того, что мы никуда не торопились.
Одна моя знакомая, лечившая отечественного сына посредством трав и массажа, постоянно требовала, дабы кроха к ее сеансу был здоровым, выспавшимся и сытым. «Никакое лечение не отправится впрок,— сказала она,— в случае, если ребенок на протяжении процедуры капризничает, на что-то жалуется либо чего-то желает. Он должен быть довольным и радостным. Тогда отечественный контакт принесет пользу». А разве запрещено то же самое сообщить про занятия?
Кроме того, что сами понятия «двух-, трехлетний занятия» и «ребёнок» несовместимы, мы, взрослые, помимо этого, разламываем привычный распорядок дня, заставляем малыша преодолевать препятствия и желаем, дабы кроха еще и занимался. Мы хотели неосуществимого.
Сейчас, предположительно, стало ясно, по какой причине нам в кабинете сурдопедагога не поставили ни одного звука.
По каким-то неписаным, но уже сложившимся традициям принято вычислять, что от воспоминаний о прошлом веет уютом и теплом. Грешно не забывать нехорошее, но ничего не могу с собой сделать. на данный момент, в то время, когда у нас имеется машина, в то время, когда живем совсем в другом ритме, в то время, когда с сыном возможно поболтать и все ему растолковать,— я с содроганием вспоминаю то время. Откуда брались силы? Тогда я сама не имела возможности совершенно верно ответить, стоят ли эти так именуемые занятия затраченных здоровья и сил? И лишь время продемонстрировало: любой труд, если он разумный и целенаправленный, дает собственные результаты. Вот и мы от поездки к поездке закладывали фундамент собственной воспитания и системы обучения. На своем личном опыте я убедилась: глухой ребенок, как и его родители, должен быть великим тружеником с самого раннего возраста. В противном случае ничего не окажется.
Со временем мой сын изменялся: он становился терпеливее, на людях старался вести себя благородно. Все, что накопится за дорогу, он еще выложит дома, выместит на нас все собственные обиды.
Понемногу зарождался у него интерес к путешествиям. Сын запоминал, что мама по дороге будет растолковывать и показывать довольно много нового и увлекательного, что будут игры и забавные обстановки, о которых дома «поведаем» сестричке и папе. Ребенок любой раз ожидал от невыносимо-тяжёлой для меня поездки чего-то необыкновенного и броского.
Как это было сложно1 какое количество боли и горечи нужно было загнать поглубже, дабы сын не увидел. какое количество чувств выдать, дабы перевоплотить тяжёлую необходимость в увлекательную экскурсию. Было так непросто удержаться на необычном пьедестале надежды и детского доверия.
Обучение глухого ребенка речи, знакомство его с нашим простым миром — это, по сути, формирование его судьбы. Мнение думается такими очевидным, что не испытывает недостаток в доказательствах. Но какое количество сил и времени я трачу в собственном кабинете на то, дабы уговорить своих родителей заниматься с их собственным ребенком, мобилизовать возможности и свои силы, а позже заслуженно радоваться успеху. Сердце обливается кровью, в то время, когда видишь перед собой мелкого глухого человечка с умными, внимательными глазками на нулевой стадии развития; ребенка, что на моих занятиях все схватывает практически на лету… Нет, мама обожает собственного малыша: он отлично одет, в пакетике у него — лакомства и прекрасные игрушки. Но перестроить жизнь во имя будущего ребенка, напрячься, дать все силы — для нее это через чур громадная и очень трудная жертва.
Я тружусь сравнительно не так давно, но уже на данный момент могу привести весьма показательные примеры.
Ребенку 2 года. Развитие — на нуле: ни одного звука, ни, тем более, ни одного понятия и слова. С родителями — совсем никакого общения. Занимаемся месяц, второй. Итог неординарный. Талантливый кроха определит пара слов, именует лепетными словами игрушки из моего прекрасного мешочка, выучил кое-какие буквы, складывает их в слова, делает дидактические задания. Взор у него делается осмысленным и живым, он обучается осознавать то, что я пробую растолковывать. По-настоящему он лишь на данный момент начал жить, знакомиться с миром. Но через это же время энтузиазм у мамы иссякает (« Я столько отзанималась с ним!») — и занятия прекращаются.
Мои больные исчезают на месяц, на 6 месяцев. Дома ребенок понемногу забывает все, что мы достигли с таким трудом.
Через полгода мама появляется опять. Я ни при каких обстоятельствах никому не отказываю. Начинаем все сперва. Я тружусь с тем же рвением, у мамы его значительно меньше (парадокс?). Ребенок также изменился: внимание более рассеянное, невоспитанность проявляется резче.
Для чего я так пространно обрисовывала злоключения отечественных с сыном поездок к сурдопедагогу? Дабы привести к жалости? Нет. Для чего выделила нерадивость некоторых больных? Дабы выставить себя в удачном свете? Два раза — нет!
Жаль детей. Желаю достучаться в закрытые наглухо двери. Может, из-за какой-нибудь из них отзовутся. Одна из мам, иногда на долгое время пропадая из поля моего зрения, в очередной раз показалась в кабинете и попросила о помощи. «А разве я вам хоть когда-нибудь отказывала? » Оказывается, В этом случае они с мужем захотели, дабы я приходила к ним заниматься на дом. Я убеждала, что в кабинете эргономичнее, приводила веские доводы. Беседы не получалось: она зашла в кабинет с заведомо единственным жаждой. В итоге я дала согласие лишь по одной причине: жаль было талантливую девчушку, самую талантливую из всех, кто приходил раньше.
Мой супруг, человек редкой щедрости и бескорыстия, внезапно взбунтовался и категорически запретил мне ходить заниматься на дом. «Ты забыла, через какие конкретно тернии сама продиралась, дабы заниматься с нашим сыном? А ей — 15 мин. ходьбы до поликлиники. В случае, если человек не желает трудиться, ты не в состоянии сделать всю работу за нее».
Только немногие знают, какого именно труда стоило взять разрешение на открытие в отечественном городе кабинета сурдопедагога. Получали чтобы уменьшить участь мамочек, дабы не приходилось им ездить куда макар телят не гонял, дабы сэкономить им деньги и время, дабы помощь всегда была рядом.
ГЛАВА VI. Занятия, занятия, занятия…
Отечественные дети — это отечественная старость.
Верное воспитание — радостная старость,
нехорошее воспитание — будущее горе.
А. С. Макаренко
Чем занимались дома? Всевозможные общеразвивающие игры по простой детсадовской программе, упражнения на внимания и развитие памяти. У нас уже показался карманный слуховой аппарат. Систематично тренировали слух — с аппаратом и на обнажённое ушко, за экраном и по губам. Довольно много времени уделяли занятиям перед зеркалом. Незнающему человеку со стороны имело возможность показаться, что мы , кривляемся. А в действительности подражание артикуляции, т. е. положение видимых речевых органов,— весьма необходимая работа. Занимались с раннего возраста и со временем упражнения все более усложнялись. В случае, если сначала язычок, то позже пошли «горки», «чашки», «лепестки». А такие манипуляции языком, как я по опыту знаю, не у каждого взрослого получаются.
Упражнения по подражанию артикуляции и по произношению — самая трудоемкая и неблагодарная работа. Но этим нужно заниматься в любой момент, с самого раннего детства. Глухой человек не в состоянии осуществлять контроль собственную обращение. И если не будет упражнений, а иногда — корректировки эксперта, то понемногу обращение снова делается невнятной, теряются с большим трудом поставленные звуки. Исходя из этого некоторым видам занятий не суждено закончиться ни при каких обстоятельствах. А вдруг учесть, что глухому человеку приходится всегда читать с губ (при отечественной обычно неважной дикции), получается, что вся жизнь — постоянное, изнурительное занятие. И это наровне с простыми проблемами и человеческими обязанностями. Вот к таковой жизни мы должны были подготовить собственного ребенка. Научить быть сильным, дать осмысленную ориентацию в мире вещей. А основное, зарядить любовью и добротой — тем, что будет питать и давать силу.
Обрисовать либо хотя бы легко коснуться всего, чем мы занимались, нереально. Я постараюсь сосредоточить внимание на том, чему мы обучились к четырем годам, в силу того, что позже начинается совсем новый этап в нашей жизни.
Для развития четкой артикуляции, соединения звуков и отработки произношения в слоги я предлагаю родителям следующее упражнение. Выполняется оно перед зеркалом, сидя за столом. На столе лежит россыпью азбука. Трудимся с гласными: а, о, у, и, ы, в любой момент в однообразной последовательности (ребенок на втором занятии уже все запоминает). Согласные выбираем те, каковые ответственнее отрабатывать. Проговаривая любой слог, нужно положить эти буквы азбуки на столе перед ребенком. И ни за что не рассказываете: «Будем заниматься». Будем играться!
па-па-па — указательными пальцами стучим по столу, обширно открывая рот на гласную и четко, пара утрированно, произнося согласную.
по-по-по — указательными пальцами показываем вверх, как бы приподнимая небо, рот обширно округляем.
пу-пу-пу — указательными пальцами показываем вперед, подсказывая губам, сложенным в трубочку, куда тянуться.
пи-пи-пи — соединенными указательным и громадным пальцами растягиваем губы в ухмылку.
пы-пы-пы — двумя ладонями с расставленными пальцами кроме этого растягиваем рот, но уже не в узкую полосочку.
Упражнение дети запоминают скоро. Оно уникально по значимости: развивает артикуляцию, отрабатывает произношение, учит соединять звуки в слоги. Я показывала упражнение слышащим детям моих друзей, каковые, зная буквы, не могли соединить их в слоги. Поиграв пара вечеров, ребенок легко начинает просматривать по слогам.
Самое легкое в работе — изучение существительных. Тут достаточно продемонстрировать ребенку предмет либо рисунок, поставить табличку. Потом идет процесс запоминания, отрабатывания, повторения. К этому времени сын знал обобщающие слова (мебель, игрушки, животные, одежда, продукты, транспорт) и не меньше десяти расшифровок к каждому из них.
Тяжелее было с глаголами. Таблички «поднимись», «сядь», «иди», «бегай», «прыгай» деятельно не нравились сыну. Я их забирала на прогулки, подсовывала в любой эргономичный момент, но кроха не желал их запоминать и различать. Глаголы «забери», «положи», «принеси» стали яблоком раздора. Но мы не отчаивались: на одном застревали, в один момент второе подгоняли. Ежедневно в квартире оказались новые и новые таблички.
Таблички делают из плотной бумаги, т. к. пользоваться ими придется продолжительно и довольно часто. Слова пишут печатными буквами. Нужно, дабы таблички, цвет и шрифт букв были однообразными и не отвлекали внимания. Трудясь с табличками, направляться держать их у подбородка: ребенок обязан видеть губы говорящего.
Кое-какие мамы старательно складывают все таблички в одну коробку — «на собственный место». Не следует так делать. Развесьте таблички по всей квартире,и ребенок, неоднократно за сутки пройдя по помещению, любой раз заметит зеркало, шкаф, диван и запомнит слова, записанные на табличках, прикрепленных на уровне его роста. В кухне, в спальне, в коридоре нужно будет сделать наборные полотна, в силу того, что в том месте скопится в будущем много табличек. В «коридорное» наборное полотно войдут заглавия верхней одежды, обуви, головных уборов и т. д. В «спальне» — заглавия постельных принадлежностей. Кстати, и в ванной, само собой, не обойтись без табличек. Запасайтесь бумагой, терпением и фломастерами.
Понятия, прототипов которых нет в квартире, лучше записывать в отдельный блокнот (о таких словарях я поведаю попозже). В случае, если натуральных предметов нет, развивая фантазию ребенка, при повторении пользуйтесь мнимыми.
Счет выучили кстати. На остановках, где времени предостаточно, мы игрались, это стало отечественной традицией. Я сказала: «Рукоплещи — 5», «Прыгай — 4». Сказала губами, без звука, сын такие игры обожал. Около никто ничего не подмечал, а мы занимались.
Вся квартира пестрела табличками. Их было очень много. На кухне они не помещались — в том месте висело наборное полотно с кармашками. В первом кармашке — слова, обозначающие продукты (соль, сахар, перец, яйцо и т. д.); во втором — заглавия готовых блюд (борщ, суп, компот, кисель); в третьем — кухонных принадлежностей и названия столовых (ложка, вилка, тарелка, кастрюля). И еще, и еще. Все нужно было учить, отлично проговаривать, повторять систематично много раз. Бывало, зайдешь на кухню и не знаешь, за что браться первым делом, что серьёзнее: немытая посуда, приготовление обеда либо таблички. Сын довольно много времени проводил со мной на кухне. Между делом рано обучился чистить и резать картошку, морковку. Все верно: мама оказывает помощь ему, а он обязан оказать помощь маме.
Зимний период и в ненастное время года заниматься было легче, в силу того, что больше времени пребывали в квартире. А летом ребенку хотелось гулять. На прогулку я выходила во всеоружии. Таблички, картины, книжки — целый пакет. Всеми способами, хоть ненадолго старалась отвлекать малыша от песочницы, от качелей, дабы повторить, закрепить, выучить… Если не получалось, присаживалась рядом с ним и на протяжении игры (нужно так как обучиться и этому), ненавязчиво вводила: песок, играться, мальчик, девочка.
Я осознавала, что ребенку на прогулке положено отдохнуть от занятий, расслабиться. Но что делать? Простой ребенок весь день приобретает слуховую развивающую данные, понемногу запоминает, вникает, ему и заниматься не нужно. А глухому ребенку нужны постоянные занятия. Не повторишь какое-нибудь слово всего недельку — и все, его уже нет; приходится затевать сперва. Так как в случае, если на занятиях слово повторяется неоднократно, то в бытовых условиях потребление ограничивается единичным, редким повторением — вот и забывается. А слов очень много! (До тех пор пока я не начала заниматься со своим сыном, я как-то об этом не вспоминала.) И каждое слово, его значение, суть, многократное повторение и произношение имели возможность дать ребенку лишь мы и никто второй.
Во всем мне помогала дочка. Моя маленькая помощница просматривала с четырех лет, и занятия с братом (подкладывание табличек, повторение букв алфавита и еще очень многое второе) она с наслаждением взяла на себя. Она была старше брата всего на три с половиной года, но превосходно справлялась с ролью учительницы. К сожалению, с возникновением малыша она как бы отошла на второй план. Я неоднократно задавала себе вопрос: как имела возможность такая малышка осознать и ощутить, что родители так же, как и прежде обожают ее, но у них не достаточно ни сил, ни времени, дабы все оставалось так же, как и прежде. Сестра весьма обожала брата, не было у нее ревности из-за забранного первенства. Она росла как бы сама по себе. Я ни при каких обстоятельствах не заставляла ее делать уроки, иногда кроме того не подмечала, в то время, когда она их делает. В свободную 60 секунд я старалась наверстать потерянное. В любой момент подчеркивала, что она у меня основная помощница. Сыну я растолковывала, какая она умница, и со временем авторитет сестры станет для него самым главным критерием.
Но я не желаю идеализировать. Моя семья ни при каких обстоятельствах не была негромкой, спокойной обителью, чего я страстно хотела. У нас всегда были слышны крик, разборки и плач. Отечественный младший ребенок был капризным, шумным и весьма тяжёлым. Сын, само собой разумеется, обижал дочку, ей постоянно приходилось несладко. Не говоря уж о том, что у нее попросту ни при каких обстоятельствах не было возможности в тишине делать уроки, заниматься музыкой.
в один раз мне сообщили: «Дабы развить остаточки слуха, всегда тренируйте слух. Один из способов — рассказываете как возможно громче, кричите. Если вы к вечеру охрипли, вычисляйте, что сутки прошел не напрасно». И мы старались! На много лет крик стал нормой в отечественной семье. , пока (сыну было лет восемь) в Москве не поставили правильный диагноз — тотальная глухота, и не сообщили: «Не мучайте ребенка аппаратами и не изводите криком собственный горло и нервную совокупность, ничего не окажет помощь». Но эти слова раздались через восемь лет. А все прошедшие годы сын не дремал днем, не ходил в садик, весь день был дома— шумел, капризничал, резвился, мешал. И мы всегда кричали, говоря и занимаясь с ним.
Мне время от времени не хотелось просыпаться по утрам: я не воображала, чем буду занимать собственного шумного, неугомонного ребенка? Ежедневно — как бой. Моей маленькой помощнице приходилось не легче. Брат имел возможность порвать ее книжку, разбросать с таким старанием расставленные игрушки, разобрать либо сломать любимую из них, дернуть за косу, дружески хлопнуть, ударить чем-нибудь. И делал он это не со зла. Он обожал сестру. Но был через чур подвижный, а его игры непременно включали в себя бег, прыжки, швыряние. Ему это нравилось, и он старался привлечь всех участников семьи, полагая, что его превосходная игра обязана нравиться всем. А в то время, когда заводился, личные тормоза не срабатывали, приходилось использовать дополнительные формы действия.
В случае, если обиженная дочка плакала, я, пожалев ее наспех, тут же начинала растолковывать обидчику значение слов «слезы», «плачет» и «запрещено», подкладывала таблички. Моя маленькая умница осознавала все верно, не затаила обиды за мою вынужденную в ту 60 секунд черствость по отношению к ней. Кроме того, она и на брата не таила обиды, в любой момент терпеливо и снисходительно относилась к нему.
Пришлось нелегко, но девочка с отличием закончила музыкальную школу и с медалью — простую. Авторитет ее в глазах брата еще больше вырос.
Имея глухого ребенка в семье, не считая душевной боли и главной трагедии, всегда сталкиваешься со многими проблемами. С простым ребенком возможно поболтать между делом. Говоря с глухим, нужно огставить все и расположиться наоборот. А вдруг торопишься и нужно скоро что-то растолковать, он, как назло, ничего не осознаёт. В силу того, что, в то время, когда человек торопится, нервничает либо жует, его артикуляция, соответственно, изменяется, и неслышащий мелкий собеседник данные брать с губ затрудняется. Повторяешь снова и снова, пишешь пальцем на столе, растолковываешь жестами, но он уже поддался какой-то суете, нервозности, и мои слова не доходят до понимания.
Его нельзя позвать из второй помещения — нужно идти в том направлении самой; отвернулся — нужно подойти. В течение дня таких обстановок — десятки. В случае, если ребенок на улице увлекся и ушел на большом растоянии вперед, приходится бежать следом. Дабы обратил внимание и развернул голову, касаешься его плеча рукой. Но так как довольно часто куда-то торопишься и опаздываешь, получается, что не просто касаешься, а рукоплещешь, дергаешь. И он, подражая нам и не осознавая, что нас-то возможно голосом, также начал хлопать. Один, два, три, десять раз шлепнул — ничего. Но бывают 60 секунд, в то время, когда расслабишься либо, напротив, взвинчен до предела, а тут тебе в плечо толчок неправильно вычисленной силы. Такое раздражение подступит! Позже остановишь себя — стоп! Я так как также так делаю, в то время, когда кличу. Но сын принимал это по отношению к себе естественнее, поскольку он по-второму не жил и не умел.
Затрудняется и полностью исчезает возможность общения в темноте. Лица говорящего не видно, жестами не растолкуешь. Мы нашли выход из положения.
На ладошке сына я «писала» пальцем. Закончилось слово — прикрыла его ладонь собственной; пауза, позже пишу дальше. Быть может, кто-то делает так же; и по методике обучения слепоглухонемых, как я определила позднее, так общаются. Но в то время находка была отечественной собственной, и мы ею гордились.
Считывал он мгновенно, не ждя финиша слова. Все другое: отойти в темноте, позвать, что-то сделать — исключалось, как будто бы останавливалась жизнь.
Выручал и выручает фонарик. В случае, если в доме внезапно отключали электричество, в первую очередь я торопилась к крохе, дабы разрешить понять: все в порядке, я — рядом. А позже уже совместно мы шли за фонариком либо свечой.
какое количество маленьких трагедий и курьёзов случалось у нас в семье из-за основной обстоятельства: из-за отсутствия слуха у отечественного мальчика. Как-то зимний период я вышла на балкон развешивать белье. Как в любой момент, торопилась, фактически не оделась, а морозец был приличный. Сын стоял за дверью и через стекло наблюдал на меня. Позже начал играться с нижним шпингалетом и опустил его. Ничего не подозревая, отошел от балкона и сел наблюдать книжку. Спиной ко мне. Безтолку стучать, кликать и махать руками. Я стояла и плакала. Не по причине того, что замерзла. Я думала о том, что все неудобства, каковые нам причиняет глухота отечественного ребенка, мизер если сравнивать с тем, что она причиняет ему самому.
в один раз я планировала идти на работу. Дети оставались дома. Я уже спускалась по лестнице, в то время, когда дочке пригодилось что-то мне сообщить. Она вышла босиком на лестничную площадку, стоя у двери на коврике, позвала меня. Сын не видел, как она выходила. Он увидел немного открытую дверь, поразмыслил, что мы забыли ее закрыть. Прикрыл дверь изнутри, закрыл ее на ключ и начал искать сестру в квартире. Сперва пологал, что она играется и скрывается. Искал, кликал, позже начал плакать — все громче и громче. Мы ни при каких обстоятельствах его не обманывали, и он обиделся, что сестра ушла тайком. Сердце разрывалось от невозможности и жалости оказать помощь.
Какая уж тут работа! Дочка, босая, стояла у двери, а я вышла на улицу, дабы наблюдать на окно кухни. Знала, что сын довольно часто, в то время, когда оставался один, выглядывал во двор из окна. Так произошло и на этот раз, но нужно ли сказать, что и он, и мы испытали за эти двадцать мин.?!
Событие подтолкнуло папу к реконструкции отечественного звонка: сейчас в коридоре начала мигать лампочка, помогая отечественному крохе осознать, что кто-то пришел.
Появлялись трудности и другого характера. Отечественный кроха рос сложным, шумным, нестандартным. Мы, понемногу привыкая к его выходкам и капризам, что-то терпели, на что-то не обращали внимания. Само собой разумеется, и наказывали, но очень многое прощали, оправдывая тем, что он не услышал и не осознал. А совсем посторонние, незнакомые люди, не ведая, что перед ними необыкновенный ребенок, принимали все в противном случае. какое количество раз, видя недостойное поведение мелкого ребенка, меня на улице начинали воспитывать. И мне, собранной в комок от боли, стыда и обиды за поведение собственного ребенка, приходилось выдерживать дополнительную нагрузку.
Радовали и помогали жить удачи отечественного мальчика в познании окружающего мира. Ребенок рос весьма любопытным. Познакомившись с числами и цифрами, он практически «заболел» этим. В случае, если мы встречали кого-нибудь по дороге либо кто-то приходил к нам, сын непременно задавал вопросы: « какое количество лет? » И я интересовалась этим у человека, удовлетворяя любопытство собственного малыша. Сходу следующий вопрос: «Дом — какое количество?» (значит, какой номер квартиры).
Накопление сведений обо всех привычных — хобби начинающего эрудита. Взрослея, он интересовался датой рождения, номером телефона — всего не перечесть. Все запоминал и позже записывал в тетрадях. Так у нас в доме начали появляться необычные справочники.
В перерыве посмотрим сказку
Как и простым малышам, глухим детям нужны сказки. Но донести суть повествования до глухого ребенка сложно.
Я желаю поделиться опытом, как мы трудились над первыми сказками. Трудились, в силу того, что совсем непросто продумать, как донести главный суть до сознания ребенка. Позднее, в то время, когда пополнится словарный запас, все станет значительно несложнее.
Первые отечественные сказки — «Колобок», «Репка», «Заюшкина избушка». Глухой ребенок, осознающий все практически и не могущий мыслить абстрактно, еле разграничивает понятия «небыль» и «быль». Исходя из этого очень многое в содержании сказки нужно максимально упростить, приблизить к обиходным, уже известным понятиям.
Я испекла в масле творожные шарики. Самому радостному из них, намечавшемуся стать главным храбрецом сказки, мы прилепили глазки, рот и нос (сходу добываем таблички и повторяем привычные понятия; тут же вводим новое слово «колобок»). На столе устанавливаем домик, игрушки и плоскостные ёлочки-персонажи (повторяем заглавия снова появляющихся предметов, и таблички кладем рядом с ними). Сказку нужно повторить пара раз, в силу того, что ребенок с первого раза не осознает содержания. Первый просмотр уходит на эмоциональное восприятие. Как выйти из положения при повторе, поскольку лиса обязана в конце сказки съесть Колобка? Как повторять сказку без него?
В первом просмотре лиса — игрушка; и в то время, когда наступает решающий момент, я предлагаю испугать и прогнать лису. (Непременно заберите книжку с картинами и на протяжении театрального действия перелистывайте страницы, разглядывайте картины. В силу того, что театр будет лишь сейчас, а книга останется на ежедневно; пускай и в ней все будет ясно.)
И вот лиса, напуганная и пристыженная (пальчиком — ай-ай-ай!), удирает. Ребенку игра нравится, он с наслаждением выручает Колобка и пугает лису: топает ножками, рукоплещет в ладошки.
Но ничего не сделаешь, мелкий зритель обязан знать и хороший финал сказки. Последний показ. Лиса уже не игрушка, а девочка в оранжевой шапочке. Она и съедает главного храбреца. (Вводим новую табличку: «умная».)
Сказку «Репка» глухой ребенок не осознает, в случае, если предварительно не продемонстрировать ему, как сажают семена, как они растут. В то время, когда отечественный сын уже осознал, «откуда репки берутся», сюжет мы разыгрывали сами. Переодевались, надевали шапочки персонажей. А репкой служил громадный мяч, обернутый желтой тканью, с зеленым бантом сверху. Снова же рядом книжка с картинами — для сравнения, и слова-таблички. Финал: репка, наконец, поддается, все падают и смеются.
Со сказкой «Заюшкина избушка» лучше знакомиться зимний период. У нас предварительно показались новые таблички «снег», «лед». Мы замечали, как лёд и снег тают на солнышке.
Инсценировали кроме этого «Теремок» и многие другие сказки.
А вот к сказке «Курочка Ряба» продолжительно не приступали, в силу того, что я не имела возможность растолковать крохе, как быть может, дабы дедушка яйцо молотком «бил — не разбил», а позже оно упало и внезапно разбилось? Мой сын несоответствие обязательно бы увидел и испытания с яйцами и молотком, лежащими в холодильнике, совершил бы, несомненно.