Он поздоровался с ней. Она вздрорнула от неожиданности.
Щёки её побледнели, но тут же лицо её зарделось, как маков цвет.
После этого она сбежала вниз по ступеням и протянула ему руку.
— Вам очень рады, Адам! — сообщила она просто и приветливо.
Он растерялся, но поцеловал её руку.
— Я не думал, что мы тут встретимся. Я пологал, что ещё рано идти в Горку, — лгал он культурно.
— Не смотря на то, что я поднимаюсь рано, но, в данный час я тебя не ожидала, — согласилась она. — Я считала, что вы с дедушкой приедете лишь, по окончании обеда.
— Дед кроме того не знает, куда я отправился; он ещё спит. И без того как мы тут встретились, то мне на данный момент, возможно, не требуется идти в Горку, а лишь попозже, с ним совместно.
— Это по твоему жажде, — сообщила она сердечно. — Но подожди мало, я на данный момент приду.
Она покинула его одного. В то время, когда Маргита возвратилась, она принесла с собой громадную прекрасную попону и расстелила её на ступенях.
— Тут сыро. Садись, пожалуйста!
Ему всё это показалось сном.
— Прошу вас, поведай мне, как госпожа Орано перенесла дорогу? Не повредило ли ей путешествие?
— Я ещё не знаю, но пологаю, что нет, — ответил он, чувствуя растерянность от её посестрински участливого вопроса. — Я хотел бы, дабы она хотя бы сейчас видела, поскольку сутки выдался таковой чудный.
— А разве бывают дни, в то время, когда она по большому счету ничего не видит? Пан Вилье сказал, что зрение её лишь ослаблено.
— Время от времени оно ослаблено, а время от времени она совсем не видит.
— Бедная! Я довольно много думаю о ней. Но я сохраняю надежду. Господь даст, что она тут поправится.
— Все сохраняют надежду на отечественный климат.
«Климат её не вылечит», — поразмыслила Маргита и задала вопрос:
— А как твои дела? На большом растоянии ли ты продвинулся в собственных изучениях?
— Как необычно, что ты об этом задаёшь вопросы, — ответил он с усмешкой.
Она мало побледнела.
— По какой причине это необычно? — задала вопрос она и взглянула, на него хорошим взором.
— По твоей воле, которую ты выразила при отечественном прощании, эта формальность ни к чему.
— Одна формальность, само собой разумеется, ни к чему, но я вправду желала бы знать, как тебе жилось на чужбине.
— Отлично, — ответил он, откинув голову назад. — Не смотря на то, что изучения отечественные особенно не продвинулись, но результатов достаточно, дабы написать труд, в то время, когда приедет доктор наук Герингер.
— Разве он с вами не приехал?
— Нет, он задержался в пути и приедет лишь через два-три дня. А так как маркиз внес предложение нам собственную помощь, труд мы напишем в Подолине. Мне это будет тем приятнее, что хозяйке Орлова мы будем меньше надоедать, — добавил он, радуясь и кланяясь.
Она посмотрела на него. Адам ожидал заметить в её глазах гордое равнодушие, но он совершил ошибку.
— Мне бы вы не помешали. Я вам приготовила всё, что нужно, дабы вы имели возможность тихо трудиться, а сама я не собиралась жить на данный момент в Орлове, — тихо сказала Маргита.
— Это отчего же?
— Как ты, возможно, знаешь, Николай ещё болен. Он ко мне приедет на поправку.
Жить он будет вблизи Горки, и я желаю быть около него.
Он наморщил лоб. Как тихо она сказала об этом!
А дед согласен жить один в Орлове?
— О, если ты будешь в Подолине, то он приедет ко мне, и мы тут будем дружно. И тебе, в то время, когда утомишься от работы и соскучишься по дедушке, неподалеку будет прийти ко мне.
— Это так, но ты чуть ли будешь хотеть моих посещений, а я не желал, бы быть навязчивым.
Она опустила голову. Силы её иссякли, поскольку она видела, что он не хотел примирения.
«Нет, он тебя не осознаёт, — сказал ей внутренний голос, — ты обязана с ним объясниться». Подняв голову, Маргита взглянуть на Адама. Их глаза встретились.
— Адам, — сообщила она негромко, — письмо, которое ты написал мне в университет, меня весьма обидело. Я злилась, и если бы не дед, я бы тебе ни при каких обстоятельствах не подала руки. В сутки свадьбы я вела себя, как думала тогда, наилучшим образом. Но это было недостойно и не по-христиански. Я продолжительно боролась с собой, пока смогла тебя забыть обиду; а сейчас я тебя прошу забыть обиду мне моё недостойное поведение. В случае, если мы приятель для приятеля не можем быть громадным, то будем хотя бы приятелями, поскольку мы родные родственники.
Позаботимся же о том, дабы дед не увидел, что мы принесли ему жертву.
Она поднялась. Он быстро встал на ноги. Взволнованный, он начал складывать попону. Её слова были для него так неожиданны, что он не знал, как на них реагировать.
— Ты злишься, Адам? — услышал он голос рядом с собой, и маленькая рука легла на его плечо.
— Да, я злюсь, — сообщил он, морща лоб, — в силу того, что из-за твоего оскорбляющего поведения, и по причине того, что ты не ответила на мой здравствуй, я не смог согласиться Орано, что женат, не смотря на то, что и заявил, что у дедушки живёт моя кузина,.. А что я имел возможность сообщить? Что супруга меня сразу после свадьбы послала из дому, только бы лишь не видеть меня?
На её глазах показались слёзы. Маргита почувствовала, что она проиграла. Вышло так, как она и предполагала: она унизилась, но напрасно. Сейчас оставалось лишь молчать и на деле доказать собственную доброту. Она не обиделась на него за его неправда. Её чистая душа кроме того не осознала, как он её этим обидел.
Почувствовав себя увереннее, он продолжал:
— Сейчас я не знаю, как исправить дело. Что поразмыслит Орано?
— Не волнуйся, — сообщила она негромко, — в то время, когда я встречусь с Тамарой Орано, я растолкую ей, как всё это оказалось.
Это для него было через чур. Он внезапно остановился и забрал её руку в собственные.
— Ты мою вину желаешь взять на себя?
— А почему бы и нет? Господь Христос погиб за мои грехи, как мне не направляться Его примеру? Предоставь это мне, я всё улажу. Тамара мне поверит.
Она желала забрать собственную руку, но он не отпустил, а привлёк её к собственной груди. Сердце его забилось от незнакомых ему до сих пор эмоций. Она содрогнулась, почувствовав напор, будто что-то тёмное приближалось к ней. Её потянуло обратно к кресту. В том месте душе её было значительно свободнее и блаженнее.
— Адам, ещё так рано. Господа по окончании путешествия продолжительно будут дремать. Идём со мной. В Горке ты позже можешь забрать повозку либо дедушкиного коня, отправимся!
— Как мне не пойти, если ты меня кличешь? Но у тебя же лошадь тут, для меня желаешь идти пешком?
— Я с наслаждением пройдусь, — заверила она его, — это кроме того крайне полезно.
— О да, поскольку отечественный климат наилучший.
Они шли по лесу. Он положил попону на пояснице лошади, забрал поводья и повёл её, говоря Маргите о собственном путешествии по Египту.
— Поразмыслить лишь, — сообщил он, остановившись неподалеку от Горки, — я стоял в том месте у могилы дяди Фердинанда Орловского… Но ты, возможно, не знаешь кто это?
— Знаю, няня твоего отца говорила мне о нём
— Разве она ещё жива?
— Да, она живёт в Подграде. Она мне довольно много о нём говорила, и о том страшном вечере, в то время, когда он покинул Орлов. И ты видел его могилу? Кто тебе её продемонстрировал? Ты совершенно верно знаешь, что он в том месте покоится?
— Само собой разумеется! Маркиз отправил собственного камердинера со мной, и тот продемонстрировал мне то место.
На могиле стоит монумент с его именем.
Камердинер говорил, что дядя Фердинанд на корабле очень сильно Заболел и лишь одного хотел: дабы достигнуть берега… Маркиз Орано и дядя Фердинанд весьма обожали друг друга.
Орано и по сей день ещё не имеет возможности сказать тихо о отечественном дяде.
Но вот и Горка. Как тут всё изменилось!
— Тебе не нравится?
— Весьма нравится! Правильно писал дед. Ты сделала таковой хороший ремонт, что дом не определить.
— Снаружи не так, как изнутри.
— Взгляну!
Пани Боровская и остальные слуги много удивились, в то время, когда в начале утра заметили приближавшуюся, мирно разговаривавшую молодую несколько. Все подозрения слуг в неудаче этого брака провалились сквозь землю мгновенно.
Хозяйка продемонстрировала Адаму целый дом.
После этого, совместно позавтракав, в наилучшем настроении они верхом отправились в Боровце, где и расстались. Адам поскакал в Подолин, а Маргита таковой радостной пришла к себе, какой её не видели с того дня, как посетил её пан аптекарь.
И вправду, в чём они имели возможность разниться? Так как они как будто бы были созданы приятель для приятеля.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
По негромкой аллее Подолинского парка мало раньше прогуливался пан Николай Орловский, обдумывая вчерашние впечатления. Сейчас он проснулся с этими мыслями, и они склоняли голову старика всё ниже и ниже. Внезапно с утопающей в цветах террасы раздался чей-то ликующий возглас. Пан Николай обернулся и как будто бы зачарованный застыл на месте: на верхней ступени, протянув руки, словно бы собираясь объять целый данный прекрасный весенний мир, стояла женщина. Ласковый стан её облегало белое шёлковое, с богатыми кружевами платье, около талии и шеи украшенное кораллами. Иссиня-тёмные волосы обрамляли бледное лицо её, легко оживлённое ласковым румянцем. На розовых устах игралась радостная ухмылка. радость и Удивление были в её обширно открытых глазах, собственной чёрной синевой напоминавшие южное небо.
Всё в данной девушке дышало весенним счастьем и молодостью, в то время, когда она, не опасаясь замочить в росе собственные туфельки, побежала вниз к цветочным клумбам. Она сорвала два белых нарцисса, бледнорозовый гиацинт и полной грудью вдохнула их сладкий запах.
Ветхий пан не имел возможности оторвать от неё взора. Как красива была эта дочь юга! Неудивительно, что папа так опасался за неё, собственную единственную.
Вчерашним вечером пан Николай видел её только мимолётно, она же его, возможно, и вовсе не увидела.
— Тамара! — раздался, внезапно голос маркиза.
Женщина посмотрела назад в этот самый момент же, как лепесток цветка яблони на ветру, полетела навстречу отцу и ринулась в его распростёртые объятия.
— Как тут отлично! — вскрикнула она.
— Тебе тут нравится? — Орано привлёк дочь к груди, и на его безрадостном, холодном лице отразилось её счастье. — Ты довольна?
— Папа, довольна ли я? Я тебе вечно признательна за то, что ты привёз меня ко мне! Тут всё ново — мягкий климат, чудная местность, эти цветы! Ах, родной мой, дорогой папа, я так радостна!
В этот самый момент она заметила пана Николая. Орано, проследив за её вопросительным взором, забрал дочь за руку и повёл её вниз, где ещё раз представил её собственному дорогому гостю.
— Я весьма рад, — сообщил старик с беспокойством, — видеть вас таковой радостной, дорогое дитя. Всевышний даст, что вы тут совсем поправитесь на эйфорию вашему отцу.
На глазах девушки заблестели слёзы. Непроизвольно она согнулась к морщинистой руке старика и поцеловала её.
— Сейчас я больше ничего не желаю, — сообщила она мало погодя, — когда заметить вашу внучку, пан Орловский, которая живёт где-то неподалеку.
— Маргиту? — сказал пан Николай, приятно тронутый. — Мою Маргиту вы желаете видеть? О, это желание легко выполнимо!
— Вы думаете, пан Орловский, что она приедет к нам?
— Нет, Тамара, — покачал головой пан Орано. — Обычаи запада требуют, дабы прибывшие первыми посетили соседей. Пан Орловский нам сообщит, в то время, когда ты сможешь посетить эту милую девушку.
— Я желала бы познакомиться с ней сейчас же либо на следующий день, допустимо ли это?
— О, само собой разумеется, дорогое дитя! Маргита в любое время будет счастлива заметить вас, и пан Адам будет польщён, если вы его жене окажете честь сразу после вашего прибытия.
В этих словах не было ничего особого, но пан Николай, увидевший уже, что Орано назвал Маргиту девушкой, сейчас очевидно почувствовал какое-то недоразумение. Некое время Орано и Тамара молчали и только удивлённо наблюдали друг на друга.
— Маргита — супруга пана Адама? — задала вопрос Тамара наконец. — По какой причине он нам об этом не сообщил?
— Он вам не сказал об этом? — задал вопрос пан Николай озадаченно.
— Нет, он упоминал о ней лишь как о собственной кузине. В то время, когда я его задала вопрос, одиноки ли вы, он заявил, что с вами живёт ваша внучка.
Тяжело выразить, как ранили эти слова сердце старика. Маркиз это увидел.
— Тамара, ты забываешь, что Адам Орловский не был обязан говорить нам, женат ли он, а мы его об этом не спрашивали. — Увидев компаньонок дочери, он добавил:
— Отечественные восточные девушки восхищены местной местностью. Возможно, они ищут тебя?
Тамара взглянуть в их сторону.
— Простите меня, я отправлюсь к ним.
Она кивнула головой, и побежала к торопившимся ей навстречу молодым женщинам.
Господа наблюдали вслед удаляющимся фигурам, пока они не скрылись в еловой аллее.
Пан Николай первым нарушив молчание:
— Ваше высочество, не думайте ничего дистрофичного о моём внуке.
Он, правильно, неправильно поступил, но он поступил необдуманно.
Во всём этом фактически, виноват я. Я желал, дабы юные люди поженились — у меня на то были веские обстоятельства. Они выполнили моё желание. Но так как они прежде друг друга не знали и Адам сразу же по окончании свадьбы отправился в путешествие, у них не выяснилось времени привыкнуть друг к другу.
— Я благодарю вас за объяснение, — сообщил Орано. — Я не желал бы подозревать пана Адама в нечестности, поскольку я полюбил его за время отечественного знакомства. Сейчас же я воображаю себе его положение и не осуждаю его. Но с Тамарой пускай он сам объяснится.
— Пускай это ему будет наказанием, — сообщил пан Николай. — Потому что в то время, когда вы познакомитесь с моей Маргитои, сами заметите, что у него не было права отказываться от неё. А сейчас, в то время, когда я заметил мои опасения и ваше счастье довольно вашей любимицы были напрасными, вы меня отпустите к моей внучке, которая с нетерпением ожидает весточки.
— Как дешево мне посещение вашей милости, я не имею права продолжительнее задерживать вас, — сказал маркиз культурно. — Я лишь распоряжусь по поводу экипажа и завтрака. Но надеюсь, что не в последний раз выпало мне счастье видеть вашу милость в Подолине.
— О, в случае, если ваше высочество посетит меня в Орлове, то с наслаждением!
Орано поклонился.
В то время, когда по окончании завтрака, к которому зря ожидали пана Адама, господа ещё разговаривали с управляющим Зарканым, Тамара вышла на балкон и, прислонившись к обвитой плющом колонне, начала раздумывать: «По какой причине Орловский не заявил, что Маргита его супруга? Не смотря на то, что мы его об этом не спрашивали, но пара раз говорили о ней. По какой причине он это скрыл?».
Мысли её прервались, поскольку дверь отворилась в вредмет её раздумий предстал перед ней.
— Хорошее утро, ваше высочество! Я слышал весёлые вести и пришёл, дабы вместе с вами порадоваться! — сказал он оживлённо, не увидев, как холодно взглянуть на него женщина. — И, — добавил он, целуя протянутую ему руку, — я принёс вам привет от Маргиты.
Маркиза содрогнулась.
— Вы были у вашей кузины? — задала вопрос она, глядя ему прямо в глаза.
— Да, я был у моей кузины. Ну в противном случае, что она мне больше, чем кузина, вам, возможно, уже сообщил мой дед.
— А по какой причине вы мне сами об этом не сообщили?
Она смерила его с головы до ног холодным взором.
— Вы разрешите мне оправдаться?
— Да, я желаю, дабы вы объяснились.
— Я с Маргитои расстался в бешенстве, и в то время, когда вы в первый раз задали вопрос о моей кузине, я сообщил правду, но отечественная с ней ссора не разрешила сообщить мне всю правду.
— А сейчас вы уже не злитесь друг на друга? — Мороз с её лица провалился сквозь землю.
— Нет, и я прошу забыть обиду меня и разрешить проводить вас в Горку.
В то время, когда через полчаса господа Орловские покинули Подолин, они везли в Горку привет с известием о том, что на следующий день возможно ожидать визита дам.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
В тот же апрельский вечер, в то время, когда пан Николай в Подолине ожидал новых обладателей имения, от Подградского вокзала отъехали дрожки. Сидевшая в них элегантно одетая женщина, по-видимому, была в громадном беспокойстве. То она выпрямлялась и смотрела вперёд, то наклоняла голову, убирая вуаль с лица и вытирая слёзы.
В то время, когда дрожки, наконец, остановились у ворот Орловского парка, она, забрав собственную дорогую сумочку, расплатилась с кучером, причём руки её заметно дрожали. Дрожки уже провалились сквозь землю из вида, а она всё ещё стояла, прислонившись к решётке, как будто бы ей нужно было собрать все собственные силы, дабы перешагнуть порог Орлова.
Да и неудивительно, потому что у порога собственного родного дома стояла дама, два раза покинувшая его; первый раз — радостной невестой с благословением отца, а во второй — несчастной, противящейся всему миру разведённой дамой.
А сейчас она возвратилась… Что ей тут было необходимо? Защиту ли она искала? Была ли опять одурачена? Сохраняла надежду ли, что папа бешенство поменяет на милость и примет её, как блудную дочь? Нет!
Любящий супруг, ночь и день волновавшийся о ней, пологал, что на данный момент она наслаждается тёплым климатом курорта, куда он отвёз её для поправки здоровья и где оставил в хорошем обществе, тогда как ему самому было нужно возвратиться на работу.
Нет, она пришла ко мне не как одураченная супруга и не как раскаявшаяся дочь, а как несчастная мать, истосковавшаяся по собственному бедному сыну.
В то время, когда тоска и страх переполнили её сердце, она поборола собственную гордость и отправилась в путь. Она предполагала, что кроме того в случае, если разгневанный папа не смилостивится, он однако сообщит ей правду о состоянии сына. Все надежды она связывала с Орловым. И вот она добралась ко мне, а переступить его порог у неё уже не было сил — воспоминания её через чур разволновали.
Наконец баронесса Райнер открыла калитку и, как прошлая Наталия Орловская, побежала к привычному дому. Она желала сходу встать к пану Николаю, но приветствие слуги остановило её в слабо освещённом коридоре.
— Где господа? — задала вопрос она с чуть заметной дрожью в голосе.
Ноги её подкашивались от беспокойства — было нужно прислониться к перилам.
Слуга два раза повторил, что ветхий хозяин в Подолине, а юная хозяйка в Горке, и что они на этой неделе вряд ли возвратятся ко мне, перед тем как Наталия осознала суть сообщённого. Он ещё задал вопрос, не угодно ли пани войти в дом, и желал позвать экономку. Но она, кивнув странным взглядом и головой осмотрев коридор, повернулась и вышла.
Медлительно дойдя от дома до калитки, она закрыла её за собой и, обессилев, опустилась на каменную ступень. С провалившейся сквозь землю надеждой иссякли и её силы. Она кроме того не плакала, её глаза уставились в вакуум. Если бы из её груди не вырывались стоны душевной муки и страдания, имело возможность показаться, что она мертва.
Громадная неудача не имела возможности постигнуть бедную даму. Она рискнула всем: домашним счастьем, домашним миром, своим не сильный здоровьем — и всё выяснилось напрасным. Наталия почувствовала лишь сейчас, что привело её ко мне не только желание определить что-нибудь о Никуше — она сохраняла надежду опять припасть к груди дорогого отца и получить его прощение.
А от родного дома веяло пустотой и холодом. Вторая на её месте имела возможность бы приказать отпереть помещение для гостей и, по крайней мере, переночевать в доме, а позже отправиться дальше искать собственных родных. Но баронесса Райнер и этого не имела возможности. Запрещено, дабы её кто-нибудь заметил тут, на пороге, как нищую. Нужно было уходить. Но куда?
Для привыкшей к удобствам и к тому же больной и не сильный дамы Орлов был через чур на большом растоянии от ЖД станции и от города. Для чего она отпустила дрожки! Но кто имел возможность поразмыслить, что, возвратившись по окончании продолжительных лет в собственный родимый дом, она кроме того не отыщет тут ночлега? Как это было горько!
Она приподнялась, посмотрела ещё раз через слёзы на дом и отправилась обратно в Подград. Был уже вечер, светила луна. Путь, по которому она неоднократно спешила в собственном экипаже либо верхом и по которому она, Наталия Орловская, ни при каких обстоятельствах не ходила пешком, показался баронессе Райнер весьма долгим.
В то время, когда до города было уже совсем близко, силы её иссякли. И в случае, если до сих пор она счастлива была, что не встретила никого из друзей, то сейчас грезила об этом, дабы хоть кто-нибудь её поддержал хорошим словом. Взор её упал на освещённое окно одинокого домика, в саду которого была скамейка. Опустившись на неё, она поразмыслила: «Отдохну мало и отправлюсь искать ночлег».
Внезапно она содрогнулась: через открытую дверь дома послышались чудные юные голоса:
«Где сыщет тут в мире душа кров родной?
Кто даст ей тут мирный покой и приют?
Не имеет возможности сулить данный мир у себя Приюта, где зло не коснётся тебя».
Наталия прислонилась к стенке, слёзы потекли по её щекам.
«Нет, нет, нет, нет! Он нам чужой?
Только в мире небесном имеется полный покой…»
Пение закончилось, а сопровождение доносился как будто бы с далека. Подгоняемая невыразимой тоской, она вошла в мелкую прихожую и села на тот же стул, где пара недель назад сидела её дочь и где она познала, что Христос ей ещё не открылся.
А баронессе Райнер Он разве открылся? Бедная, хоть кто-нибудь когда-либо задавал вопросы, верит ли она в Него? Вежливая поверхностной католичкой, она вышла замуж в лютеранскую семью, где имя Иисуса Христа ни при каких обстоятельствах не произносилось. Позже, дабы вступить во второй брак, она сама стала лютеранкой, отойдя от религии собственных предков, и приняла совсем незнакомую ей религию мужа, о которой инженер Райнер знал лишь то, что по большому счету необязательно во что-то верить либо чего-то придерживаться. В этом он видел евангелическую свободу. Кто-нибудь хоть раз задал вопрос эту даму о её вере? Никто, не смотря на то, что Райнеров, как и Орловских, посещало много священников для увлекательного времяпровождения.
Позже она сама убедилась, что довольно глупо верить в святых, в деву Марию и молиться им.
У неё не оставалось ничего, во что возможно было верить, не считая определённого представления о далёком, великом, ужасном Всевышнем, наказаний Которого она опасалась, но Которому она не смела молиться. Христа она знала лишь по фигурам и образам из слоновой кости, потому что ни при каких обстоятельствах не встречала человека, что по-настоящему верил бы в Него.
Сейчас она сидела у двери маленького помещения, где проходило собрание, и слушала пение;
«Живущим с надеждой на Всевышнего живой Устроил Он город на небе святой,
Сходящий в сиянье для нас, как венец, — То кров ли родной и обитель сердец?
Да, да, да, да! То кров родной,
И мне со святыми в том месте вечный покой».
какое количество лет она не слышала словацкого слова! Как сладостно звучали привычные звуки любимого с детства языка! Она не всё осознавала, но знала, что обращение шла о чём-то красивом, чего ей не хватало и в чём она так нуждалась. «Ах, где я отыщу покой? Для меня не будет спокойствия», — поразмыслила несчастная дама, зарыдав. звуки гармонии умолкли, и эта бедная загнанная, одураченная душа с раненым сердцем услышала молитву, какой ей ещё не приходилось слышать.
Мягким голосом кто-то молился о помощи и свете для бедных, блуждающих без Иисуса душ. После этого тот же голос начал читать Евангелие, и женщина, заметив говорящего, не имела возможности оторвать глаз от его добропорядочного лица Он просматривал историю о Закхее, что готов был пожертвовать всем, дабы лишь заметить Иисуса.
Баронесса, осознав, что это текст из Слова Божия, с удивлением осмотрелась: не в церкви же она была. Но последовавшая за чтением проповедь так увлекла её, что она забыла всё около.
Проповедник обрисовывал, влиятельным человеком и каким богатым был Закхей и что ему однако чего-то недоставало. В горе он не имел утешения, радость в большинстве случаев продолжалась недолго. У него не было недочёта ни в чём, но тяготило его бремя совершённых грехов, от которых он не имел возможности избавиться и за каковые, во что он верил. Всевышний накажет его во времени и в вечности.
Юный человек разъяснял всё так светло как словно бы рисовал на полотне либо в зеркале показывал судьбу самой Наталии. После этого он поведал про Господа Иисуса Христа, кем Он был и для чего Он пришёл в данный мир.
На одной из скамеек в помещении сидели люди, о которых в Писании сообщено: «Отправься по изгородям и дорогам и убеди прийти!».
Это им он растолковывал всё так светло и просто и пробовал несколькими словами сообщить всё, что человек обязан знать, дабы поверить в Иисуса Христа и спастись. Он не знал, что его слушает высоко поставленная женщина, которая его не осознала бы, если бы он сказал в противном случае.
Позже он сказал о том, как Закхей встретился с Христом и принял Его у себя дома и мир и какое счастье Он даровал его сердцу. Наконец он заговорил о стихе, что запомнился Наталии особенно: «Потому что Сын Человеческий пришёл взять и спасти погибшее», среди них и тебя, дорогой брат, и тебя, дорогая сестра! Приди к Нему, прими спасение, как Закхей! Аминь».
Последовала краткая пение и горячая молитва одного гимна.
Баронесса встала и вышла, в силу того, что у неё закружилась голова от спёртого воздуха. Она села на скамейку во дворе и наблюдала, как люди негромко расходились. Но у неё не было сил, да и гордость не разрешала попросить кого-нибудь отвести её в отель.
Тут, под небесным шатром, ей было легче. Так как в том месте был Всевышний, о Котором она сейчас в первый раз услышала, что Он так возлюбил мир, что дал Сына Собственного Единородного, Что прошёл Иерихон и Иерусалим, дабы принять смерть. Он явился Закхею, осчастливил его, а позже Он отправился, дабы погибнуть за него и за нас также.
Она взглянула ввысь, но внезапно со страхом содрогнулась: кто-то к ней согнулся. Она заметила прекрасное лицо молодого человека, проводившего собрание.
— Простите, пани, что помешал вам, но мне думается, что вы тут чужая. Могу ли я чем-нибудь помогать?
— Да, пан, вы весьма хороши. — поведение и Голос молодого человека прикоснулись её до слёз. — Мне до утра нужно будет побыть в Подграде, а я не знаю, где возможно отыскать приличную гостиницу, дабы переночевать.
— Хорошей гостиницы нет… Но, в случае, если разрешите мне дать совет вам, семья, живущая в этом доме, имеет отдельную, отлично меблированную помещение. Хозяева — люди небогатые и они были бы довольны, если бы вы уплатили им, как в отеле.
— О, как я вам признательна!
Женщина поднялась, держась за стенке.
— Вам плохо, пани?
— Да, мало. Возможно, я и не имела возможность идти дальше. Я сравнительно не так давно перенесла серьёзную заболевание, и сейчас меня постигло новое несчастье…
Баронесса склонила голову. Забрав молодого человека под руку, она отправилась за ним в маленькую, освещённую лунным светом помещение. Он включил свет, и она заметила несложную, но комфортную обстановку.
Женщина села на диван и прислонила голову к подушке. Юный человек принёс ей ещё одну подушку с кровати и подложил с опаской под голову.
— Возможно, позвать вам доктора, пани?
— Доктора? — переспросила она со страхом, а позже горько улыбнулась. — Для меня нет лекарств, так же как для Закхея…
— Вы заявили, что у вас несчастье. В таких ситуации люди время от времени забывают и о еде; возможно, вы от этого так ослабли?
— Вы правы, милейший, я с утра практически ничего не ела а также не увидела этого. Если бы вы позаботились о чашке кофе либо чая для меня, я была бы вам весьма признательна.
— В случае, если разрешите, я на данный момент закажу.
В то время, когда юный человек вышел, баронесса постаралась подняться, но это ей не удалось.
В её голове шумело, а перед глазами плясали тёмные круги. Это прошло, в то время, когда она опять прилегла. К тому же показалась страшная сердечная боль. О, от этого несчастья избавить её нереально!
Принесённый обаятельной девушкой кофе облегчил страдания баронессы. Посредством юный девушки, которая не имела возможности оторвать взора от незнакомой женщины, баронесса легла в постель. Через некое время она услышала, как женщина вскрикнула:
— Пан Урзин, идите, прошу вас, ко мне! Возможно, однако позвать доктора?
— Мне не нужен доктор из Подграда! — сказала баронесса с большим трудом. — Меня определят, а я этого не желаю.
Испуганно взглянула она на входившего молодого человека.
— У меня имеется приятель, приезжий доктор, что тут никого не знает. Он лишь сейчас прибыл ко мне. Его я и позову.
— Вы хороши. Видно, что Иисус из Назарета ваш Господь. Женщина прочно пожала руку склонившегося к ней молодого человека.
— Да, Он мой Господь, но не только мой. Он желает быть и вашим Господом. Он вас также обожает. Мы попросим Его, Он может и несчастью вашему оказать помощь, и исцелить ваше раненное сердце. Но не могли бы вы мне заявить, что с вами произошло?
Ещё ни при каких обстоятельствах чужой человек не сказал с баронессой Райнер с таким ласковым участием. Сердце её было переполнено, ей необходимо было снять с него эту тяжесть, дабы оно не разорвалось от затаённой боли.
— Ах, у меня имеется сын, которого я много лет не видела. Я выяснила, что он весьма болен. Я приехала, дабы определить о его состоянии. Но людей, с которыми я желала поболтать, нет дома. сказала она, не легко вздыхая.
Щёки молодого человека побледнели. Он взглянуть на золотистые волосы женщины, на её узкие верные черты лица. Они напоминали ему ещё два лица, а одно из них — бледное, прозрачное — было похоже на лицо данной женщины, как две капли воды.
— Пани, — шепнул он ей по окончании маленькой внутренней борьбы, низко наклоняясь к ней, дабы она его имела возможность слышать, — Николай Коримский лишь сейчас возвратился. Он ещё не здоров, но я верю, что Христос отечественный исцелит его. Не переживайте о нём.
Глаза женщины обширно раскрылись.
— Вы его понимаете?! Вы видели его?! Вы не ошибаетесь? — восклицала она, то в кошмаре, то ликуя.
— Нет, дорогая пани, не ошибаюсь. Я радостен именовать вашего Никушу моим втором. Около часа назад я с ним сказал.
— Мой Никуша! Мой Никуша! — всхлипнула она и начала плакать.
девушка и Молодой человек ей не мешали; они сейчас возносили тёплые молитвы к престолу благодати. В то время, когда они встали с колен и склонились к ней, она уже заснула.
— Вы доктора позовёте, пан Урзин? — задала вопрос женщина озабоченно, поправляя подушки баронессы.
— Нет, Анечка, Христос исцеляет и без лекарств, а мы с тобой помолчим, не так ли?
— Так, пан Урзин, я не выдам эту бедную, несчастную даму
— Молитесь за неё, сестра Анечка… И за меня.
— За вас, брат Урзин? По какой причине? — она взглянуть на него с удивлением.
— В силу того, что мне необходимо довольно много сил, в особенности сейчас. А на данный момент — спокойной ночи!